Форум
"Остаемся Зимовать" (Конкурс "Из жизни элиты")
TeaTime: Название: Остаемся Зимовать Автор: uTK
Ответов - 50, стр:
1 2 All
TeaTime: «Не все получается так, как придумал, но разве за это должно быть стыдно?» И я замерз, мне не уйти, Я буду вечно синим трупом В твоих глазах, в твоей зиме, Наверно, это очень глупо. Мне не уйти, за нас все решено, Я навсегда Там где февраль, там, где темно. I *Свет троекратно непредсказуем на перекрестках асфальтовых лент* Вязкие, набухающие к вечеру нити, словно сперма, белесой паутиной расползаются по Эос. Дороги. Нескончаемые вереницы машин, чьи фары торопятся слиться в неоновое месиво. Сеть, у которой, как у ленты Мёбиуса, всего лишь одна сторона. Аэромобиль - ртутная капля - несется по жидкокристаллической вене. На заднем сидении отделанного черной кожей салона сидели двое - Блонди и Руби. Машина пока не врезалась в Хайуэй и шла на автопилоте. - Замолчите, - раздраженно одергивает собеседника зеленоглазый Блонди. Ему не нравился разговор, и без того тревожные слухи ползли по Мидасу, по окрестностям; они мутной волной всколыхнули все слои элиты. Они не давали покоя измученному сознанию даже во время ночного отдыха; когда он спал, все чаще иззубренными краями кололись, непонятно откуда взявшиеся, увязнувшие в мозге белые звездочки - мерцающие гвоздики, из-под которых сочилась боль вперемешку с шаровыми молниями; они заставляли вскакивать во время сна по нескольку раз за ночь, они истекали световыми нитями. Может быть, пора на корректировку. - Я не виноват, что петы судачат об этой по всей Танагуре. Подумать только, - Руби странно усмехнулся. - Ясон, Любимец Юпитер, Свет Амой и - монгрел… - Это отвратительно. Цересские отродья не смеют пятнать столицу. - Хотите сказать, ублюдки вылезли из своих вонючих нор, и пора бы о них позаботиться? - Думаю, в скором времени грянет геноцид, - жестокая улыбка на светлом лице. - Я об этом непременно позабочусь… - Говорят, нынче монгрелы набрались ума и хитрости. Прозвучавшая в голосе неприкрытая ирония заставила Блонди слегка повернуть голову, только для того, разумеется, чтобы окинуть пренебрежительным взглядом сидящего рядом Руби. Зеленая радужка и красные пряди - Дэниел любил контраст, в этом была какая-то своя особая уязвимость. Своя противоречивость и необъяснимая притягательность. - Я бы скорее сказал, что прихоти элиты становятся все изощреннее. - Бросьте, господин Ви, Прихоти Первого сына Юпитер длятся не больше недели, и вам это известно не хуже всей остальной Танагуры, - Дэниел знал это, так же ясно как свое нежелание разбираться в собачьих играх Ясона и этого подвального выкормыша. Серебряная полоса превращается в каплю, и Блонди выходит под неспящее небо Эос, проглядывающее черным глазом сквозь свинцовый туман мостовой. Дэниел ненавидел, когда речь заходила о Ясоне. Ясон. Самый прекрасный, самый сильный, самый талантливый. Он казался неуязвимым, даже Юпитер не могла создать столь совершенную форму жизни. Форму не знающую ошибок, не имеющую слабостей. Ясон. Его амбиции не имели предела, его харизма - стальной пресс, перемалывающий в пыль все то, что попадало в железные щупальца. Его можно было бояться, ненавидеть, преклоняться, шептать за его спиной, сдирать кожу с рук от бессилия перед его величием, выть от собственной неполноценности - но никто, никто не оставался равнодушным, войдя однажды в ореол света Первого Блонди. Электрическая нить распорола брюхо небу, и с него потекла муть. Мысли Дэниела текут такой же мутью, словно его мозг всего лишь заплывший гноем нарыв. Вернуться в машину, перепрограммировать управление с автоматического на ручное, и распластать Хайуэй, чтобы тени в панике бежали и, перечеркивая друг друга, крошились, забивая свои ломаные руки под стены. В салоне пахнет теплым песком. Впереди - петляющая змея с мозаикой чешуек-фонарей, переплетенная лента скоростных дорог, отделенная прозрачным экраном лобового стекла, позади - пассажир с лихорадочным взглядом, да тот же горючий асфальт. Дэниел посмотрел в зеркало. Глаза, если бы он не видел раньше их зелени… сейчас они напоминали полные жидкой заразы болота монгрелов, пыльные стекла их гиблых душ, зеркала в которых отражалась жизнь, загнивающая от болезней и грязи. Мелькнувшее желание выкинуть Сэмуеля из аэромобиля прошло так же быстро, как и появилось. Во-первых, потому что они неслись в хрустальном хаосе огней Хайуэя, во-вторых, Руби притих, откинув голову на сиденье. Несколько минут в душной и унылой тишине, наедине с мыслями, проколотыми блестящими спицами и отпылавшим огнем бегущих мимо аэро. - Смотреть, но не трогать. Знаю я, что происходит за закрытым дверями в вашей хваленой Танагуре. Пристальный взгляд в зеркало. Сэмуел развалился на заднем сидении, расстегнув свой ворот и запустив руки под одежду. Пока он только поглаживал ключицы, выгибая шею и шумно втягивая воздух. Руки поднялись к лицу, и он лизнул правое запястье, затем прикусил и уткнулся в него, посасывая, как котенок. - Сэмуел, - недовольное урчание и шепот в сомкнувшиеся ладони. Блестящий от слюны язык облизнул губы, и Блонди инстинктивно сглотнул, прежде чем уставиться на дорогу. Пальцы блуждали по шее Руби, лениво массируя позвонки, стягивая короткие волосы сзади. Песок раскаляется, выталкивая из себя остатки влаги. Он последний раз нехотя стискивает шею, прежде чем отправить руку книзу, положить меж послушно раздвинутых ног. Блонди делает вздох, прежде чем посмотреть на постанывающего зеленоглазого пассажира. В зеркале - только полуприкрытые глаза и тихое безумие, вырастающее от зрелища, как Руби теребит клыками нижнюю губу почти до бела, и тут же выпускает ее набухать кровью. От откровенности этого грязного спектакля начинает кружиться голова. - Сэмуел, я вышвырну вас из машины на полном ходу, если вы не прекратите, и меня совершенно не интересует то, что последствия ставят под угрозу идущие следом аэро, - не отрывая глаз от шоссе прокомментировал Дэниел. Это начинало его раздражать. - Мы не на петшоу. - Ты думаешь, Ясон только смотрит на Рики? - горячей плетью прямо за ухом. Так горячо, что кипяток пробирается прямо под волосы, но не это заставляет вздрогнуть. Рики. Имя монгрела, имя полукровки, порочащей самую яркую звезду Амой. Блоха, пробравшаяся в золотой храм, пригревшаяся по непонятной причине… Причина, которую никто не понимал, и которую Дэниел никогда не принял бы… Пока мысли отсвечивают тусклыми дробящимися кругами фар, Руби перебирается на переднее сидение. - Следите за поворотами, господин Ви, - пытаясь устроиться поудобнее, замечает Сэмуел, поудобнее не получается, потому что у него эрекция. Такая, что на глаза наворачиваются слезы. Воздух начинает сгущаться - наблюдений хватает на полглаза, чтобы понять, чем занимается Сэмуел. Руби расстегнул одежду, потому что простых прикосновений уже не хватало. Больше, ладони уже под складками пропотевшего белья. Мало, пальцы измяли соски почти до крови. А дальше - теплым ручьем по горячему животу, по темной дорожке, спускающейся за пояс. Дэниел не хочет, чтобы эти пальцы расстегнули ширинку. Он не хочет дышать, не хочет, чтобы запах мальчишки забился в нос, рот, оседая на гортани, становясь вкусом. Сэмуел уже не мог сдерживаться, и, постанывая, зажав нижнюю губу зубами, выпустил член, только для того, чтобы на следующем вираже завалиться на сиденье. Прямо на колени Блонди. Дэниел вздрогнул и посмотрел вниз, в самый центр колотящегося зрачка. Не голова, а раскаленный красный шар, живой пульсирующий и влажный. Красные волосы рассыпались по его колену, нити раскаленного угля, струящиеся по черной коже машины. Из кармана выкатилась стеклянная ампула. Не отрывая глаз от дороги Блонди нащупал пустую склянку. Все встало на свои места так же четко, как те фонари, что сложились ровной дорожкой вдоль Хайуэя. Что ж, этот факт даже позабавил. - Сэмуел, вы склонны полагать, что передозировка афродизиаком как и любым другим препаратом, не несет в себе отрицательных аспектов? – сглотнул Блонди, метнув быстрый взгляд на Руби . Ему меньше всего хотелось сейчас, что бы эта голова покоилась на его ноге, от этой мысли к горлу начинало подбираться что-то очень похожее на тошноту. - … Сэмуел, убери голову, - извивающаяся лава волос льется по колену. Жажда плещется в зрачках Руби, давно проглотивших зеленую радужку. Губы полуоткрыты, полный рот слюны, руки теребят член, пальцами зажимая щель, из которой уже сочится. Оружие не прощает. Дэниель приставил пистолет к голому животу Руби, он желал только одного: что бы это рубиновое солнце перестало его жечь. Сэмуел открыл глаза, пытаясь сфокусироваться на Блонди, на его бледных губах. - Металл не простит, - Хайуэй нес их к своему неизбежному концу. - Мне нужно, чтобы ты убрал свою голову. Сэмуел снова опустил веки, мокрая челка прилипла ко лбу, из глаз текло. Пальцы перехватили ствол и переместили его к паху, пока беспощадное дуло не уперлось в раздутую мошонку. Два цвета, как два языка в которых живет пламя, трутся друг о друга, пока красный не начинает плавиться, нагревая смертоносный черный. - Я размозжу тебе виски вот этой рукоятью, - прохрипел Дэниель, на самом деле он хотел раздавить этот жаркий комок плоти собственными кулаками. Сэмуел простонал что-то и улыбнулся так, что Блонди чуть было не убедился во вреде воздействия афродизиака на умственные способности. - Д…д… - только и смог выдавить из себя Руби. Неожиданно он выбросил ладонь вверх, солеными пальцами провел Блонди над верхней губой, запустил меж влажных губ… Теплый песок засыпал нос и глотку, он был везде, он заполнял легкие. Где-то в паху выстрелило, боковое стекло расцвело сетью трещин, как ночью Эос покрывался синими венами и зелеными артериями. В глазах распускается сеть рваных капилляров. Блонди отшвыривает от себя не успевшего опомниться Руби, тот выбивает боковое локтем. Осколки исчезают и рассеиваются пылью по Хайуэю - Моя машина не для того, чтобы одуревшие от афродизиака Руби били в ней стекла ногами в порыве оргазма, - залил его белым молоком голоса Блонди.
TeaTime: II * Среди асфальтовых морей, люминесценции огней, я сам не свой * Этой ночью шаровая молния раскинула свои спицы-лучи и развернулась в голове белым экраном. На нем - красный затылок, из-под коротких волос начинает сочиться нефть, она течет по сгорбленным лопаткам, заливая три маленькие точки, похожие на уколы транквилизатора. Когда фигура становиться черной, он замечает, что с неба сыпется пепел, он ложится на плечи Сэмуеля и остается лежать грязным пластом. Звуки, которых не слышно проносятся в воздухе, как огромные железные листы. Нить, связующая его со сном рвется, и Дэниеля выбрасывает в сухую реальность. Он был уверен, что появлением снов обеспечил себе подпись на корректировку, но позволять занимать свои мысли красноволосому сопляку наяву, к тому же который испарился так же легко в ночном дыме Мидаса, как и появился в тот вечер у дверей одного из баров Танагуры, это уже сверхмеры. Три дня он провел за изоляционными экранами своего дома в Эос. Три ночи среди стеклянных стен и неоновых морей клубов Танагуры. В очередном из залитых фосфалюцентным светом баров он видел двух медноволосых парней, до самозабвения поглощенных друг другом. Что ж, они по крайней мере равные… А ты уже третий день видишь красную челку, а под ней - черные провалы. Дэниел отдавал себе полный отчет в происходящем, что тут такого, когда мир вокруг скалится похотливой улыбкой. Он давно научился препарировать свои желания. Он знал, почему так сильно хотел откинуть со своих колен голову Сэмуеля, потому что еще больше он хотел собрать пальцами расплавленные нити, окунуть руку в рубиновый свет. «Убери голову» - а под этим беззвучная мольба электрическим солнцам, озарявшим в ту ночь пустое моросящее пространство. «Мне нужно, чтобы ты убрал свою голову» - потому что если ты этого не сделаешь, невсходящие солнца будут тускло отсвечивать в сравнении с извивающимся снопом искр по левой стороне Хайуэя. Блонди почти на яву почувствовал голову на своих коленях и эти несколько спазмов сотрясших их обоих, разорвавших мутную массу воздуха , свой быстрый взгляд - прямо в затопленные мутным посторгазмом глаза Сэмуеля, между ног - жидкие струны, по черному сиденью на пол. Дэниел всегда любил контраст. Это зрелище почти парализовало его тогда. Как и любой Блонди, Дэниел обеспечил себя хорошими связями. В ЦСРГА никакого Сэмуеля Тэма, конечно же, не оказалось. Либо фальшивое имя, либо… хотя с чего бы Руби было лгать? Рано или поздно его отыщут, отыщут зеленоглазого крысеныша и тогда… Дэниел не сомневался в своих силах. Три дня…, как раз ровно столько, чтобы пришло подтверждение на корректировку. Тогда, в летящем на полной скорости аэромобиле он позволил себе не пустить в ход оружие. Он вспомнил дуло, упирающееся в тугую плоть, нагретое и влажное, словно сам металлический ствол готов был кончить. Больше всего он жалел, что не провел железом по горячему телу, не уткнул его в плоский живот, не пересчитал хрупкие ребра, оставляя между ними свежие поцелуи синяков. Не посмотрел, как это тело с животной покорностью выгибается навстречу смертоносному металлу. После он прошел бы по карте этого тела. Подушечками пальцев по влажной коже цвета красного песка, пока не встанут волоски на руках. Дэниел хотел бы похоронить дуло так глубоко, пока не услышал бы глухой хруст гортани и бульканье хлынувшей в нее крови. На одной из окраин Мидаса, он заметил парочку стриженых особей мужского пола, слишком знакомой ему показалась походка красноволосого мальчишки, слишком знакомое чувство тошноты проскользнуло откуда-то снизу к горлу. Прямо, под мост, направо, пока две тени ни скрываются в переулке. Рубиновая искра одиноко блеснула меж домами и погасла. Желание расправиться с обоими выросло и оглушило быстрее, чем скупой рационализм успел вмешаться. …Дэниель вернулся в машину, велев своему фурнитуру вызвать скорую. Красному можно было бы попытаться сохранить жизнь, о черном свобода размышлений доставалась крысам. И чувство, похожее на тошноту. Это выросшее сердце распирало грудь, становилось поперек горла и кричало своим кроваво-полным голосом.
TeaTime: Ш * I know, how I feel when I'm around you, I don't know, how I feel when I'm around you * Отсюда легко было следить за Дана Бан - последним оплотом его трезвой мысли. Да, Дана Бан, еще не развороченный, не исторгнувший своим железным нутром черную пыль и пламя, кутающее свои кривые огненные языки в красных облаках дыма, сквозь которые просвечивает до бела раскаленный диск… Еще три дня назад он думал, что подохнет в черном аэро, склеенный собственной кровью и спермой. Еще три ночи назад он мечтал лежать с дырой в животе в машине, где пахнет теплым песком. Сэмуел взглянул на раздражающе-серый пожар цересского неба, почти такой же, как хмурые световые потоки Хайуея… Ему оставалось обогнуть заброшенные пока что молчащие стены Дана Бан, и ехать в крысятник на окраине Мидаса, ставший очередным убежищем. И вновь - по тусклому лабиринту скоростных дорог, окно – настежь, проводами, столбами, выхваченными близостью к левому краю аэро. Стоп. Перед самой мостовой, чтобы остудить рычащий мотор, чтобы привыкнуть к холодному свету сиамских лун. А дальше - брести в тенях склонившихся домов, когда никто не видит, когда бессилие снова подбирается по дорожкам вен к сомкнутым векам, заполняет складки между бровями, и становится тяжелее дышать. Еще два поворота своего темного бегства по городу, умерщвленному луной, и он оказывается у матово- серебристой двери. Слева, его резко выхватывает, словно прожектором, низкий спокойный голос: - В последнюю очередь меня интересует, что под собой кроют эти поездки в Церес. Когда первая волна потрясения схлынула, оставив за собой мелкую дрожь, Сэмуел понял, что это не идет ни в какое сравнение с ощущением чужих рук, которые оборачиваются вокруг тебя , когда сильные пальцы начинают искать твои запястья. Ладони Блонди скользнули вниз, переплетаясь с горячими пальцами, сжимающими электронный ключ. - В действительности же меня гораздо больше волнует, какие темные пути привели тебя тогда к моей машине. Дэниел прижался к Руби, член упирается тому в зад, грудь - в спину. Между воротником и волнистыми прядями на шее, проглядывает узкая полоска плоти. Блонди не выдержал и приник губами к влажной коже, провел языком. Соленая. Запах теплого песка заставил его толкнуться вперед, прикусывая шею. Сэмуел сглотнул, выдохнул как всхлипнул. Еще один укус - застонал. - Открывай, - хрипит Блонди. - Или я искорежу тебя следом за этим куском металла. Где-то неподалеку хлопнула дверцей машина, и Блонди отвлекается на звук, Сэмуел развернулся в его горячих объятиях и лизнул в шею - от ключицы к уху. Дверь неожиданно открылась, и потерявший равновесие Сэмуел оказывается притянут задом к бедрам Блонди, еще один укус, он был уверен - в этот раз до кровяной метки. - Я вставлю тебе прямо здесь, если… В голове Дэниеля начинает разрастаться шаровая молния, две секунды, и она становится очередной спицей. Ничего, выдержим, сегодня пришло подтверждение на коррекцию. А потом - два шага в темноту прихожей, и еще два - чтобы вдавить Руби в холодную стену, вдавить - и вытянуть из себя наглухо вбитые гвозди. - Почему твоего имени нет в Центральной Системе Регистрации Граждан Амой, я разберусь потом, - спокойным голосом говорит Блонди, вытряхивая Сэмуеля из одежды. - А сейчас… Руби не дослушал, потому что через секунду обнаружил себя на кровати, полуослепшим от удара и с прокушенной губой. - Ты завел меня тогда, сучёныш, - угрожающе шепчет Дэниел, подбираясь к изголовью постели. Сейчас он похож на человека, с забранными в хвост волосами, казавшимися темными в полумраке захолустной комнатенки. Он подбирается быстро, но осторожно, садится , упирается согнутыми коленями в плечи Руби. Продавливает ключицу, двумя ломаными тростями в человеческое мясо - но это только в мыслях. Он еще не решается взять в руки пылающий уголь, разметавшийся по подушке. Дэниел устраивается так, что его член касается полуоткрытых горячих губ Сэмуеля. Две пары зеленых глаз уставились друг на друга. Глаза Руби - только зрачки и жадность. Он сглатывает. Легко принимает Блонди в свой влажный рот, слюна тут же заполняет его снова. Тяжело. Неудобно. Шаровая молния уже показывает свои щупальца. Руби пытается несколько раз сглотнуть и от запаха ему заволакивает глаза. - Что, без афродизиака совершенно беспомощен? – насмешливо сверху вниз падают слова. Сэмуел не может закрыть глаза, он не может оттолкнуть тонкой стенкой век свое ожившее видение. Его безучастные руки поднимаются, и он гладит Блонди по бедрам, проводит теплыми ладонями по пояснице, легонько зажимает чувствительную кожу за мошонкой. На губах разрывается влажная сфера, высыпаясь красной солью. - Никогда…. не смей прикасаться к Высшему, - рваными передышками говорит Блонди. Снова грубо втолкнул ствол в рваное кольцо губ. Резкие толчки задевают нёбо. Дэниел смотрел на него - даже в полутьме черный провал глаз под красной челкой. Блонди уже не может стоять на коленях, он сгибается, упираясь локтями в постель, скрывая голову Руби в этом сыром безвоздушном вакууме своего тела. Сейчас бы провести языком вдоль этого живота, собирая соль губами… Дэниел неожиданно вынул член - изо рта тянется вязкая слюна с ниточками крови, словно жилы вплетенные в мрамор - переместил себя ниже и накрыл губы Руби своими, языком - по собственноручной ране, по крепким зубам. Лизнул еще раз, выдохнул и сглотнул. - Дэ…- глаза Сэмуеля закрыты, губа - во рту Блонди. - Ммм… - Дэниел…пожалуйста… я еще не закончил… Сильные руки нашли бедро Руби и сжали, пробежались кончиками пальцев, а потом внезапно перевернули его на живот. Не давая опомниться, Блонди встал на колени меж его расставленных ног, руки - упираются по обеим сторонам талии Сэмуеля, язык чертит дорожки по потной спине к лопаткам, а там - три точки. - Балуемся транквилизаторами, - горячо шепчет Блонди, прикусывая шею там, где начинаются рубиновые колечки. - Нет….тттолько родинки, - откликается Руби, пытаясь повернуть голову. Ему это удается, и они снова встречаются взглядом - как тогда, на ночной трассе ломаных линий Хайуэя. Это воспоминание заставляет сердце Блонди почти проломить клетку ребер. Его правая ладонь скользнула Сэмуелю под живот, смыкаясь там на раздутом члене. Он слышит свое имя , выброшенное на потную простыню, вторая рука - во рту мальчишки, после чего - сразу же в нем. Он уже открыт, он готов, он сам подается навстречу длинным ухоженным пальцам. - Как твое настоящее имя, - спрашивает Блонди сквозь горячие рывки сердца. Руби стонет на непонятном языке и правая рука сжимает его, готового взорваться. - Как тебя зовут…, - Дэниел лижет перламутрово-кровавые пальцы, ладонь еще больше сжимается. - Сэммммать твою, - оборванные звуки с поломанными крыльями. Блонди улыбается и… Ярко-красный в лунном свете становится чёрным. Вырезанный четырехугольник окна, в который заглянули полуночные солнца-близнецы, красит рубин смолой. Наполовину снаружи, наполовину - внутри, пальцы сжимают бедра Руби до бела. - Я не трахаю полукровок, - в его голосе жало, оно чувствовалось так явно, словно уже было в теле Сэмуеля. Внезапно монгрел вывернулся и толкнул Дэниеля в плечи так сильно, что Блонди оказывается на спине. Сэмуел устроился сверху - кожа течет, ноги бьет дрожь, спина - струной, руки шарят в поисках напряженного члена, сжимают и он опускается вниз, возвращая Блонди в свое лоно. То ли от неожиданности, то ли от чего-то другого Дэниел не двигается. Перед его мысленным взором развернула свой образ Юпитер, ее пальцы - как оголенные провода, входят в его голову, выгибая спицы, выбивая гвозди с кровью, с остатками мозга. А между ног из него вытягивал жилы черноволосый в лунном свете мальчишка. Когда Сэмуел начал двигаться - лихорадочно, дико, запустив руки в простыню позади себя, в голове Блонди не осталось ни страха, ни мути, ни Юпитер. Только обнаженная связь, не лишенная обоюдного и животного самолюбования Сэмуел трясущимися пальцами провел по своему мокрому члену, темно-красному, такого же цвета сейчас как его соски и припухшие кровоточащие губы . Блонди отталкивает тонкие пальцы , его рука скользит по колену, ляжке, задевает головку, поднимается по паху, оглаживает живот, проходит по груди. Сэмуел перехватывает его ладонь на своем горле, доверчиво целует пересечение изломанных линий. Дэниел зарывает большой палец монгрелу в пупок, и одновременно с этим Сэмуел кончает - оргазм выгибает его хребет, пока кровь стучит в висках, а запястья сводит судорогой, он разливается вязкими нитями, смыкая мышцы вокруг Блонди, все спицы в сознании рвутся, изнутри что-то жжет. А через секунду с болью открытой крови он почувствовал , как из него выходит упругий ствол, вытягивая за собой белесые сгустки спермы. Сэмуел сгибается пополам, пытаясь вытереть между ног, он знает, что завтра, словно коростой, его бедра будет покрывать ссохшаяся пленка разбавленной крови. - Как ты нашел меня, - Блонди смотрит на уходящий в полумрак потолок, его член лежит на бедре, все еще тяжелый и горячий. - Ты мне снился. - говорит Сэмуел, ложась рядом, - И я не принимал тогда в машине афродизиак.
TeaTime: IV * Где ты, когда никак не согреться в холодной постели с черно-белыми снами * Церес смотрел на него своими цепными глазами. Церес. Бетонные разваливающиеся стены, забитые человеческим мусором; нечистоты, истолченные сотнями потных второсортных тел в пыль. Серое каменное крошево, перемолотое стекло, прямо на улицах, прямо на людях. Рассадник инфекции под названием «монгрелы». Церес. Слепые заколоченные окна, словно кто-то забивал черные проемы в надежде укрыться от какой-то страшной болезни, но она все равно вошла, оставив за собой гнилые доски, размокшие решетки. Только над Цересом такое унылое бесприютное небо, словно ровный лист серого картона. Тоскливые рассеянные блики расползались пятнами, давясь мутными тенями. В этом душном мире не было ничего, ради чего стоило бы бросить собственную слабость, сжать кулаки и выкатывать луну вручную. Это чумной город, где все боятся друг друга, обвиняют друг друга и умирают друг без друга. Вместе с осознанием этой собачьей жизни появились сны, он научился распознавать их искрящуюся иллюзорную зыбкость, и тогда сны превратились в видения, захлестывающие его электрической сетью. А потом в его снах появился он, неуловимый, как запах льда. Посланец невыразимого. Сны впивались в мозг, и их хотелось вытащить, как гнилые шероховатые занозы. Он уже не помнил как и когда понял, что есть тот , ради которого стоило бы бросить собственную слабость, сжать кулаки и выкатывать луну вручную. Слишком старый для пэта, чтобы что-то менять, чтобы жечь пальцы в разлитой кислоте. Он не мог сделать ни шагу, чтобы не видеть его лица, насильственно вторгавшегося в память, покорившего воображение… Но если ты в крысятнике, ты - крыса, ты умеешь выживать, а если крыса еще и умна… Год - на транквилизаторы, на иглы, встающие дыбом от прикосновений, на разрезы вдоль висков. В конце концов, Амой такая же планета, на ней свои законы, свои правила игры, сволочное политиканство и бегущие с ним рядом вредные изобретения тоталитаризма. В любой игре существуют правила. В любой игре они условны. Он перебрался на окраины Мидаса с лиловыми волосами, и сплошной сетью рваных капилляров, почти слепой. В этих темных комнатах он был хуже, чем один - подлое человеческое сердце не теряющее надежды… В борьбе с самим собой, неизвестностью и одиночеством, проходили угарные чадные ночи и строго карающие светлые дни. Он хотел отвести от него взгляд, и не мог. Дикое состояние безволия и порабощения, которое он ненавидел. Для него перестало существовать время, солнце всходило и заходило, и стрелка двигалась по кругу, а времени не было. Ему теперь ясно представлялись его дни: какие-то странные, короткие, обрубленные, как и его чувства, с пустыми загадочными часами потери сознания и бесчувствия, о которых он ничего не мог вспомнить. Иногда он так чувствовал свое бессилие, что им овладевало бешенство, он начинал метаться, словно пораженный внезапной слепотой. Бился о стены, о двери - все пусто и глухо, падал вниз, прилипая к полу, пряча лицо в его шершавую поверхность. На него нахлынула тоска, жестокая и страшная, та самая с которой обреченные борются как с самой смертью. Он захлебнулся, но не умер, хоронил свое сердце живым и эксгумировал его. А потом в его снах появились Рики, Ясон и бушующий водоворот хаоса. Безумие шло оттуда, от порыжелых песчаных полей Дана Бан, и он чувствовал в воздухе его ледяное дыхание. Он знает, чем все закончится, он попытается… То, что назвали на Старой Терре любовью задолго до его рождения, скребётся внутри и хочет выбраться наружу. Хайуэй. Медленное и нуклонное ожидание безумия, мгновенное чувство чего-то огромного, падающего в пропасть.
TeaTime: V *Если друг это тот, кого можно убить, значит, брат это тот, кого можно простить, поняв* За окнами обманчиво воцарился сиреневый рассвет. Серебристые вырезы окон полосовали комнату поперек, ползли когтями по стенам, пороли потолок солнечными косами. Сэмуел бессознательно соскабливает ногтями засохшую белесую муть на животе. Снизу немного щипит, правую руку приятно покалывает, он открывает глаза и ругается на то, что Блонди лежит ближе к окну и блики влажно скользят по его коже, словно облитой стеклом, и он разбудит его, если попытается высвободиться, чтобы закатить солнце вручную. Он наклоняется и целует золотистый лоб, Дэниел ворочается, и он обещает непременно оторвать себе голову за неосторожность, он наблюдает внимательно, понимая, что глупо улыбается, но ничего не может поделать. Он может позволить себе быть глупым и заботливым; ему хочется плакать теплыми бессолыми слезами от беспомощности, он задыхается от непонимания собственной счастья, потому что не умеет живой человек выразить своей любви - слова всего лишь формулируют, в стотысячный раз извлекают квинтэссенцию, и в этом их прикладная задача. Он всегда боялся слишком большого счастья, за которым следует такое же большое горе. А потом его захлестнуло опаляющей ртутью; действительность - каплями вдребезги! Сэмуел умеет быть меньше мышки, даже когда его трясет от боли, когда рвота тяжелой жгучей волной подкатывает к зубам, чтобы уже в ванной вылиться желчью через ноздри. Пока его скручивает спазмами и колотит, в голове что-то лопается, и Сэмуел думает, что из глаз сейчас вместо прозрачных слез хлынет кровь. На его сетчатке плясали тысячи ослепительных солнц, их блики забирались под веки, огненно-белые, острые, как концы добела раскаленных игл. Из углов на него таращатся уродливые тени, похожие на людей с которых содрали кожу. Откуда их столько тут? «Зачем вы здесь?» - спрашивает он у сгустков полумрака, бьющихся в панике от звуков его голоса. Тени завыли. Зашевелились в холодном тумане зеркал, ожили и устремились всей своей клубящейся массой на него. Странная, кошмарная действительность, похожая на дикий сон, пожирает его. Кто-то перетягивает жгутом его горло, тени воют, и Сэмуел долго мучительно кашляет выворачивающим все внутренности кашлем. Слез было так много, словно они шли не из глаз, а сочились из всех пор тела. Он включает свет, и стонущие безголовые тени разбегаются по углам, но и там они не прекращают своего безумного воя. Сэмуел смотрит вниз, в раковине - только красные разводы, взгляд в зеркало - из носа две струйки, перемешивающиеся на губах, а на подбородке - широкий багровый мазок, срывающийся каплями на белый кафель. Холодный душ - смыть остатки ночи с живота, стереть следы утра с лица и груди. Снаружи это легко, изнутри - невозможно. И он возвращается в спальню, все еще распоротый, из него сочатся страх и тревога, он сам не смог бы сейчас отличить их друг от друга – слишком растерян, слишком беспомощен. Дэниел стоит у окна, он полностью одет, за ним сквозь прозрачные стекла, Сэмуел видит небо, до половины охваченное холодным размыто-лиловым огнем. - Ты болен? - не поворачиваясь, спрашивает Блонди. - Дэниел, - прокусанный язык ворочается с трудом, перекатывая слова, как острые камешки. - Ты проходил корректировку сознания? Блонди поворачивается, занося его зеленым снегом глаз. Взгляд равнодушный и усталый одновременно. Его даже не удивило, откуда мальчишке известно про коррекцию - в этих отношениях его вообще что-либо перестало удивлять. - Какое тебе дело до этого? - Дэниел, не нужно ездить к Юпитер… - С каких пор монгрелы решают что нужно, а что - нет? - зеленая глыба льда начинает давить. - У меня есть два часа. - У тебя есть два часа на меня? О’ кей. Благолепие, я согласен. И даже денег не возьму. Сэмуел боялся, к страху теперь примешалась злость, злость на свое бессилие. Попытки бесплодны, усилия - тщетны. Убеждение? Не имеет смысла. Объяснения? Само понятие нелепо. Зачем начинать битву, которую заранее проиграл. Любые доводы бесполезны по определению. Только чтобы разбиться и раскрасить красным стену. - Если тебе что-нибудь нужно, тебе лишь стоит попросить, а истерики устраивать ни к чему. Это не делает чести даже полукровке, - Дэнилу нравилось провоцировать своего звереныша. - Мне ничего не надо от тебя, - заметив, как Блонди поднял брови «ну конечно», отвел взгляд, и уставившись в мраморные плиты пола: - Я не пущу тебя к Юпитер. - Что, восстал как раб, которому цепи натерли кровавые язвы на теле? Так я тебе напомню: я не обязан отчитываться полукровке о своей Матери. У тебя все равно мозгов не хватило бы понять даже сотой доли изреченного. Поэтому можешь не упражняться далее в острословии. Только не злиться. Напомнил себе Сэмуел. Ты здесь не для этого. Смотри на него, но не слушай. Его боль, оплодотворенная страхом, разрасталась и душила своими гибкими красными кольцами. - Дэниел, мне снятся сны, я знаю тебе тоже, но я вижу наяву то, что должно произойти с тобой, поверь, это не пустые слова, это как предчувствие, и оно…- он поднял глаза. - Оно никогда меня еще не обманывало. Скажи …когда у тебя корректировка? - Через два дня, - Блонди с любопытством наблюдает за Сэмуелем. Глаза в глаза. - Значит у тебя два дня невыезда за пределы Эос… - он отвернулся, ловя в зеркале свое отражение и, не оборачиваясь, произнес: - Я еще успею… сделать документы, - сглотнул, - на нас двоих… - Повернулся. И стало ясно, что до этого были мысли вслух. - Я не оставлю тебя здесь. Шорох - лопатки и затылок упирается в хрустящую поверхность зеркала. Бледная ладонь сжимает горло. - Кто ты? - тихо спрашивает Дэниел, это даже пока не угроза. - Уже никто…а когда-то был с Земли… - рука сжимается, в глазах Блонди растет презрение. - Терра - абортарий высших планет. Что ты здесь забыл? Ты больше похож на шлюху, чем на шпиона… - призванные ранить слова остаются голыми, они почему-то не звучат обидно из этих уст… - … я проходил тест, сдавал экзамены в высший университет, всего полгода на Амой обеспечили бы мне отличный результат, - Сэмуел зачастил. Стена за которой он хранил свои воспоминания, горечь и правду, дала трещину и готовилась рухнуть в любой момент. - Сны мне снились и на Земле, как у каждого нормального человека, а вот эти видения, они стали появляться здесь, на Амой, и Рики, и Ясон… Дэниел перебил его. Одновременно отпустив захват, отошел и усмехнулся: - Что же ты, смазливый и стройный, со своими госделишками не отправился к Ясону с его вкусами? Думаю, ты бы вытянул из него куда больше, чем из меня. Сэмуел не боялся Блонди, сказанное им некогда в зазеленевшем на Амой сердце «люблю» страшное, всеотрекающееся, стало последним гвоздем, который он вбил в крышку своего гроба. - О, о Ясоне мне известно очень много, в том числе как он имеет своего пета и почему, спасибо видениям - с ними не соскучишься, это даже лучше чем петшоу. – Ему нравилось наблюдать за реакцией Блонди. - Это называется «правда», Дэниел. А правда жизни такова: я не стал поступать в университет. Сдал первый экзамен и прервал контакт с Землей, и это не из-за видений, хотя они в какой-то мере тоже повлияли на мое решение остаться… Сэмуел словно и не о себе говорил, скорее он достал с захламленной полки старую книгу и читал теперь ее пыльные страницы. - Ты сплошь логика и изящество. И если ты пойдешь на коррекцию, от мамули Юпитер не укроется ничего. У меня просто нет другого выбора. Это плата за искренность. Отражение в зеркале - Сэмуел стоит, в вытянутой руке пистолет. - Ты мне угрожаешь? Думаешь от оружия будет больше пользы, чем от твоего языка? Или, - Дэниел понизил голос и холодно улыбнулся, - это маленькая месть за первую встречу? Что еще, Сэмуел, чем ты еще удивишь меня? Я просто места себе не нахожу - хочу услышать о твоих снах. - О видениях, Дэниел, о видениях. Которые начались на этой дурацкой планете. Ясон с Рики они…- Сэмуел сжимает переносицу и отгоняет непрошенные воспоминания, - они погибнут, я знаю, последние три месяца я каждый вечер ездил в Дана Бан, я проверяю, я ищу малейшие признаки присутствия людей. - Какая забота, на что ты, интересно, надеешься? Хотя, сдается мне, все дело в транквилизаторах, которые уже не вытравишь из твоей крови. Я удивлен, как ты выжил в Цересе. - Я еще не договорил. - В его глазах только грустная усталость и обреченная не достигнуть глаз улыбка. - Так вот, если они умрут, если Консул погибнет, а за своего пета он погибнет, Дэниел, и это не под силу изменить никому. На место Ясона придет другой, и тогда случится катастрофа. Образ, еще не сошедший с сетчатки, вырос перед ним яркий и живой. Он видел то, что будет когда-то и то, что упорно продолжало являться назло всем стенам и замкам. А за гранью его затуманенного сознания слышался голос Дэниела - единственное, за что стоило бороться и держаться в этом мире страшных призраков. - Катастрофа случится, когда эта нездоровая одержимость столкнется с бессилием твоего утомленного мозга. - Я ради тебя остался. Правда ведь смешно, у меня было все: дом, родители, карьера и невеста. - Нервный смешок, переходящий в всхлип. - Ах да, а потом появился ты, и я гроблю, я кладу свой хребет, чтобы быть ближе. Там, на Терре, люди сами выбирают кому поклонятся, Дэниел, они верят в Бога, и молятся, выворачивают свои злосчастные души на молебнах, в храмах, перед различными фетишами Божьей власти, это называется религией. И, знаешь, что я делал, когда я отчаялся, когда валялся на полу цересских бетонных клеток, когда я не знал ничего кроме ночей - сухих, каменных, истеричных, страшных, и вдруг – светлых, почти белых, то ли от усталости, то ли от горячки. И я начал молиться в своем безрассудстве, той душащей молитвой, скрежетащих костей, которой молятся приговоренные к смерти. Господи, дай мне сил! Я выдумал тебя, чтобы не сойти с ума от безысходности, но больше мне не у кого просить милостыню. Дай мне воли и мужества, чтобы вынести одиночество. Дай мне веры в то, что все мытарства мои были не напрасны. Дай крепкое сердце, чтобы донести свою любовь и нежность до могилы, не озлобиться, не заматереть, не опротиветь самому себе. Дай безумия, если нечего больше дать... Дай мне сил, Господи, дай мне, полукровке, полной крови, ужаса, болезней и радостей, дай любви, Господи, но не томи… Там я поверил окончательно в то, что Бога нет. По крайней мере за цересскими окнами. Блонди слушал, весь его вид выражал презрение. Маска, Сэмуел знал это, он и не надеялся на что-то другое. - А последние видения, знаешь, что в них, Дэниел? - чуть ли не кричал Сэмуел, его воспоминания вырастали чудовищными грезами железа и огня. Сколько отчаянных призраков родила смерть сочетавшаяся с жизнью. - Там плавятся волосы, там свинцовый удушливый газ укутывает то, что остается от тебя, словно медуза обволакивает твое тело полупрозрачным полотном, пуская электрические корни до самых костей, тебя рвет черными полосками, – он помотал головой. - Дэниел, и я вижу это наяву! Даже сейчас я чувствую этот запах, даже сейчас ты бьешься в конвульсиях. И знаешь, мне плевать, - он стряхнул слезы, улыбаясь. - Мне уже просто на все наплевать. Я убью тебя, а потом пущу пулю себе в рот.
TeaTime: VI *Снится мне, что я спасен, и тебе, быть может, тоже, и твоя улыбка на мою похожа* Дэниел рывком сел в постели, ему было трудно дышать - грудь все еще стягивали железные обручи сна, он чувствует обугленные пальцы, которые на самом деле всего лишь исколоты. Но самое страшное - это ощущение пустоты и легкости, никогда прежде он не осознавал так явно своей уязвимости, как сейчас. Зыбкость происходящего, мгла, притаившаяся меж мраморными колоннами и спрятавшиеся за ними слепые тени, смотрели на него выпуклыми глазами. Воздух непривычно холодит затылок и виски. Его оглушают только два чувства. Одинаково сильные, одинаково страшные. И очень разные. Потрясение и беспомощность. Блонди замер от сознания приближающейся страшной истины. И то ли от суеверия, то ли от испуга он не стал проводить ладонью по своей новорожденной голове. Эти несколько шагов к зеркалу, глаза - в пол, лишь бы не смотреть на вертикальную холодную ртуть, лишь бы не видеть того, кто отражается в этой глубине. Как будто кто-то снизу подтолкнул сердце кулаком. Скорее больно, чем страшно. Сначала он подумал, что видит одного из полуголодных мальчишек, вечно ночующих в клубах. Пугающе грустные и умные глаза, расширенные зрением вечности, но при этом сухой мужской взгляд. Короткие серые волосы, гладкие , но впереди торчит жесткий, чуть более светлый хохолок. Тонкие черты лица, и что-то во всем облике змеиное. «Плата за искренность» Рванулись слезы, рассыпались, разорвали воздух на миллионы дрожащих частиц, мешающих смотреть. Откуда-то возник голос, он не понимал слов, но слышал звуки, дикие бесприютные, они дышали такой беспросветной тоской, что не нужно было слов, чтобы видеть окровавленное сердце говорившего. Это его собственная речь крошила остатки самообладания. Бешено толкается неподвижное время. Несколько мгновений коротких и непонятных, стоящих вне времени, вне самой жизни. Оторванной линией замолкла дробь сердца. Тишина колеблется звоном уходящих минут. Сэмуел обернул обе руки вокруг живота Блонди и обнял, прижавшись горячей щекой к голой шее. Столько было доверчивости в этом простом движении, с непостижимой легкостью оно разрушило стену, за которой чуждое всему сейчас, мучительно содрогалось потерявшееся одинокое сердце. Как непривычно. Они стояли так, каждый думая о своем, каждый обуздывая свои отпылавшие мысли- колесницы, в которых сидели демоны из самой глубины преисподней, пока Сэмуел не прошептал у самого уха: - У меня не было другого выхода, иначе… - Я знаю, - глухой, запоздалый, страшно далекий ответ, так на зов могла бы откликнуться могила. В его голове проносились варианты возможного существования. Два дня … а потом его уродливое лицо предстанет перед Юпитер, и ей не составит труда вывернуть его сознание наизнанку. А там…. Шаровая молния выскочила внезапно, словно электрическая пружина. И он увидел, почувствовал, выжженную землю, устланную пеплом, как скатертью, легкие жрет гарь, а на пальцах надуваются волдыри, чтобы тут же лопнуть сгустками гноя… Дэниел почувствовал, как Сэмуел кивнул, растягивая теплую нить поцелуев по плечам. - Не желая быть жестоким, я оказался жестоким вдвойне. - Сэмуел, - длинная челка касается бритого затылка, - все нормально… Блонди разворачивается в уютных объятиях Сэмуеля, тот целует его губы, затем горло, обе щеки по соленым дорожкам к векам, прежде чем прижаться лбом ко лбу - и уже ничего не стоит взять его лицо в свои ладони и дотянуться до чужих губ. - Ты такой красивый, - рукой по темному ежику волос. - Почти человек…Сам всевышний ошибся бы, приняв тебя за одно из своих творений… - Сэм…- под языком было горько, - я почти понял, - а самому хочется скулить, выть, как собаке, ошпаренной кипятком, которой пыльный ветер скоблит раны. Несколько минут - спокойных, размеренных и пустых, как сломанные часы, серых, упорно о чем-то молчащих. А потом потерянно: - Почему? - глупый беспомощный вопрос, а по сути своей - обвиняющий, уместнее было бы «как» или «зачем». В конце концов, лучше требовать ответа, чем продолжать класть камни на, и без того раздавленную, человеческую грудь. - Почему мы видим сны, почему Амой собирается раскроить наши орбитальные станции, или почему я люблю тебя, Дэниел? *** Сны, почти видения. Два дня невыезда. Два дня - Дана Бан без присмотра. Два дня против всей жизни. Один день до корректировки. По сравнению с ним земляне не были живыми людьми – они были лишь тенями, набросками. На нем же лежал отблеск сверхчеловека. Снег падает на плечи Сэмуеля и остается лежать нетающим пластом. В Дана Бан ищут трупы, а они скользят по размокшему снегу, и им почти легко. *Мы любили друг друга, потому и спаслись,* * Мне не хочется думать, что это случайно.* FIN
Liebe: Я не знаю, какое это отношение имеет к конкурсу в частности и к АнК вообще - настолько самодостаточная вещь - и сюжет до конца не ясен, но я обязательно буду перечитывать и, возможно, разберусь. Спасибо. Если судить по послевкусию - это просто роскошно.
Jethro: Чрезвычайно глючно. И так же чрезвычайно красочно, некоторые фразы хочется украсть, но, по-моему, концентрация образов слишком высока - в ущерб доходчивости. Че произошло в конце - лично я не догнала. Кроме того эта мешанина прошедшего и будущего времен малость напрягает. Это прием такой или по недосмотру само вылезло? Если первое, то странный прием. В общем, если то же самое изложить чуть проще и понятней - то будет вполне съедобно.
lazarus: Что касается стиля - нормальный имажинизм в духе раннего Мариенгофа. Образы, нанизанные друг на друга почти до полного вымещения содержания. А вот содержания я как раз почти не заметила. Если то же изложить нормальным языком - получится достаточно банальная история с элементами мистики. И не слишком правдоподобная, пожалуй - без этого безумного языка этот безумный мир может просто рассыпаться на куски. А вообще - интересно. Пожалуй, следует перечитать еще раз - авось, въеду в содержание...
uTK: Последние две главы просто отвратительны. Создается впечатление , что читатель может поглощать лишь суррогат, в то время, как рафинированность 4 главы доходит до краев. А вообще скажу свою любимую фразу: неумелый пафос , доведенный до гротеска. Разве интересно читать вселенную АнК без знакомых действующих лиц? Мне на ухо сейчас шепчет галёрка: мол, сначала она думала, что в машине Рауль и Катце-)) а вот поди ж ты, какой облом!
Anuk-sama: Текст явно небеченный, очень тяжеловесный: слишком много порой вычурных метафор, местами непонятно, кто что делает, где чьи мысли. пишет: Почти человек…Сам всевышний ошибся бы, приняв тебя за одно из своих творений… Я так поняла, что говорил это землянин. Что у него с речью? Что автор хотел сказать этим текстом, для меня осталось загадкой, честно говоря. Абсолютно сорванный на голову элитник по необъясненным причинам... В общем, я в прострации... Заранее извиняюсь за прямолинейность. lazarus пишет: нормальный имажинизм в духе раннего Мариенгофа. знаете, мне нравится Мариенгоф, и читается он легко и непринужденно, и метофоры гораздо легче. Ничего общего не нашла, ИМХО
Pale Fire: Тексту очень нужна бета. После хорошего отбечевания он, возможно, обретет более-менее удобоваримый вид. Пока в сюжете слишком много необоснованных ничем дыр.
Jethro: Жуть как интересно, кто автор...
lazarus: Anuk-sama, ну дык не все же рождаются Мариенгофами или там Есениными. Ну да, некоторые образы - кошмарны. Но сама попытка - интересна. Ну, отмороженная я. Всю дорогу больше интересуюсь стилем, чем содержанием...
Машуля: Простите не могу читать...тяжело может быть попозже...
наблюдатель: В полной прострации.. Нельзя ж так сразу и по голове! Очень странное ощущение после этого фика - вроде что-то в нем есть, а что- никак не получается ухватить. Или это надо очень сосредоточиться?
vivianne_undo: Не мое.
Carinna: Меня чисто эмоцонально ушибло, действительно, глючно, красочно, плотно, пренасыщено образами. Логичеких дыр полно и фиг бы с ними. А ощущения роскошные. Любовь сметает все, в том числе и крышу.
винни-пух: Внесу-ка и я свою ложечку меда. Фик странный, не то слово, вызывает смесь противоположных чувств. Привлекательный за счет положительных сторон и страшно раздражает за счет крайней путаницы. 1 сцена: лично я только концу разобралась, кто кому Рабинович. Честное слово, все время держалось устойчивое впечатление, что в машине трое людей, а не двое. К тому же блонди таскающий с собой пистолет – нонсенс с моей точки зрения. Сны. «Дэниел, мне снятся сны, я знаю тебе тоже». Какие сны? Одинаковые? «сжимают и он опускается вниз, возвращая Блонди в свое лоно.» - пардон, мне всегда казалось, что это анатомическая особенность женщин. Вот те вещи, которые режут глаза, и которые можно вычленить из текста, дав конкретную ссылку. Все остальное является нераздельным потоком и можно лишь описать свои ощущения. Вещь насыщена образами до предела – полностью согласна. Сами по себе образы без привязки к АнК и конкурсу красивы, красочны и противоестественны, как, например образы вампиров. Оба героя сваливаются на голову читателя в момент наивысшего накала чувств и переживаний, и остается только гадать, как они дошли до этой точки и что подразумевается под их словами. Потому что подвергать логическому анализу разговор нельзя – все равно, что пытаться оценить рукопись по двум страницам уцелевших фрагментов: все равно непонятно и все равно будешь не прав. Остается только чувствовать и насиловать ассоциативное мышление – нечто сродни попыткам понять, что именно изображено на картинах художников-абстракционистов. (Авторы в таких случаях обычно ссылаются на способность зрителя к ассоциациям, типа, если не способны к такому роду мышления, то ничего и не увидите. Зато если способны, то увидеть можно многое). Блонди уехал с катушек – ни одну секунду в фике он не воспринимается как нормальный блонди, в стабильном состоянии. Это поврежденный блонди, которому и впрямь пора на нейрокоррекцию. Откуда он такой взялся? Товарищ-землянин, который сдавал, как я понимаю, экзамен в разведывательную школу и отправился на стажировку на Амой - С ТАКОЙ НЕСТАБИЛЬНОЙ ПСИХИКОЙ? СО СКЛОННОСТЬЮ К ВИДЕНИЯМ? Не-а. не бывает, так откуда он опять таки взялся? Люди на твоих глазах заходят в последнюю фазу жизни, а ты не понимаешь, как же это произошло! Это привлекает и раздражает страшно. Описания и сравнения бесподобные. На моей памяти два человека так безусловно убедительно описывают Церес и состояние безнадежности. И состояние последнего момента, предела выносливости психики, за которым – или угарное разрушение или чуть ли не возрождение, в которое сам не веришь. Возможно, какие-то метафоры длинны и запутанны, и окончание уже откровенно запутанное, утонувшее в поэтическом иносказании – с моей точки зрения не минус. Лично я люблю, когда не все понятно сразу. Хотя, честно говоря, такой стиль действительно больше подходит для драббла. Там он выглядит естественно, потому что драббл – это маленький кусочек, описывающий почти всегда один образ, запутаться трудно, и не ищешь сюжетной линии. Она там не предполагается. В фике такого объема предполагается, но найти ее несколько мудрено. Пожалуй, все-таки надо чуточку яснее. Окончание. По-моему автор постарался сделать концовку как можно более неопределеннее, чтобы можно было увидеть все, что захочешь. Сначала кажется, что оба... не знаю кто, удрали с Амой. Потом кажется что это последний момент жизни. Потом вообще создается впечатление, что они каким-то образом заместили собой Ясона и Рики, и разговор ведется то ли двумя свободными душами, то ли людьми в новом воплощении. И все-таки, я совсем не верю, что это блонди. И все-таки эта вещь привлекательна. Наверное, ее можно покромсать, чтобы она стала короче и внятней, но какое счастье, что не мне это решать. Спасибо неизвестному автору.
Jethro: винни-пух, да! Присоеднияюсь! Только может не постричь, а наоборот добавить кой-чего... Ну и причесать. конечно. А с другой стороны... Страшная догадка - а вдруг, если постричь или добавить, весь кайф пропадет?
lazarus: Jethro пишет: Страшная догадка - а вдруг, если постричь или добавить, весь кайф пропадет? Вот и я о том же...
Jethro: Нет в жизни счастья...
uTK: Jethro что с вами? Давайте поплачем вместе
didelma: Понизить в тексте концентрацию «шаровых молний», «спиц» и т.д., разобраться, на что все-таки больше похожа харизма элиты – на стальной пресс или на железные щупальца («обрубить щупальца империалистическим ястребам – первейшая задача мирового пролетариата») и будет вполне элитарное сумасшествие. Человеческое безумие на самом деле скучнейшая вещь, а вот когда у элиты срывает крышу, это действительно должно быть незаурядное явление. Никак не определюсь насчет блондячести, такой декаданс ужасно не в тему. Решу, когда собственная крыша, убежавшая от этого текста, вернется.
Лизея: Сознание к пациэнту так и не вернулось (ко мне, то есть). Определённо, мой моск лежит в более низкой плоскости, ибо просто не способен обрабатывать такой поток разноплановой информации для создания адекватной картины происходящего. Респект автору, так меня давно не загружали, я уже молчу о полной неспособности воспроизвести хоть что-нить подобное. *упокоилась под ворохом метафор, сравнений и ассоциаций*
Fan: Вай, как классно! Автор отжог. Особенно мне понравилось в начале, когда из-за термина "руби" я думал, что это элитник так отрывается.
Мимо шла: Бету бы этому тексту. Текст был бы очень хорош, если бы не переизбыток утрированно-генитальных метафор-штампов и логических дыр. На данный момент тяжко читать, впечатление, что роешься в черновиках и зарисовках.
sonny: После безуспешного двухдневного сражения с текстом решила прочитать VI, последнюю, часть отдельно, забыв про все остальное - чтобы просто понять, чем дело кончилось - и, о чудо! Она оказалась красивым и интересным драбблом. В меру недосказанным. И легко читающимся. Физическое ощущение приближающегося апокалипсиса, который наступит, вероятно после Дана Бан... потерянный бритый блонди, чей внутренний и внешний мир необратимо рушится... и некто любящий его, утешающий, их общие сны... А то, кем Сэмюэл описан выше, у меня в голове не укладывается: с одной стороны шлюха, с другой - не состоявшийся терранский шпион, с третьей - обладает даром предвидения, с четвертой - может вывезти блонди с Амой за два дня до коррекции... все это между собой как-то не сочетается. Настоящий ли блонди Дэниэл, я не знаю, скорее всего нет. Как говорит Сэмюэл: "Ты такой красивый... Почти человек…Сам всевышний ошибся бы, приняв тебя за одно из своих творений…"
Санита: В сюжет въехала только со второго раза. О "правдоподобности" и "верю - не верю" я уже не гворю. Мазки сочные, но в единую картину как-то не укладываются. Два основных пункта моего недоумения: 1) Порнушка хорошая, но к чему такие заморочки в качестве гарнира? 2) Если не в перепихоне дело, а в чем-то ином (сны, конец света, etc), то зачем было все подавать урывками и непонятками?
Jethro: uTK, давайте. А плакать есть над чем, да. Хотя в данном случае я скорей радуюсь, потому что текст озадачил всех и никого не оставил равнодушным. Как я хочу тряхнуть автора за шковрняк...
Ghost: Прочитала не без труда... Впечатлилась... Как то это через чур замысловато и эмоционально. Но интересно. Ощущение, что я не поспеваю за авторским воображением, постоянно отвлекаюсь на многочисленные детали, теряю за ними смысл. Не знаю, как этот фик относится к теме конкурса. Пытаюсь угадать автора)))
Liebe: Лично меня счастливый конец примиряет со многими неясностями (еще раз спасибо автору). Потому что жить непонятно ради чего счастливой половой жизнью – эт нормально. И очень часто встречается. А вот когда все умерли непонятно ради чего... Не, тоже бывает и тоже часто, но вот в фиках это как-то очень грустно.
Liebe: То есть, мне показалось, что это счастливый конец. И мне он таким больше нравится. Если вам так не кажется - пожалуйста, не переубеждайте меня!
Jethro: Перечитала. Запуталась еще больше. Хочу порвать автора на амойский флаг. Ну дайте же мне его!!!
Fan: Джет, прикинь, они неделю на подведение итогов отвели - прокиснуть можно.
Jethro: Я сдохну. Однзначно. Вот ведь изверги!
Anuk-sama: Fan ,Jethro , разговор не по теме. Обсуждение организации конкурса тут
Jethro: Да поздно уж ее обсуждать, это мы так, стенаем и заламываем руки от невозможности хоть что-то изменить в этом несовершенном мире. Но больше не будем. Я, по крайней мере.
lazarus: uTK, мои аплодисменты! Написать в подобном стиле такую длинную вещь... В содержание я так и не въехала, но это неважно. Просто тихо балдела от каждой фразы.
Jethro: Присоединяюсь к предыдущему оратору. И очень хочется уговорить автора написать что-нибудь еще в том же духе...
полная версия страницы