Форум
множество пользований
винни-пух: Рейтинг: слеш Пара: любимая Права: никаких Муза моя имеет дурной характер, работать, соблюдая хронологию отказывается. Вдохновленная примером Чеширочки, я заимела честолюбивый замысел, по своему осмыслить АнК, но эта паршивка меня не слушается совершенно, так что мне приходится следовать прихотливыми путями ее замыслов, в результате чего на свет Божий, проклиная и матеря автора, появились фрагменты, разной степени готовности, коими я и хочу озадачить общественность. Жаловаться в Гринпис. Презентация РИКИ. Множество использований. Откровенно-насмешливый взгляд Консула заставляет Рауля молчать: не ты ли указывал на явное игнорирование мной светских приличий? Да, именно так, ведь нельзя же, в самом деле, считать выполнением правил приличия, демонстрацию столь явной, столь неверной, исключительной привязанности к одному и тому же пету, давно перешедшему всякие возрастные границы. Ясон отчетливо представляет мысли Советника, нет никакой надобности в сканировании: тонкая бровь слегка выгибается, со свойственным Консулу изяществом, демонстрируя дружескую, в пределах протокола, иронию. Ни один блонди не сравнится с Первым Консулом в такте, в манерах, в умении обаять собеседника, в изысканнейшем выражении дозволенных эмоций, в знании и тонкости соблюдения приличий – и в изящной небрежности, завораживающей беспечности, какой-то упоительной, привлекательной легкости, с которой он их нарушает. Причина нарушений – беспородная, грязная дворняжка, ни имени, ни генов. Рауль, ты выказываешь необыкновенное количество эмоций в этом вопросе, и постоянно демонстрируешь явную необъективность.Ясон легко улавливает яркие, ОЧЕНЬ эмоциональные ментальные импульсы Великого Инквизитора, тот, гневно, несдержанно фыркает. Никаких манер, никакого воспитания, никакой породы! Мерзкое создание сидит на полу, шею охватывает блестящий черный ошейник и такие же наручи чуть-чуть не до локтей, с гравитационными кодерами, позволяющими немедленно превратить безопасную полоску металла на запястьях, в неподъемные кандалы, и буквально пригвоздить носителя к любой поверхности. Выглядит, как пет, если не знать, что активировать вмонтированное в Рики и его предметы обихода оборудование, может равно, и Консул, и сам монгрел, и не придавать значения тому немаловажному факту, что никакой цепочки у ошейника нет, и рука Ясона буквально не покидает темных кудрей своего любимца. Должен выглядеть как пет, но и на самый невзыскательный и неопытный взгляд, не найдет и тени требуемого подчинения и покорности хозяину, которую следует демонстрировать пету. Петы, эмоционально, полностью зависят от своего хозяина, что нового они могут мне дать, Рауль? Рики – независим, его чувства свободны, реакция естественная. Монгрел откровенно демонстрирует свою независимость: поза весьма далека от канонической, лицо хмурое и ненакрашенное, все чувства и переживания откровенно и ярко отображаются. Ясона, живая, нервная игра на любимом личике, привлекает и радует, он с нежностью смотрит, ласкает взглядом сердитого монгрела, и тот... смягчается. Хмурится, вздыхает, отворачивается, но взгляд искоса, снизу – мягкий, теплый, осторожное, мягкое прикосновение тыльной стороной ладони к туфлям Консула, подставляет голову под голубящие пальцы – хуже не придумаешь. Черное сияющее золото взгляда, лучистая чернота, неукротимое пламя под покровом всезнающей ночи: Рики, маленький, как может столько сияния вместиться в человечьи глаза? Как может столько света быть в первозданной тьме, столько нежности в твоем разъяренном взгляде? Сколько образов, чувств, мятущихся откровений в одном единственном взгляде? Я никогда не отрывал бы от тебя глаз, если бы это было возможно. Лицо Ясона – ослепительное, прекрасное, дивное, неуловимо меняется, наполняется светлой, неизъяснимой прелестью, сверкающим изменчивым блеском, сполохами, наподобие легкой чудесной игры ветра и света на глади безмятежного океана – живое и несомненное свидетельство счастья, безмятежной силы и гармонии. Несомненный и яркий признак устойчивой эмоциональной связи – Юпитер, только не это! Консул. Глава Синдиката, Ясон Минк, радуется и чувствует себя СЧАСТЛИВЫМ, потому что его поганый пет ему улыбнулся! Да он лизать его обувь должен, подвывая от счастья, да он преклоняться и выполнять малейшие желания должен, спотыкаясь от усердия, а он... почти улыбнулся. И его друг, любимый сын Юпитер, светится ясностью и силой от этой крошечной ласки. - Что ты делаешь? – вопрос звучит с такими насыщенными интонациями, что Ясон удивляется. - Еду на званый вечер к Иштеру Кари, насколько я знаю. - А... этот? Зачем ты взял с собой... полукровку. Это весьма не вежливо, - Рики едва слышно вздрагивает, скорее по привычке, потому что в немедленно вскинутом подбородке столько дикой гордости, столько упрямства и решительности. Ма-аленький, это правильно. - Я следую нормам приличий, только и всего что ты находишь здесь невежливым? – неистребимая и естественная для властителя, характерная особенность: играть словами, играть собеседником, играть с обстоятельствами, используя весь блестящий ум, все природные способности. И чем ярче и сильнее противник, тем увлекательнее и забавнее игра. Друзья не исключение, а когда противником выступает равноценное тебе существо – истинное удовольствие. Рики, чутко ощущая его настроение, только хмыкает, внимательно и совершенно неприлично наблюдает за Раулем. - Невежливо? Придти на званый вечер в сопровождении пета-монгрела, беспородного и невоспитанного? Это отнюдь не соблюдение приличий, Ясон, это откровенное пренебрежение ними, и это осознаешь это не хуже меня. То есть, явится на светский прием с плохими слугами и третьесортным петом, значит, оскорбить хозяина вечера, продемонстрировать пренебрежение. Рики решительно подавляет гнев и ярость, настойчиво напоминая себе истинную цель визита блонди, о его особенное отношение к нему своего... хозяина. Ясь, я никогда не привыкну, это все равно – отвратительно. - Рики – мой любимый пет, так что его присутствие отнюдь не пренебрежение, более того – является данью уважения. - Двадцатилетний монгрел в качестве любимого пета? Ясон, это не пренебрежение, это настоящий скандал. Неужели нельзя было взять кого-нибудь более... презентабельного. Рауль и, правда, оскорблен и разгневан. И действительно считает унижением присутствие особи, столь далекой от совершенства. И столь наглой и заносчивой, чтобы бравировать своим низким происхождением, и столь преступной и недопустимой, преступно и недопустимо близко, находящийся от Консула. Неужели ты не понимаешь, не видишь, как сказывается на твой репутации столь очевидная эмоциональная связь? Неужели не понимаешь, насколько оскорбляешь своих коллег и друзей, пренебрегая правилами безопасности ради простой игрушки. Даже не эксклюзивной, даже не красивой. Черные глаза некрасивой скандальной игрушки вспыхивают бешеной, гневной яростью, раздуваются ноздри тонкого носика, но монгрел упорно молчит. Ожидавший порции непотребных ругательств, а то и попытки рвануться к нему, Рауль вынужден отметить, что пет научился сдерживать свои буйные эмоции. Все равно, неприемлемо. - С моей точки зрения, мой пет полностью совпадает с моим видением пета – индивидуальные вкусы остальной элиты не являются для меня эталонными. - Он монгрел. они же просто животные. Причем не дрессированные и необучаемые, даже же у петов, при всей малости IQ, способности к обучению выше. Змеиноглазый ублюдок, сволочь золотоволосая: Рики оглашает внутри себя все любимые ругательства, стараясь не слишком закусывать губы, показывая, насколько тяжело дается ему самоконтроль. Хуже петов, недрессированное животное, выбраковка, бесполезный элемент. Последнее – самое страшное блондячье ругательство. Он продолжает твердо и спокойно смотреть на блонди, ощущая надежную сильную руку на затылке, солнечное ясное тепло его мыслей. «Потерпи, Рики, так надо». «Ага. Вот только больше всего надо этой зеленой гадюке. Ты будешь использовать меня, чтобы выручить его неудачное капиталовложение, а он меня еще и унижает». «Так надо, Рики. Не могу же я оставить в беде своего друга, да еще и собственные капиталовложения, и безопасность планеты, заодно. Потерпи» « Ага, деньги – святое дело». «Рики» «Хорошо – не деньги: установление справедливости на локальном участке вселенной с учетом собственных интересов» «Рики...» «Победа над сильным противником. Моя воля и власть не имеют границ» «Ближе к истине. Потерпишь». «Та терплю. Что я еще делаю». - Это заявление вызвано твоим возбужденным эмоциональным состоянием или подтверждается фактическим материалом? - Я работаю с разными генотипами, Ясон. С монгрелами – тоже, и мой опыт свидетельствует о тупости и неблагодарности этих существ. Конечно, он блонди и легко высчитывает слабые и болезненные точки сознания, совсем легко, если объект пренебрежения подвергался сканированию и коррекции под его чутким руководством, неимоверно легко, в случае, когда Блонди является эмпатом. Редкий и диковинный дар для элиты и граждан, и непонятно зачем оставлен он нейрокорректору, генетику, ученому, вообщем. Ему ведь не надо «оказывать положительное влияние на людей» и виртуозно манипулировать их эмоциями? Непонятно, потому что Юпитер крайне рациональна, бессмысленные способности не оставляет, так что она имеет в виду? Он отлично чувствует эмоциональные состояния, в качестве ученого – ему это и даром не нужно, не зря Блонди активно потребляет специальные препараты, подавляющие восприимчивость, так значит: в качестве Советника? Значит, он и вправду выполняет обязанности личного психолога Ясона Минка? Рики упрямо молчит, чувствуя, как гнев подымается снизу, заставляет кипеть кровь, молчит, чтобы сдержаться, не нарушить допустимых границ. У него есть куда более важное дело сегодня вечером, и он не позволит гадючке... сделать его нефункциональным! Но то, что Советник ПЫТАТСЯ унизить и оскорбить никчемного монгрела, чужого пета, свидетельствует о крайней заинтересованности. Вы невежливы Рауль, это вы не соблюдаете приличия. Смешно даже. - Я полагаюсь на твое мнение специалиста, Рауль, но считаю твоя выводы по отношению к Рики неверными и необъективными. - Необъективными? И какие же отличительные свойства твоего пета, позволили тебе придти к такому выводу? - Способность к обучению, например. - ? – ради такого удивления на лице прекрасного советника, его можно было и еще подразнить. С совершенно непередаваемым выражением блонди осматривает Рики с ног до головы, словно пытаясь вот так, на взгляд найти и определить в нем способность к обучению – Ясон не позволяет себе и миллиметра улыбки, но про себя покатывается со смеху. - Видишь ли, я считаю, что нерационально использовать только одно какое-то свойство, если можно найти применение нескольким. Петы, да, ты прав, обычно способны удовлетворить лишь эстетические потребности... Но существо, не ограниченное специализированными программами и воспитанием, демонстрирует, куда больший спектр способностей. Я взял Рики в качестве не только пета, но и секретаря. - Секретаря? Его? – недоумение, вкупе с отвращением, выглядит не менее забавно, чем аристократический гнев или презрение, на обедненном мимикой лице блонди. Монгрел не сдерживается, опускает голову, успевая послать Ясону смеющийся лукавый взгляд. И получает такой же в ответ – смеющийся и лукавый. Мгновенный разговор не ушел от внимания блонди, и Рауль вновь оказывается в противоречивом клубке из огорчения, обиды, страха и правил, которые так чудовищно нарушаются на его глазах. Он с ума сошел? Что он делает? Одного взгляда, о Юпитер, даже смотреть не надо, чтобы ощутить этот золотой светящийся поток мыслей и эмоций между ними, слышать не надо, чтобы ощутить этот общий, единый мир, отдельное пространство и время, функционирующие по другим законам, действительное только для них. Это катастрофа. Это нечто ужасное. Блистательный Ясон, безупречный Ясон и это... эта цересская крыса. - Сомневаюсь, что эта особь умеет писать, - сарказм? Рауль, ты становишься все эмоциональнее и непосредственнее. - А ему и не надо. В зале, обязательные вежливые приветствия, и Рауль спиной ощущает вопросительные, пораженные и скандализованные взгляды, которые посылают им окружающие. Оба блонди занимают кресла с истинно королевской грацией и достоинством, глаз не оторвать. Королева в восхищении, но никакими силами нельзя не заметить, отвергнуть как ярко, как сильно выделяется великолепный Минк среди всех остальных. Алмаз, снежная хризантема, воплощенное сияние и величие: его сила лучится из него наподобие солнечного света, его обаяние окатывает теплой властной волной, его красота сводит с ума – восхитительная, царственная, сказочная. Небесные глаза полны искрящегося лукавства, губы теплые от сдерживаемой улыбки, тело поет движениями, излучая счастливый жар и шелковую нежность, тонкое лицо горит вдохновением и силой: глаз не оторвать. Невозможно сопротивляться, нет сил противиться – правильнее и несравненно ослепительнее следовать за ним. Он ослепителен, он прекрасен, он могущественен и его счастье – СЧАСТЬЕ – безмятежность, сила белой королевской мантией лежит у него на плечах. Можно не видеть, но никак нельзя не слышать – золотое свечение, драгоценная аура мощи и тепла. И причина этого тепла и несравненной силы – смуглый наглый мальчишка, привалившийся плечом к креслу Консула, и даже не собирающийся принять достойную позу. И не мальчишка, собственно, длинноногий гибкий юноша с откровенной чувственной грацией движений, одетый в черное и нелепое – брюки, тесная майка с воротом под ошейник, плотно облегающая развитую мускулатур. Это называется, пет Первого Консула? Безобразием это называется, непотребным безобразием. - Господин Консул, я рад, что сумел заинтересовать Вас нашим предложением. - А вы и на досуге находите время для деловых предложений, господин Иштер. - Берем с Вас высочайший пример... Напоминание о делах тоже явно не способствует улучшению самочувствия Рауля: расширение контактов с Федерацией повлекло за собой множество непредполагаемых последствий, от необходимости изменений режимов секретности до социальных изменений, долженствующих создать впечатление, что, если Амой и не является государством, где соблюдаются права человека, то хотя бы стремиться к оному. Дикость и нелепость, с точки зрения главы департамента науки, но необходимо с точки зрения главы синдиката. Появившаяся необходимость учувствовать в многочисленных раутах второстепенных по положению лиц, удручает не менее: впрочем, хозяин вечера, сильвер Иштер, достаточно терпимый образец активного общения с экономистами внешних планет. Но вот его предложение... Рауль не то чтобы против расширения контактов с научными кругами Федерации, но решительно против участия внешников во внутренних проектах Амой, а сильвер усиленно добивается узаконивания ситуации. Вот и сейчас пытается соблазнить Главу департамента науки участием в совместном проекте с институтом Центакля. И предложение достойное внимания, и гарантии соответствующие, но: во-первых, настойчивые приглашения посетить знаменитый курорт решительно расходятся с требованиями местожительства Блонди, а во-вторых, это заманчивое и сулящее приличную выгоду предприятие, подозрительно совпадает по времени с попытками некоего невнятного шантажа и совершенно скандального ограбления одной из его лабораторий. Партию образцов, опытных, отбракованных удалось перехватить чуть не на поверхности Даарс: Рауль был в шоке, вторая попытка ограбления! При чем, если при первой попытке, стараниями небезызвестного пета и небезызвестного фурнитура, образцы были уничтожены, и он не имел возможности рассмотреть степень вмешательства в его проект, то во второй, объекты подверглись раскодированию. Как обычно, в случаях с уничтожением кодов владельцев и проектировщиков, образцы теряли не менее трети возможностей и стали невоспроизводимыми, но в качестве объектов уникальных и эксклюзивных немыслимо поднялись в цене. Предлагаемая стоимость не в меру многознающего аукциона выходила за все мыслимые рамки. Впрочем, Блонди не знает, кому он обязан таким счастьем, в смысле, предотвращением действительно состоявшегося ограбления, но Ясон куда более осведомлен. Собственно, поэтому он решил привлечь и Рики и Катце. Второго - в качестве доверенного лицо и искусного эксперта, первого – в качестве стажера на роль его доверенного лица. Самым забавным было конечно, наблюдать за Рики, в момент оглашения предложения: монгрел, со скоростью света, перечувствовал радость, обиду, унижение, восторг, подозрение, выраженную яркой захватывающей сменой выражений на его живом личике, и озвученную скомканными, недосказанными словами и звуками: - А я... то есть... но ты же не скажешь! То есть: гожусь ли? Но ведь в прошлый раз! - Рики! – Консул не выдерживает, хватает мальчишку в охапку, прижимает к себе, бессовестно пользуясь превосходящей силой, захваченный, как каждый раз, восхищенный сверкающим моментом ошеломляющей близости: прижать его сейчас, вот так, прямо к сердцу, и кажется, что ты впускаешь его внутрь, чувствуешь в середине своего сердца. Так тепло, так отрадно: монгрел пытается возмущаться, шипит, дергается, но быстро затихает, заглядевшись в светлое, смеющееся лицо Ясона. Ничего на свете нет прекрасней твоей улыбки, Блонди! Нет на свете ничего отрадней твоего смеха. Как бы сделать так, чтобы ты всегда радовался? Ясон приподымает упрямый дерзкий подбородок, чуть поглаживая большим пальцем: Рики маленький, родной мой, какой же ты яркий огненный. Живой! Как яростно и отчаянно ты живешь, словно в тебе силы двух, трех рожденных и ты проживаешь десяток жизней – одна моя, помнишь Рики? Одна моя. - Пора искать тебе новое применение, не находишь? – все, что хочешь Блонди, все, что ты хочешь. Рики совершенно не в состоянии соображать хоть что-нибудь, когда Ясон вот так смотрит на него, смеется ему, глядится в его глаза, словно находит в них нечто необъяснимое нужное, нечто прекрасное для него и теплое, и может сгореть для тебя, и вправду стать твоим солнцем... у меня все равно сердце обмирает каждый раз, когда ты в этом признаешься! Ты можешь делать со мной все, что захочешь – тогда. И ты бессовестно этим пользуешься, Блонди! Блонди не обращают на него внимания – несколько демонстративно, но ведь по ним толком не поймешь: демонстративность, неестественность невнимания Рики слышит, благодаря собственной сенсорной чувствительности. Петы и фурнитуры послушно следуют настроению своих хозяев: «мебель» скользит, невидящими пустыми взглядами, холеные изысканные куклы в цветных одежках и без оных, куда эмоциональнее: на глазах хозяев они еще пытаются соблюдать приличия, молчат, и лишь окатывают непрерывно презрительными, уничижительными взглядами. Позже, попытки унизить и презреть станут более... интенсивными. Он давно привык, не обращать внимания на такие вещи, выработав и успешно применяя облик Консульского любимца: лучше быть последним петом Первого, чем фаворитом любого другого. Довольно разумная точка зрения, главное – совпадающая с мнением абсолютного большинства на этой планете. Уже не задевает и не бесит его презрения существ, принципиально существующих только для удовлетворения, просто... странно, и если уж рассуждать, что вообще могут самостоятельно испытывать создания, у которых эмоций настоящих, изнутри, и нет почти ни у кого? А вот отражать... продолжать и усиливать предложенные или требуемые эмоции они могут не меньше, чем бионики. Не так идеально, но зато с изрядным запасом самостоятельности. Они как-то почти одновременно додумываются до этой идеи, и, зная характер Ясона и многоплановость его действий, Рики почти не сомневается, что одной из целей визита, будет очередная попытка изучения или использования. Когда я думаю, до какой степени блонди умнее и быстрее соображают, мне становится... почти страшно. Ясон мгновенно чувствует его беспокойство: не прерывая беседы, и с изумительным изяществом, нарушая приличия, ласкает пальцами в перчатках темные кудри монгрела. Касание-обозначение: на самом деле, он хотел бы коснуться его руки, погладить, прижать теплую ладошку к губам – Рики чувствует ментальный образ, и теплое бережное касание мысленное, словно несостоявшийся поцелуй. Отворачивается, как обычно, в последний момент, едва удерживаясь от того, чтобы не оттолкнуть откровенно владетельную руку, но взгляд искоса, спрятанный под ресницами – благодарный в той мере, в какой может позволить себе неласковое создание. Ясон чуть улыбается в ответ, едва-едва заметно, но Рики-то видит. Люблю тебя. Яська. Даже, когда ты блонди. - ...конечно, мое домашнее пет-шоу не сравнится с Вашим... - Ну что вы, - с королевской любезностью поощряет сильвера Консул, - я крайне нетребователен. Что значит Блонди: одной фразочкой и в дерьме хозяина вымазал, и на свои вкусы указал, как на неприкосновенные и необсуждаемые, и господина Эма уел. Великий Дипломат, господин Минк. но как бы Рики не иронизировал про себя, виртуозное мастерство, с которым Ясон играет равно и с людьми и со словами, с некоторых пор, стало вызывать в нем восхищение. Наверное, он привыкает оценивать мир по критериям блонди... Или, с некоторых пор, достиг достаточного уровня развития, чтобы оценить подобную игру: Ясон, конечно же, придерживается второй точки зрения, немало ставя себе в заслугу, что его прелестный дикий любовник, успешно осваивает азы социологии и информационной математики. Петы возле ног господ оживают: собираются оценивать выступления коллег с точки зрения профессионалов? Или копят данные для злорадства, надолго впрочем, их не хватит. Рики, морщась, отворачивается, мрачно косится на Блонди: - Ясон-сама, избавьте меня, пожалуйста... – особой уверенности в его голосе нет. Если Ясону, по каким-либо причинам, потребуется оставить его наблюдать, то никакие мольбы не разжалобят ледяного сердца. А если он потом вздумает жаловаться, то вынужден будет выслушать еще и нотации, и его собственные обиды по поводу того, что «ты мне не доверяешь, Рики». Конечно, не доверяю, как можно доверять тому, кто всегда решает за них двоих? Вообще-то, отдавая дань справедливости, Консул стал прислушиваться к его мнению, по некоторым вопросам, но решает-то он все равно в одностороннем порядке. Блонди спокойно кивает, поправляет ошейник: черная искрящаяся кожа, крупные прозрачные камни, в таком же стиле выдержаны наручи и поножи. Камни – мнемокристаллы, внутренняя поверхность ошейника и браслетов усеяна микроконтактами, Рики тяжко управляться с удаленным подключением без вспомогательного оборудования, в конце концов, он не представитель элиты. - Иди, - к счастью, он не единственный, кто покидает зал, но эмоциональное полузадушенное; «Ясон!!!» прекрасно слышит, и Рики, и Консул. Первый только ускоряет шаг, второй продолжает любезно беседовать с основным кандидатом на эвтаназию, еще не подозревающим о своей печальной участи. - Интересное предложение. - О, господин Первый Консул, я с радостью предоставлю вам всю информацию после небольшого увеселения, она стоит Вашего внимания... - Не сомневаюсь. Как тебе не тошнит от них? – От кого от них. Рики? – Да от всех твоих... прислужников! От твоих подчиненных, от федералов, от... да в этом гадюшнике, только самая главная гадюка и говорит тебе что-то правдивое. Чего ты смеешься?! – Потому что ты правильно оценил окружающих, Рики. И именно поэтому, эта «самая главная гадюка» - мой друг. А ты... дерзкий, глупый и своенравный – мой маленький. К’яру отправляется вместе с монгрелом, присматривать вроде бы, и сам себе не в состоянии признаться, почему такое удовольствие он испытывает, слушая нелицеприятные высказывания петов по отношению к своему подопечному. Еще большее удовольcтвие – увидеть болезненную реакцию монгрела на насмешки, но такое случается крайне редко. - Ну и уродище? Я надеюсь. Его не будут выставлять в шоу? - Надеюсь. Иначе меня стошнит. - Не смотри на него: говорят, он бешеный, ему уколы делают, может напасть. - Я бы не удивился - цересская шавка! Обилие столь «участливого» внимания наверняка, испортили бы Рики и без того невеселое настроение, но в данный момент он элементарно не слышит, а только догадывается. Но это, согласитесь, две большие разницы: напластав на комм компиляцию из записей, он наугад активирует сенсорные метки, пытаясь по стилю и словам песен определить «окружающее состояние мира». Блонди подобная игра непонятна: иногда, ты как ребенок, Рики. Похоже, в понятие «ребенок», мы с тобой вкладываем разные значения, Блонди. Любопытно, конечно, что именно под этим определением понимает андрогинное существо, в принципе не знакомое с понятием детства, родителей, семьи... большинство понятий Рики и сам знает исключительно по образовательной программе, но в человеческой среде, понятия эти витают воздухе, представляют устойчивые ментальные образы, а в среде блонди? У нас с тобой все такое разное, как мы уживаемся? Как вообще можем хоть о чем-то договориться? Темноволосый любимый Консула опирается на перила, рассматривая ночную Танагуру сквозь цветные всплески изображений, и чуть покачивая головой в такт звучанию. Клип передается прямо в мозг, благодаря ИК-порту, изображения, наполовину сценарные, наполовину созданные его воображением по принципу ассоциации ощущений, ничуть не мешают восприятию реальных визуальных образов, и значительно обогащают содержание клипа... - Ясон-сама зовет вас, - фурнитур Иштера склонился в полупоклоне – отличная выучка, немногие способны демонстрировать уважение ко всем гостям хозяина вне зависимости от статуса. Рики кивает и двигается вслед за симпатичным провожатым с затейливой прической их голубых волос. Прядки, крючочки, завитки, вплетенные бабочки. Не дай Бог живые! На фурнитуре! Вот бред! Пет-шоу в полном разгаре: трехступенчатая сцена освещена несколькими переливающимися слоями золотистого, светло-желтого, лимонного цветов с яркими пронзительными всполохами оранжевого и красного. В такт с музыкой, плавной, мелодичной, с неожиданными и яркими диссонансами, подчеркиваемыми алыми всплесками света, мальчики на сцене то сплетаются в сложные живые композиции, похожие больше на ожившие солнечные цветы, то вдруг отталкиваются, или наоборот, стремятся друг к другу, согласно задумке постановщика, и тогда в резких оранжевых и багровых сполохах, резким неожиданным движением, словно оголяется одна из человеческих эмоций: то ненависть, то страсть, то страх, то желание. Они сменяют друг друга, не останавливаются и танцуют странные завораживающие свои танцы, превосходящие совершенством все виденное ранее человечеством, и обманывающее с совершенством искусства. Страсть, ярость, ненависть, желание – что могут знать эти по-настоящему убогие существа? Но что-то же они знают, не могут не знать, раз так танцуют? Или это все же заслуга их хозяев, сбрасывающих несостоявшиеся чувства в маленькие мозги недоразвитых детей? Красиво, бесконечно красиво, и не дай Бог, узнать правду: страшная, непомерная цена у этой красоты, дивного совершенства – не выплатить человеку. Рики медленно опускает ресницы, не желая, не собираясь даже смотреть на восхитительное зрелище, не собираясь вслушиваться в поток чувств, генерируемый податливыми существами – согласно поставленной пьесе и желанию хозяина. Резко, красиво, почти убийственно красиво: кто-то из них еще танцует, кто-то занимается любовью. Музыка плавно перетекает из звуков в свет, из света в человеческие тела, становясь ними, двигаясь и создаваясь ними, и эта великолепная, потрясающая гармония, прелесть решений и чистота движений завораживает и поражает, открывает истину, как и следует настоящей красоте и гармонии. Но такая красота и совершенство требует не только гениальности постановщика – она требует талантов исполнителей. А теперь скажите: откуда у сильвера такое количество настолько качественных петов? Они все - его собственность, постановка осуществляется только его силами – любопытно правда? Судя по пытливому, оценивающему взгляду Рауля, он пришел к тому же вопросу, и теперь со скоростью и опытностью умелого разводчика высчитывает требуемые суммы и вложения. А многовато получается, не так ли, господин Эм? Перед Ясоном на маленьком столике – объемный куб неактивированного монитора, мерцающие палочки софтов. Деловое предложение, которое он не торопится рассматривать, почему-то. Рики застывает возле его кресла, не становясь на колени, согласно их собственному сценарию. - Дайджест, - небрежно говорит Ясон, указывая на один из софтов: Рики активирует порт – капля в маленьком ушке загорается празднично-красным, чем-то удивительно возбуждающим Блонди – показательно-привычно, небрежно заправляет софт в гнездо на наруче и застывает, погруженный в аналитический транс. Сказать, что элитная публика пребывает в шоке, значит - ничего не сказать. Консул скрывает удовлетворенную улыбку, продолжая заинтересованно наблюдать за шоу: прекрасно, присутствующие превосходно справляются со своими ролями. Он безмятежно и чуть насмешливо – лукаво – улыбается Раулю, подымает бокал, но не отпивает. Старинная терранская традиция пленила Консула своей ритуальной значимостью, настолько, что он сознательно пошел на риск: в доме врага не вкушают пищу, не так ли? Страсть к игре на пределе возможного, страсть к риску, которую он так отрицает, постоянное стремление к испытанию, к достижению и преодолению своих границ – качества личности исключительной и свободной, и Ясон предпочтет предупредить противника, сознательно поставить себя в невыгодное положение, чтобы сразиться с равным по силе или обстоятельством, а еще лучше – с превосходящим противником. И победить. Обязательно. Консул скользит мягким, блестящим взглядом по фигурке своего пета, любуясь цветными всполохами на смуглой кож ...
Ответов - 34
винни-пух: ... е, быстрой живой мимикой, смигивающими длинными ресницами. Ночными ресницами, сладкими, дурманными, его взгляд... бережный, нежный, словно грубое прикосновение его зрачков может разбить тонкое очарование его любовника, и Рауль едва удерживается от того, чтобы не закрыть глаз и не застонать: да что же он делает? Да нельзя же так, в конце концов! И... Юпите-ер! Монгрел с внедренным ИК-портом? Но тогда ему нужен и аналитический чип, и симстим... в ошейнике... Юпи-итер! - Ваш... пет... исполняет обязанности секретаря? – Иштер в шоке. Остальные, скорее всего тоже, судя по вниманию, дружно перенесенному на Консула и его экзотическую игрушку, но соблюдают приличия. Сильверу не пристало спрашивать очевидное, но... сделаем ему скидку за счет волнения. Разного волнения, разного рода. - Рики вполне компетентен, - заявление, мягко говоря, предосудительное. С другой стороны: Первому никто не указ, кроме Юпитер, а раз мальчишка работает без сканера, напрямую взаимодействуя с софтом – вообще работает с информацией, в принципе! – то в его мозгу должна быть как минимум один нейрочип, а, скорее всего и два... та-ак. Монгрел! Человек! Пет! Невозможно по определению, если... Если не является исключением: единственно укладывающееся в логические рамки рассуждение, немедленно меняет точку зрения коллег Минка - естественное любопытство. Естественнонаучное, что ближе к тому роду интереса, который свойственен Блонди, почти полностью подавляет то первоначальное мнение, что продиктовано привычным уровнем развития и ролью петов, да и монгрелов тоже. В отличие от Рауля, восприятие дикого любимца Консула у остальных блонди лишено эмоциональной окраски, кроме холодноватого осуждения за недостойность, неэталонность объекта. Но если этот монгрел – монгрел! – способен перенести подобную операцию, и успешно работать с информационными системами, то, возможно, исключительный интерес Минка имеет вполне «нормальные» основания? Сцена с прекрасным волнующим действом забыта: чистейший исследовательский интерес заставляет прекрасных созданий напрочь забыть об искусстве, блеск в ослепительных глазах нейрохирурга Эмиля Сара и двух аналитиков из департамента генетики почти неприличен – явно оценивают количество операций, потраченных средств и усилий. И явно поглощены желанием, ознакомиться с уникальной методикой и уникальным объектом. Если он оправдывает затраченные усилия, конечно. Ясону смешно: Рауль так переживает по поводу его реноме, запятнанному предосудительной связью с монгрелом, хотя «пятна» от его многочисленных контактов с представителями различных социальных слоев на «черном рынке» должны быть куда значительнее. Но последнее оправдывается служебной необходимостью, исключительной и святой для любого блонди. а первое... первое можно легко и быстро оправдать, предоставив сведения об исключительности и научном интересе объекта. Тот самый обоснованный и освященный внедренный, выпестованный стремлением к познанию, интерес, что является наиболее частой причиной неадекватного поведения. Тоскливые печальные глаза, самые прекрасные, бездонные, желанные, низкий жалующийся голос: я... я просто никто Ясон. - Ты – мой хранитель Рики. Как это ты – никто? – это... этого никто не знает, кроме тебя и... мне этого мало. – Жаждешь общественного одобрения? – Пошел ты к черту, Блонди! да, потому что хочу, Рагон тебя раздери, быть с тобой рядом всегда, понял? И да, потому что не хочу быть... игрушкой, забавой. – Ты не забава Рики и ты это знаешь – знаю... прости... знаю. Что иначе невозможно... но хоть что-нибудь, дай мне сделать! Я могу больше, Ясон, я хочу большего! Это возможно, Рики. Я же обещал тебе, а ты глупенький, все равно мне не веришь, да? Сильвер продолжает проявлять неприличную нервозность: - Но... он же монгрел, они... отличаются низким IQ... – обуянный откровенной тревогой – по разным причинам, разным – оказавшийся в совершенно нелепом и несвойственном элите положени - зависеть от выводов ПОДОБНОГО РОДА СЕКРЕТАРЯ - Иштер пытается высказать свое волнение в каком-нибудь приличествующем виде. Ясон слегка выгибает бровь в ослепительно-любезном высокомерии королевской особы, и серебряноволосого наглеца окатывает удушающей волной страха. Это Первый Консул. Первый – его решения не подлежат обсуждению и выполняются безоговорочно, каким бы сомнительным не было на данный момент его реноме. Благоволение, Юпитер до сих пор с этим великолепным сукиным сыном, а пока оно с ним, взывать к чьей-либо помощи бесполезно. Отчетливое понимание, что в данный момент он рискует не только деньгами, но и личностью и собственной жизнью, заставляет его замолчать, и спокойные слова Консула ощущаются отчетливым давлением контактов сканера. - Вы не доверяете моему выбору? - Ну что вы, Ясон-сама, как можно, - бормочет Иштер, проклиная свою безрассудство: мало того, что он безудержно и страшно рискует, ввязавшись в карьерные игры Блонди, но, как выяснилось, и собственным поведением может навлечь гнев Главы Синдиката. Блонди не чувствуют, это верно, но ведь и требование уничтожить не только главного противника, а и всех его помощников, тоже отнюдь не продукт эмоций. - Я лишь... простите, господин Первый Консул, очень уж непривычно, рассматривать беспородного пета в качестве аналитического инструмента. Лазоревые сияющие очи Консула разглядывают, именно разглядывают хозяина вечера с неким деловитым, и явно не имеющим отношения к его предложению, выражением. Людей такой взгляд Консула, способен довести до необратимых изменений психики, элита, конечно, далеко не так податлива ментальной мощи Ясона, но он ее и не применят. Рауль внимательно «вслушивающийся» в диалог – против Минка, надо сказать, никакой препарат не помогает, особенно когда этот проклятый мальчишка вернулся! – замечает отсутствие ментального давления. Мимолетный взгляд друга искрится лукавыми огоньками: он забавляется! Шалить изволит, его консульская светлость. - Вы плохо знакомы с данной проблемой, - что неудивительно для сотрудника отдела общественных контактов, но странно для особы, делающий рассматривающееся на данный момент, предложение, - причиной невозможности подобного рода использованию петов, является не происхождение, а уровень развития логической компоненты мышления и способность к высокому уровню информобмена. В случае с моим петом, обе проблемы решены. В случае с моим петом решена и еще одна «конструкционная» особенность: как показало расследование, софты, предлагаемые для рассмотрения как проектов, так и возможных кандидатов, содержали чрезмерное, сверхкритическое количество эмоциональной информации, существенно снижающей эффективность работы, как аналитических машин, так и самих аналитиков. В результате: несколько сомнительных проектов, принятых институтом геологии и статистического учета, несколько инопланетных ученых, оказавшихся задействованными в проектах, сугубо внутренних, бесполезные проверки аналитических отделов, не приносящих нужных результатов, но существенно тормозящих работу... Один из проектов закончился небезызвестным скандалом Фана, двум из инопланетян пришлось провести щадящую нейрокоррекцию с риском куда более громкого скандала – Консул подозревал, что выявленные сбои и ошибки являются лишь верхней частью айсберга, и потребовал в свое время, исключительных, совершенно невообразимых санкций. Как выяснилось намного позже, Юпитер дала согласие: авантюра, затеянная с лабораторными исследованиями Эма была откровенной ошибкой, и стала прекрасным поводом для открытых действий. Ну а кто не догадался, что и сама ошибка была спровоцирована Минком, сообщаем: была спровоцирована. Рики, вынужденный по роду «службы» ознакомиться с частью расследования и оценить масштаб и многоплановость операции, в очередной раз испытал приступ чего-то, напоминающего благоговейный страх. Он даже не гений, это просто... просто за пределами обыкновенного человеческого рассудка. «Я никогда столько не осилю, Ясь.» - редкостное смирение в голосе монгрела удивляет и откровенно забавляет Консула. « Тебе и не надо»- «А как же... как же ты собираешься меня к этому... применить?» блонди откровенно наслаждается этим растерянным, потрясенным и... почтительным выражением лица своего гордеца, едва удерживается, чтобы не поцеловать Рики в носик, или не подхватить на руки – обычный способ разбудить такую занимательную непокорность монгрела – не надо, это серьезно. «Рики, файлы, предоставленные нашими подозреваемыми, содержит чрезмерное для аналитиков количество эмоциональной информации. Это снижает качества анализа, требует дополнительных усилий и времени, ты же, в качестве эмоционального реципиента, гораздо эффективнее, ассоциативные цепочки тебе не только не помешают, но и помогут». Решены? Рауль, если бы мог, покраснел от смущения и досады: конечно, он знал о части проводимых опытов, даже выступал консультантом на первых стадиях, но позже Ясон отказался от его помощи. И причиной этого было необъективное отношение к монгрелу, но... в отличие от бесчисленных остальных Рауль ЗНАЛ, что на самом деле, представляет для Минка его беспутный пет, и это не могло не волновать его и не требовать участия в жизни друга. Ясон же, с безотказной печальной усмешкой, тем больше отдалялся от него, чем больше он принимал усилий для «восстановления» его нормального состояния. И противиться воле Первого становилось все труднее: океан, теплый и всесильный, цветное светлое пространство, окатывает тебя лаской и силой светом и ясностью, увлекает властно и мощно, и что ты, слабое андрогинное создание, можешь сделать со стихией, неведомым чудом заключенной в пленительной оболочке существа? Не воле Первого Консула, отнюдь: воле и силе Ясона Минка, воле и силе существа, познавшего любовь, воле и силе существа СЧАСТЛИВОГО, потому что он любит, и его любят – маленький никчемный монгрел с бесовским взглядом полыхающих неистовых глаз и гибким полуночным телом. Грязный полукровка, безмозглое дикое животное: как он мог стать для Ясона - для Ясона! - причиной, сутью его силы и света? Как? Он не понимал, не хотел признавать, отталкивал эту истину и старался убедить друга в ее невозможности, а в результате... в результате маленький ублюдок стал претендовать на роль не только постельной игрушки, но и на определенный социальный статус. Но каким чудом, полукровка может демонстрировать такой мыслительный потенциал? Неужели... он действительно исключение, одни из случаев редкостных бесконтрольных комбинаций генов, приводящих к исключительным, неординарным результатам. Такие случаи наблюдались и кому, как не главе департамента науки знать об этом, ведь на самом деле, контроль над Цересом, хоть и в меньшей мере, но проводится, и перспективные по разным профилям особи, наблюдаются в Гардиан с такой же тщательностью, как и во всех остальных детских учреждениях... Очередной удар по внушенной самому себе установке неприятия выбора своего друга: надо признать – это истинная причина его отношения, в любом случае, чрезмерно-необъективного, к маленькому монгрелу. А его частые приглашения в дом Ясона, после возвращения мятежного возлюбленного, терпеливые дружеские беседы, да и сегодняшняя демонстрация неординарного использования монгрела, является следствием его настойчивого стремления примирить друга – ДРУГА – с непременными условиями его существования. У Рики быстро-быстро, но с маленькой амплитудой колеблются глазные яблоки, ресницы медленно и с силой смыкаются и раскрываются, снимая нервное напряжение – признак интенсивного режима информобмена. Предложение, как и подозревал Консул снабжено множеством лишней эмоциональной информации, лицевые мышцы монгрела слабо и очень быстро напрягаются и расслабляются, не выражая, а скорее обозначая обуревающие его эмоции. Вас ждет сюрприз, господин Иштер. И вашего патрона – тоже. - Неужели выбраковка настолько хорош, что его выгоднее использовать, чем профессионала? – Альмар, один из присутствующих Блонди. Консул задумчиво хмурится, окидывает вытянувшегося в струнку мальчишку: - Почему выбраковку? – демонстрационный вопрос, двадцатилетний монгрел явно не вписывается в рамки канонов, но Ясону нужны определенные вопросы, чтобы дать определенные ответы. Что касается выгоды: да, выгоднее, в отличие от профессионалов, в данном случае, Рики не теряет эффективности при работе с образной, насыщенной человеческими эмоциональными конструкциями, информацией. - Он слишком стар для пета, - чуть недоумевает Блонди, - и явно не соответствует канонам. Рауль опускает взгляд в пол, стараясь не думать, во что может вылиться продолжение беседы, но при этом совершенно уверенный, что последствия будут именно такими, какими захочет Ясон. В том числе, и максимально-скандальными: Минк улыбается, мягко, ясно, из-под полуопущенных ресниц, струится небесный утренний свет, как всегда, когда он думает о Рики, как всегда, когда он чувствует Рики рядом. - Согласен. Мои вкусы не совпадают с каноническими, я нахожу своего пета привлекательным. Дружное любопытное рассматривание, теперь вызванное эстетическим любопытством: смуглый, довольно высокий для человека, нестандартная для монгрела внешность, развитый, сильный, тонкокостный. Но не сравнить с тонкостью и изысканностью детских петовских тел. И? - Каноны петов требуют не только определенных возрастных границ, существуют и определенные психические характеристики. Известно, что наивысшей степени отзывчивости, способности передать эротические ощущения особи достигают в период пертурбации, и по мере взросления утрачивают эту способность, фиксируются лишь на отдельных объектах. А ваш пет, недоуменно-любопытный взгляд, - взрослая особь, и качество этого свойства... вызывает сомнения, простите. Ясон откидывается в кресле, вновь окатывает Рики мягким ласковым взглядом – прости маленький, так надо. - Вы оцениваете его, применяя параметры канона пета, ребенка. Я рассматриваю его с учетом его возраста, как мужчину. Что же касается эмоциональной отзывчивости... я попробую обосновать свое мнение, - он властно постукивает ладонью о подлокотник, привлекая внимание монгрела. Рики деактивирует комм, с трудом фокусирует взгляд на блонди, глаза сонные, томные, и голос неразбуженный, хрустально-высокий - опьяняющий: - Я не закончил. Ясон кивает, соглашаясь, спокойно приказывает: - Разденься Рики.
Гость: Ох ты... а прода когда?
Blade: ЗАЧОТ!!!! ЕЩЕ давай!!!
Milky: Жду продолжения, замирая от восторга. винни-пух, спасибо!!!
винни-пух: Тут трошки откорректировать пришлось - Согласен. Мои вкусы не совпадают с каноническими, я нахожу своего пета привлекательным. Дружное любопытное рассматривание, теперь вызванное эстетическим любопытством: смуглый, довольно высокий для человека, нестандартная для монгрела внешность, развитый, сильный, тонкокостный. Но не сравнить с тонкостью и изысканностью детских петовских тел. И? В принципе, существует категория старших петов, пусть и не популярная в среде Блонди, но имеющая параметры, приближенные к зрелой особи мужского пола, Существуют специальные квоты петов, с мощным костяком и усиленной мускулатурой – для боев, для силовых игр и жестких сцен, в конце концов, существуют квоты мутантов, и нередко в фавориты попадали и совсем невообразимые существа, но подобные создания изначально, еще в пресловутый период гормональных изменений, отличались как раз малой сексуальностью и способностью к эмоциональному переносу. Монгрел настолько уникален? - Каноны петов требуют не только определенных возрастных границ, существуют и определенные психические характеристики. Известно, что наивысшей степени отзывчивости, способности передать эротические ощущения особи достигают в период пертурбации, и по мере взросления утрачивают эту способность, фиксируются лишь на отдельных объектах. А ваш пет, недоуменно-любопытный взгляд, - взрослая особь, и качество этого свойства... вызывает сомнения, простите. Ясон откидывается в кресле, вновь окатывает Рики мягким ласковым взглядом – прости маленький, так надо. - Вы оцениваете его, применяя параметры канона пета, ребенка. Я рассматриваю его с учетом его возраста, как мужчину. Что же касается эмоциональной отзывчивости... я попробую обосновать свое мнение, - он властно постукивает ладонью о подлокотник, привлекая внимание монгрела. Рики деактивирует комм, с трудом фокусирует взгляд на блонди, глаза сонные, томные, и голос неразбуженный, хрустально-высокий - опьяняющий: - Я не закончил. Ясон кивает, соглашаясь, спокойно приказывает: - Разденься Рики. Монгрел несколько раз, судорожно закрывает и раскрывает глаза, явно находясь еще не в реальности, так что вопрос его можно отнести не к беспримерной наглости, а к остаточной эффекту временной невосприимчивости. - Что? Прости, маленький, так надо, и блонди повторяет своим ясным, сияющим голосом – безупречно, завораживающе нежным и беспрекословно властным: - Разденься Рики. Беспрекословно нежным и абсолютно безжалостным: Рики, все еще не веря, замирает на несколько секунд, только глаза его, кажется, раскрываются, все больше – и без того огромные, ослепительно-черные, теперь занимают пол-лица, не умещаются. Он недоуменно и растерянно вглядывается этими громадными упоительно-прекрасными глазищами в Ясона, не веря, не желая верить, умоляя вернуть его слова обратно, поступить иначе. Бессмысленно.... Так надо, понимаешь? Прижаться губами к этим растерянным, испуганным глазам, смывая горечь и боль, обвить руками отзывчивое гибкое тело, защитить, окутать тебя своей властью, напоить своей силой и уверенностью: так надо, доверься мне маленький, все будет хорошо. Рики, не соображая, что делает, на каком-то автоматическом, вбитом в подсознание, рефлексе, высвобождает ворот водолазки из-под ошейника, руки его действуют абсолютно вне зависимости от его сознания. Потому что его сознание переполняется совсем другим, совсем не желанием выполнить приказ Ясона – болью, непониманием, горечью, растерянным беспомощным отчаянием. Что ты длаешь? Что делаешь со мной, Ясон!!! Консул не смотрит на пета, внешне рассеянно наблюдая продолжающееся на подиуме действо, в ожидании, пока выполнится его приказ – вполне адекватное нормальное поведение. Если бы не печаль, едва слышно коснувшаяся его рта, если бы не нежность, печальная, теплая нежность из-под ресниц, словно в попытке искупить безжалостное повеление. Если бы не страстная неистовая волна, нежности, извинения, сожаления - теплая бережливая волна его воли, отгораживающая его монгрела от чужих взглядов. Маленький, прости, надо, пойми: растерянный, неверящий, непонимающий взгляд черноглазого ранит сильнее любого его гнева, любой ярости, губы дрожат от обиды, от горечи, он медленно стаскивает водолазку, все еще не веря, все еще надеясь, не сводит отчаянных блестящих глаз с Блонди. Недопустимое, предосудительное поведение для пета, невозможное в принципе поведение для столь эмоционально-зависимого существа, как пет. Из глубины сердца, из сумятицы мыслей: стон, ранящий, горестный – боль, горечь, гнев. И насквозь, через ярость и боль – раздирающая нежность и вера, хрупкое драгоценное доверие звенит разбиваемым хрусталем: это не лишит его веры, но убивает его доверие. Блонди, чертов Блонди, что же ты делаешь! Ну почему? Ну, зачем?!!! Он почти видит внутри образ его обиды, ярко и больно: как отворачивается в бессильном отвращении маленький, как кривится от боли и стыда, как горят раны на его сердечке: так надо, Рики. Мне жаль, что не мог предупредить тебя, но так надо, доверься мне. – Ты сволочь, блонди, ты знаешь? – Знаю, маленький, потерпи, надо. – Ты сволочь. Безнадежно и бессмысленно: ты можешь ненавидеть его от всей души, ты можешь желать вслух и мысленно всяких бед на владетельную голову, ты можешь проклинать свое божество и отвергать упрямо все его дары, но правда состоит в том, что он – твой бог, Рики. И как бы ты ни лгал, как бы не отрицал этого, но он есть, эта унизительная и острая, как лазер истина: он – твой бог. Ты его любишь больше света ясного, и ты стерпишь и вынесешь все, что он захочет, простишь все, что он с тобой сделает, сделаешь для него все, совсем-совсем все, даже если после этого останется только удавиться от позора или ненависти. Я ненавижу тебя, Блонди. ненавижу. Но ведь на самом деле, это ненависть даже не касается ясного короля лета, и нельзя ненавидеть драгоценное сияние жизни, которое только тобой и живет, и лишь твоим теплом живо. Ненависть порождена теми, кто стоит вокруг со слепыми глазами пытается говорить о том, что не видит. Я не тебя ненавижу, Ясон Минк, я Блонди ненавижу, а ты... ты больше, ясноглазый. Глядясь в неистовые, черные глаза, излучая в них свою волю и любовь – бесконечную, всесильную, властную – у Рауля дрожат пальцы на бокале вина, эмпат почти оглушен, наверное, единственный, кто безусловно, чувствует власть Ясона. И, наверное, единственный, кто сопротивляется его безусловности. Сопротивляется: он, блонди, советник Синдиката, он сопротивляется, остальные беспощадно и ласково заворожены всесильной волей звезды-сапфир. Остальные – элита, блонди, все они его слушаются. А Рики он просит, ПРОСИТ подчиниться. Уговаривает смириться, просит довериться и бережными-бережными касаниями своей воли, сказочным могуществом, окутывает Рики белоснежной искрящейся мантией власти и неприкосновенности – так надо. «Чтоб ты сдох, блонди...» замирая внутри от тоски, воя от стыда и отвращения, и громадная, страшная сила Ясона, его воля, огромная, подавляющая, сжимает, охватывает объятиями – не шевельнуться, не дрогнуть. Cкован пространством, связан гравитацией и звездами: если все вокруг ты, если воздух – это ты, если вода – это ты, если свет мой – это ты, то как можно тебе не подчиниться? Где найти точку сопротивления, если только ты и можешь вложить ее мне в руки? Как ослушаться, если тогда... меня просто не станет? И тогда тебя... тоже не станет... страшно, жутко, нелепо и не бывает так. Чудовищно и прекрасно, так что дух захватывает, огромно, всесильно и нет никому власти над нами. И мечется сердце не в силах овладеть со всем чудовищным, и бьются вразнос мысли, не в силах понять, принять громадность и силу, рвущую тебя напополам. И ты плачешь от боли и восторга, ты задыхаешься и можешь умереть от сияния и собственного могущества, и ты... больше не хочешь возвращаться обратно. Ослепительно, огромно, невыносимо, под стать богам, и столько не вмещается в слабую человечью душу, и тогда... тогда ты становишься солнцем, потому что человеком больше оставаться не можешь. А на земле, на стиснутой сияющей волей твоего божества, планете – твоя оболочка принадлежит рабу, пету, питомцу, и нет никого бесправней и недостойней! Чтоб ты сдох, Ясон! Рики отворачивается, проглатывая комочек в горле – невыносимо хочется поцеловать это нежное горло, погладить по голове маленького, убеждая, уговаривая, защищая. Монгрел, уже обнаженный, повинуясь знаку тонких пальцев, поднимается на стол: замирает стройной статуэткой, стиснув зубы и кулаки, в усилие подавить, равно и слезы, и бешенство. Все вместе, как всегда, все открыто и бешено, как всегда: разгневанный подземный бог огня и страсти ярится и пылает, окатывая то ненавистью, то страстью, грозовые очи мечут молнии, и гнев подымается извержением лавы. Каждый алый всплеск музыки словно предназначен именно ему и именно для него: в теплом золотистом свете он словно растворяется - и загорается, сверкает изнутри яростным буйным пламенем, когда красные сполохи обрисовывают гордые линии горячим огнем. Теплая фигурка, вылеплена, бережно и заботливо, из прозрачного темного стекла, покрыта бархатной дразнящей амальгамой из золота и ртути, оживленная жарким грозным огнем из самой сердцевины планеты – нежный, яростный зверь, темное божество ночи, и каждая линия вылеплена соблазном и страстью, каждый контур рожден огнем и желанием. Мой Рики, мой неистовый, мой сладкий... Там, на сцене, взбесившаяся музыка переполняется красным и жарким, лава течет по грешной земле, очищая, плазма глотает боль и страх. Яростные живые огни, ожившие огни, лепят из детских тел петов новорожденных огненных бесов, но кто может сравниться с самим источником бушующего огня, с самим божеством пламени, оголенной сутью его, неподвижно и гордо застывшей с маской горького презрения на лице. Маленький. Гордый. Ни на что не похожий – отзывчивый. Так почему вкус Консула, кажется, настолько предосудительным? Потому что он питает неизменную симпатию к одному и тому же существу? Симпатию, привязанность, которая выходит за рамки приятного досуга, а куда больше напоминает эмоциональную привязанность? Конечно, именно в этом и дело: эмоции разрушительны, чувства лишают и без того нестабильный мозг Блонди рычагов сознательного регулирования, а без постоянного контроля, без периодических процедур очистки, сверхбыстрый, сверхэффективный разум андрогинов разрушается стремительно и страшно. Однозначная неприязнь, несогласие на контакт, осуждение и игнорирование, решительное, брезгливое – следствие примерно той же программы, что и соответствующего инстинкта человека, требующего избегать людей больных, и особенно: пораженных умственными расстройствами. Странный инстинкт и программа тоже странная, незаразны и не переносимы никакими способами психические расстройства, но древний и всемогущий инстинкт самосохранения внушает безусловную, бесконтрольную неприязнь, отвращение и ненависть к больным безумцам. Почему? Кто знает, возможно, предусмотрительная природа предвидела развитие псионических способностей своих разумных детей до такой степени, чтобы безумие стало таким же переносимым, как и вирусы... кто знает. Пока неизвестно, но для человека нет никого более омерзительного и страшного, чем сумасшедший, и никакой жалости, ни малейшего сочувствия, только оглушительный страх испытывают люди к лишенцам, обделенным самым ценным на свете – разумом. Обуянный эмоциями Блонди, для искусственных созданий – примерно то же самое. Но Консул полностью сохраняет адекватность восприятия, выполняет свои обязанности более чем эффективно, и чувства его становятся непреодолимой силой, оружием и безусловной властью, над людьми и андрогинами, значит – произошло нечто исключительное? Почему? Что ему в этом монгреле, или объект выбран случайно? Музыка безумствует: грозное горение багрового и алого сменяется бешеным оранжевым и кроваво–красным. Нет ничего уже от безмятежности и чистоты, в крови и желтой грязи рождают люди своих сыновей, и нет другого способа, и лишь огонь, живой и сверкающий огонь священной жизни, освятит ее зарождение высотой звездной и пленительной, чистотой и ясностью мира, и света небесного. В грязи и крови спариваются люди для будущего и прекрасного, и под ослепительным сиянием алой звезды, животное, примитивное, превращается в действо любви и силы. Терпи Рики – петы действительно очень чувствительны, хотя и бестолковы до невозможности. Он не собирается тратить силы для прямого управления, объединенный захватывающим действом локальный эгрегор, благодаря участию Блонди, высоко структурирован и нуждается лишь в острожном направлении – что он и делает. Свет, музыка, эмоциональные, подчиненные власти Блонди, создания, восхитительные чистотой линий и танца – максимально-эффективное для восприятия состояние элиты, и внушенный ментальный образ служит своего рода, центром аккумуляции. Кажется, что Рики светится собственным светом, сильная гибкая фигура завораживает чувственностью, жаром, желанием и непонятно, как можно предпочесть этой огненной чарующей красоте детскую простоту и инфантильность. Из огня, бешенства и откровения – редкий и неожиданный результат случайной комбинации бесконтрольных генов, когда непреложная равнодушная эволюция, вмешивается в привычный ход вещей, с иронией высших сил, демонстрируя свою власть, и власть чудес на белом свете. Откуда в вырожденном, выморочном районе Цереса, где болезни и непрекращающиеся мутации никто не контролирует, и малейшие благоприятные комбинации безжалостно изымаются, разрушая, уничтожая саму основу жизни, саму надежду на существование; в генетической клоаке, где каждое последующее поколение все дальше от человеческого эталона, где жизнь вырождается уже даже не на духовном, не на разумном, где уж там – на биологическом уровне! Откуда там до сих пор появляются существа уникальные и одаренные? Впору поверить в сверхъестественное вмешательство. Стать, движение, нежная кожа, горящая алая кровь плещется под кожей в такт рокоту музыки - та степень гармонии и изящества, что сначала вызывают мысли о желании и соблазне, грехе древнем и прельстительном, а потом – о красоте и соразмерности. Твердые одухотворенные черты, тоскливый изгиб рта, задумчивая ясность лба, глаза, огромные, гневные, мечтательные – черты страсти и неистовства, бесстрашия: свидетельства мужества, стойкости и воли, и созданы случайным движением резца природы, а тем соответствующим напряжением мимических мышц, которые заставляет сокращаться проявление указанных качеств – уж кому, как не блонди в этом разбираться. Чувства яркие, и безжалостно сильные, безжалостно открытые, мальчишка горит и излучает все неукротимое буйство эмоций, откровенно и бесстрашно, никому не подчиняясь, никем не укрощенный – редкость. Люди устроены иначе: подобная многообразная и яркая, выразительная палитра эмоций, требует высокой организации личности, развитого интеллекта, подразумевает богатство эмотивных и эмоциональных слоев: примитивные ограниченные создания на силу и богатство эмоций не способны, и сокровище это требует уважения, развития. И определенных правил существования: люди хрупкие и легко теряют. Яркий, нетипичный, выразительный, открытость и выразительность психических качеств на грани притягательной опасности – еще одна из заранее запрограммированных причин неадекватного поведения и решений: а как еще преодолеть сверхрациональность сверхразумных существ? Ведь как самоотверженный ученый или правитель, преданный своему... ну пусть народу, ладно, может решиться на рискованный опыт или самопожертвование, если не через заложенную изначально, привлекательность уникального и неординарного для его пытливого ума? И соответственно, в большинстве своем – опасного. Смешно рассматривать маленького монгрела как опасность, но ощущается в это сумеречном и диком существе, нечто из рода непредвиденного, неуправляемого, несмотря на все превосходство ума, на всю власть и достоинство. Нечто, что здесь не используется, не бывает, но существует независимого от тебя, и свободно от твоей воли и разума. Какой вызов может быть более привлекательным? И какое желание может быть более властным? Взять, захватить, подчинить, взять себе волю и свободу существа, узнать, овладеть причинами уникальности, покорить это нечто, это странное, не долженствующее быть, нечто изнутри существа, из той области, где прекрасное непокорное животное становится сосудом для чего-то куда более любопытного и притягательного. И это что-то оказывается так близко, так вызывающе близко и дерзко прорывается сквозь тьму и нежность мерцающих глаз, бьется где-то под его кожей, под человеческими мыслями – таинственное, необъяснимое нечто, первозданный священный огонь, из которого сделана жизнь. И тогда неотразимая манящая прелесть, огненное очарование, такое опасное, такое непредсказуемое, становится лишь отражением его притягательной сущности. - Он привлекателен, - вердикт. Погасла дикая резкая музыка, неподвижно лежат растоптанные не своими эмоциями танцоры, в золотистом чистом свете смуглый, пылающий от стыда, монгрел обретает терпимые границы существа человеческого. Альмар еще раз, проверяя впечатление, окидывает внимательным взглядом пета: тонкая талия, безупречный пах, мышцы живота, груди, всего тела ласкают взгляд гибкостью, восхитительными очертаниями, длинные ноги с упоением обовьются вокруг берущего властного тела. Глаза действительно великолепны – такие выразительные, громадные, так пылают яростью и страстью и такие томные, глубокие... Жаль, что Ясон не выставляет его шоу: конечно, он слишком зрел, чтобы быть уке, но использовать его в спектаклях, где самец должен отличаться мужской статью – это было бы восхитительное зрелище, искусственно развитым стимуляторами петам явно не хватает естественности и гармонии - И отзывчив, - блонди взглядывает на своих соседей, убеждаясь в согласии коллег. Кари кивает, генетик продолжает блестеть глазами, прикидывая меру своих возможностей по добыванию сведений. Обратиться прямо к консулу – не слишком удачное решение, вряд ли Минк в точности знает методику, создаваемую для его буйной фантазии, а вот кто знает... Три года назад несколько сотрудников покинули институт, по личному распоряжению Первого Консула, и ни причина, ни цель ведомых работ в файлах института не указана. - Согласно своему возрасту и природе. Я не сталкивался ранее со столь зрелыми особями, сохранившими высокую степень эмоциональной восприимчивости и эротичности, мое мнение сугубо субъективно. Признаюсь, Ваше намерение использовать пета в нетрадиционной области аналитики, меня в большей степени интригует. Если возможно, пусть продемонстрирует и другие свойства. Вы разожгли мое, и не только мое, любопытство, - Альмар пытливо смотрит на владельца экзотичного создания, и Ясон согласно кивает – безупречно вежливо и изысканно. - Конечно, - безупречно вежливо и бесстрастно, храня про себя и для себя изумительное, совершенно нелепое ощущение победы. Это лишь одна из многочисленных целей, которые он собирается достигнуть во время визита, не сравнить по важности ни с безопасностью планеты, ни с деловыми отношениями, ни значимостью для Юпитер – возможно, самая маленькая из целей. Но не для меня. Рики, не для меня: все, что связано с тобой, всегда насыщено, обогащено несравненно эмоциями и чувствами, и это подтверждение, публичная демонстрация твоей уникальности, как бы ни была по форме обидна для тебя, по–настоящему важна, и станет отправной точкой для дальнейших колебаний общественного мнения. И потом, я радуюсь больше всего именно этому маленькому результату. - Оденься Рики, и закончи анализ, - и, глядя, как маленький сходит со стола, изо всех сил сохраняя достоинство и спокойствие, так хочется отменить первый приказ. Рики, как бы ты прекрасно смотрелся, обнаженный у моих ног, с твоим чудесным гневным лицом и открытым моему взгляду телом, в серебре на твоем члене и руках, как бы... Я потом тебе велю так сделать, обязательно. Мимолетная мысль о том, что он, Первый Консул, принял такое решение, расходящееся со своим желанием, но принял, потому что не хочет обидеть своего пета – не хочет причинять боль и огорчение своему возлюбленному, знает, что ему и так плохо, хочет показать, что считается с его состоянием, и ДЕЙСТВИТЕЛЬНО считается – вызывает не закономерное чувство унижения, а нечто вроде удовольствия. Словно его такое уничижение искупает унижение Рики, словно эта маленькая жертва, на которую он оказался способен, подтверждает его человечность. Тяни время – это он помнит. Стараться, пока, нет причин: у Рики трясутся руки, когда он одевается. Он старается не запутаться в нехитрых одежках, и не выпустить злые слезы, их только, этой слабости только и не хватало. Усаживается возле ног Консула, отгоняя обморочно-стыдное видение себя, голым и скованным под его ногами, прямо здесь, прямо при всех. Рики крутит головой, отгоняя мерзость, вновь активирует софт, как бы то ни было, но своей очередной цели Ясон добился: общество полностью отвлеклось от причины вечера и необходимости рассмотреть предложения, а ясен пень, дайджест должен был делать вовсе не он, а кто-то из серебряноволосых, и, судя по его впечатлениям, он бы и до завтра не продрался сквозь изобилие эмоциональных образов. Впечатление как будто кандидат половину жизни провел, трахаясь весьма разнообразно, а вторую половину посвятил темпераментным разборкам активной личной жизни. Когда он работать-то успевал, а? Стыд, стыд, срам: отвращение и боль, тошнотное унижение, ты животное для них Рики, экзотическое странное животное, любопытное, как выясняется, и представляет интерес для науки, мерзость какая. Просто животное, просто предмет, особь, объект с определенными характеристиками. А для Ясона? Что я для него, как не объект с уникальными свойствами? Важный объект, любимое существо, алое солнце для твоего мира – что не помешало тебе эффективно использовать меня, и отношение блонди ко мне подобным. Я... я не надеялся, что ты не будешь использовать меня, с только тебе ведомыми целями, я давно не верю и не рассчитываю, что, возможно, что может быть так, что ты просто любишь меня, и не используешь в ваших играх, и разве не знал, что, требуя у тебя участия в твоей жизни, во всей твоей жизни, и я не стану одной из многих твоих «полевых сил»? Знал, конечно, знал, просто как всегда, старался не думать о том, во что выльется мое использование. А не трудно было догадаться, не так ли? Так что заткнись на фиг, кошак помойный, ничего с тобой не сделали дурного, обсмотрели и отпустили, и ты прекрасно знаешь, что так и должно быть, что никакой другой точки зрения у них нет и быть не может, его еще надо создать, это мнение, внедрить, и для этого ты и нужен, и именно в таком качестве. Яська по-другому не может, ты прекрасно знаешь, и прекрасно знаешь, что все, что он придумал, всегда – самое правильное и лучшее. И... блядь! Как паршиво! - Я не знаком с конкретными исследованиями, но знаю, конечно, о программе наблюдений в Цересе. Правда, я не интересовался результатами, это далеко от сферы моих интересов, но то, что способность монгрелов к обучению может оказаться практически-выгодной, меня удивляет. Район подвергается геноциду уже больше столетия: на чем может быть основан механизм появления умственно-полноценных и генетически чистых особей? Вопрос к Раулю. Естественно, советник безупречно сдержан и спокоен с виду, но если эмпат способен ощутить эмоции достаточно сильные, то уж псионик, свободно направляющему эти эмоции в нужную сторону – тем более. Эта одна из моих сил. Рауль, одна из особенностей моей личности, моего разума, ставшая причиной возрастания эффективности и многообразности моих функций, именно поэтому Юпитер так терпима ко мне. Взгляд Ясона, мягкий, дружеский, внушает ощутимую эмоциональную поддержку, уверенность, снимает болезненное впечатление от разыгранной сцены. - Случайная комбинация, результат неконтролируемых скрещиваний. Несмотря на мутации и болезни, процесс ротации генов характеризуется большой скоростью, позволяя до их пор получать уникальные образцы. Впрочем, невоспроизводимые. - Я считал, что процесс вырождения зашло уже слишком далеко, - вполне возможно, с точки зрения чистоты линий и воспроизводимости результатов. Но в материалах, хранящихся в банке данных, нет сведений о накоплении и развитии других признаков: способностей, позволяющих их обладателям взаимодействие с информационными и тонкими энергетическими полями. Нарастание признака заставило наблюдателей включить его в исследуемые параметры, но, судя по результатам – несколько позже, чем следовало. Материал, в результате, плохо поддается анализу, прогнозирование затруднено, но работа ведется. Вопрос использования особей с подобными характеристиками до последнего времени оставался открытым: мингрелы – основной источник биоников, чье использование, в свете последних разработок, оказалось нерациональным в предыдущем качестве. А что делать с вменяемыми, разумными особями? Материал – достояние закрытого проекта, Ясон, в качестве руководителя проекта и подателя половины опытного материала, конечно знаком с исследованиями, но более ни у кого из присутствующих таких сведений нет, включая и Советника. Рики знает, между прочим. Вернее, высказал предположение, что если монгрелы, в большинстве своем, воспроизводятся из выбраковок петов, то, в конце концов, должны стать основными носителями выразительных эмоциональных матриц на планете. Ясон было приятно поражен сообразительностью мальчишки: сдернул троды, заставив Рики зашипеть от неожиданной боли, и крепко поцеловал. - Ты что, с ума сошел?! Ясон? - Ты глупый маленький любимый монгрел. Умница. - Ха! Так умница или глупый? -Одно другому не мешает, - безмятежно заявляет Блонди, заставляя Рики ошеломленно захлопать ресницами. Это что – шутка такая? Или не шутка? - Столетие – слишком малый срок, чтобы нарушить милионнолетний механизм эволюции, даже в таком небольшом объеме. Хотя исключения стали более редкими: постоянное спаривание неполноценных существ переводит признаки вырождения в доминантную форму. А в результате, потомки революционеров превращаются в стадо пьяных тупых свиней, которым ничего не надо, кроме жратвы и траха. Нищета, грязь, болезни – они могут сломать одного человека, семью, но не могут низвести человеческое сообщество до уровня злобных, безмозглых тварей, для этого нужны дополнительные усилия: и нищета компенсируется раздачей пищи, и грязь и болезни одинаково успешно лечатся океаном доступной выпивки, и душевные порывы сводятся к дракам, убийствам и насилию – чем не зрелища? Это на территории Мидаса монгрелы подчиняются закону: на территории Цереса законов не существует, и нечему сдержать омерзительные подлые инстинкты и желания озлобленных никчемных тварей к уничтожению и унижению. Свобода, независимость, воля – прекрасные слова и понятия, но человеку не дано быть свободным, если он отторгнут окружающими, если вынут из информационного поля человеческого мира, если лишен доступа к вечным, единственно необходимым разумному существу потребностям. Лиши человека общения, закрой пути развития, подмени познание, восприятие использованием, навязанной потребностью в пользовании, а не понимании – и вот тогда человек из разумного существа превращается в тупое животное. А что будет с теми, кто не только отброшен за границы развивающегося обновляющегося эгрегора, но и подвергается геноциду? А они пытаются выжить, они все равно пытаются выжить: оскверненная нищая земля упорно рождает гордецов и умниц, находит свои пути, создавая нечто особенное, уникальное, и Ясон не может отгородиться от чувства абстрактного уважения к изгоям, как к народу, как к отдельной человеческой совокупности, мужественно и стойко сражающейся за свои права именоваться человеческой. Люди, рожденные в этой клоаке, выстоявшие в борьбе с разрушительным выморочным окружением, сохранившие и отстаивающие свое человеческие блестящие черты – достойны уважения и судьбы лучшей. Как мой Рики. Юпитер именно этими соображениями и руководствуется: особи, проявившие исключительные способности, изымаются из Цереса, как золото из руды, и, пройдя коррекцию, рационально используются в более подходящем месте. Но это не слишком честно по отношению к остальным, и в свете исследований по развитию пси-способностей – требует пересмотра. Одна из причин существования проекта «Кризис». Полусветский разговор течет неспешно и плавно, как и следует досужей беседе, приятно расцвеченной нежданным любопытством: нервозность хозяина совершенно свободно игнорируется. Блонди желают утолить свое любопытство, блонди не интересно заниматься только одним предложением, какие бы выгоды он не обещал или какими бы неприятностями не грозил. Многоцелевые установки – не прерогатива Консула, просто он Первый. А маленький смуглокожий ублюдок у его ног продолжает завоевывать позиции: в данном случае, пусть как объект, но добившийся исключительного внимания. Честность и честь блонди не позволяют Раулю скрывать или манипулировать сведениями в разговоре с представителями собственной касты, небрежно брошенные точные фразы, полунамеки Ясона, словно крошечные кристаллы в перенасыщенном растворе, связывают и увлекают беседу к его цели, и Рики, следуя предыдущей договоренности, ждет условного знака. - ... возможно, в данном случае и было бы полезно привлечь инопланетных экспертов – в качестве лиц незаинтересованных, способных рассмотреть ситуацию со стороны. - Для внутренних проектов это недопустимо, - кротко, но решительно заявляет Рауль. Вопросительный взгляд на Ясона, Консул опускает ресницы, то ли соглашаясь, то ли придерживаясь какой-то собственной точки зрения. - Внутренний проект - внутреннее дело Амой, я согласен с вами, советник. Что касается внешних... возможность такая, я думаю, должна рассматриваться индивидуально. Сильвер прямо-таки расцвел – непотребное поведение для элиты, непотребное. - Вот я и предлагаю привлечь моего к ...
винни-пух: ... андидата. Опыт по освоению пустынь, разработке моделей существ, способных выжить в условиях пустынного пояса Гризли ни коим образом не может помешать. - Я согласен, - величественно кивает головой Консул, - но лишь в том случае, если кандидат обладает требуемыми свойствами. - Файлы, предоставленные институтом пустынь Гризли, выше всяких позвал, он пользуется большим авторитетом в своей среде, - Иштер несколько неуверенно нахваливает кандидата, явно теряясь перед методом проверки предоставленной информации. Монгрел анализирует психопрофиль кандидата? Оценивает качество научного образования – это... неприемлемо. Это просто немыслимо! Но противоречить Первому Консулу? Следует в данной ситуации, следует, но ведь есть и еще одно затруднение: информация ложная. Сильвер не рассчитывает на то, что монгрел в состоянии отличить ложь от правды там, где дала сбой отлаженная сверхэффективная аналитическая система, но раздраженный Консул может потребовать дополнительных проверок... - Я не сомневаюсь, - с неуловимой долей иронии говорит Минк, сопровождая слова вполне благожелательным взглядом. Рики интенсивно крутит головой, выдергивает софт, не пытаясь скрыть одобренную обществом высокопоставленных снобов, эмоциональность. - Кто это должен был рассматривать, интересно? Это не информационный файл, это какая-то «мыльная опера». Консул удовлетворенно опускает ресницы, не пытаясь больше скрывать свои намерения: - Обоснуй. Рики быстро взглядывает на своего господина: хмурый, гневный, горький взгляд, и какое же страстное, нежное, любящее выражение под тоской и печалью. Маленький, я излечу все твои печали, доверься мне. Хмуро и глядя в пол, четким звучным голосом: - Файлы содержат большое количество информации личного характера, объем служебной информации значительно меньше, характеристики проектов, предложений, карьеры, по сравнению с личной информацией, носят упрощенный характер, - Рики не удерживается от ехидства, почти уверенный, что оценить его в состоянии только Ясенька, - Софт эффективен в случае составления рекомендаций по систематизации личной жизни, но не достаточно информативен для составления служебных рекомендаций. Вот именно: Рики при первом испытательном просмотре выдал примерно то же самое, только менее цензурными словами: Ясон попенял ему по поводу лексики, но результатами остался доволен – у моего мальчика свободное критическое мышление, это положительная информация. - Любопытная характеристика. А сам кандидат? - Фальшивка, - с королевской самоуверенностью бросает пет, невольно поддавшись внушению Ясона: индуцированный ним образ редкого особенного существа, требует и соответствующего, не слишком почтительного, поведения – что вообще-то и так свойственно монгрелу, но имеет... несколько иную, более привлекательную причину. Сильвер широко раскрывает глаза, не удержавшись, удивление и заинтересованность проявляют и блонди, даже Рауль, несмотря на досаду и раздражение. - Что? Рики делает вид, что принял возмущенных возглас серебряноволсого за вопрос, пояснят: - У людей рожденных, способности никогда не проявляются взрывообразно: они развиваются, импульсивно или плавно, но у них есть определенный период развития. У человека, которого характеризует этот файл, никакой кривой роста не наблюдается: оценки способностей в системе образования стабильные, выше среднего, но не достаточно, чтобы он именовался гением. А после поступления в компанию его показатели вдруг резко улучшаются, без всяких оснований, - Рики вскидывает ресницы. Неожиданно серьезно, уверенно смотрит на собравшихся, - это фальшивка. Выражение лица Консула не поддается описанию: ледяной холод, искрящийся снегом гнев, спокойное презрение, спрятанная глубоко-глубоко, ирония и несравненное чувство превосходства. И гнев настоящий, непреложны: гнев, океана и его бурь, гнев стихий и неумолимых сил природы, и Рики совершенно уверен - посмотри глупый сильвер более внимательно в его глаза, загляни по-настоящему, отпусти чуть Ясон свою стальную волю – элита упадет замертво. Так что... он ему жизнью обязан: пока, во всяком случае. - Как вы намерены это объяснить Иштер, - спокойным певучим голосом, совершенно спокойным, изысканным: холодная волна окатывает преступника, ледяной гнев, смертельные намерения, и от того, что они спрятаны, удерживаются стеклянной маской – только страшнее. Не отвести глаз, не отстранить внимания – замораживает сознание, лишает воли, и его ничуть не удивляет едва слышная, но слышная! волна облегчения, исходящая от присутствующих, кому не надо смотреть прямо в око бури. Где-то по краям сознания, отчаянные мысли: «Откуда он знает?» скользят невесомо, не давая опоры. Он не может знать, Лерой не выдаст, немного ближе, спутанное и совсем необоснованное: «Почему не может. Он сказал. Он предал. Кто может верить блонди в их играх?» Рассудок пытается найти подходящий ответ, разум пытается овладеть паникой, но все это, больше остаточное шевеление, чем настоящее сопротивление: глядя в синие как сапфировое небо глаза Консула, думать о чем-либо не получается, слепящий свет голубой звезды пронизывает насквозь, овладевает сознанием, лишая воли, лишая способности мыслить, только инстинкт самосохранения заставляет сильвера что-то говорить и пытаться оправдаться. Без всяких доказательств, без всяких сомнений, каким чудом или дьявольским знанием, но он знает все. - Я отказываюсь считаться с мнением пета, господин Первый Консул. - А с моим мнением? – гигантская голубая звезда, ослепительная и могущественная, держит в ладонях крошечный обломок чужой игры, возомнивший себя кометой. Разум окован чуждой волей, собственное сознание, собственное мышление словно схвачено, стиснуто безжалостной силой. Неподвижно застыл пред ясными очами Консула, и едва хватает сил, чтобы дышать. Он выбракован. - Я не осмелюсь спорить с вашей оценкой, господин Минк. - А я, в свою очередь, уверен в компетенции моего... секретаря, и согласен с его мнением по данному вопросу. Как вы намерены объяснить ваши действия господин Иштер, - время, которое он потратил на беседу и демонстрацию Рикиных способностей, требовалось для изоляции нескольких лиц, наблюдателя в институте, и уничтожение весьма оригинальных программ домашнего комма элиты – Ясон не собирался давать своему противнику ни малейшего шанса... помимо тех, что приходили ему на ум в результате развития способности к ассоциациям. В данном случае, для полноты картины требовалась признание сильвера: имя главного организатора было достаточно громким, и Ясон испытывал настойчивое желание обличить его публично, а не только в приватной беседе с Юпитер. Необходимости, с точки зрения успешного расследования и использования его результатов, в этом не было, но Минк намеревался серьезно поколебать моральные устои своей касты, путем обличения «правильного блонди», к тому же, находящемуся с ним в негласной конфронтации, и немало вредящему как его репутации, так и деятельности разного рода. Особенно отрадным в этом случае, являлось падение его врага, как главного противника социальных реформ Консула, но, оставаясь честным по отношению к самому себе, Ясон сознавал, что его настойчивость в расследовании имеет более личные причины: малейшее колебание Юпитер в оценке деятельности своего любимого сына, и всем его проектам, связанным с исследованиями ментальной сферы конец. А так как исследование сие проводилось с непосредственным участием блонди, в качестве опытного экземпляра, и сопровождалось образованием многочисленных эмоциональных связей и зависимостей, то решение Юпитер будет однозначным – его подвергнут коррекции, глубокой коррекции, вплоть до пересмотра личностных характеристик. А Рики... она не пощадит Рики, а тратить энергию, время и усилия специалистов по глубокому качественному стиранию памяти, посчитает нерациональным. Нет! Неприемлемо. Имя, Иштер, имя! Рауль несколько медленнее, чем обычно переводит взгляд с сильвера на блонди и обратно: пусть он не владеет полной информацией, да и мышление ученого-исследователя отличается, что ни говори, от мышления политика, но... он заинтересованное лицо, и Второй Советник, отнюдь не за прекрасные зеленые глаза. Гадючка, как образно выражается монгрел, и присуще ему истинно змеиное терпение и мудрость, издревле приписываемая пресмыкающимся. Златокудрый блонди быстро воспроизводит список лиц, имеющих доступ к некоторым из проектов, пострадавших в последнее время, немедленно устанавливает, что три из них находились под патронажем Минка, которому отнюдь не нужны дополнительные неприятности и скандалы: он и своими силами прекрасно справится. Так что в данном случае, если принять безобразное открытие как факт, и учитывать выводы монгрельского ублюдка, наблюдается хорошо организованная операция с целью уничтожения Первого Консула. Если предложенный кандидат не представляет научной ценности, то целью его внедрения, может послужить лишь попытка похищения информации или прямая диверсия, и в случае успешной деятельности последнего Федерация получит, может получить, отнюдь не предназначенные для публичного оглашения сведения, а в случае неуспешного – гнев Юпитер неотвратим. Возможно, подобное упущение не повлечет низложения Консула, но его репутации, его авторитету будет нанесен невосполнимый ущерб. А если учесть предыдущие неудачные проекты, добавить его собственное неуклюжее, как он теперь понимает вмешательство... Операция затеяна на столь высоком уровне, что рассчитывать на авторство внешников нет возможности: участие блонди отвергает такой вариант, а значит – интрига затеяна именно ради низложения Минка, а компиляция из шпионов, секретных проектов и украденных сведений, одновременно служит и теневой завесой для истинного автора, и средством шантажа. Рауль поражен: не столько самой интригой, честолюбивые игры для блонди не в новинку, и далеко не всегда заканчиваются мирным перераспределением должностей. Скорее, его поразила собственная недогадливость, сказывается приоритет научных интересов, и совершенно неприятно поразило участие в кастовой интриге людей, и к тому же инопланетян. Последнее вызывает у него гнев и ярость, куда большую, чем само по себе покушение на положение Ясона и свои разработки, и значительно большую, к чести зеленоглазой гадючки, чем покушение на собственные капиталы. Он даже с удивлением смотрит на безупречно спокойного, безмятежного Ясона, пока не понимает, что на самом деле, разворачивающаяся на глазах изумленной публики сцена, является не началом расследования и ответных действий, а как раз завершением оных: по изысканно-холодным интонациям, по уверенному хладнокровию, По многозначности слов и высказываний, изобилующих намеками на что-то, явно известное потрясенному сильверу, и малознакомое всем остальным, даже по выверенному, точно рассчитанному гневу и ментальному воздействию, цель, которой он не уловил давеча – все подтверждает полное владение ситуацией, абсолютный контроль. Как и следует Первому Консулу: Рауль, сквозь праведное возмущение и некоторое количество обиды, а Рики, сквозь горячую обиду, унижение и стыд, испытывают настолько одинаковые и почти равные чувства восхищения и преклонения, что, услышав их сейчас Ясон – весь следующий вечер насмешничал бы и поддразнивал. Но он занят: ему нужно заставить Иштера – нарушение, явный сбой приоритетов – назвать имя. Назвать вслух. При всех. Это... необязательно, но послужило бы приятным завершением, иронизирует про себя Минк, продолжая гипнотизировать сильвера своим ясным, ослепительным взглядом. - Я не понимаю, в чем вы меня обвиняете, - он действительно не может отвести взгляд от владетельного блонди, не может оторвать зрачков от внутреннего покоя тайфуна. Говорит, почти не понимая что, действует, согласно инстинкту, но внутри, в глубине себя, ясно и пронзительно понимает бесполезность и бессмыcленность всех своих попыток – все кончено. Нет смысла. Обвинение: неужели воздействие оказалось настолько сильным, что полностью подчинило его волю? Ясон даже нечто вроде разочарования, мимолетного, впрочем, испытывает: слишком уже легко сдался сильвер, то ли действия следственных бригад, в конце концов, вызвали сигналы тревоги, то ли пешку стали готовить к провалу. Вряд ли к такому, но психологический настрой на лицо: пусть Рауль внимательнейшим образом оценит своих сотрудников. Без сомнений, использовался его специалист, но Блонди его не обнаружил по ходу расследования. - В государственной измене, разумеется, - любезно поясняет Ясон, продолжая сохранять на лице безупречно ясное, слегка любопытствующее выражение. - Я... я не понимаю, я всего лишь предложил своего кандидата... - Своего кандидата, - уточняет Минк, изящно отставляя бокал: Рики хмыкает про себя, стараясь привычной язвительностью снизить эффект сцены для самого себя. О да, Ясон даже на плаху отправляет с неизменным достоинством и изысканностью, даже трахается, как выполняет важнейший священный ритуал, даже... Но факт есть факт – чем более сильные эмоции он ощущает, чем более яркие идеи появляются в его голове, тем изысканнее, сдержаннее становятся его движения, тем сильнее сияют глаза, тем нежнее и чудесней лицо божества. Своего кандидата! Блин, простейшая провокация, неужели поведется? Но... есть у него другой выход? - Его рекомендации были наилучшим, - повторяет элита. Он проиграл, они все проиграли – окончательная безапелляционная убежденность ломает волю, подавляет, Иштер чувствует, как теряет последние остатки самообладания и рассудка, но этих остатков еще хватает на то, чтобы связаться с «домовым» с требованием передать словный сигнал. - Каким же образом вы это определили? Проекты, связанные с освоением пустынь не входят в сферу ваших научных интересов. - Нет, но участие в разного рода внешних проектах значительно расширили область моих служебных обязанностей, и не я мог... не привлечь ваше внимание к проекту, показавшемуся мне перспективным... Условный сигнал... условный. И кто же придумал сигнал на случай провала, если операция была так уникально защищена? Неожиданное молчание домашнего комма дергает нервы краткой паникой, понимание, что это – тоже результат действия синеглазого блонди, окончательно убеждает его в провале. В полном провале, и весь сегодняшний вечер, на самом деле, прошел под режиссурой Первого Консула, и демонстрационный допрос – не более чем проявление склонности блонди к логическому достаточному завершению. Ритуал, своего рода. Добравшись до конца цепочки, где находился он, Иштер, самое осведомленное лицо после автора, консул мог просто отправить его на сканирование, и советник, сам выступающий как пострадавший, с исключительным рвением выудил бы из него любые сведения, в том числе, и о собственных, не слишком благонадежных делишках на черном рынке. Последнее впрочем, Юпитер не рассердит, а вот сознательное способствование утечки секретной информации - однозначная эвтаназия. - Вы используете на редкость расплывчатые термины, - замечает Консул, - как вы могли судить о полезности проекта или кандидата, не обладая нужной квалификацией? Ваш опыт столь значителен? Вы участвовали в успешных проектах? Послы с Вельмы, Надежда с ее диковинными исследованиями, Ракларк, скандал с шахтами – ярко и пронзительно – понимание, как и почему именно Ясон Минк мог связать его, такого далекого от этих проектов, с обвинением в государственной измене. И любой упоминание о любом из них – явное подтверждение его виновности.
винни-пух: Государственная измена. И то, что Консул беседует с ним – не более чем условный сигнал к решительным действиям остальных участвующих сил. Он здесь действительно просто символ, и не имеет значение ни его поведение, ни попытки отвергнуть обвинение. Условно, Иштера пока, на основании беседы, можно обвинить лишь в халатном отношении к служебным обязанностям, да и то с натяжкой: в конце концов, разве не предлагал он аналитическим отделам соответствующих институтов проверять предлагаемую информацию. Другое дело, что информация составлена таким образом, чтобы обмануть аналитические службы. Но где доказательства, что он Иштер Кари, знал об этом? Никаких, кроме того, что честный сильвер, проследив цепочку совпадений, заподозрил бы неладное. К сведению: неадекватное поведение, с точки зрения правоохранительной системы Юпитер, для элиты является поводом служебного расследования, а вас, сударь, прикрывали: имя, Иштер, я хочу услышать имя. Рауль, воспроизводит про себя список участников переговоров, и ужасается – в основном, собственной недальновидности Интрига тянется почти полгода, и уничтоженные тогда образцы, тоже были составной частью плана. При чем, как бы не наиболее рискованной: узнай в свое время Юпитер о похищении петов с такими показателями – ни ему, ни Ясону коррекции было бы не избежать. Альмар пытливо смотрит на Советника, потом на Консула, потом... на виновного. - А ведь кандидатуру Марвелла тоже вы предложили, - замятый скандал. Тот самый, где пришлось проводить нейрокоррекцию, не смотря на откровенный риск. Внимательные взгляды элиты сосредоточены на одном из своих представителей, превосходного качества мозги анализируют степень участия и вины – в основном, своей собственной. Рики зябко поводит плечами, едва удерживаясь от желания обхватить себя руками и уткнуться в колено Консула – тебе конец, сильвер. Он физически ощущает это осаждающееся на несчастном внимание, ощущение обреченности, беспощадности, выводы, работающей на полный размах аналитической машины однозначны и смертельны: тебе конец, сильвер. Тем более однозначный, что многие из присутствующих также посильно участвовали в твоих преступлениях. Ясон, например: в данном случае, как пострадавшая сторона, но ведь этот пострадавший ввязался в нелегальные манипуляции добровольно, не так ли? И Рауль тоже, и тот серебряный, что чуть ли не вслух что-то считает. Выбраковка – змеиноглазый откорректирует процедуру коррекции, буде таковая, вообще применяться. Он не слышит, конечно, какое сообщение получил Ясон, просто ощущает его потревоженное внимание. А еще – спокойствие, настоящее спокойствие, когда буря прошла, схлынули пьяные от разрушения, пенные волны, и лаковая синяя вода вновь готова баловать и играть со своими любезными созданиями. Победа, да, Ясон? - Вельма, Генно, Марвелла, Стикк, и еще два названия, которые я не могу на данный момент огласить, - спокойно перечисляет блонди. – за полгода вы предоставили к рассмотрению четыре проекта, где участвовали ученые внешних планет, и все проекты оказались провальными. - Я не... не давал рекомендаций, я лишь участвовал в комиссиях, - оправдание в устах элиты звучит на редкость жалко. С одной стороны, борьбу следует вести до конца, хотя, может он просто привык к мышлению Ясона, а тот поражений не признает. С другой, сильверу, элите, это как-то... невместно. Рики, наконец, соображает, какое такое послание получил Ясон и едва удерживается, чтобы не покачать головой. Не-а, ему сейчас лишние телодвижения противопоказаны: блонди находятся в состоянии беспокойства о своей карьере и способны на... неадекватные действия. Потребовать утилизации второстепенных присутствующих, например, указать на секретность сведений. И что тогда с ним, бедным сделают? Коррекция, по меньшей мере. - И все они приняли ваших кандидатов, на основании предоставленной вами информации. И каждый раз эта информация оказывалась некорректной, и каждый проект не дал расчетной выгоды. - И почему вы не обратили внимание на такую очевидную последовательность? – не то, чтобы Альмар удивлялся - указывал не недопустимые действия. А любопытно, что можно было бы ответить, но совсем юный блонди, сотрудник одного из пострадавшего аналитического отдела, не сдержавшись, выпаливает: - Но если предоставленные софты создавались специально для затруднения работы аналитиков, то их не могли создать федералы, это... амойская разработка. И кто мог так использовать предполагаемую секретную разработку? И кто мог уничтожить каналы передачи? И кто мог ликвидировать следы участия Иштера и еще нескольких исполнителей, занятых аналогичной работой? Имя? Ха! - Я получал файлы от представителей посольств, я... я не мог знать, что в них содержится, я лишь следовал рекомендациям. - То есть, вы давали рекомендации, привлекали внимание к упомянутым персонам, на основании словесных рекомендаций? Рекомендаций людей? – это уже не халатность и не последствия честолюбивых игр. Подобное поведение - явный признак сбоя, нарушения системы приоритетов, или того хуже, аналитического аппарата индивидуума: прямое указание к нейрокоррекции. Спокойный голос Ясона, как направляющая воля, как луч следования, разрезает воздух, с легкостью двигая внимание и мысли людей, как шахматные фигурки. Сильвер молчит, Минк слегка пожимает плечами: - Тогда ваши действия выглядят еще более предосудительными, - прошедшее время. Прозрачно-бесстрастные взгляды, хваленая выдержка не дает ни единого сбоя, прекрасные создания объективно осудили его на смерть. Если удастся умереть, конечно. - Нет, я... я получал рекомендации... Имя, Иштер, имя. Произнесенное вслух, существенно облегчит следовательские действия в среде граждан... и послужит подтверждением правомерности и перспективности использования новой роли Консула. - Кано. Государственная измена. И то, что Консул беседует с ним – не более чем условный сигнал к решительным действиям остальных участвующих сил. Он здесь действительно просто символ, и не имеет значение ни его поведение, ни попытки отвергнуть обвинение. Условно, Иштера пока, на основании беседы, можно обвинить лишь в халатном отношении к служебным обязанностям, да и то с натяжкой: в конце концов, разве не предлагал он аналитическим отделам соответствующих институтов проверять предлагаемую информацию. Другое дело, что информация составлена таким образом, чтобы обмануть аналитические службы. Но где доказательства, что он Иштер Кари, знал об этом? Никаких, кроме того, что честный сильвер, проследив цепочку совпадений, заподозрил бы неладное. К сведению: неадекватное поведение, с точки зрения правоохранительной системы Юпитер, для элиты является поводом служебного расследования, а вас, сударь, прикрывали: имя, Иштер, я хочу услышать имя. Рауль, воспроизводит про себя список участников переговоров, и ужасается – в основном, собственной недальновидности Интрига тянется почти полгода, и уничтоженные тогда образцы, тоже были составной частью плана. При чем, как бы не наиболее рискованной: узнай в свое время Юпитер о похищении петов с такими показателями – ни ему, ни Ясону коррекции было бы не избежать. Альмар пытливо смотрит на Советника, потом на Консула, потом... на виновного. - А ведь кандидатуру Марвелла тоже вы предложили, - замятый скандал. Тот самый, где пришлось проводить нейрокоррекцию, не смотря на откровенный риск. Внимательные взгляды элиты сосредоточены на одном из своих представителей, превосходного качества мозги анализируют степень участия и вины – в основном, своей собственной. Рики зябко поводит плечами, едва удерживаясь от желания обхватить себя руками и уткнуться в колено Консула – тебе конец, сильвер. Он физически ощущает это осаждающееся на несчастном внимание, ощущение обреченности, беспощадности, выводы, работающей на полный размах аналитической машины однозначны и смертельны: тебе конец, сильвер. Тем более однозначный, что многие из присутствующих также посильно участвовали в твоих преступлениях. Ясон, например: в данном случае, как пострадавшая сторона, но ведь этот пострадавший ввязался в нелегальные манипуляции добровольно, не так ли? И Рауль тоже, и тот серебряный, что чуть ли не вслух что-то считает. Выбраковка – змеиноглазый откорректирует процедуру коррекции, буде таковая, вообще применяться. Он не слышит, конечно, какое сообщение получил Ясон, просто ощущает его потревоженное внимание. А еще – спокойствие, настоящее спокойствие, когда буря прошла, схлынули пьяные от разрушения, пенные волны, и лаковая синяя вода вновь готова баловать и играть со своими любезными созданиями. Победа, да, Ясон? - Вельма, Генно, Марвелла, Стикк, и еще два названия, которые я не могу на данный момент огласить, - спокойно перечисляет блонди. – за полгода вы предоставили к рассмотрению четыре проекта, где участвовали ученые внешних планет, и все проекты оказались провальными. - Я не... не давал рекомендаций, я лишь участвовал в комиссиях, - оправдание в устах элиты звучит на редкость жалко. С одной стороны, борьбу следует вести до конца, хотя, может он просто привык к мышлению Ясона, а тот поражений не признает. С другой, сильверу, элите, это как-то... невместно. Рики, наконец, соображает, какое такое послание получил Ясон и едва удерживается, чтобы не покачать головой. Не-а, ему сейчас лишние телодвижения противопоказаны: блонди находятся в состоянии беспокойства о своей карьере и способны на... неадекватные действия. Потребовать утилизации второстепенных присутствующих, например, указать на секретность сведений. И что тогда с ним, бедным сделают? Коррекция, по меньшей мере. - И все они приняли ваших кандидатов, на основании предоставленной вами информации. И каждый раз эта информация оказывалась некорректной, и каждый проект не дал расчетной выгоды. - И почему вы не обратили внимание на такую очевидную последовательность? – не то, чтобы Альмар удивлялся - указывал не недопустимые действия. А любопытно, что можно было бы ответить, но совсем юный блонди, сотрудник одного из пострадавшего аналитического отдела, не сдержавшись, выпаливает: - Но если предоставленные софты создавались специально для затруднения работы аналитиков, то их не могли создать федералы, это... амойская разработка. И кто мог так использовать предполагаемую секретную разработку? И кто мог уничтожить каналы передачи? И кто мог ликвидировать следы участия Иштера и еще нескольких исполнителей, занятых аналогичной работой? Имя? Ха! - Я получал файлы от представителей посольств, я... я не мог знать, что в них содержится, я лишь следовал рекомендациям. - То есть, вы давали рекомендации, привлекали внимание к упомянутым персонам, на основании словесных рекомендаций? Рекомендаций людей? – это уже не халатность и не последствия честолюбивых игр. Подобное поведение - явный признак сбоя, нарушения системы приоритетов, или того хуже, аналитического аппарата индивидуума: прямое указание к нейрокоррекции. Спокойный голос Ясона, как направляющая воля, как луч следования, разрезает воздух, с легкостью двигая внимание и мысли людей, как шахматные фигурки. Сильвер молчит, Минк слегка пожимает плечами: - Тогда ваши действия выглядят еще более предосудительными, - прошедшее время. Прозрачно-бесстрастные взгляды, хваленая выдержка не дает ни единого сбоя, прекрасные создания объективно осудили его на смерть. Если удастся умереть, конечно. - Нет, я... я получал рекомендации... Имя, Иштер, имя. Произнесенное вслух, существенно облегчит следовательские действия в среде граждан... и послужит подтверждением правомерности и перспективности использования новой роли Консула. - Кано.
винни-пух: В машине Рики устало привалился к сиденью и тут же закрыл глаза: эти голодные волчьи взгляды, сильвер в окружении андроидов, блестящее спокойствие блонди, как всегда добившегося задуманного, как всегда, одержавшего победу. Рики не жаль ни Иштера, ни неведомого ему Кано, главу отдела информационного обслуживания Юпитер – ну а кто еще мог владеть такой информацией и без следа посещать базу данных генетического института? Он и о собственной безопасности позабыл беспокоиться, не говоря уже о пережитом стыде публичной демонстрации, настолько сильно его поразила какое-то неимоверно глубокое, четкое осознание, понимание, до какой степени, собравшиеся, далеки от людей, до какой степени человеческие проблемы и тревоги им не свойственны, и насколько решительно и беспощадно они действуют, когда затронуты их странные, нелепые с точки зрения людей, правила и требования. Ведь их на самом деле больше всего возмущала степень несоответствия служебному положению как этого Иштера, так и его покровителя, во вторую очередь, они сильно беспокоились о своей карьере, словно нет ничего на свете ценнее мнения Юпитер о тебе. Меньше всего их беспокоили деньги или огласка. Рауль, кажется больше всего огорчался по поводу того, что не увидел подобного явного нарушения адекватности, расстройства психики, но Альмар его успокоил, указав на то, что состояние сильвера наверняка корректировалось еще в изначальном файле, до передачи сведений, и он не получал истинных данных – бред. Бред и кошмар, и Ясон во всем этом живет. - ... заранее запланировано. - Конечно, - соглашается Минк, откидываясь на спинку, он тоже устал немного, манипуляции с сознанием блонди на самая простая вещь на свете, но победа приятно греет его душу, перспектива затеянного сегодня представления, так же как отчет об успешной коррекции решений, на самом высоком уровне, завтра ляжет перед Юпитер, и тоже способствует его гармоничному душевному состоянию. Единственное что его беспокоит - это Рики, не слишком ли он переживает, и не затаил ли горечи: его маленький так стыдлив и чувствителен, что совсем не может объективно оценивать его ни действия, ни результаты, пока эти чувства не подавлены. - а... Рики? - ? – консул действительно удивлен. Что Рики? - Я имею в виду: ты заранее спланировал сегодняшнюю сцену, и твой пет помогал тебе разыграть нас? – голос Рауля выверен до последнего звука, но Ясон, конечно, догадывается, что он имеет в виду: Рики на самом деле никакого анализа не проводил, а просто следовал его знакам, согласно сценарию. Бедный мой друг. - Нет, Рауль, я сказал тебе правду: я использую Рики в качестве секретаря. Он занимался аналогичной работой на протяжении всего расследования. Всего расследования: Рауль вновь ощущает нерациональное, не долженствующее быть, огорчение – его друг занимается исследованиями, разрабатывает рискованные проекты, организует важнейшие, значительные изменения, балансируя на самой грани допустимого, постоянно рискуя собой, а он... его советник, ближайший его коллега, которому самой Юпитер вменена обязанность разделять риск и труд государственной деятельности, корректировать обязательно возникающую при таком масштабе деятельности напряжение и сбои, оказывается последним, с кем он разделяет свои замыслы и затруднения. Это совершенно неприемлемо, это свидетельствует о его неквалифицированности, невыполнении возложенных обязанностей, и не является уважительной причиной непреодолимая воля Ясона. Он блонди, он знает о проекте создания Ясона больше, чем кто бы то ни было, он выполнял свои обязанности на протяжении многих лет. Так что же стало причиной отчуждения? Какие обстоятельства, какие изменения повлекли то малозаметное, но все нарастающее непонимание между ними, отчужденность, неприятие внимания и советов? Монгрел? Но признаки этого отчуждения наблюдались давно, еще до появления в жизни Ясона это нелепой, иррациональной привязанности, так значит: истинная причина не в полукровке. Он стал лишь последней каплей, воплощением этого противоречия, непонимания, послужил поводом для переформатирования, давно ищущего реализации. Беспощадная объективность блонди указывает на куда большую правомерность, верность печального вывода, и Рауль опять чувствует прилив этой ненужной неприятной эмоции – печали. Он не справился со своими обязанностями по отношению к Ясону: он старался переложить свою неудачу на сбои, на какие-то повреждения, вызвавшие его эмоциональность, считал необходимой коррекцию, вмешательство в процессы мышления, ибо там искал причину и способ лечения, а на самом деле – причина была в ином, намного глубже. Причиной была уникальность собственно психоспектра Ясона, та особенность его разума, его личности, что делала его гением, выдающимся политиком и реформатором, но и являлась постоянным фактором дестабилизации. Он старался не видеть этой истинной причины, потому что в глубине себя сознавал: ликвидировать этот фактор, значит, лишить Ясона его уникальности, и лишь старался по мере сил, ослабить влияние это части его личности, искусственно подавленной, удерживаемой от развития, но... Способности, таланты, любые интересные отклонения, как в человеческих, так и в андрогинных мозгах требуют реализации – это закон природы, это неумолимое требование эволюции. И нарушить волю тех, кто создавал человека творцом – преступление, равное убийству. Человек, отказавшийся от реализации самого себя, умирает на уровне духовном, деградирует со скоростью тем большей, чем большими способностями обладал. У блонди механизм срабатывает еще безжалостнее – они просто сходят с ума. Понимание, что добейся он у Юпитер согласия на коррекцию личности, и Минк сошел бы с ума незамедлительно и страшно, заставляет Рауля... огорчиться еще больше. Да просто испугаться! Вместо того, чтобы помочь опекаемому, он своими неверными действиями лишь причинил бы ему вред, мог убить. Какое счастье, что Юпитер не согласилась! Это было неотвратимо, это было необходимо! Развитие эмоциональной компоненты личности, взаимодействие с окружающими на всех уровнях личности – это было необходимо для полной реализации генетического проекта, необходимо! И то, что он считал фактором деградации Консула, объектом, способствующим разрушению психики блонди, этот его... любимец, на самом деле, сыграл роль стабилизатора на новом, образованном уровне взаимодействия. Вместо, а вернее вместе, с выполнением функций раздражителя, монгрел стал фактором компенсации неотвратимой нестабильности мозга андрогина, стал второй частью системного проекта «Ясон Минк». Мы одно целое, Рауль. Не пытайся, более, рассматривать меня и Рики в качестве только блонди и пета: мы одна система, один информационно-событийный комплекс. Он столько раз говорил это тебе, Рауль, а ты все старательно отвергал, настойчиво отказывался преодолеть линейную логику... как Ясон до сих пор терпит своего незадачливого психолога? Пытается примириться? Пытается примирить его с изменившимися обстоятельствами жизни, все еще хочет включить его в личностную сферу... -... являлась именно обилие эмоционально окрашенной, изобилующей посторонними образами информации. Последовательность их появления и превалирования была рассчитана таким образом, чтобы с уровня биографии, содержащей толику личных данных, перейти на уровень, где обилие эмотивных цепочек затрудняло работу. Заставляло тратить время и чрезмерные усилия на идентификацию и определение важности, и, в конце концов, нивелировало фактическую информацию, что и приводило к невозможности отделения дезинформации от общего информационного объема и являлось причиной неверных выводов. - Разработать такой метод могли только с непосредственным участием элиты, - задумчиво хмурит брови Рауль. То есть: разработки велись здесь, и, несомненно, с согласия Юпитер. И его уровня, уровня Второго лица Танагуры, не хватило, чтобы узнать о них. - Велись. 27 лет назад, частично, на выбракованных особях, частично, на полноценных. Поводом послужил неудавшийся проект: активация эмотивного слоя за счет частичного дублирования личности. Особи оказались нежизнеспособными и квоту утилизировали, но результаты их работы, оказались такими же неприемлемыми для анализа, как и предоставляемые в этой истории файлы. Чтобы выяснить причину, Юпитер санкционировала исследования, результатом которых и стали данные разработки. Результы, естественно, были засекречены. Конечно, уровень Первого Консула позволяет ему работать даже с такой информацией, но когда? Еще одна из областей интересов Первого, к которой он оказался недопущен, в результате невыполнения своих обязанностей. Прекрасное лицо зеленоглазого блонди. спокойно и задумчиво, словно решает он логическую задачу, а не поглощен несвойственными блонди эмоциональными переживаниями. Но ведь он эмпат, его генная карта включает в себя способность к ментальной чуткости... но ведь к чуткости, к повышенному восприятию, а не сочувствию. А монгрел, значит, способен именно к сочувствию, разделению, вот где ошибка, системная ошибка, а не нарушение взаимодействия. Ясон: мягкая золотая волна участия, понимания, окатывает блонди ясностью и покоем, мягкий ласкающей голос, что льнет, словно шелк к пылающим щекам, сосредоточенное внимание к тебе, безбрежная мягкая воля, что держит, а не разрушает, увлекает, а не приказывает. Ясон – монгрел называет его Ясным. Ясный. Он осторожно трогает свернувшегося комочком монгрела, Рики вскидывает голову – усталый и измотанный, слишком усталый и измотанный, чтобы достаточно ярко реагировать и на слова Ясона – закрытая, сверхсекретная информация, между прочим – и на неожиданную эмоциональность главной гадючки. Как будто я не знаю, что он тебя любит, и переживает за тебя, а ты пытаешься с ним помириться. И примирить его с моим присутствием. Та же и такая же золотая волна, только куда большей нежности, куда большей силы, стремления, жара и яркости, потому что предназначена любимому, предназначена существу, значащему, значимому намного больше, отдающему намного больше и принимающему намного больше. Более высокий уровень, результат интенсивного, эффективного взаимодействия, общая сфера согласия и волеизъявления. Мы. Одно целое. Рики криво улыбается, вернее, пытается, огромные глаза полны тоски и печали, усталости и горьковатого тепла, но злости нет, и гнев и обида угасли, потеряли значение упреки: я люблю тебя. Ясный. Хоть ты и сволочь, но я, все равно, люблю тебя. Монгрел прижимается щекой к колену блонди, смотрит из-под ласкающей его руки на Второго утомленно, равнодушно – темные бездонные глаза, огромный мир прекрасный, ночная тьма, населенная огнями, людьми и птицами, и ты видишь их, слышишь отчетливо, но сокровище это, вселенная цветная и яростная, богатство, неистовство ярких неповторимых чувств, свирепых переживаний, яростный побед и упоительной нежности – не для тебя, и тебе достается лишь неприступный темный блеск в глазах, лишь тоска и сожаление по несбыточному. Так чувствует себя человек, так хочет человек, оказавшись рядом с чем-то огромным, прекрасным, могущественным – рядом с любовью или победой, рядом со счастьем и подвигом: я тоже хочу, я тоже хочу и могу так! Быть первым, быть лучшим, единственным, стать совершенно особенным, сделать нечто особенное, единственное, самое прекрасное и чудесное на свете, желать так чтобы солнце всходило ночью, творить так, чтобы боги завидовали, любить так, чтобы миры рождались и радуги были вместо мостов! Совершенно естественное для человека желание – и совершенно необъяснимое, но оно есть и оно единственное, что заставляет человека жаждать подвигов любви, духа и разума! Наверное, блонди так не чувствуют, вряд ли даже эмпату дозволены и возможны такая острота впечатлений, понятны такая нерациональная - высшая - природа этого стремления. Наверное... но тогда почему, глядя на них двоих, двоих, Рауль тоже ощущает иррациональное желание испытать подобную силу чувств, пройти испытание духом и сердцем. Чтобы обрести такую же власть? Чтобы уяснить природу эмоций и овладеть ними? Не-а. Ясон точно знает, что на первом этапе, именно эти мотивы и всплывают в сознательный уровень, но на самом деле, это лишь попытка рассудка обосновать инстинктивное, куда более глубокое желание – требование личности, самостоятельного сознания в развитии и познании самого себя. Неумолимого и беспощадного. Ты жаждешь не для власти, и не силы, и даже не для того, кто стал для тебя источником и сердцем твоей жизни, нового тебя. Ты требуешь и жаждешь этого для себя. И это – закономерное желание любого разумного существа! - Когда же ты ознакомился с ними? И по какому поводу? – закрытая информация требует существенного обоснования для доступа, Ясон не мог получить ее, исходя из простого желания. - После анализа очередного файла. Преступные интриги, ведущиеся вокруг твоего последнего проекта, насторожили меня подобием с одной прошлой историей, - интересно, если бы блонди могли краснеть, Рауль бы покраснел? Рики конечно основательно утомлен, но не до такой степени, чтобы пропустить несанкционированное Юпитер, расширение кровеносных сосудов. Не-а, ни фига, не краснеет. - Вернее, говоря, стали последним фактом, сыгравшим роль систематизатора. К тому времени, у меня уже был накоплен довольно обширный фактический материал, и когда обработка данных кандидата оказалась такой же непозволительно долгой и некачественной, я предпринял определенные поиски. Результаты оказались несколько неожиданными, но получили подтверждение, - не стоит уточнять, что этот самый поиск велся... несанкционированно уже упоминаемым искусным экспертом. «Знаешь Ясон, что ты неисправимый блонди?» «Знаю, маленький. Тебе пришлось тяжко, но так было надо, Результат даже лучше чем я ожидал». «Ага». «Рики, так было надо» «Ага». «Надеюсь, ты не собираешься меня винить?» «Нет, ты - блонди, вы не можете не использовать. Даже если это самое дорогое для тебя существо». «...» «Я знаю, что это так, Ясь. я, по-моему, даже привык, просто... это печально» - Ну а Рики сыграл роль аналитического эксперта, чья эмоциональная матрица позволила без потерь рассортировать данные и найти подмену. Уникального и высококвалифицированного эксперта, - он нежно касается шеи монгрела, смотрит на мальчишку с гордостью и нежностью, пет устало улыбается в ответ, как... как равный, как равноправный участник, выполнивший с блеском свою часть задачи. Но ведь так оно и есть? Так и есть, и ты еще много не знаешь, Рауль, очень многого, и мне так хочется посвятить тебя в мою жизнь, разделить с тобой. Пожалуйста, Рауль, пожалуйста. - Рики прекрасно справился. Прекрасно. И это тоже будет частью моего доклада. Юпитер высказала интерес к этому расследованию: неудивительно, после спасения «Весты», но Ясон был... польщен.
Crayzy: Все очень интересно. винни-пух пишет: Муза моя имеет дурной характер Просто замечательный Муз.
Orknea: Какое восхитительное сочетание качества и количества!
Blade: ОБАЛДЕТЬ!!!!!
Eliss: Извините конечно за критику, но в этом рассказе слишком много бессмысленных слов и довольно неудачно построены предложения, они сложноваты для чтения.
винни-пух: Критика принимается. как я бетить ненавижу, если бы кто знал! ( Плачу в тряпочку) Вечер. Рики кивает с кислым видом: - Так я и думал. Ясон мягко улыбается в ответ, не спеша, отпивает вино из бокала, его голос, мягкий, шелковый, повелительный, обволакивает, не давая сопротивляться: - Разденься Рики, - мягко и ласково, словно не приказывает, а убеждает. Взгляд синих-синих глаз искрится нежностью, теплом, окутывает этим искрящимся теплом вместо одежды, ласковый, дразнящий, пьянит куда больше светлого искрящегося вина в его бокале, легкими светлыми искрами, брызгами щекочет открытую кожу. Разденься Рики: да мне и снимать-то нечего – сандалии, ремешки и стринги, но почему-то под этим нежащим мягким взглядом хочется быть совсем голым. Раньше было стыдно, должна беспокоить такая слабость, но хотеться от этого не перестает, в его глазах можно купаться в синеве, пить его нежность, греться под солнечным теплом: Рики сдергивает стринги, выпутывается из полосок кожи, не особенно старается, но воспитанной грациозности и естественного подсознательного желания нравиться своему избраннику достаточно, чтобы превратить немного неуклюжие резковатые движения монгрела в непринужденные мягкие жесты любовника. Любовника, который не стыдится ни своей любви, ни своей чувственности: тепло под его взглядом, тепло, сладко и нежно, кутают во что-то легкое, искристое. Сладко целуют, бережно отводят пряди волос, трогают губами и ресницами, погружая в шелковую негу, раскрывают бесконечное, бережно удерживая на руках, поят дразнящим и пьянящим как аромат роз. Рики останавливается перед креслом, впитывая всем телом, всей душой, ясный лукавый взгляд Ясона, слегка краснеет, сердито опускает ресницы, но как можно на него не смотреть? Ясон такой счастливый сегодня, такой ясный, сияющий: чудесная улыбка. Та самая с ямочками, такая ясная, веселая, глаза смешливые и довольные, светлый-светлый румянец на гордых скулах и его звездные волосы в волшебном беспорядке – как можно не смотреть? А смотреть как. если от одного взгляда сердце заходится от этой сказочной красоты, если от этой улыбки – мне улыбки, мне! – обмираешь от восторга и на любые безумства готов и счастлив, если за одни его локон отправишься в сражения как древние терранские воины. Прекрасный, невероятный – огромный, сияющий, свободный. Свободный! И от его тела, от глаз, от смеха и сознания веет, сверкает свободой и любовью, бесконечной светлой волей... Он сказочный. Он просто... он просто один такой на всем белом свете! Ясон в светло-голубом и мерцающем, колдовские волосы небрежно рассыпаны по плечам и креслу, кресло низкое и снежно-золотой каскад ниспадает до самого пола, от этого зрелища с ума можно сойти – он насмешливо, чуть не плутовски щурится, дразняще усмехается, приподымая уголки губ под жадным восторженным взглядом своего пета, и откровенно смеется, когда смущенный и обиженный монгрел вновь сердито хмурится и отводит глаза. - Рики, - мягко, певуче, с насмешливой укоризной, какой же ты сердитый мой маленький, как смешно стыдишься своей отзывчивости. Ты же мой, совсем мой. Ты же знаешь: мне в радость все, что ты делаешь, все, что ты придумываешь. Маленький мой, мой маленький... - Сядь сюда, - Консул указывает на пол у своих ног: теплый мягкий ковер, что-то связанное из кашемира, ручное, кажется, почему-то на Неоли считается демонстрацией глубокого уважения – Рики должно быть комфортно. Пет, все еще хмурясь, опускается на колени: на нем остались только браслеты-фиксаторы, ошейник и кольцо – легкие блестящие полоски удивительно подчеркивающие чистоту и яркость смуглой кожи. Кончено красиво, иначе блонди бы не нравилось. Он подымает за подбородок сумрачное тонкое лицо монгрела, заглядывается в затягивающие горячие глаза – жар, страсть, тоска, смех все вместе, все яростно и горячо. И такая яростная и горячая надежда и вера: Ясон улыбается в эти огромные любимые глаза – ласково, счастливо, с любовью – и они раскрываются для него, уносятся прочь обида, чуть кривая усмешка чуть дрожит, не потому что вынужденная, а потому что он пытается скрыть всю ее откровенность, и взгляд становится доверчивым, а легкое касание колена – покаянным. Странно и не находит никакого рационального объяснения то, что заставить Рики позабыть естественный для него стыд или обиду, или недоверие, нужно не объяснять словами и не взывать к пониманию: нужно показать как он это чувствует, нужно дать ему услышать силу его чувств, их ясность, их искренность и монгрел уступит. Не всегда, есть случаи, где по-прежнему приходится действовать силой, не рассчитывая ан убедительность. Есть случаи, когда нельзя не учитывать его требований, потому что чувства человека хрупки и недолговечны, и слишком их много чтобы удерживать под контролем это стремительное щедрое богатство, когда и его хозяин-то не может с ними сладить. Это связано с механизмом образования общего ментального пространства, информационного объема, позволяющего согласовать две разные воли, найти и осуществить решение, приемлемое для них обоих. Его воля сильнее, часть сознания больше – неудивительно, что большинство решений принимает Ясон, но... но когда я гляжу тебе в глаза, Рики, ты слышишь так, словно существуешь внутри меня. Рики тяжело вздыхает, демонстрируя несправедливость своей судьбы, неожиданно усмехается – легко, свободно – взглядывает на Ясона своим таинственным, непонятным, чарующим взглядом, и у блонди волнующе и тревожно бьется сердце. У Рики тоже есть взгляды, неотразимые и ослепительные для Консула, Ясон до сих пор не знает, понимает ли их власть Рики, или это лишь игра его подсознания. Но когда так смотрит его возлюбленный – диковатый, непонятный, совсем непонятный взгляд, темный, странный, притягивающий – он кажется ему не теплым любимым человечком, а загадочным волшебным существом, ночным эльфом, наполовину из тьмы и наполовину из огня. И странно, и не верится, что такое существо может кому-то принадлежать. Рики толкает Ясона в бедро – совсем не так трогательно ласково, как только что прикасался – сердито ворчит: - Блонди! Как угодно, лишь бы, по-твоему, да? Наблюдатель несчастный... Упрек, крайне несправедливый во второй части: Ясон смеется, откровенно и весело, и неважно, что повод несущественный, и причина никакая. Какая разница, если можно смеяться? Смеяться по-настоящему, не выверяя ширину улыбки согласно протоколу и ранга произносящего – смеяться просто так, без особых причин, от общего счастья и радости жизни. Рики невольно улыбается в ответ, от мимолетного чувства унижения и неприятного воспоминания о публичном стриптизе не остается и следа, и нет сейчас ничего важнее и прекрасней смеющегося спокойного Ясона. Ха-ха-ха – смешливые певучие звуки, разноцветные бусины, они смеется, как поет, слушал бы и слушал, и Рики, кажется, что смешинки эти плавают в воздухе., оседают на его кожу, на его сердце радужными прозрачными шариками, и в них играть можно и раздавать, как на празднике. Ясон треплет волосы монгрела, гладит у снования шеи, и Рики, чего-то, засмущавшись, утыкается лицом в его колено, и чтобы отвлечься задает мучавший его вопрос: - Ясь, ты мне вот что скажи: если господин Кано посещал аудиенции Юпитер, то, как она не могла знать, что он задумал? Она должна была это обнаружить, но она... не обращала внимания. Или... не хотела? - Знала. Рики такие вещи не скроешь, Кано зря наделся на защитный блок. Юпитер устраивает такое положение – это повышает конкурентоспособность кандидатов. - Аа-а... и проверку на благонадежность кандидаты сами себе устраивают. Дешево и сердито. - Эффективно и рационально. - Одно и тоже... Упоительные вечера. Удивительные, ясные, спокойные, когда, то один то другой, внезапно раскрывал неведомые до сели грани друг друга, когда, то один то другой, в удивление находил все новое и новое друг в друге, когда это желание, потребность узнать друг друга., стать ближе друг к другу становилась все сильнее и ярче, все больше приносила радости и понимания друг друга, все более превращала удивительную и невозможную пару из страстных и неподходящих, противоположных до нелепости любовников в настоящих возлюбленных. В людей, любящих друг друга, знающих и ценящих друг друга, счастливых друг с другом, единых не только телом и разумом, но и душой и сердцем ,и всей жизнью. Это было удивительно. Удивительно и прекрасно, и все более сильным, нерасторжимым становилось притяжение их друг к другу, все больше росла их сила, сила единения. Все крепче, ярче, богаче связь, любовь и страсть, приведшая отверженного полукровку и совершенного блонди к простому понимаю единства и равности друг друга. Перед любовью все равны – как перед Богом. Это было удивительное открытие, едва не равное той неистовой сверкающей силе, всемогуществу, всеобъемлющему пониманию, откровению, что стала частью Ясона, как только его существо открылось для любви. Спрятанное под любопытство, стало притягивающей неотразимой тайной, сокрытой под страстью и дивным наслаждением стало любовью, удивительным сладостным чувством, счастьем, что заполнило, объединило его с миром, дав ту ослепительную сказочную гармонию о существовании, которой он и не знал, и не чаял найти. Закутанное в блистательную победу и власть знающего, отрыло в нем истоки этой мощи, света и оказалось, он всегда носил их в себе. В нем всегда была любовь, всегда была радость, всегда была свобода. Он всегда был свободен – но не мог знать об этом, так же как и все остальные люди ходят слепыми и слабыми, пока любовь не отрывает им глаз. Рики, любимый мой, темноглазый, солнышко, отрада - старинные благородные слова, коими только и можно говорить о любимых. Разговаривать с пылким горячим мальчишкой, смеясь над нелепостями и довольно отмечая внимательность и сообразительность молодого монгрела, слушать отчаянные и откровенные его рассказы, поражаться живости и яркости воображения, силе переживаний, чувствуя, ощущая, переживая вместе с ним его собственную жизнь и жизни тех, кого он знал – удивительное удовольствие, удивительное ощущение, обогащенное и ослепительное, потому что разделено на двоих. Удивительно, занимательно, и... весьма информативно. Откровенность и способность Рики к ярким, четким переживаниям, немало прибавила к знаниям Консула о странных и диковинных нравах своих предков. Рики усаживался на руку кресла, Ясон обнимал его за талию или, немного собственнически, за бедра, и внимал журчащему, модулированному, ясному голосу юноши. Переживал его воспоминания, разъяснял непонятное, забавляясь и находя немалое удовольствие в роли учителя, наслаждался игрой воображения монгрела и внимательно слушал его нынешние переживания и мысли: пусть Рики – обычный умненький человечек, но этот человечек обладает опытом сравнения и сосуществования и с людьми и с блонди, и у этого человечка яркое критической мышление и ядовитый язык, если ему позволить. - ... все равно не... несусветица. - .... - И что значит это глубокомысленное выражение лица? - Я пытаюсь найти оптимальный способ использования твоей милой головки. - Да-а? интересно которой головки: одну ты уже используешь дальше некуда, надеюсь, меня здесь не ждут сюрпризы? - Нет, я думаю о другой: может ею стеки забивать, все равно глупая. - А первая не умнее, так что... продолжи традицию! А вечерами... вечерами можно позволить себе больше свободы и больше потакать своим предпочтениям: слова, картавый голос, блестящие желанием глаза, мысли, искры удовольствия, умиротворенная чудесная атмосфера изумительной гармонии, цельности, совершенства. Из открытой террасы веет сладким нежным ароматом роз и чуть терпким щемящим благоуханием жасмина, горечью цветущего миндаля и свежестью далекой воды, зеленое и цветное разнолистье лезет с террасы в дом, мягкий свет звезд путается с цветными фонариками сада, смех Рики и легкая мелодия кристаллокона – упоительно, волшебно, душа витает в грезах и облаках и нежащееся томящееся тело лишь ждет ответной силы желания. Рики голенький, теплый, совсем раздетый или в черно-серебряном великолепии кожи, и медленная беседа плавно перетекает в шаловливые игры и насмешки, глаза лукаво смеются, мальчишку так весело дразнить и распалять, пока он уже не в силах усидеть на одном месте. Вертится, отбивается от мягких прикосновений, а сам уже совсем готов, горяч и нетерпелив, и лишь упрямая маска гордого монгрела не дает ему решимости первому обнять его. Требуется его обнять или просто зацеловывать, пока он не застонет от вожделения, пока глаза не затуманятся волшебной дымкой, и прерывающийся голос потеряет все остальные слова, кроме его имени: - Ясон... Ясон, Ясон! И в который раз вознести хвалу Юпитер, создавшего его мозг с таким огромным ресурсом: будь он обычным человеком, он не смог бы внимательно и заинтересовано слушать Рики, анализируя, оценивая, принимая во внимание его суждения и чувства, и в равной степени любоваться и желать своего монгрела. А так, он может слушать его, слышать его, наслаждаться тончайшими нюансами его мимики, слов, жестов, не уставая удивляться и жадно впитывать это фантастическое многообразие форм и выражений, свойственных эмоционально богатым людям – и при этом не в меньшей степени желать его и радоваться ему. Он просто есть, есть здесь, сейчас, вместе с ним – он существует, живет рядом с ним, это удивительно любимое существо, он дарит ему счастье, счастье простого существования и безграничных возможностей, и самое лучшее: делит это счастье с ним. А потом его можно обнять, или пересадить на колени, если пет уселся на пол. Ощутить всем телом, кажется, сквозь любую ткань нежность и жар его кожи, его крови, его чувств, услышать себя ослепительно живым, почувствовать, услышать внутри себя, эту полноту, пронзительную близость, щемящую тоску и ослепительную радость. Как хорошо, маленький, как удивительно.. Мне с тобой счастье. А Рики... Рики может по-всякому: может стыдливо опустить ресницы на заалевшие щеки, он искренне стыдится открытости своего желания и заливается румянцем, когда Ясон трогает его не в постели, или когда разглядывает обнаженного. Это настоящее чувство, почему-то очень трогает блонди, почему-то он чувствует себя довольным, когда Рики прячет пылающее лицо на его плече и неуверенно гладит его шею. Рики может сердито выпутываться из его рук, хмурится, отворачиваться, злиться, если с его точки зрения Ясон слишком настойчив или требователен. Он пыхтит, вертится, заводя блонди еще больше, стонет от жарких властных поцелуев, но больше не застывает статуэткой, больше не бьется, бешено и зло, провоцируя боль и насилие ненужные, нежеланные. А вот такие... иногда... когда Ясон, наслаждаясь своей превосходящей силой, как никогда не наслаждался превосходящим интеллектом, обнимает, целует, и ласкает монгрела, преодолевая его диковатое сердитое сопротивление, заглядывая в огромные обиженные глаза, заставляет испытывать удовольствие от своих прикосновений, ласкает сильно, требовательно, заставляя звенеть мышцы распаленного тела, заставляя требовать, желать сильных, на пределе боли объятий. Рики, признайся, тебе так тоже нравится, нравится использовать до конца все отпущенные тебе силы. Рики может, внезапно решившись, словно разрешив себе желанное, неправильное, отвечать отзывчиво и страстно, смеяться лукаво и дерзко, беситься и шалить как игривый котенок, и когда его тискают безжалостно и ненасытно, только хихикать, возмущаться наглым использованием, и тут же требовать еще. Еще жара, еще страсти, еще ласки и нежности, и силы, и тогда у них самые блаженные, самые феерические ночи. Все что хочешь, маленький. Делай все, хочешь: ты мне, все равно, мил и дорог бесконечно, и все что ты делаешь – милое и отрадное. Они могут и не разговаривать: блонди что-то просматривает на ноутбуке, его деятельные мозги к игре воображения, к сожалению, не приспособлены, и если уж его посещают фантазии, то в большинстве своем, они касаются темноглазого возлюбленного, и стремительно превращаются в цели – близкие или удаленные. Но, в отличие от обычных, эти мысли и цели несут в себе привлекательность и красоту мечты, излучают желание и полны светлых, искренних образов. И Рики, грезящий, уложив голову ему на колени, почти всегда их понимает: даже если это касается... о-о-ох, мастурбации. Если уж совсем-совсем честно: Ясона подобные образы и желания вообще никогда не покидают – они просто... затихают. Или существуют параллельно, пока другая, интеллектуально-яростная его часть решает задачи более актуальные или занятна помыслами грандиозными. А иногда, его мысли становятся совсем нерациональными. Именно мысли, не чувства, отвлекаются от приземленных рациональных задач и обретают удивительную свободу и масштаб, собственную волю и пронизывающую ясность, и принимают характер необычный, и касаются вещей необычных, не решаемых с помощью логики и анализа, но позволяющие понимать истинное строение вселенной, несомненную связь ее со всем живым и живущим. Кажется, это называется истиной, кажется, это называется полет мысли и в нем больше свободы, чем в одинокой воле человека. Ясон уверен, что причиной этих мыслей является его монгрел. Также как и причиной его свободы, как создателем его любви и, так же как и творением его любви. И когда Рики мечтает, глядя куда-то в недоступную даль, он видит как эти мысли, и образы, и неведомые деяния, и дальние жизни, отражаются в темной глубине его глаз. Словно целый мир, огромный неведомый мир сокрыт в зрачках человека, огромная вселенная, прекрасная, изменчивая, переливается огнями, рождает желания и пути, стремит сверкающую волю, и бесконечными волшебными образами и мыслями заполняет и украшает пустоту чистого космоса. А ведь любой из людей, в моменты высшего напряжения, восторга и яркости чувств, как раз и становится тем источником целенаправляющих образов, центров созидания, что способны изменить, усложнить примитивные структуры исходного информационного поля. В миг самого яростного, откровенного пылания, экстаза, напряженной мысли, каждый из этих маленьких, неустойчивых, и, в большинстве своем, глупых создания становится центром структурирования, кристаллом, образующим всю сложность и красоту истинно великого эгрегора. Каждый из тех, кто чувствует, кто способен испытать чувства, взрыв эмоций, является единственным из разумных, могущественным источником антиэнтропии, настоящими творцами, создателями! Как же они осмеливаются сами себя уничтожать, не позволяя себе чувствовать, разрушая сложность и яркость чувств, подменяя, разменивая на богатство и славу, на комфорт или силу, сознательно, по собственной воле, лишая себя своей истинной первичности, своего истинного предназначения. Разве они не знают, не осознают, что, отдавая свои сложные и прекрасные переживания, они не разменивают их – они их лишаются. Утраченные раз, он не возвращаются, каждый раз отданные, они упрощаются, сникают, исчезают. И тогда человек переткет быть самим собой, перестает быть этим творцом... Предает себя. Перестает быть. Выбраковывает сам себя. А заменить их некем: в этом мире нет никого, кто способен быть таким источником, кто способен генерировать столь сильный, яркий, сложный поток эмоций и переживаний, никто. Люди, люди, что же вы делаете с собой, что же вы так не цените, не бережете себя. Вы же настоящее сокровище этой вселенной, ее истинное достояние! - ... и мне тогда кажется, только не смейся, но почему-то – тогда мне кажется, что на самом деле... на самом деле причина перепутана со следствием. Что на самом деле, прекрасный спектакль, эта музыка, люди, световая феерия, что это не она создает в людях... чувство красоты и гармонии, а они своим восхищением создают ее, усиливают... Рики поднимает взгляд на блонди. неуверенно улыбается. Давно смирился с превосходством блонди, никогда не мог скрыть от самого себя тот восторг, то преклонение, которое вызвал у него Ясон с той минуты, когда они впервые увидели друг друга. И дело вовсе не в его красоте и силе, или желании, или безграничном наслаждении, и собственные мысли, иногда совсем странные, вызывают у него самого удивление, и он отчаянно стесняется не выносить их на суд такого существа, как Ясон, но... они ведь стали доверять друг другу, правда? И он знает, что какими бы странными и нелепыми не казались его слова Ясону, блонди никогда не станет просто отвергать их: обдумает, сравнит, укажет долю, правда и долю нелепости - ему можно доверять, в этом вопросе. Ему можно доверять всегда: блонди принципиально не способны к необъективности. Рики пытливо смотрит в глаза своего ненаглядного, стараясь уловить, понять это удивительное огромное выражение его глаз: там словно целая вселенная, сияющий мир, там, словно целый океан мятежных свобод и мыслей, странных блондевских чувств, таких ослепительных и таких... медлительных, словно он боится расплескать, словно они очень нежные и огромные одновременно. Им тесно в их чудном множестве, и с ними надо обращаться осторожно и бережно. Там безумное разноречье мыслей и множество множеств задач и решений. Но там всегда и что-то большее, что-то необъятное, чего в нем не было, что встречается невыносимо редко и чему названия он не может подобрать. Там пространство ощущается, такое громадье замыслов и решений, что у него снова беспомощно и бешено бьется сердце, снова охватывает ослепительное сияние, благоговение, ощущение настоящей бесконечности и могущества божества. Ясь, я же с ума с тобой схожу. Я же от тебя с ума схожу! Бездонная сияющая синева, дивная лазурь поющей весны, бирюзовые огни, лучистая ясность утра – завораживает, лучится, переливается волшебно и нежно, голова кружится, сердце прыгает от радости, совершенно самостоятельно и совершенно неудержимо, и ты можешь произносить все что угодно, любые слова противоречия, отрицания, гнева, и это не имеет ровно никакого значения. Ты просто весь там, в бездонной сияющей синеве, летаешь, живешь, дышишь этой волшебной синевой, думаешь пленительной ясностью, и... это все – мне. Это все, радость, сияние, нежность, безграничье – это все для меня. Чокнуться можно! Что ж ты делаешь, блонди! Я же... я просто... не могу вовсе без тебя, я... люблю тебя... Эта созвучность, согласие, восхитительная гармония мыслей и чувств - истинное настоящее единство, самое прекрасное, самое чудесное, что может произойти с двумя существами, осмелившимися любить, самое бесстрашное и невероятное, что могут сделать двое существ – вернуться после этого нельзя. Тот, кто полюбил один раз, полюбил по-настоящему, больше никогда не захочет жить без этого чувства: ты – един, ты вечен, вместе с кем-то, никогда не бываешь один. Никогда не исчезает эта связь, эта бесконечность тебя в пространстве, во времени и созидании, никогда не исчезает принадлежность тебя большему, намного большему, чем то, что вмещает маленькое человеческое сознание. Бесконечно огромному, бесконечно прекрасному, бесконечно могучему и упоительному. И доброму и яростному и чудесному! И ты смотришь на свою жизнь со звездной высоты творца, ты видишь и любишь жизнь из громадной блескучей величины любви. Как здорово Рики, как же прекрасно любить! Как невероятно прекрасно слышать твою любовь в ответ, беречь ее, любить тебя, быть любимым... Это всегда так... странно, так пронзительно и прекрасно, и не поймешь, то ли больно от счастья, то ли светло от печали, то ли плакать хочется, то ли хохотать от радости – все вместе, все неистово и сильно, все ярко и бешено врывается в пространство вокруг, и способно одним взмахом, одним касанием мысли, превратить какой угодно серый мир, в самый восхитительный, наполнив волшебным буйным разноцветьем, буйством и ясностью внутренней музыки, хохотом и жаром горячих шелковых тел. Всегда яростно, всегда сумасшедше прекрасно и яростно – ошеломительно близко и друг в друге, словно удерживая руки и мысли в сердце друг у друга, и кажется, за ту секунду, когда мы смотрим в глаза друг другу – проживаем целую жизнь, пронзительную и всемогущую. «Я люблю тебя Рики». «Угу». Ясон обхватывает упрямую голову руками, запускает сильные пальцы в волосы, немилосердно и ласково дергая густые темные пряди. Безжалостная нежность, ослепительное бесстрашие – он с упоением слышит эти бесконечные чувства в Рики, и восторженно находит их в себе: ты всегда в меня верил, я знаю, Рики, но верить мне ты только-только научился. Я рад, Рики. - Эта мысль, если найти ей более верную, материальную форму, вовсе не так нелепа, как тебе сгоряча кажется. - Ха, может я ее нелепой-то и не считаю, - ну да, как же, позволит Рики долго показывать свой восторг и безусловное доверие к его оценке. Мы обсуждаем наши мысли, мы рассматриваем вдвоем, вместе, наши переживания и суждения - мы советуемся. Удивительно. Ясон треплет темные волосы, окончательно приведя в первозданный беспорядок тяжелые шелковистые пряди. У Рики прыгают губы, в не успевшем угаснуть волнении, и он упрямо сжимает рот – чудо. В колючках. - Я имел в виду лишь особенность твоего мышления: обязательное условие в виде эмоционального напряжения, и образность мыслей. - Что, конечно, лишнее с блондячеьй точки зрения, - но опять улыбается. Глупый монгрел. - С блондячьей, - хм. Ну и выражение, - возможно... но не с моей точки зрения: мне важно все, что думаешь Рики, мне важно, что ты чувствуешь. Совсем простые слова, обыкновенное указание, но ведь блонди говорят правду, не преувеличивают, ему важно все, что он думает, все, что он чувствует - всегда. Рики закусывает губы, пытаясь как-то скрыть свою беспомощность, беззащитность, опускает глаза, влажные, блестящие, прячет волнение и радость и потрясение за нелепыми движениями, за глупыми словами – неосознанно подчиняется требованию страха, утверждающему, что отрицательные последствия случаются чаще, и куда сильнее, чем положительные. Вероятность выше – это одно из отражений закона накопления энтропии, вполне верное, но... люди – одни из немногих существ, которые способны этот закон преодолевать. Что думаешь, что чувствуешь: острое волнение насквозь пробивает сердце. И если бы я слышал это от человека, я бы уже кричал от восторга и с ума сходил от счастья. Но ты же блонди. ты думаешь иначе и понимаешь все совсем не так как люди. И твои слова означают одновременно, именно то, что ты говоришь, но почему-то смысл их неуловимо изменчив, и оказывается совсем иным, по сравнению с человеческим. Тебе интересно, все, что я думаю и чувствую? Но почему? Зачем? Он отчаянно кривится, стараясь подавить волнение и смятение: я заною, что ты... что ты любишь меня. Ясь, я ЗНАЮ, но смысл слова любовь у тебя – иной. Рики вжимается лицом в его колени, потом выпрямляется, вглядываясь горящим пронзительным взглядом в ясное лицо блонди, вновь криво усмехается и прижимает ласкающую руку к лицу. Поворачивает ладонью к губам, целует и вновь прижимает к щеке. Голос у него звучит глухо и прерывается, очень печальный - Да, я... я знаю. Тебе действительно важно, вот только... не за тем, зачем это важно людям. Неправда. Рики, мне важно... важно потому что ты – самое дорогое и замечательное существо на белом свете. Потому что ты – мой уникальный партнер, мой искатель, и без тебя не существует мое нынешнее предназначение. Потому что ты – мой источник свободы, и без тебя - не существует Ясона Минка, а только Первый Консул. Потому что ты – мое создание, мой самый потрясающий эксперимент... И потому что я люблю тебя. Ты – моя самая сильная мотивация, единственная. Он ловит себя на том., что при всем волнении и тревоге, при невыносимой потребности объяснить, донести силу и чистоту своих чувств и помыслов до сознания маленького любимого, он все равно ищет, определяет в себе все значения, все роли и нюансы важности и ценности, которые представляет собой его Рики. Человек думал бы иначе и реагировал бы непосредственнее. Но ведь он блонди, этого не изменить. - Нет, Рики, не так: не только за тем, зачем это важно людям, - он тихонько поглаживает нежную щеку монгрела, осторожно приподымает любимое личико – глазищи у Рики потерянные и отчаянные, несчастные и решительные одновременно. Как может быть вместе счастье и несчастье? Но у Рики именно такие глаза – все вместе. Он снова прерывисто вздыхает, отвечает с грустью, но гораздо спокойнее: - Я... я знаю, Ясь, я... понимаю. Я все вместе – твой... любовник, твой пет... никуда не деться, твой... эксперимент, твой секретарь... что ты там еще сделаешь из меня блонди? Монгрел слабо улыбается, стирая значение собственных печальных слов: понимание, принятие, горьковатое смирение мешается с пронзительной нежностью, пронзительной, отчаянной любовью к этому существу. Такому всемогущему, такому умному, такому отважному... и такому беззащитному на самом деле, такому... нежному. И такому уверенному в своем безграничном праве творца, и такому безжалостному на своем пути, и такому требовательному и властному в своих недозволенных чувствах. Почему же мне тогда все время хочется его защитить? - Рики, ты сказал правильно, это так и есть: ты - мой любовник, мой пет, мое создание. Меня это радует, я счастлив от того, что ты есть у меня, что ты принадлежишь мне. Я счастлив, потому что я люблю тебя - ты все, что у меня есть, - он прижимает пальцем приоткрывшийся рот монгрела, требуя молчания, - погоди Рики, дай мне закончить. Люди... изначально существует в среде, где чувства если не приветствуются, то разрешены, и любой из вас обладает немалым опытом в ощущениях и немалым количеством объектов приложения чувств. Разных чувств: на твоем пути встречалось много людей. Рики. Ты ко всем испытывал различные чувства. У тебя были враги, которых ты ненавидел, у тебя были любовники, которых ты любил, у тебя были друзья, которые разделяли с тобой твою жизнь, учителя, которых ты уважал – огромное количество разных лиц и связей. У меня ничего этого нет, Рики. У меня нет возможности разделить свои чувства и отдать их разным существам – у меня есть только т ...
винни-пух: ... ы. И все, что я могу испытывать, все что чувствую – я чувствую к тебе. Ко мне: желание, проникающее под кожу и плавящее мое тело в одно с тобой, обладание моими мыслями, вбирающее мое сознание, мою память и мою независимость без остатка, стремление к познанию, пластающее меня под микроскопом твоих взыскательных интересов, ненависть за то, что переделываю тебя, за то, что вызываю, выдираю из тебя то, чего раньше не было, не существовало. Твое право создавать, как все живые, твое право быть свободным, как все разумные, твою жестокую ослепительную любовь, способную перекроить, изменить весь мир, не то, что глупого монгрела. Я знаю, Ясь. я знаю. Знал. Не имею права бояться или жаловаться. Но... так страшно, прости. Он шмыгает носом – совершенно специально, показательно – гасит, прячет куда-то горечь под искрящейся нежностью, пытается иронизировать: - Ага, исследовательский интерес, например, да? Я твои глаза на спине до конца жизни не забуду... Ясон усмехается, насмешливо и ласково, оставшееся в его глазах серьезное, страстное выражение страшно противоречит этой усмешке. Рики теряет ехидную мысль, и отвечает таким же серьезным внимательным взглядом: - Надо же: нормальные люди нормально влюбляются в нормальных людей. А я... тебя нашел. Обнять и плакать! Рики притворно пригорюнивается. Не совсем притворно: неизбывная тень тоски, печали, так редко покидает его сознание, и Ясона все чаще беспокоит его собственная власть над любимым существом. Рики независим, Рики по-настоящему независим, не телом - душой, сердцем, владеет ним едва ли не больше, чем ощущает свою власть Ясон, но... знает ли он об этом? Как это объяснить горячему бескомпромиссному мальчишке? Мужчина обхватывает голову монгрела обеими руками пытливо, внимательно, вглядывается – ненастоящее смывается этим взглядом, и в сияющих нежных глазах Рики – его доверие и преданность. Ладно, Ясь. Не зависай, не такой уж я и глупый. «Ты совсем не глупый. Ты мыслишь иначе и не с такой скоростью». «Ну, да. И с каких пор недостаточная скорость и качество обработки информации не служит признаком кретинизма?» «Нельзя сравнивать море и лесной источник – они разные и каждый необходим». И он настойчиво повторяет: - Ты – все, что у меня есть, Рики. Поэтому моя любовь к тебе включает больше явлений, больше желаний и больше ответственности – занимает весь информационно-событийный объем, связанный с реализацией эмоциональной сферы. Рики жалобно выгибает брови в ответ на тираду, и смеется – почти совсем легко и свободно: - Юпи-итер, обнять и плакать!
винни-пух: Блонди предпочел бы другое выражение чувств: Рики обнажен, и ни серьезность разговора, ни волнение не могут снять ненасытную жажду Ясона. Но и просто разговаривать, и вновь обнаруживать согласие и созвучие друг друга – это волшебно, это важно, это желанно не меньше, чем плоть монгрела. Он отпускает Рики, откидывается в кресло: - А почему ты пришел к такому выводу именно... на днях? Тебя что-то подтолкнуло? Монгрел задумывается, старательно оценивая свои впечатления, чтобы нащупать ту цепочку эмоций и мыслей, приведших его к странному противоречащему здравому смыслу предположению, действительно более поэтичному, образному, чем фактическому. Блонди именно это и интересует более всего: механизм образования и использования ассоциативных цепочек на основе эмоций, так что он тщательно обдумывает, вспоминает и лишь потом объясняет, стараясь описать образы и впечатления как можно более... необразно. - Как-то мне приводилось читать исследования на тему эмоционального внушения посредством создаваемых аудио и видео образов. Я вспоминал собственные ощущения и свою реакцию на что-нибудь, какие-нибудь явления или зрелища, которые меня поразили, и пришел к выводу... Удивительный вечер, теплый, прекрасный – как все время с тобой Рики. Удивительно и чудесно, заставляет сердце петь от счастья, заставляет переживать множество оттенков и незнакомых ощущений, дает тебе чувство любви, тепла и свобод, просто... потому что тебя любят. Счастье – самый могущественный талисман. Слушать, видеть, трогать, чувствовать – удивительно, это завораживает, это невыразимо прекрасно, и невыносимо хочется разделить с кем-нибудь свое бесконечное счастье и свет. К*яру связался с ним по интеркому, неслышно для Рики, но Ясон... согласился, а Рики, прервавшись на полуслове, замирает от неожиданности и стыда. Катце! Катце тоже замирает, застыв на полувздохе: ясноликое белокурое божество, душераздирающе прекрасное, ослепительное. Бесконечное могущество и благородство, несравненный разум и совершенство, идеальное блистательное существо, равных которому нет во вселенной. Мощь, воля и интеллект, ледяная страсть и непреклонность мысли, и рядом, вместе с ним – источник его силы и мощи, его свободы, пылающее горячее существо, вылепленное из самой жаркой человечьей плоти, с безрассудным рассудком и бесшабашной удачей, король огня и темноглазая ночь – ярость, пламя, страсть, безрассудство, неукротимая свобода и смех. Ветер и кристалл, огонь и лед, страсть и бесстрастие – но вот они вместе, и лед тает в объятиях пламени, превращаясь в безграничный теплый океан. Но вот они вместе, и огонь схвачен драгоценной чашей ладоней, сохранен, стал источником тепла и света. Но вот они вместе, совсем разные, совсем – и мир становится прекрасным, обретя безусловную гармонию. Личное дело Господа Бога, потому что только его собственноручным прямым вмешательством можно объяснить здесь происходящее: эти двое, эти двое вместе – это чудо. Это мечта, это волшебство, это чудо, которое здесь не бывает. Да и в другом каком месте, не так уж часто встречается. - Он меня убьет. - Что ты говоришь Рики. Он тебя любит! - Он уже... одни раз так сделал. Убил меня... Ясность и страсть, пленительный свет, и яростный огонь – яркое, прекрасное, сокровище мира, ослепляет видящих и дарит слепым прозрение душ. Ясон, с непередаваемой нежностью и теплом, глядящий на монгрела, и Рики, отвечающий ему таким же теплым, отчаянным, любящим взглядом. Нежный светлый вечер, сам воздух светится лаской и бережностью, мягкое теплое, пленительное трогает тебя за сердце, подхватывает обожженное опупевшее от злобы и ненависти сознание, возвращая в твою душу свет и мысли – прощение. И до чертиков хочется того же, до неистовой тоски хочется любить, хочется быть рядом с влюбленными, защищать их, беречь, ведь самое же дорогое на планете... какого черта блонди разрешил ему зайти? Когда ты влюблен, ты можешь хранить это в себе так, чтобы никто не догадался, так чтобы ничьи глаза не видели, ничьи уши не слышали? Твое счастье. Любовь твоя рвет тебя изнутри, излучается, хочешь ты этого или нет: ты отдаешь и сияешь, потому что у тебя нет другого выхода, и тот, кто попытается утаить свое счастье... да его просто разорвет! Ты ходишь по свету бережно и осторожно, ибо внутри тебя – немыслимые богатства, и звездная высота, и вдохновение. И ты поешь от восторга, танцуешь в пустой комнате, и нежданно для себя, даришь подарки и свою бесценную душу, кому попало, и как ни попадя – потому что тебя слишком много для хрупкого человечьего тела, и ты должен отдать. - Ты не понимаешь. Это... это не помешает. - Ты сдурел да? он же... твою мать Рики, он же... черт! Ведь ему действительно плохо! Без тебя плохо, дурень, что ты мелешь?! - Это ничего не значит Катце. Это все... включается в его понятие привязанности. Рики у ног блонди опускает голову: лишь один взгляд, гневный, тоскливый, полный упрека, и сияющий теплый вечер, упоительная тишина и нежность, тонкие переливы многослойных музыкальных образов, вплетенные с несравненным талантом в ясные вечерние звуки, прозрачные, голографические образы, почти сливающиеся друг с другом, почти невидимые человеческому глазу, но составляющие усладу глазам совершенных созданий, сникает. Вся красота, пленительное тепло души, изумительная дивная созвучность двух сердец, все, что так завораживает и привлекает Ясона, прячется под тяжестью густого пылающего стыда. Рики крепко сжимает кулаки уязвленный до глубины души, и до той же точки внутри себя понимающий безоговорочность воли Ясона. Я - все, что у тебя есть, Ясон, это верно. Поэтому все, что ты можешь сделать, равно в злобе или любви, ты делаешь со мной. - Добрый вечер, Катце. Взять от щедрого дара, стать частью этой ясной тишины, спокойствия, красоты сказочной от мира мечты и надежды. Быть с ними, разделить его любовь к Рики, и чтобы смеяться вместе, и разговаривать на равных о вещах невозможных, и чтобы чувствовать себя таким же ясным и светлым, как он, глядя на своего бесценного друга сердечного. Очень четко, всей силой неприкаянной, не понадобившейся своей души, Катце понимает до какой степени блонди. Не с кем ему разделить этот вечер, не с кем поделиться ни счастьем, ни радостью. Нет у него никого: Рики есть, да вот он... то ли друг, то ли слуга – вот и вся его семья. Да, Рики - один свет ему в окошке, и в страшном сне не мог рыжий представить, насколько страшно и сильно привязываются блонди, и почему им запрещается «организовывать эмоциональные связи». Да несколько таких потрясений, несколько противных слов, и они способны сойти с ума от ревности или восторга, нестабильный мозг решительно меняет приоритеты, и пострадавший подвергается коррекции – или смерти. Да, Рики – его сердце, и не склонный к преувеличениям или гиперболам, Ясон попытался с помощью распространенной идиомы, пояснить свою степень зависимости, и степень необходимости монгрела для его существования. Юпитер беспокоится, конечно, Рауль тоже беспокоится, со всей силой ледникового периода: он ведь специалист по такому роду отклонений, скольких интересно отправил на «стирание», а? Да, Рики, когда он рядом, когда он доступен, когда он отвечает с грехом пополам – безоговорочное условие компенсации эмоционального хаоса в совершенном интеллекте блонди, и понятно, почему Юпитер согласна терпеть его дикую связь и нестерпимые для других отклонения. Ясон Минк – исключение. И это исключение получено из совместных усилий Юпитер, проектировщиков и черноглазого монгрела, умирающего от стыда под его рукой. А Ясон ведь... он ведь его позвал... порадоваться вместе с ним, что ли, показать, как он счастлив сейчас, убедиться с его слов, что у них и вправду все в порядке Разделить с ним это удивительное светлое умиротворение, эту ясность, гармонию, тепло своего царственного мира. - Я ему новое определение нашел Катце. Зазноба сердечная. - Откуда это? - Из старинных книг, там много очень странных звучных слов – дружочек, зазноба, отрада – я имею право их произносить, потому что знаю, что они означают. Рики. Дружочек... - Д.. добрый, - кастрат с третьей попытки отвечает на приветствие, стараясь не слишком смотреть на обнаженного монгрела, не слишком избегать взгляда блонди, и не слишком выказывать свои старания - тяжелая задача. - Я собственно... вы велели зайти после окончания операции отчитаться. - Присядь и рассказывай, - отчаянно хочется рыжему оказаться подальше отсюда, отчаянно хочется ему явиться в кабинет хозяина и отрапортовать сухими словами о делах грешных. И невыносимо как, невозможно уж точно, хочется оказаться там и тогда, когда можно будет войти в этот светлый дом, и встретить равные приветствия пета и его хозяина. Все равно: одетый Рики или нет, есть кто-то еще за шахматным полем, и есть ли у него официальный вызов, и есть ли повод, чтобы зайти. Друзьям ведь повода не надо, они просто приходят, чтобы поделиться чем-нибудь... Мечта, сказочная невозможная мечта. В настоящем и светлом от влюбленного солнца доме, темноглазый прекрасный юноша содрогается от стыда и горечи под его невольным взглядом, и тепло, искрящееся лазоревое тепло гаснет в глазах блонди. Рики... Это даже не стыд почти, и почти не горечь, нечто, приходящее не смену больному чувству. Воспоминание, напоминание... не слишком ясно, и не боль от него и не гнев – просто тоска, временная глухота сознания. Как ты не понимаешь, Блонди: ты показывал меня своим... блонди, потому что так было надо, надо для дела, для успеха операции, но как же ты можешь показывать меня Катце? Ведь ты считаешь... ты назвал его своим человеческим другом? Монгрел поднимает взгляд на белокурого, глухо просит: - Ясон, разреши мне одеться. Можно приказать ему оставаться голым - Рики послушается. Слова против не скажет. И потом молчать будет, но где-то в глубине его сознания, это воспоминание останется с ним, тяжкое и стыдное, и где-то там, на переломе ночи, оно встанет в очередь видений вместо сна. И вместо того, чтобы спать, зарывшись в его волосы носом, или прильнув к его груди, Рики будет с тоской смотреть на звезды, не позволяя себе большего, и он не сможет защитить его. Что случиться, когда таких воспоминаний накопится слишком много? Что исчезнет? Ясон вздыхает, наклоняет голову в знак согласия: - Да, Рики. Не глядя на него, монгрел встает и, не поднимая от пола глаз, исчезает в соседней комнате. Катце тихонько переводит дух, почти уверенно смотрит на блонди: лицо Ясона не изменилось, та же спокойная ясность, тот же чистый, мягкий свет в небесных глазах – погрустневших, запечалившихся. - Он это уже делал... убивал меня... убил меня... Проклятье! Рагон меня раздери! Проклятье, Рики! Ледяное, неживое, прозрачное от боли лицо Ясона, все проклятое время, когда тебя не было рядом, монгрел. Стеклянный голос, стылая маска золотого божества, безжизненная синева глаз – безграничная могущественная сила из каждой поры кожи, от каждого вздоха. Армии людей и машин двигаются по первому слову, ветер превращается в бурю, когда он опускает ресницы, миры вспыхивают и рождаются с легкостью шахматных фигур в голокубе – невозможно ослушаться. Невозможно противиться могущественной непреклонной воле, одной природы со звездами, и душа сама рвется к носителю этой силы, этой высоты. Твоя воля сама преклоняется под мощью разума, твое сердце жаждет славы и рвется от желания облегчить его ношу, разделить тяжесть. Да разве он согласится? И что ты можешь разделить с блонди, кроме его тоски и боли? - Во мне пустота. Катце. Я жил с ней и не знал, что она... такая болезненная, страшная, я не ощущал ее, потому что сам был частью этой пустоты. Но теперь я знаю, что она исчезает, кода в тебе живет кто-то. Кто-то важный, нужны, самый близкий, с кем не надо говорить, чтобы разделить мыслию. И тогда ты становишься целым, настоящим, становишься таким могущественным и свободным, каким только ты можешь быть. И все это исчезает, когда близкое существо покидает тебя. Когда блонди пытается произнести имя Рики, он трогает свои губы кончиками пальцев, словно хочет ощутить, почувствовать имя любимого на своей коже. Пустые бездонные глаза заполняются светом, солнцем, сиянием, чистый, неуловимо поврежденный голос, звон надтреснутого хрусталя излечивается, набирает полноты и силы. Тогда его воля перестает быть... такой нечеловеческой – оставаясь высокой, становится... теплее? - Ты становишься пустым: мысли, чувства, сама жизнь – исчезает. Нет желаний, нет цели – я превращаюсь в пустоту. Перестаю быть. Любовь Ясона – настоящая любовь, настоящая из рода бессмертных. И никогда не исчезнет, и умрет только когда умрет ее источник, ее носитель... и тогда простому смертному. несущему внутри любовь, о которой никто никогда не узнает, становится до безумия страшно, и до одури здорово, прекрасно. Ведь блонди говорят ПРАВДУ, без тайн и преувеличений. Это не слова, не красивое описание, не самолюбование, свойственное слабым душам – это правда. Ясон не может жить без Рики. все так просто, так... просто. - Это любовь? Неужели эта тоска, пустота – это любовь? Нежное прикосновение руки ко рту, произнесшему сладостное имя, единственное на свете имя, заставляющее его стать живым. Единственное воспоминание, позволяющее ему оставаться – ему, блистательному несравненному блонди, со всем ослепительным его интеллектом, всемогущей волей, покоряющей силой, позволяет оставаться живым воспоминание о строптивом темноглазом мальчишке. Все то, что у людей рождается любовью и без нее не живет. И у блонди, значит, так же? - Нет, любовь... любовь это счастье. Это источник, откуда черпается все остальное, свобода, воля, ясность – все. И боль, когда тот, кого ты любишь далеко, когда тот, кого ты любишь недоступен. Блонди кивает, соглашаясь – он сделал такие же выводы, но, будучи объективным исследователем, и неуверенным в собственной адекватности на данный момент, решил спросить. Еще одного единственного человека, которому мог довериться – помимо Рики. - Мне нужно прекратить это умирание. Мне нужно вернуть Рики. ... убил меня... слушайте, а почему у меня курсив пропадает?
Страж: слушайте, а почему у меня курсив пропадает? так у Вас тэгов выделения в тексте нет.
vivianne_undo: По-моему, действительно текст перегружен... Читается сложно.
ol_lo: винни-пух - "Я твои глаза на спине до конца жизни не забуду" Я тоже...
Blade: Любовь этого конечно хорошо. Но интереснее гораздо, гогда эта любовь наталкиваеться на препятствия которые не существуют в каноне, препятствия не для виртуальных гомиков, а настоящие типа детишки, увольнение с работы, импотенция и т.д.
винни-пух: Вот я так и знала, что вы товарищи, на работе интернетом балуетесь! Как же я вам зверски завидую. Честно говоря, мне эта часть все меньше нравится, потому что получается почему-то сопливая и не НФ-шная. Чего бы туда впихнуть?
Milky: винни-пух не надо ничего "впихивать", все прекрасно. И почему любовь все соплями величают
винни-пух: Дык, такие сцены красиво получаются. если удается удерживать напряжение, а для этого нужны краткость и четкость изложения, а у меня - полное расползание. (очень-очень жалобно) А нет самоубийцы, который возжелает стать мне бетой, а?
Страж: М... а может сей детективный сюжет слегка развернуть? А то показана только, как я поняла, развязка, где уличают преступника. А как же расследование?
Milky: винни-пух Вы же сами определили свой стиль - "поток сознания" (если я не ошибаюсь), краткость и четкость из другой оперы, оставайтесь верны себе))
винни-пух: Ну, вообще-то, я имела в виду, последнюю часть моего правдивого повествования. Что касается расследования, то я сомневаюсь. получится как бы параллельная история, и писать ее придется либо в виде описания размышлений Ясона, на что я при своих 147, не решаюсь, либо вводить массу новых второстепенных персонажей с минимальным участием Ясона и Рики, а мне это не интересно. Может втавить где-нито кусочек в виде воспоминания...
гость: что происходит?
гость: Чудесное светлое лицо блонди больше не носит маски – оно становится печальным. Потому что Ясон опечален, и эта тихая тоска, скрытое страдание превращает его красоту из ослепительной в пленительную, и хочется немедленно выполнить все, что он захочет, лишь бы не печалился. Не диво, что Рики не смог оставаться рядом с ним тем беспощадным, никому не верящим, независимым существом, которое Катце знал по Цересу, еще тогда, в первые времена. Хотя, когда он встретился с ним там в последний раз, он тоже не походил на неукротимого монгрела. Катце привык видеть его решительным и отважным, привык к железной воле, интуиции и горячей страстности монгрела, что позволяла ему одинаково эффективно управляться и с профессиональными командами, и с самым отъявленным уличным сбродом. Привык к тому, что яркость его характера затмевает любого рядом находящегося, к тому, что его собственные люди тянутся к темноглазому, безоговорочно признавая его волю, увлекаемые его обаянием, стойкостью духа, мужеством. И ни его сдержанность, ни холодность не могла отвратить от него многочисленных поклонников и завистников. И то, что этот свет, сила, бешеное неукротимое пламя спрятано, скрывается от чужих ненужных глаз, лишь добавляла ему привлекательности, лишь вызывала невыносимое желание пробудить, вытащить это скрытое. Стать тем, кому оно предназначено, сделать что-нибудь, потрясающее, чтобы горячий огненный свет, пленительная пламенная суть вырвался из плена. Чтобы он полыхал, открыто и яростно, осветил темноту в тебе неистовым алым светом - и плевать, что за это ты можешь поплатиться жизнью, сокрушенный яростью вырвавшегося огня. Плевать. Он был лучшим – первым, бесстрашным, сильнейшим – он был лучшим, и сгинули без следа слухи о неудачах, и вновь засверкала на улицах трущоб легендарная слава «Бизонов», и имя Рики вновь внушало трепет и жажду. И может, не зная о воле и руках того, кто превращал неукротимый огонь в солнце, Катце и не увидел, не услышал ничего... Может быть, но, зная о том, другом, с первого мига ловил тонкие линии, следы той же пустоты, бесцельности, отравленного неживого существования, что видел и слышал с такой пугающей отчетливостью в Ясоне. Слышал и видел, и сквозь безмятежный смех монгрела звучали в ушах боль и звон разбитого стекла. Я не могу без него жить Катце. Я перестаю быть. Рики сидит перед ним в кресле, застывший и неподвижный, и нехорошо безразлично ему, что выражает его лицо, и что можно прочесть в мыслях. Так что вместо немного усталого, немного печального и смеющегося выражения там пустота и холод. Ни гнева, ни ярости, ни страсти, ни упорства – мертвый холод замерзающей души, пустота и тоска смертная, и в поднятых на кастрата глазах – даже не боль. То смертное обреченное выражение последнего усилия, которое появляется у людей приближающихся к гибели, обреченных, отданных на умирание – но они идут к ней как к облегчению, изнуренные, убиваемые непосильной ношей, и теперь лишь делают последний шаг, последнее усилие, чтобы додержаться. Дойти. Без радости, без надежды – просто выстоять до конца. Надо. - Мне нужна твоя помощь. Катце, - а вот голос у него ничуть не меняется – ясный, чистый, непреклонный, словно отдает приказы и имеет на это право. Дилер угрюмо кривит рот: - Не сомневаюсь: иначе трудно объяснить, как ты попал ко мне в квартиру, - даже если не пытаться узнать, как он ее разыскал. Рыжий очень старательно заботился о конфиденциальности убежища, так как монгрел его нашел? Рики слабо усмехается – обозначает вежливую усмешку, потому что так надо при ведении переговоров. Интересно, как отреагирует Катце, если сказать ему как: скорее всего, просто не поверит – поморщится брезгливо или потребует чего-нибудь более правдоподобного, или, что вернее, проигнорирует, демонстрируя степень недоверия. Совсем неинтересно. Совсем. - Нет дома, в котором нет систем коммуникации и снабжения. - А ты, значит, вместе с пирожками просочился, - сарказм Катце тоже существует отдельно от его настоящих мыслей и чувств, но... ему все равно. Он прикрывает глаза на секунду, чувству, ощущая всей кожей, течение последних минут и последних сил – он устал. Он невыносимо, чудовищно устал, он мертв, совсем мертв, так дайте мне умереть заради бога. А не дадут гады: далеко отсюда, в хрустальной башне, неумолимый король лета требует его жизнь, и ослушаться его нет никакой возможности: и ты любишь его монгрел. Ты любишь его и подыхаешь без него. Так оно и есть: я люблю его и подыхаю без него, но я точно знаю, что без него я умру легко и достойно, как подобает человеку. А рядом с ним я буду умирать долго и мучительно, захлебываясь болью и унижением. И красотой. И волей. И яростью, и светом, и силой – захлебываясь, терзаясь, с ума сходя от этой чудовищной тоски, невозможности своей бредовой мечты, несовместимости ее и истинных вещей. Умирать долго и мучительно, раздираемый, исчезающий под чужой волей, светом и яростью, долго и мучительно, безжалостно и бесстрастно. Но... так надо. Так надо. И он снова повторяет: - Мне нужно твоя помощь Катце. Рыжий бесстрастно раскуривает следующую сигарету: обычный ритуал, соблюдающий достоинство не знающего, что ответить и провоцирующий спрашивающего. Рики терпеливо ждет его слов – равнодушно и спокойно. Я не знаю, сколько у меня времени. Катце, но все оставшееся я готов посвятить тебе. Дикое пламя, темный Рики, и назван так не за прекрасные глаза, а за непреклонную волю и за отчаянность. За то странное, не имеющее названия свойство, когда за неистовостью, свирепой требовательностью и безжалостной страстью ощущаешь в человеке глубину и даль, затягивающую, неотразимую, нечто огромное, невозможное в человеке, сказочное, и от того еще более притягивающее и желанное. И опасное до черта! Сто лет назад он стал бы вожаком революционеров, а кем стал теперь? И как, черт возьми, он разыскал его? И какая, срань Юпитер, ему может понадобиться от меня помощь? Мать твою, Ясон ведь выразился совершенно определенно... - Моя помощь не бесплатная, - цедит сквозь зубы Катце, щуря узкие блестящие глаза. У его подчиненных, да почти у каждого его собеседника, такой взгляд, циничный, бесстрастный, всезнающий, вызывает, по меньшей мере, неудобство, опасение, но Рики остается абсолютно спокойным. Спокойным, печальным, тоскливым: его ум полностью занят своей целью и своей болью, и такая малость, как Катце его не беспокоит. Дилер для него - лишь средство достижения цели, на какие-то чувства к рыжему, монгрела уже не хватает. Жить нечем. К тому же, ты врешь, рыжий. - Я и не верю в благотворительность. Ты мне поможешь, потому что должен. Катце почему-то, с трудом удерживает равнодушную маску на лице. Почему-то мысль о том, что Рики узнал о его роли в истории его похищения, дико смущает кастрата, и до сих пор кажется ему чуть ли не самым постыдным его поступком. Впрочем, он ведь и насчет цели Ясона тогда ошибался... Псионик класса «поиск», не способный к самостоятельному внедрению в поле эгрегора, но отнюдь не лишенный сенсорной чувствительности «ловит» тайное, стыдное, но никак не реагирует: просто регистрирует автоматически. Отчужденно, как машина, определяя качество, важность, ценность к использованию. Не дергайся Рыжий, ничего я не буду использовать, и все твои тайны и долги не нужны мне, и останутся с тобой. Мне нужно твое содействие, и ты окажешь его мне, потому что моя цель не мешает твоей цели. - Мне нужно, чтобы «Бизоны» покинули планету. Катце слегка удивляется, свое настойчивое стремление Рики давно уже озвучил, хотя в исполнение такового, дилер сильно сомневался. Официальным способом сделать это невозможно в принципе: монгрелы не обладают гражданским статусом, что делает необязательным регистрацию, но существенно затрудняет процедуру перемещения на корабль. Неофициально, контрабандистские экипажи состоят из монгрелов на 80% и без зазрения совести могут отвести, кого попало и куда попало, но: нелегальная миграция монгрелов отнюдь не приветствуется федерацией, потому как реально затрудняет отношения с официальными властями Амой, и никаких выгод не приносит. Заинтересованности в пополнении маргинального элемента еще ни одно правительство не выказывало. А монгрелы – это все-таки далеко не законопослушные граждане, и пребывание в чуждых, непривычных условиях отнюдь не уменьшает ни агрессивности, ни криминальных наклонностей. Появление этих «эмигрантов», согласно статистике, объективно увеличивает преступность. Так что эмигрировать, даже неофициально, могут только граждане и те редкие монгрелы, кто способен вложить в местную экономику приличную сумму, обеспечив единственную, признаваемую во всех мирах защиту – деньги. Деньги, деньги, в чем ваша сладость? Цель Рики – это почти мечта, звездная мечта, и услышав в первый раз его слова, Катце лишь покачал головой, с мудрой, жалостливой снисходительностью отметив, что цересская земля все же не разучилась рождать мечтателей и героев. Мечта это, мечта, но с тех прошло много времени, Рики стал третьим пилотом, первоклассным навигатором, проявил недюжинные способности к организации действий решительных и остроумных, и мысль, что мечта пилота может оказаться правдой, каким-то странным образом грела душу рыжего. Как если бы он сам мечтал о чем-то подобном, как если бы у него не вышло, приземлился он, страсти не хватило, но вот растет у него младший брат, что ли, и он видит, как у него получается выполнить его мечту. Здорово это было бы, сам себе не признавался, но здорово это было бы, и он с невольным волнением следил за успехами Рики и радовался им. Черт его знает, он ведь и вправду становился лучшим, и останься он в живых среди своих приключений, и не попадись на глаза блонди... кто знает, может и вышло бы у него. Вышло бы даже наверняка, он добился бы, он упрямый. И теперь упрямый: не такой как раньше, не отзывчивый, не открытый, спрятана, закована страсть и ярость холодом опустошенной души, оскорбления и упреки отлетают о прозрачное стекло одержимости. Он видит только свою цель, признает лишь ее власть, и ни чувства, ни мысли чужие его больше не касаются. Мысль о том, что Рики и вправду обречен, умирает неизвестно от чего, вдруг ощущается как несомненная истина и продирает до костей. Юпитер, блин, да что происходит? Почему у него вдруг отказали мозги, и он никак не может проанализировать, собрать вместе сведения и получить нормальный вывод? Почему может думать и слышать только одно, бессмысленное, не дающее решения: это неправильно, то, что происходит сейчас с этими двумя, это совершенно неправильно! Эти двое, огонь и океан, ветер и небо для его полета, две ослепительные силы, способные разрушить и создать вновь мир по собственному образу и подобию – оба задыхаются от тоски, оба обречены на вымирание, оба преступно бездействуют и не живут, если не вместе. Покрываются пеплом и вымирают, теряют силы и свет, не греют, не освещают, не дарят мощи и света – это неправильно. - Это я уже слышал, - Катце затягивается, автоматически отмечая специфический привкус привезенного табака, какая-то новая разработка, - помнится, ты для этого открыл счет на Даарс. И не только на Даарс, просто Катце не уверен, что сейчас нужный момент для демонстрации своей осведомленности. - И не только, - спокойно произносит Рики. Когда-то, раньше, он наверно пытался бы скрыть такие вещи. В принципе, незачем лишним людям знать о его финансовых операциях, но не волнуют его такие малости, нет ему дела до оставшихся. Он живет, жил за прочной прозрачной стеной, она становилась все толще, он задыхался, он глохнул за ее тишиной и холодом, чувства покидали его вместе с жизнью – больше ничего не волнует, ничего не беспокоит. Скоро все кончится, он сделает все, чтобы оставшиеся после него остались живыми и не здесь, но все что связано с их прошлым и будущим – лишнее. Его не касается. - Этого не достаточно, Катце. Дилер хмыкает неопределенно: не достаточно? - Заработай больше. По моим сведениям, ты несколько раз отказывался от весьма выгодных предложений, - действительно выгодных, но требующих уничтожения той границы, нравственной линии, что устанавливают для себя люди, обладающие этим самым нравственным уровнем. Ясону это бы не понравилось. Что-то подсказывает Катце, что одной, из несомненно, ценимых Консулом качеств в темноглазом, есть именно эта нравственная стойкость. Линия, ниже которой он не опустится ни при каких условиях. Выгодных: Рики равнодушно выслушивает циничное замечание, пропускает мимо себя – ни обиды, ни гнева, неважно. Последнее предложение касалось доставки партии монгрелов, для участия в реалити-шоу. Бандиты получали такие прежложения через раз, как в качетсве учатников, так и организаторов. Рики резко отказывался и безжалостно изгонял любого, кто осмеливался нарушить его безапеляционное решение. Тем более странным показалось ему предложение Кирие, тем более странным, что высказал он его Гаю, прекрасно зная, и о прошлом , и о настоящем двух монгрелов, и так же прекрасно зная, как относится Рики к подобным вещам. Конечно, бывший член банды не рискнул предстать пред темные очи Дарка, предложение было брошено за немерянным количеством стаута в мидасском баре, а потом настойчиво повторялось, обеспеченного вида посыльными, и черт его знает, на что согласился бы истерзанный душевной тоской монгрел, особенно с пьяных глаз. Но Рики, избегающей своего бывшего партнера после очередного инцендента, решил, что Гай созрел до разговора, и попытался объясниться. Объяснение было не слишком удачным, но среди разнообразных реплик Гая выскочило упоминание о некоем предложении, указывающее на его собственную значимость в качестве отдельного лица, о нежелании «мешать Рики», и о согласии пожертвовать любым предложением и любой участью, лишь бы быть с ним. Рики, мучаясь, выдержал весь чудовищный разговор, странным образом чувствуя себя защищенным своей тоской и обреченностью от желаний и жажды жизни, и одновременно завидуя и радуясь тому, что Гай все еще способен чувствовать и жить, способен желать и значит: все еще прекрасно может закончиться для него. Он чувствует себя мертвым, вернее – неживым, неспособным реагировать, отвечать зову жизни. Это неправильно, живому человеку жить так недостойно, так что он обречен, его почти нет, и нет ничего, что заставило бы его отказаться от фактического подтверждения собственного не существования, Человек – система открытая, взаимодействующая с окружающей средой, и когда этого не происходит, это означает, что система утратила функциональность, утратила свое значение для остального человеческого мира, и теперь вместо того, чтобы быть созидающим элементом, фактором повышения сложности и многообразия системы, становится источником энтропии. Фактором разрушения. Это неприемлемо: человек, отказывающийся выполнять свое предназначение, становится исполнителем воли противоположной, и должен быть уничтожен, пока не нанес чрезмерный вред человеческому эгрегору. Должен быть выбракован, если и дальше использовать понятийный аппарат блонди. Рики согласен, все правильно, он давно так решил, но он испытывает настойчивое желание добиться своей поледеней цели, и осознает, что именно это последнее желание и является основой его нынешней жизни. Его оправданием и разрешением жить в таком полуживом состоянии. И то, что Гай сейчас страдает, ревнует, обвиняет, и все еще надеется, для него – не источник сожаления и боли, а показатель несомненной жизнеспособности друга. Это хорошо. О предложении браун больше и словом не упомянул, так что Рики элементарно проследил за товарищем, а, выслушав идиотическое объяснение раздражающей малявки, ощутил резкое, настойчивое напоминание, что он все еще принадлежит миру живых, и страх по-прежнему легко добирается до него: тобой заинтересовался блонди. придурок – Сам ты придурок. На хрен блонди монгрел из трущоб? Не пета же из него делать. Нашего брата только для охоты и опытов используют, это каждый знает. – О, мать моя инкубатор, а о военных базах за Розгорьем, ты, конечно, не слышал, и о том, что обживают эти районы только монгрелы ты, конечно тоже не в курсах. И о том, что оттуда возвращаются гражданами, ты бедненький тоже в первый раз слышишь! – Ага, и многие оттуда возвращаются? – А тут, по-твоему, лучше да? Ты здесь, блин, хорошо живешь, в грязи и отбросах. Нет, я, конечно, понимаю, большое удовольствие бегать за Рики, как никчемная собачонка, в надежде подвернуться под ласковый взгляд. – Заткнись! – Вдруг по головке погладит, да? Вдруг по нужной! – Заткнись!!! – Можешь орать, сколько хочешь, но сам себе глаза не закроешь! Ты ему не нужен, и остальным ты на хрен не нужен, ты и раньше для них был только огрызок Рики. – Заткнись! Гай не выдержал–таки тогда, ударил Кирие, да так, что тот на ногах не удержался. Будь он простым агентом, может и отказался уламывать упертого монгрела, но простым посыльным он не был, задание выполнял вполне четкое, так что лишь насмешливо усмехнулся разбитым ртом, не спеша вытер кровь белоснежным платком, и холодно повторил: - Ты ему не нужен Гай. На хрен не нужен, для этого и знать ничего не нужно. Он даже не смотрит на тебя. - Заткнись, - монгрел устало закрывает лицо ладонями, еще несколько минут, и он сядет рядом с разноцветноглазым ублюдком, согласится податься на край света, лишь бы не видеть ясное безучастное к нему лицо Рики, его серьезные печальные глаза, его усмешку, то мягкую, то пронзительно-тоскливую – ни к нему, не для него... невыносимо. Невыносимо! - Заткнись. - Да, пожалуйста. - Монгрел не может стать гражданином... - Ага. - Никто этого не допустит... - Точно. - И народ там мрет хуже петов, - все правда и истина. Если конечно не знать, что случаи такие бывали, что острова, например, именно так и осваивают, если не гражданство, то полугражданство так получить можно и яйца для этого резать не надо. - Мрет или нет, я тебе, тупая башка, не об отряде выживания толкую, а об управлении, а это совсем другой коленкор. Черной работы делать не надо, модифицированиям управленец не подлежит, счет открывают на предъявителя... какого хрена? Предложение, вдетое в такую форму, действительно выглядит крайне соблазнительным и чертовски правдоподобным. Сбродом освоителей никто, кроме такого же ублюдка, управлять не сможет, а чтобы успешно командовать людьми, требуется сохранять мозги неприкосновенными, так что коррекции менеджерское звено не подлежит. Кроме последней стадии: в случае провала, несправившийся элемент подлежит выбраковке, в случае успеха – коррекции для дальнейшего перспективного использования в гражданском обществе. Дешево и сердито, Рики пока об этом не знает, но зато полностью осознает значение оговорки, в сердцах брошенной Кирие, увлекшимся собственной речью. Тобой заинтересовался блонди! Каста белокурых не занимается столь низкопробными проектами, и уж точно не интересуется подбором персонала – слова Кирие ложь. Ложь от первого и до последнего слова, кроме этой оговорки, брошенной с целью придать достоверность своим речам. Однако, большего выбить из ублюдка не удалось: схваченный обычными наемниками, он поначалу пытался угрожать, ссылаясь на неведомых покровителей, потом перешел к оскорблениям, но не встречая ни реакции, ни каких-либо ответных действий, растерялся и замолчал. Обычный уличный сброд, рассчитывавший на потеху, сначала тоже пытался давать советы нанимателю, но под ледяным, сверкающим взглядом Рики монгрелы быстро скисли, и замерли по углам молчаливым эскортом. - Кто спрашивал Гая? Он так и не добился ответа, вернее – не добился имени. Кирие обладал нормальной монгрельской устойчивостью к побоям, но когда Рики пообещал изуродовать его, и в качестве серьезности намерений велел отрезать ухо, мальчишка, возлагающий на свою неординарную внешность определенные надежды, сдался, и быстренько выложил все имеющееся. Имени он не знал, цели тоже, ему дали задание, заплатили и пообещали использовать и в дальнейшем для славного дела фискальства и доносов. Но зато он знал имя того, кто представлял белокурое божество. Связать же произнесенное имя можно было лишь с одним блонди. Рики вдруг почувствовал, как та остаточная жизнь, что еще теплилась в нем, испаряется со страшной оглушительной скоростью, словно та стена, что отгораживала его от людей, от желаний и надежд служила одновременно и оберегом для него самого, для тех остатков его души, что выжили под взглядом голубого гиганта. Стеклянные стенки душили в нем жизнь, лишали дыхания, но когда они лопнули – невозможное, страшное и сказочное прошлое, неистовое время, проведенное рядом со звездой, ринулись через его мозг, через сердце во внешний мир, сокрушая, истребляя на своем пути все живое и дышащее. Стекло лопнуло, и его жизнь устремилась из него как их открытой раны: вся жизнь, вся кровь, все время отведенное ему на дыхание. У него хватило сил убраться из подвала, расплатиться и велеть кому-то из них отвезти ублюдка в Мидас – степень выполнения приказа, его в данном случае, не беспокоила. Но ни добираться до дома, ни зайти в бар он просто не мог: сердце его кричало, исходя кровью, и крики эти слышно были до самых небес, он не мог слушать ничьих голосов, и взгляды прохожих ложились неподъемной ношей. Ты думал, ты мертв монгрел? Ты ошибался: тот, кто может вопить от боли и страха, не менее жив, чем тот, кто пытается надеяться. Но у второго, еще есть иллюзии, а у первого – только отчаяние. Ясон. Звезда-сапфир, лунный тигр, ясноликое божество, созданное из света звезд, из синего неба и бездонных океанов, рожденное для мощи и выражения воли, владеющее жизнями и умами людей и созданий по праву совершенства и силы. Ясон, прекрасный, любимый, страшный, безжалостное чудовище, безгрешный убийца – и он хочет вернуть его. Нет ему никакого дела ни до Гая, ни до монгрелов, но опыт не доведен до конца, так ведь? Не вся жизнь из него выпита, ни всю душу из него забрали, и пока его сердце способно биться, его чувства принадлежат блонди. Синеглазое жесткое божество требует своей жертвы – и он получит ее, так или иначе. Свернувшись под развалинами моста Самоубийц, Рики плачет от боли, плачет от страха, отчаянно и открыто, без всякой надежды и без всякого облегчения. Нет ему никакого спасения, и нет надежды и некому ни забрать его боль, ни разделить ее. Вытекает из него жизнь, все те несчастные надежды и его легендарное упрямство, что заставляло его держаться, искать, работать, вести за собой своих людей, оберегать и защищать их, выстраивать им потихоньку их будущее, вытаскивая себя из него, тщательно и настойчиво. Он хотел выполнить свое последнее желание, он приложил все силы, и все крохи погибающей к тому, чтобы добиться этой цели, к тому, чтобы довести до нее всех живыми, чтобы самому не покончить с собой раньше времени и удержать на своем лице то подобие жизни и чувств, что скрывало мертвую гниль его существа. Он старался. Он отчаянно старался, он очень старался и почти сумел, почти получилось. Никто так и не узнал, что с ним произошло, и он мог рассчитывать на безопасность своих друзей. Никто смог разглядеть, ощутить ту отраву, смерть внутри него, и он никого ею не отравил и не убил. Никто не добрался до его ребят, он всех сумел сохранить, всех уберечь... он почти поверил, что достиг своей цели, почти выдержал... Не бывает так: мечты и надежды сбываются только в сказках, а в жизни... прозрачная оболочка твоего сердце лопается с легкостью прогнившей резины, и твоя жизнь, твои желания, твои надежды и чувства покидают тебя, оставляя пустоту и бесцельность, и даже сдохнуть, оказывается нельзя как человеку. Как... как же бессмысленно все это, как никчемно. Глупо, по-дурацки, глупо. Он рыдает долго, как в детстве, когда необученные лгать дети еще не умеют скрывать свои чувства и переживания. Когда думают бесстрашно и чувствуют откровенно, и никто не стыдится слез, и не знает поражений. Затихает на время, когда измученный мозг пытается найти спасение, беспорядочно перебирая воспоминания, возможности – не получается. Отупевший от боли рассудок не желает больше служить мертвому хозяину, память тасует обрывки снов и видений, отказываясь вспоминать убегающую жизнь, порванные мысли не складываются в конструкции, не желают искать друг друга в задыхающемся хаосе боли и тоски – бессмысленно. Не имеет смысла. Безнадежно. Рики принял решение сразу же, вернее – согласился с этим решением. Нет надобности доводить операцию до конца, нет необходимости подтверждать непреклонность намерения блонди, ни за что на свете, Рики не согласится рисковать Гаем, любым своим другом. Никому из них не позволит платить за свою никчемную жизнь, за свою жалкую свободу. Не надо блонди, в этом нет нужды – я сам вернусь. Я сам вернусь, и ты возьмешь все, что еще осталось. Если хоть что-то доживет в нем, если что-то задержится в стеклянных осколках, но знаешь блонди. ты можешь не сомневаться – останется. Я не могу умереть сейчас, я ни за что на свете не дам убежать этим жалким крохам: они нужны мне, чтобы дожить до тебя. Нужны, чтобы ты сразу не разочаровался, чтобы у меня еще осталась капля воли довести до конца задуманное. Я думаю, ты не будешь против блонди. Тебе не нужен будет шантаж, чтобы удержать меня, и тебе не нужны человеческие заложники, чтобы заставить меня биться от боли и желания в твоих руках: в конце концов, по большому счету, только это тебе и нужно, правда? Я не смогу дать тебе ни радости, ни ясности, но они тебе не так уж и нужны, я ведь видел: ты был прекрасный и ослепительный был там, в Мистрале, ты повелевал без всяких усилий, к тебе стремилось все живое там, и все слушалось, тебе не нужны больше усилия глупого монгрела, чтобы чувствовать и владеть чувствами. А если будут нужны... ты как-нибудь их вытащишь, я знаю. Ты всемогущий... мне все равно, Ясь. правда. Меня в любом случае намного не хватит, я мертвый, я просто хотел... понимаешь, я просто хотел умереть человеком. Это ведь очень важно, человеку – умереть человеком, но раз так... раз по-другому нельзя... пусть умру так, без человеческого достоинства. Без ничего. Я давно умер. Те ничтожные крохи меня не стоят усилий по сохранению, и уж тем более: не стоят ни малейшей опасности для моих друзей. Я давно это знаю, давно понял, мне тяжело понять, для чего я тебе все еще нужен, я не понимаю, почему ты просто не велишь меня привезти, неужели ты и вправду думаешь, что у меня есть хоть что-то, чтобы сопротивляться тебе, чтобы защититься? Это нелепо, Ясон. Ты же видел, каким я уходил, ты же знаешь что со мной сейчас, так зачем... зачем все это? Ты мог просто сказать... Он почти сутки проводит под мостом, свернувшись в комочек на холодной груде металла. Слезы кончились, боль от вытекающей надежды утихла, сменившись глухим оцепенением и равнодушием, ночью холод от рваного железа и пластика был невыносимый, монгрела трясло мучительно, но ему было все равно, и телу приходилось самому справляться и с холодом, с застывшими мышцами, и судорогами. Не все ли равно: если блонди захочет – его вылечат, не захочет – какая разница от чего подыхать? Главное, что в осколках стекла осталось немножко жизни, и эта жизнь заставила его найти Катце, и предложить сделку: раз Ясон так странно деликатен, то может, у него есть шанс, все-таки вытащить отсюда "Бизонов»? Вдруг получится? И вот он здесь – опустошенный, застывший, мертвый, и от глухой мучительной тоски в больных глазах леденит сердце. Кричать хочется, схватить за плечи, трясти, бить, делать что-нибудь, чтобы заставить вновь загореться потухший взор, разбить лед, сковавший живую душу. Он смотрит на тебя сквозь черноту усталости и безверия, у него едва хватает сил, чтобы дышать и произносить слова, он устал и измучен до последнего и ждет лишь последнего прикосновения, последнего разрушительного усилия, чтобы окончательно исчезнуть. Больное измученное создание, ждущее смерти и не пытающееся бороться – неистовое, пылающее, и под пепельной оболочкой сгоревшей жизни – неукротимая ярость и свет, воли и сила, которая сбивает с ног. Почему ты этого не слышишь, монгрел? Ты, живой и бешеный, от тебя идет свет и пламя, ты обжигаешь этим пустым взглядом, также как гневом и радостью. Только дотронуться, последнее прикосновение к тебе, один взгляд в бездну – и живое и бешеное, яростное и прекрасное, вспыхнет , засияет на небе новое светило. Как ты этого не слышишь себе? Как ты не слышишь, что ты - солнце? - Дело не в деньгах, Катце, сумма вполне достаточна, чтобы обеспечить нормальное существование... на первое время, во всяком случае, но эмиграция монгрелов... несколько проблематична. Элементарным образом невозможна: в твоем конкретном случае, невозможно абсолютна Рики. Тебя не выпустят с Амой. И Катце не настолько не дорожит своей жизнью, чтобы рискнуть помочь монгрелу. Может быть – немного раньше, может быть – пока сам не услышал блонди, может быть... но не теперь, точно не теперь, когда существует прямой приказ. Прости, Рики, ничего не выйдет. - Контрабандные рейсы никто не отменял, - да вот только, чтобы вылететь ними, требуется неофициальное согласие заинтересованных структур. Что, кто-то слышал о политэмигрантах с Амой? Или хотя бы просто о лицах, обладающих компрометирующей информацией? - Но никто и не разрешал, - усталая, ироничная усмешка монгрела, словно вслух требует о прекращении словесных игр, - перестань, Катце. Никто не может покинуть Амой, без разрешения, не все ли равно как оно называется: гражданской визой или согласием капитана барраяра. Весьма здравая точка зрения, глупо отрицать очевидное. Дилер окидывает молодого человека бесстрастным проницательным взглядом, затягивается: нужно тянуть время, такие вещи не решаются в пять минут, Рики это прекрасно знает. Черт, где Кирие? Почему нет вчерашнего отчета? - Если сумма достаточная – затруднений не будет. Деньги делают все, - не совсем верно на поверхности планеты, где чистота генной карты по своему значению превышает солидный счет в ...
гость: Мать твою Рики! Ты что, не чувствуешь этого? Ты не слышал ЭТОГО! Да ты... да ты тогда и жить, не достоин, тебе тогда и жить не стоит! - Ты что с ума сошел? Он любит тебя!!! - Я знаю, - спокойно, почти равнодушно, заставляя цепенеть от ненормальности, от какой-то непонятной отвратительной неправильности, но... ты просто не знаешь Катце. Любовь не исключает страх, любовь не исключает боль. Ничего она не исключает: если человек жесток и безжалостен, тот, кого он любит, не оставляет исключения. В лучшем случае, жестокость попытаются компенсировать... но это в лучшем случае, мне на это надеться не надо. - Я знаю, Катце, но... он ведь нечеловек, понимаешь? Совсем нечеловек, и... то, что он понимает как любовь, его любовь – это совсем другое, совсем нечеловеческое. Это очень страшно, - страшно и больно. Так страшно и больно, что желание умереть, только бы тебя больше не касались его руки, не видели тебя прекрасные глаза, становится очень сильным и очень понятным. И желание никогда не расставатьcя, никогда не покидать этих рук, этих глаз, быть чем угодно и как угодно долго, лишь быть с ним – тоже очень сильное и жестокое. Очень жесткое, безжалостное, и калечит, и убивает тебя куда страшнее. Знаешь, Катце, любовь – это самое жестокое, что может произойти с человеком. - Он убьет меня. Катце дико смотрит на возлюбленного Первого Консула, на того самого ненормального, кто осмелился любить блонди. Да так. что тот почувствовал любовь в себе. Ты возжелал его первым Рики, ты предложил себя ему, твой жар, твоя любовь делает его живым, и потому так неистово блонди хочет вернуть тебя. И ты... ты говоришь о страхе? О смерти? - Ты сдурел да? он же... твою мать Рики, он же... черт! Ведь ему действительно плохо! Без тебя плохо, дурень, что ты мелешь?! - Это ничего не значит Катце. Это все... включается в его понятие привязанности. - Ты сдурел, - Катце плохо, физически плохо. Это все неправильно. Он не находит нужных слов, это плохо, очень плохо. Почему-то формальное согласие Рики вернуться, теряет значение после его слов, становится куда важнее убедить Рики в его неправоте, но как это сделать? Он никогда не умел убеждать людей с помощью эмоций, а доводы рассудка пусты и никчемны перед голосом сердца. Что же делать? - Ты сдурел Рики... - Он уже убивал меня, - спокойно заявляет Рики. Катце, шокированный, замолкает на полуслове, монгрел равнодушно пожимает плечом: Катце – доверенное лицо Ясона. Даже странно, что он не верит. - ?! - Он уже убивал меня... давно. Чтобы доказать, что моя жизнь принадлежит ему, - тот день, то время запакованное в стекло и пластик, встает перед глазами Рики, давно не вызывает ни страха, ни боли – это просто было. Просто было, состоялось, куда больше его пугает будущее. Краткое будущее, но он уверен. что очень тяжелое и страшное. - Сказал, удушенье не годится, потому что асфиксия повреждает клетки мозга, а он не хочет, чтобы я травмировался... И потеря крови тоже не годится, потому что тогда процесс умирания слишком долог и тоже вызывает травмы. Но в человеческом организме есть много болезненных и особо чувствительных точек, и активация некоторых из них, способна привести к быстрой и безболезненной смерти. Правда, не больно было и быстро... Глаза у Рики совершенно спокойные, и голос тоже спокойный, и это, вот эти слова, это воспоминание не вызывает в нем ни малейшего волнения. Катце забывает дышать, и чувствует, что сам умирает: этого не может быть, слышите? Не может быть. - Ему нужен был безусловный доступ в мое сознание. Я сопротивлялся, и Ясон не всегда мог сканировать меня, слышать меня, а когда я умирал – он получил безусловное разрешение, - вряд ли Катце понимает, хотя бы половину произнесенного. Как бы близок он ни был к Блонди, особенности функционирования псиоников ему неизвестны. Рыжий монгрел совершенно нормален и интрасенсорными способностями не обладает. Обычная человеческая чувствительность позволяет слышать непревзойденную мощь воли Ясона, уникальность личности, но отделить псионическую природу влияния от более привычной для человека силы характера, он не в состоянии. Он просто знает, знает со слов блонди. о чем-то необычном и малопонятном. О ментальной мощи человеческого эгрегора. о безбрежных возможностях и истинном значении, величии человеческой расы, о необходимости усложнения этого самого эгрегора, и что для этого необходимы социальные реформы именно в Цересе, так как вырожденность района составляет опасность для цельности и эффективности функционирования сообщества... А Рики знает об этом из себя, благодаря собственному дару – чудеса, прекрасные и удивительные, и красоты их и удивительность, не исключает ни боли, ни страха. - Я был мертв 15 минут. И он взял меня мертвым, - изумить, шокировать Катце в большей степени нельзя, так что он просто молча смотрит на монгрела, внезапно большими прозрачными глазами. Не в силах слова произнести, белый как мел, и сам непонятно живой ли. Все это – было. Неважно и не волнует, голос у Рики даже не встрепенется. - Он потом сказал, что хотел... читал о таком, и хотел понять разницу, - когда Рики узнал об этом, это его не беспокоило совершенно. Он просто... узнал об этом, и его и Ясона волновало совсем другое, - сказал, что это было совсем неинтересно, неправильно, и пообещал так больше не делать. Объяснение Ясона звучало тогда так... по-детски, что ли, обескуражено. Словно он испытывал стыд за то, что подверг Рики ненужному испытанию. Собственно, так оно и есть: ведь бесполезные действия вызваны неправильными рассуждениями, ошибками, для блонди это недопустимо. Смешной он был в тот момент, такой растерянный, обиженный – смешной. Убил... точка болезненная... потому что асфиксия вызывает повреждения мозга, а он не хочет его травмировать... то есть убивать не собирался, в смысле – не хочет, чтобы Рики совсем умер, необратимо... брал мертвым. Хотел понять разницу... ...я чувствую себя свободным, я ничего не боюсь и совершенно уверен в своей силе. Это иррациональное чувство, не поддается описанию, оно рождается внутри, ощущается как независимость, как сила, меня никто не может остановить, никто не может ограничить. И когда он улыбается... я слышу это как самое нужное, самое светлое. Мне нужна его улыбка, просто улыбка, чтобы быть всемогущим, настоящим – чтобы быть счастливым... Это невозможно. Невозможно, чтобы все это вместе, это бред какой-то! Бред! - Рики... Рики это неправда, - тоже совершенно беспомощно и по-детски. Рики недоуменно смотрит на Катце, взгляд дилера совершенно потерянный и полон ужаса. Страшно, да Катце? И мне страшно, понимаешь? - Он же... он же любит тебя. Он... он не мог так... с тобой! - Ты меня совсем не слушаешь. Ясон Минк - не человек, он... может все вместе: любить, убивать, ставить опыты... быть с тобой ласковым, быть с тобой особенным, разделять с тобой всего себя. Все, понимаешь? Радость, боль, страх, смех – все. Вызывать их в тебе, звать их из тебя, потому что вот эти твои чувства, эмоции, переживания – это и есть то, что ему нужно. И чем ярче они, чем сильнее – тем лучше, тем желаннее. Так что если для того, чтобы ты чувствовал, нужны боль и страх – они будут, если для того, чтобы ты чувствовал, нужны нежность и свет – они тоже будут, такие же упоительные и такие же сильные. Это все вместе, Катце, это и есть его любовь, его внимание. Жестокость и ласка, нежность и беспощадность, неистовое настоящее желание любить, то ослепительное сияние, бесконечность, тепло, что дарил он одним прикосновением, одним взглядом, упоительное блаженство., пополам с болью и безжалостностью скульптора, что высекает из тебя свое творение, разбивает на куски, плавит и делает то, что ему нужно. Это все вместе. Все входит в его понятие привязанности. И это... страшно. Не по-человечески. Он рвал меня на части, Катце, отдавал на мучение в своих долбаных симуляторах, потому что первое, что он услышал – были гнев и боль, и он захотел их в полной мере. Он испытывал и ласкал мое тело, доводя до умопомрачения, до невозможного нескончаемого блаженства, когда не можешь отделить волшебство от реальности, когда летаешь в пространстве его глаз, и не хочешь ничего больше, потому что потом он ощутил человеческий восторг и наслаждение и захотел их. Он насиловал мое тело и душу, истязал жестокостью и ненавистью, а потом дарил внезапно от сверкающего золота вселенной и радости, возводил на высоту, вел над пропастью, то унижая, то любуясь, то пытая, то наделяя любовью, потому что хотел чувствовать, слышать, как звенят от напряжения мышцы и мысли, хотел ощутить силу и ярость, что порождается только бешеным напряжением, испытанием на грани и за гранью. Он скалывал с моего сознания все понятия и понимания человеческой жизни, он брал их и изучал, и учился чувствовать как я, и чувствовать как должно ему, потому что ему захотелось узнать о людской жизни. И он переделывал мое тело, совершенствовал мой мозг, испытывал, насиловал и любил мою душу, потому что захотел отдать мне себя. Не для меня понимаешь? Потому что он сам так захотел. Потому что больше не помещался в короткие рамки сознания блонди. Стал кем-то большим, и лепил, лелеял и резал из меня огненную часть себя – пока я мог, пока из меня что-то можно было сделать. Он ведь особенный, он единственный на свете, и он упивался ролью творца и... знаешь, достиг совершенства. Потому что это невыносимо. Это делает тебя настолько другим, что это все равно, что ты умер, это невозможно жестоко и невозможно прекрасно, но и выдержать такое долго – не получается. Слишком громадное, слишком огромное и прекрасное у него получилось, чтобы влезть в меня со всей беспощадностью и головокружительными вероятностями, со всей красотой и сложностью, слишком. Мои мозги, мое сердце, тело просто больше не может выдержать. Ткань, подвергавшаяся слишком многим изменениям, больше не выдерживает трансформаций. Я изношен, я умру, как только попаду в его руки. У бывшего босса такие умоляющие глаза, такая зверская тоска и мольба в глазах, что Рики поддается невольному сочувствию, осознавая дешевость этого сочувствия и его кратковременность, но... ладно. Не все ли равно, Рыжему все это дерьмо ни к чему. - Ладно... не зависай... Катце жестко проводит ладонью по лицу, пытаясь снять волнение – чужая боль, чужая буря - не получается ни фига. - Рики... послушай Рики... но ведь все это ... все это было. Он... он совсем по-другому говорит сейчас. Он ведь чувствует теперь, Рики, он не хочет причинять тебе боль. Бесстрастно-вежливая усмешка Рики словно надетая маска, осколки той стены. Полностью не закрывают, но в критический момент можно поднять алмазное стекло, и оно прикроет тебя от ненужных эмоций. То, что испытывает Катце, растянуто во времени, а ему это не надо. Да и Рыжему все это на хрен не надо, но... зато можно полезно использовать. Люди в состоянии ошеломления, всплеска эмоций беззащитны перед чужими мыслями и чувствами, если они достаточно сильны. Легко внушаемы. Я отравился Блонди, прости, рыжий. Рики серьезно настойчиво взглядывает на Катце – требовательно и настойчиво: - Выведи отсюда моих, ладно? Просто выведи, я вернусь, не сомневайся, - я боюсь его Катце. Если бы ты понимал, как я его боюсь, как боюсь вернуться к нему, ты бы и на секунду не сомневался в моих словах. И ты бы и на миг не согласился выполнить мое требование, если бы знал Ясона, так как знаю я. Прости рыжий, но жизнь Гая, жизни «Бизонов» для меня важнее твоей, да и не убьет тебя Минк. Ты ему нужен, ты трудно заменим, тебя наказывать невыгодно. Дилер закрывает глаза, молчит, словно обдумывая, словно взвешивая решение или изыскивая возможности к его осуществлению. Не правда, конечно, знаменитые на весь черный рынок мозги бесстрастного кастрата заняты отнюдь не логической работой – спасением. Спасением самого себя, собственного сердца и цельности сознания, освобождением самого себя из-под яростной силы чужих чувств и слов. «Он убивал меня. Если ему нужна боль – он ее достанет, если ему нужна любовь – он ее вызовет». Кажется, не много не так сказал темноглазый, но от этого ничего не меняется. А как же тогда, как тогда то, что говорил блонди? Что говорил Ясон? Понимаешь монгрел., он стоял тут, возле подоконника несуществующего окна, он держал руку на своем сердце, и казалось, что он произносит слова клятвы, что он придерживает собственное сердце. которому безумно, неостановимо хочется вырваться из грудной клетки и убежать, унестись к тебе. Найти своего ненаглядного и больше никогда не расставаться, и глубоко плевать его сердцу на своего хозяина. Что с этим моим знанием делать, Рики? Как мне быть? Как тебе быть? Слова не вылазят., застряли. Подняв ресницы, он видит спокойную смиренную печаль в глазах монгрела, безысходность, слишком длительную, чтобы она излучала боль. Но за все это время, она убила все его силы., так что больше ничего уже не осталось. Он словно просит о последнем желании казнимого, отчаянно желая и не веря, что просьба обреченного будет выполнена. - Они улетят. Я обещаю, они уберутся с Амой, - я жизнь собственную прозакладываю, чтобы они улетели. Пафосные слова, невыполнимые, и дилер искренне убежден, что Ясону НЕ НУЖНЫ такие заложники, и такие страшные рычаги управления монгрелом, но в слова свои он сейчас свято верит, и неважно как они изменятся в будущем. Я знаю, что они изменятся в будущем: не тот я человек. ради которого ты будешь рисковать своей жизнью Катце. Нет тебе в этом надобности и никакой нужды душевной. Это просто... хороший порыв сердца, коротенький миг, я знаю. Но я, все-таки, надеюсь. Рики согласно кивает, встает с кресла. Немного неуклюже: простуженная спина ноет, боль его беспокоит, но обращать на нее внимания не к чему - внутри болит куда хуже. Ты знаешь, что такое боль? Я не имею в виду кровь, а БОЛЬ? Я знаю, мы оба знаем. - Тебе не надо бояться, - слова Катце, неожиданные для обоих, словно вырвались наконец-то из глубины мечущегося сознания, все пытающегося соразмерить, скоординировать несовместимое, догоняют у самых дверей. Рики в удивлении поворачивается к дилеру, и тот повторяет: - Тебе не надо бояться, все... изменилось, он ничего тебе не сделает. Несколько секунд Рики тратит на то, чтобы понять, что имеет в виду Катце, и горько усмехается про себя. Разве я этого боюсь, Рыжий? Разве я боюсь того, что он со мной может сделать? Да пусть хоть... в мутанта превратит, хоть в андроида, хоть в голографический призрак программы! Я его боясь. того, что в нем есть, его способностей, его желаний. Его немерянных никем сил и мощи, его чертова интеллекта и его бесконечной воли, того. о чем он сам не знает, и что ему самому неизвестное живет в нем, может родится в нем. Катце, он все может, понимаешь? И никто, никто на свете не знает, что он может, и что он может пожелать – он бесконечен, и никто не знает его границ. А я... я только крошечная его часть и я не знаю, что он захочет с ней сделать. - Я не того, что он со мной сделает боюсь, Катце. Я его боюсь, понимаешь? Моя заветная мечта, мое сумасшедшее желание, мой бог, мой палач, мой повелитель – мое все. Как я боюсь твоей любви, как я боюсь твоей ненависти, как тебя боюсь, Ясон. Как же мне страшно снова быть тобой, как страшно... тебя, как хочется убежать, как хочется забыть, и как мало мое желание, как ничтожна моя воля. Поздно: голубая звезда, огромная и ослепительная завладела его жизнью, завладела его сердцем, и какой смысл искать другое небо, и как бежать, как забыть, когда уже не возможно извлечь из себя, из внутреннего мира себя всемогущее прекрасное светило, без которого нет жизни, и нет света. Мне тяжело дышать рядим с тобой, Ясон, но без тебя дышать вообще нечем. Нет воздуха и нет легких... Ну и чего это я не идентифицируюсь?
гость: ... банке. Но для других мест – совершенно верно. Надо только добраться до этих других мест, надо только не быть носителем какой-нибудь опасной информации... В твоем случае, это невозможно, Рики, и в моем – тоже - Понадобится время. - Времени нет, - правду, одну только правду: дилер внутреннего черного рынка, конечно, не организует нелегальную эмиграцию, не его уровень, но доверенное лицо Ясона Минка ответственен за содержимое интеллекта беглецов, не в меньшей степени, чем официальный глава департамента внешних связей, с которым они ведут короткие, но интенсивные сетевые переговоры. - Откуда такая срочность? – где Кирие? На каком этапе операция? Что произошло, и какая зараза... - Мои друзья стали получать странные предложения, Катце. Мне не нравится, - рыжий едва не давится сигаретой и отчетливо понимает, как Рики его разыскал: Кирие, маленький услужливый предатель. Взгляд Рики, удивительно спокойный, ни гнева, ни ярости – усталость и покой человека, которому уже безразличны тайна и игры, и не имеет больше значения, ни угрозы, ни выгоды. Я знаю, Катце, вряд ли все, но мне хватит. А до того, что не знаешь ты – тебе нет дела. Лишние знания – лишние печали. Он знает. Что именно знает? До какой степени? Рики качает головой, грустно усмехается, от его мягкого чуть картавящего голоса становится дико стыдно за свое участие в операции, так же стыдно как и за предыдущий захват. А ведь... но ведь теперь все иначе, не так ли? Ведь теперь – иначе? - Твои друзья – люди самостоятельные, каждый сам решает, - уклончиво отвечает дилер, злясь на самого себя за нерешительность. Черт, он поймал фискала? Что тот успел наговорить? - Не тогда, когда предложение содержит угрозу, и не тогда, когда я – причина этой угрозы, - куда уж прямее. Катце зверски давит окурок под откровенным ясным взглядом монгрела: чертовски хочется провалиться сквозь землю. Это все Ясон, это все разговоры прекрасного блонди, его тоскливый мучительный взгляд, его удивительная улыбка, от которой душа взлетает куда-то до самого неба и не желает возвращаться. Это из-за него он теперь такой слабый, из-за него похороненные за неиспользованностью чувства, внезапно ожили, заволновались как море в бурю, и заставляют его реагировать совсем нерационально, заставляют думать позабытые мысли. Искать оправданий или милосердия там, где должен действовать только разум. Черт! Черт, черт, черт! Но когда совершенный и ослепительный сын Юпитер оказывается во власти любви, что может сделать несчастный смертный, которому жажда любви дана от природы и по праву рождения? Даже если он кастрат, даже если он бессердечный ублюдок, что?! - Уверен? – скептически переспрашивает Катце. Рики хмыкает: хочешь знать точно - спроси, зачем эти игры? Ведь все равно уже... - Да, уверен. Предатель, Катце, это не звание - это состояние души, - он горько усмехается, резкие четкие образы-воспоминания о заносчивом, подлом, и при этом странно наивном мальчишке, не вызывают больше ни гнева, ни отвращения. Маленькая дрянь пыталась использовать Гая, того, кто спас его никчемную жизнь в драке, кто защищал его в течение двух лет – это омерзительно, это и, правда, предательство в чистейшем, самом мерзком виде. Если бы он его предал, вернее, только его - Рики бы не удивлялся. Чтобы там не молол Люк, а парень ненавидел его от всей души, но предать своего друга, защитника – это мерзко. Такое предательство – это чересчур, даже по монгрельским меркам, такие долго не живут. - Угу, - молодой мужчина кивает согласно, разгоняет ладонью дым очередной сигареты, смотрит на собеседника пристально, почти зло, - и? Снова хмыканье, снова взгляд – почти жалостливый, почти сочувственный - ему. Он и правда сочувствующий: кто может устоять против Минка? Кто осмелится сопротивляться его воле? Тем более, когда принадлежишь ему? - Сопляк заявил, что блонди предлагает Гаю контракт, - назвать имя Ясона, священное дивное имя божества, рядом с именем предателя, рядом со всей этой историей, он просто не может. Не знаю, зачем это тебе, Ясь, не понимаю, и никогда не понимал твоих замыслов, но не тебе мараться во всем этом. Ясон Минк, имя звездноволосого всемогущего любовника существует совершенно отдельно от существа, способного на грязную игру. Как и от безжалостного истязателя, требующего его крови и души. - Гаю, правда, прямо почему-то не сказал, знал, что в чушь такую он не поверит. - А ты? – неожиданный вопрос удивляет Рики, выводит немного из того выморочного, мертвого состояния, в котором он пребывает больше суток – словно кто-то из мира живых предъявил нежданно на его права. Потревожили зачем-то, дергают. Впрочем... неважно. - А я поверю. Потому я и здесь. Катце остро, зло взблескивает кошачьими недобрыми глазами, но прежде чем дилер успевает произнести очевидное, Рики быстро добавляет: - Я хочу, чтобы ты помог им улететь, помог покинуть Амой, - им помог. Покинуть Амой. Мечта желанная несбыточная, до смерти прекрасная – его мечта, его неистовое желание, выполнится ценой его жизни. Все правильно, так он и есть, и ему чертовски повезло, что он может ее выполнить даже за такую цену. Жизнь монгрела – это вообще-то, не слишком ценная валюта. И он уточняет, твердым чистым голосом: - Они должны покинуть Амой. Почему-то именно сейчас, волнение, охватившее Катце с момента появления монгрела на пороге, становится совершенно невыносимым. Он видит, как у него начинают трястись руки, едва удерживается от того, чтобы не спрятать их, по какой-то забытой школьной привычке, между колен: глупо и только привлечет внимание. Они должны покинуть Амой – апокалипсический вывод. А ты? - А ты, монгрел? Рики недоуменно вскидывает бровь: шутит он, так что ли? Что за глупости? - Я – нет, - это он с самого своего возвращения прекрасно осознавал. Никто не выпустит с планеты монгрела с такой информацией в голове. Блонди был бесконечно милосерден к нему и, отпустив, не подверг коррекции, второго глубокого сканирования его психика просто не выдержала бы. Но разрешить покинуть планету не пету Первого Консула – его любовнику... безумие блонди не достигает такой степени. А теперь? О чем вообще речь? Хотя ведь Катце может попросту не знать, верно? - Нет. Для меня – поздно, - Рики не смотрит на своего собеседника, отвечая, решив, что лишние знания Катце ни к чему. Так что и уточнять его патетическое высказывание смысла нет, а рыжий глядит на него так, словно от пристальности его взгляда зависит спасение его души. - ... я чувствовал себя целым рядом с ним, настоящим. Живым. Я ощущал разнообразие жизни: явления, вещи, люди стали нести невероятное количество дополнительной информации, события прошлых лет и настоящего времени обрели новый смысл... ... ничего не повторяется, нет по-настоящему идентичных повторов. Каждый день, каждый миг из этих дней, обрел удивительное богатство смысла, ощущений, чувств. От самых крошеных до грандиозных, я словно увидел новые краски, услышал новые звуки, и меня поразило богатство этих ощущений и гармонии. Мои дни стали такими разноцветными, такими... непредсказуемыми, я научился находить новое и неожиданное из того, что окружало меня.... ...я не могу больше оставаться без всего этого. Не могу больше быть... таким пустым, таким неполным, не хочу снова быть слепым и глухим. Мне нужен Рики, понимаешь? Нужен! Поздно? Какого черта, монгрел? Голос Минка звенит и переливается, как драгоценный камень, согревает сердце, веришь в мечту, веришь в невозможное. Когда слышишь это внутреннее пение, эти удивительные слова, понимаешь что все они - правда, истина, а ты идиот, раз не веришь в невозможное, в возможность невозможного. Все возможно, нет ничего невероятного, просто... для некоторых вещей надо лишь усилие воли, а для других – требуется божественный свет души. Но ведь можно! Рагон тебя раздери Рики, почему?! Почему веет от тебя смертной тоской, как ты можешь не слышать зова его души, не чувствовать его отчаяния, его неистового желания, его... любви! Как?! Поздно. Блядь! Что поздно?! Лицо Катце, неосознанно для него самого искажается, он торопливо закуривает вторую сигарету, позабыв, что одна все еще торчит у него во рту, очумело глядит на оба бумажных цилиндрика и выбрасывает. Поздно что? - Поздно что, Рики? - Покидать Амой, - просто отвечает черноглазый, не понимая причин глубокого волнения дилера. Нет, правда, Катце сам на себя не похож, рот дергается, и взгляд вдруг становится диким и беспомощным. Стекло разрушено, и все, что было вокруг и не касалось монгрела, тянется к нему руками и просьбами – короткое тянется, то на что у него еще есть время. Рики с жалостью смотрит на рыжего, пытается успокоить: - Он тебе велел вернуть меня, да? Это твоя идея? - Рики имеет в виду план несостоявшегося шантажа. С точки зрения человека, не знающего о его взаимоотношениях с блонди, задуманное действо вполне оправдано, логично. Это ведь он сам считает его глупым. На автопилоте, Катце кивает, собственно, это правда, план он разработал и исполнителя нашел. Но он разрабатывал именно техническую сторону задачи: Ясон совершенно серьезно считал, что его мальчик добровольно не вернется, что нужно принять какие-то меры, заставить монгрела согласиться вернуться... Вернуться домой, к нему: для синеглазого короля лета это выглядело именно так. Его самостоятельное мятежное сердце, его темный ребенок, его отрада – вторая компонента диады, псионик-искатель, без которого не возможно полноценное подключение, внешний стабилизатор активированной эмоциональной сферы. Рики, как ты не понимаешь, ты – необходимая часть меня, условие существования, безусловный фактор без которого моя жизнь – невозможна. Рики, пожалуйста, вернись! Непременное условие эффективного функционирования Первого Консула согласно кивает головой, пытается улыбнуться ободряюще, какое-то воспоминание выгибает его брови страданием, гаснет, оставляя мучительную тень в зрачках. - Я вернусь. Я сам вернусь, - глаза рыжего непонятно для Рики вспыхивают какой-то нелепой и счастливой надеждой, но монгрел не обращает внимания, - скажи ему... скажи, что я вернусь, как только они улетят. Пусть... пусть он их... не трогает. С неожиданным отчаянием, почти невозможной надеждой, глупой, прорвавшейся сквозь стылую бессмысленность, он смотрит на дилера с такой силой отчаяния, столько боли и тоски выплескивается за чутошный миг эмоционального соприкосновения, что Катце невольно дергается, отводит взгляд от искаженного страданием юного лица. Как... да как всегда делаешь с посторонним, вообщем-то, тебе человеком, чья сила чувств и горя внезапно охватывает тебя полноценностью, яростью чужой жизни, так что ты по-настоящему пугаешься того, как властно захватывает тебя чужая жизнь, как вторгается в тебя, и корежит несвоим страданием. Не хорошо это. Неправильно, людям по идее должно разделять чувства друг друга. Но что, как, он может разделить с Рики? Он невольно желает, чтобы этот всплеск, эта боль поскорее прошла, чтобы Рики спрятал от него свою боль, чтобы не слышать это внутри себя, так словно это - его собственное мучение и раздирающая тоска. Блин! Почему ты так мучаешься?! Прекрати Рики! Можно врать другим сколько угодно, можно обманывать тех, кто ничего не знает, но от себя в себе, боль не похоронишь, от себя в себе, ни тоски, ни отчаяния не спрятать. Он же весь этот год, все это проклятое время, только о нем и помнит из всей своей жизни, только он и дарит ему жизнь, только о нем все мысли, желания, чувства, из тех, что еще не умерли, не сгорели. Ясон, первый, мой король, мой желанный, мой прекрасный, Ясон!!! Звать в беспамятстве пленительное божество, молиться на него в тихие минуты забытья, любить и желать его в сказочных снах – все, все что угодно, но только не по-настоящему, не в жизни. Здесь, в жизни, где живые люди, он мертвый, выпитый блонди, больше не живет и не чувствует, просто удерживается среди живых. Ради единственной цели, дышит грязью и безнадежностью, чтобы умереть по-человечески, и на большее его крошечных чувств не хватает. Все остальное – там, в снах, в мечтах, в том, что так и не стало настоящим, рассыпалось среди желаний блонди, растворилось его волей и властью... прости Ясон, во мне больше ничего нет, я больше ничего не могу тебе дать. Ничего здесь не изменилось, Яська, ничего не изменилось, ты зря... зря хочешь меня видеть, и ты прав - я не хочу к тебе. Я не могу к тебе, блонди, ты выпил меня до дна, и теперь только смерть можешь взять из меня. Но если ты так хочешь, так хочешь, что готов уничтожить моих друзей... я все для тебя сделаю Блонди. Все-все. Даже если подыхаю от боли и страха! - Рики... – дилер неуверенно поднимает руку, словно хочет дотронуться до монгрела, не доводит до конца движение, замирает: черт, Рики ну почему? Чего ты, черт возьми, так мучаешься! Это неправильно! Я не могу! Я не могу на это смотреть! - Послушай. Рики, не все ж так плохо, - Рики прикрывает глаза, сдерживая горячие ненужные слезы. Иди к черту, Катце, тебе это на фиг не надо знать. Тебе не надо знать, а мне не нужны твои слова: пусть считается, что ты выполнил задание. Но я все уже понял, и нет смысла выполнять операцию до конца. Плохо, не плохо... откуда тебе знать рыжий монгрел, бывший фурнитур и доверенное лицо Ясона Минка? Что ты, выполняющий его блистательные указания, обожающий - не отвертишься, никто не может устоять перед Минком! – обожающий своего бывшего хозяина, я слышу, черт возьми! Откуда тебе знать, кто он и что он, если ты никогда не видел его белого сердца? Белого сердца. Оно черное у тех, кто понимает разницу между черным и белым, и выбирает зло и жестокость. Ясон ничего не выбирает, для него нет разницы между жестокостью и лаской, между безжалостностью и милосердием, между требовательностью и подарками, для него это все – одно и тоже, для него это все – называется вниманием. И то, что его внимание ведет к смерти и безумию – он не понимает. У него белое сердце, Катце, белое, как у ангела смерти. - Я вернусь, как только они улетят. Пусть он их не трогает, - повторяет Рики, едва выталкивая слова из внезапно загоревшегося, высохшего горла. Ничем дышать, кажется, что его шею уже сдавили ошейником, слишком сильно, кончается воздух. Собственно... не кажется, от того, что сталь еще не впилась в нежную кожу, горлу все равно – оно сдавлено, нечем дышать. Не все ли равно, от чего я подохну, если ты захочешь, блонди. Катце почему-то выглядит взволнованным, странно взволнованным, он никогда не видел дилера с таким беспомощным выражением лица. Пора топать отсюда: ответа сейчас он не получит, и думать о том, что случится, если Ясон не согласится, если посмеется над его нелепой попыткой обратного шантажа, не хочется. Очень страшно и очень мучительно. И придумать что-нибудь еще, Рики не в состоянии: мысли ползают равные и мертвые, по-прежнему не желая складываться в цельную картинку. Страх и боль, тоска и отчаяние, то вспыхивают, то гаснут, и не поймешь, что хуже: чувствовать страх и боль или терять последнее ощущение жизни. Блонди ведь чувства нужны. Он ничего другого от него не требовал, и не желал. А вот чувства, эмоции, выбивал, вытаскивал, вбирал в себя из него и болью и лаской, и иезуитскими допросами и нежностью... Если он не сможет чувствовать хоть немного, хоть первое время - ничего не выйдет точно. Его друзья умрут, если это будет единственный способ разбудить в нем чувства. Способен на это Ясон? Способен... не знаю, захочет ли. Не знаю, что он хочет сейчас, прошла куча времени, не знаю! Боюсь до смерти! Не знаю!!! И потому мне НУЖНО время, чтобы они успели убраться подальше. Это я знаю, как организовать, это я уже придумал, но выбраться с Амой они смогут, только если Ясон разрешит их выпустить. Мне страшно, Юпитер, как же мне страшно, Ясон! Как мне страшно! - Рики, послушай... черт, - зачем он в это лезет? Зачем? Но ведь он знает правду, черт возьми, знает, что думает и чувствует Ясон, поражен был до глубины души, сейчас чумеет, в попытках осознать невероятность и величие происходящего. Господи, Рики, он же любит тебя, тебя любит Ясон Минк, а ты мучительно улыбаешься и едва удерживаешь слезы, соглашаясь вернуться к тому, кто любит тебя больше жизни! - Послушай, я... я знаю, что с тобой было. Где ты был это время, я... – Рики вздрагивает от его слов, бледнеет, от тоски, от боли на его лице выть хочется как раненому зверь. Не так что-то, совсем не так, неправильно! И где найти слова, чтобы объяснить и быть услышанным. -Рики, он тебя любит, - выпаливает Катце неожиданно для себя. Глаза мальчишки так безнадежно черны, так черно внутри него, что и глухой услышит, и никакого, ни малейшего облегчения, ни крошечного всплеска света не ощущается от его слов. Горечь, обреченность, мучительная терзающая мудрость смертника. Рики! - Рики, он тебя любит»! Ты бы слышал, что он тебе говорит, как он о тебе говорит. Рики у него лицо светиться начинает, когда он произносит твое имя, понимаешь? Он... он не может без тебя, ты нужен ему... нужен, понимаешь? Вот это-то как раз, Рики понимает: нужен, четко и кратко. Ты даже не представляешь Катце, насколько правильно выразился. Нужен. А любит... с точки зрения блонди, это и есть любовь: важность объекта для нормального функционирования. Я лишь боюсь разочаровать тебя Ясон. Я боюсь того, как мне придется за это платить. И еще больше боюсь того, что придется платить кому-то еще. - Я знаю, – просто произносит монгрел, заставляя Катце замолчать в изумлении. Почему-то, он не удивляется осведомленности Катце, легко представляя, что и как мог бы узнать рыжий, и почему... да не важно. Все равно, пусть, лгать меньше понадобится. И собственному внезапному облегчению, он тоже ничуть не удивляется: нет ничего мучительнее ожидания, а оно только что кончилось. Нет больше неопределенности, неясности: блонди хочет его вернуть, все очень четко, и нет больше места всяким нелепым надеждам и иллюзиям. Все. - Тогда почему ты плачешь? – неожиданно живой, сочувствующий голос дилера, удивляет, кажется, даже его самого. Плачу? Рики проводит ладонью по лицу, она действительно мокрая, и он действительно плачет: странно. С чего бы это? Ведь уже все, правда, все... - Потому что я не хочу возвращаться к нему. Тоска, боль, ледяной панцирь, надетый все это время. Тоска и страсть, смятые, рвущие изнутри монгрела – не заметно для него самого, но так очевидно для того, кто настойчиво искал признаки это тоски и желания. Ты его любишь монгрел, ты подыхаешь все это время, какого черта? Я ни хрена больше не понимаю. - Разве... разве ты не любишь его? – тихо, отчаянно, словно спрашивает о самом дорогом. Самом ценном. Но ведь так оно и есть. И в ответ – тихо и спокойно. Как должное: - Люблю. - Но ведь он... тоже тебя любит. - Любит. - Тогда почему... почему Рики? – Катце не замечает, что последние слова он выкрикивает. Почему? Юпитер, почему? Блонди, который любит, Ясон Минк, который любит, монгрел, который любит блонди – неужели всего этого, невероятного, невозможного, от одной мысли орать хочется, то ли от ужаса, то ли от восторга, то ли от всего вместе, рассудок отказывается верить, всего этого – мало? Мало того, что андрогин, существо не должное любить, совершенное создание, которому запрещены и любовь и свобода, разорвал собственные запреты, осмелился любить, осмелился требовать, завоевывать свободу и себе и другим. Мало того, что из любви, из сверкающего невозможного чувства, сделал он оружие воли и разума, стал тем, кем не могут быть не блонди, не люди – обрел масштаб звезды, стал воистину существом невиданным, Первым. Мало того, что его любовь порвала ткань этой реальности, явила ЧУДО – всего этого мало для тебя, монгрел? Чего же ты хочешь, недоразумение Юпитер, чтобы любить в ответ, чтобы быть рядом с любимым? - Почему? Монгрел, которого любит Ясон Минк, беспомощно пожимает пле
винни-пух1: ... никакого света, никакого просвета, словно посадили в темноту, глубокую, чудовищную темноту. Тишина, чернота, одиночество, и ты не понимаешь ни где ты, ни кто ты. Это страх, это безумие, это боль, но он не знает об этом, потому что ему не с чем сравнивать: ничего не существует, помимо темных глухих стен, помимо полного одиночества и полного незнания. Маленький блонди сидит, свернувшись в клубочек, волосы окутывают его целиком и это единственное ощущение, которое ему доступно: ничего не существует, ничего нет. Нет цели, нет памяти, нет информации, нет потребности существовать – глухота, темнота, безвременье. Нет смысла. Стандартный тест на выносливость к полной изоляции, изоляции информационной в том числе: Ясон был в числе тех, кто его выполнил и забыл об этом, как все, кто не был отбракован на данном этапе. Теперь вот, вспомнил... Катце кашляет, маскируя волнение привычным табачным дымом: кажется, он курил непрерывно с той минуты, когда Рики ушел. Наверное, утонул бы в дыму, в его подвале уже плавать можно в густом застоявшемся смоге, и Катце находит какое-то странное извращенное удовлетворение в осознании того, что может и вправду задохнуться, и это исключительно облегчит его жизнь. Потому что он определенно не может чувствовать что-нибудь еще, он уже тоже больше не может, и если он сейчас сдохнет, или хотя бы потеряет сознание – это будет самое лучшее, что может случиться в ближайший период времени. Ясон, возникнувший неожиданно до невозможности, и совершенно ко времени, выдергивает очередную сигарету изо рта спятившего дилера и включает на всю мощность вентиляцию. Появившийся свежий воздух выдергивает легкие рыжего из предколлапсного состояния, и заставляет кашлять, долго и мучительно. До искр в глазах, до вкуса крови на губах – адское наказание для всех курильщиков, мрачно высказывается про себя Катце, мучительно ловя воздух открытом ртом, и вновь заходясь в выворачивающем кашле. А не фиг отравлять атмосферу, а не фиг использовать достижения человеческой цивилизации для светлых целей суицида: свернувшись в комок рыжий только сейчас замечает, что сидит на полу в обнимку с блонди, который бережно его поддерживает, и как только ему малехо легчает, заставляет выпить какую-то дрянь в стаканчике. И не дрянь вовсе, приятный ментоловый вкус, но маслянистый и мягкий, обволакивающий ободранное горло. Так что он даже говорить может: - До кхм... грр... доб... вечер, - добирается до конца приветствия и пытается попутно осознать непростой факт: Ясон Минк. Первый Консул Амой, поит своего бывшего фурнитура ментоловым бальзамом. Приготовленным самолично прелестными ручками. Руки у него действительно прелестны: стоит, конечно, использовать другой эпитет, великолепны, изысканны – факт не меняется. Изящные запястья, тонкие пальцы, скульптурно изысканные костяшки, нежная сила и совершенная красота – любоваться, целовать и баюкать у сердца, да кто ж позволит? - Курение убьет тебя Катце, - и голос такой же, целовать, ласкать и любить возле губ. Дилер кашляет, кивает головой, то ли соглашаясь, то ли противореча: вообще-то, рыжий считает, что табак не успеет, особенно в свете свалившихся на него переживаний и волнений. - Ага, но я... больше склоняюсь к инфаркту: дешево и сердито, - в душевном раздербае, в котором он сейчас пребывает, кастрат сам не замечает своей дерзости и непосредственности. Вообще-то, в общении с Ясоном, простота и открытость ему не свойственны. А тут – попытка сарказма: Ясон поддерживает подчиненного, скрутившегося в очередном приступе, иронизируя про себя на тему о недопустимости доверительных отношений со служащими и перспективами развития оных. Эмоциональная открытость и непосредственность на лицо, но разве... испытывает он негодование? Разве хочется ему предыдущей почтительности и замкнутости? Разве не знает он тайны своего фурнитура? Разве не чувствует, не слышит тот внутренний объем нежности и тепла, что предназначен ему и не используется. Не понимает, какова природа беззаветной преданности Катце? Понимает: знал довольно давно, тщательно проанализировав последовательность поступков и согласованность с обстоятельствами и личными характеристиками хакера-самородка, учитывал, выстраивая оптимальную линию поведения – использовал с безупречной четкостью и безжалостностью машины. И Катце был согласен. Конечно, у него не было выбора, и конечно, он осознавал это в полной мере и принимал без возражений... потому что даже не предполагал, что может быть иначе: он – монгрел. Ясон - блонди, он – слуга, Ясон - хозяин, он - вассал, Ясон – господин, и так будет всегда, и никак не может быть иначе. Это устраивало обоих, ничего со временем не менялось... Но теперь появился Рики, и изменилось все. Заинтересованный, увлекшийся, захваченный, разгневанный, зачарованный, влюбленный и полюбивший: Ясон Минк прошел все стадии образования и укрепления сильнейшей и прекраснейшей эмоциональной связи, и теперь она дает ему возможность ощутить силу, привлекательность и разнообразие всех остальных. Со всеми оттенками и нюансами, со всеми упоительными возможностями, со всей их невероятностью, запретностью, привлекательностью и силой – ослепительное богатство, красота, сложность и выразительность, и Ясон с восторгом погружается в их изучение.. Изучает, испытывает, пробует на силу и выносливость, на устойчивость и совершенство – испытывает и упивается их властью и красотой. Упивался вернее, вот уже больше полугода, прекраснейшая из эмоциональных связей растянута и не используется. Не используется правильно. Она звенеть должна, она петь должна от радости, он должна источать нежность, и свет, и радость, а вместо этого - лишь печаль и тоска беспросветная. Где ты Рики? Вернись маленький, ну, пожалуйста. Блонди заставляет выпить монгрела еще стаканчик бальзама, терпеливо ждет, пока дилер окажется в состоянии вести связную беседу. Я теперь понимаю тебя, не знаю, а понимаю твою привязанность, и я теперть берегу ее, хочу сберечь. Это важно, это красиво, это наполняет меня теплом. Это совсем не похоже на то яростное могучее ощущение, которое дает Рики. Не похоже на его неистовое горение, на его гневную вдохновенность, ярость страсть, мечтательность... не похоже на моего монгрела! Но мне легче, правда легче, когда я слышу твои чувства, Катце. Слышу и разделяю. Мне холодно без него, пусто, и я сомневаюсь, что моя запоздалая благодарность, и доверие, которым я тебя оделяю, приносит тебе хоть немного радости. Вернее, сомневаюсь в его надобности, в том, что мое доверие и искренность принесут тебе пользу. Потому что радость, нелепую и нерациональную, ты испытываешь, потому что хочешь разделить большее, зная, что это невозможно, потому что хотел бы стать кем-то большим, да я не могу. Мне жаль, Катце, но это все что я могу тебе дать. - Операция не состоится, - хрипит, наконец, рыжий, собираясь подробно и тщательно объяснять причины. Блонди не вздрагивает, не охает, никаких чувств не отражается на пленительном дивном лице, но Катце вдруг остро слышит, как что-то рванулось в его сердце, как страшное подступило к горлу, и заставляет его вскрикнуть беззвучно. Не состоится? Почему? ПОЧЕМУ?!!! Рики!!! - В смысле, не нужна, то есть, не нужна, - торопится сказать главное дилер. Ясон непонимающе смотрит на него, и монгрел продолжает сбивчивые объяснения: - Рики приходил сегодня. Подловил Кирие, все выпытал... он тебя не знает, не знает имени, но знает мое, ну Рики и додумался, - ничего не понятно из несуразной речи Катце, такого логичного и последовательного обычно, но Минк такое облегчение испытывает, что эта нерациональность и неспособность Катце к нормальному изложению фактов его не раздражает, и он больше не испытывает нетерпения. Рики жив, самое главное, он подумает, как вернуть его, главное, что мой мальчик жив. - В смысле, а... долго объяснять, - чуткости Катце не хватает ощутить это облегчение, он слышит лишь вернувшееся спокойствие, самообладание блонди. Бывший фурнитур не интрасенс, он и обычной-то, поддерживаемой в людях интенсивным общением чувствительности, лишен, и его власть над людьми сугубо рассудочная. Но и самый что ни на есть обделенный душевным теплом и друзьями человеческий экземпляр сохраняет способность чувствовать и любить. Потенциальную способность к образованию хотя бы одной связи, одного канала повышенной чуткости и мобильности, и такой канал связывает его с блонди, такая нелепая ниточка тянется от сознания сиятельного сына Юпитер к замкнутому миру рыжего хакера. Свято место, оно, знаете ли, пусто не бывает: чего-нибудь, да вырастет. - Вообщем, он был здесь и сказал... что сам вернется, - Катце произносит последние слова с испугом, внезапно захотев немедленно вернуть их обратно. Не надо было говорить, совсем не надо так говорить, но он уже не успевает остановить язык, не успевает объяснить объяснение... Лицо Ясона вспыхивает, загорается внезапным ослепительным светом надежды и радости, нежданной радости, счастья, которого не чаяли и не ждали, и Катце стонет, чуть ли не в голос. Мама Юпитер, что мне делать? Как мне теперь сказать, ПОЧЕМУ Рики согласился вернуться? Господи, помогите кто-нибудь! - Вернется? – голос блонди ломается и дрожит от волнения, глаза уже сияющие, уже счастливые, вглядываются в лицо Катце, не веря, и уже не принимая опровержения. Вернется сам? Сам! И это трепетное ожидание, этот момент ожидания, не для того чтобы убедиться в правдивости, получить подтверждение, а чтобы собраться с силами и вспыхнуть всей мощью и силой своего счастья, ослепить всем своим восторгом. Всей своей неистовой нежностью, всей безумной любовью. Он вернется! Сам вернется! Мой Рики, мой маленький. Мой хороший, сам вернется, мой дружочек, мое солнышко... Катце чуть не плачет, глядя в это засветившееся, счастливое лицо: что он наделал? Что же он наделал. Как ему это теперь сказать? Ну, как? - Ясон... Ясон-сама, - блонди, наконец, осознает, что счастливые вести с таким страдальческим выражением лица не приносят, и замирает: все это упоение, радость – замирают и ждут, не веря, что ничего не получится, что их не выпустят. Ты же сказал, что он вернется? Дилер закрывает глаза, совершенно откровенно собираясь с духом. «Он уже убивал меня Катце, хотел проверить» – что же Минк с ним сделает? Веришь, что размажет по стенке? Размечтался рыжий: отчужденно посмотрит, навсегда вычеркивая из сферы сознания, и ты вновь лишишься его доверия. Не доверия рассудка – доверия души. Блин, лучше побей меня блонди, лучше еще один шрам поставь! Какое имеет значение физическая боль перед болью души? Рики имел в виду именно это, не физические истязания, пусть звучит страшно и дико, но и они могут быть лишь достаточной платой за нечто большее. Но вот когда душа болит, когда рвется что-то, куда нежнее и нужнее, чем кожа на лице... умоляешь бесстрастное неживое божество о боли, лишь бы не болело внутри, лишь бы не покидал, не забывал тебя жестокий возлюбленный. Все на свете стерпишь, все выдержишь, принося свою жертву, но жить, так долго не получится: человеческая выносливость не бесконечна. Пожалей его блонди, слышишь? Пожалей, хоть немного, и тебе вернется, воздастся сторицей! - Ясон... Рики просил вам передать, что он вернется, придет сам, но... только не трогайте его друзей, - проглоченное «лишь» было бы... было бы просто беспросветным. Ясон медленно опускает голову, не отворачиваясь, но и не желая показывать свои чувства больше, чем нужно. Радость и счастье – чувства, которые увеличивают твою силу, делают победителем – несчастье сокрушает нас не хуже внезапной болезни, а он сокрушен. Слова Катце, объяснение, такое далекое от желаемого, такое... чудовищное и... правильное, потому что это единственно возможная причина для возвращения любимого, вызывает в нем такую душевную боль, такую острую пронизывающую тоску, что он боится не сдержаться. Совершенно искренне боится, что не выдержит, не удержит горя и гнева, в слепом безумии убьет вестника, и разнесет эту несчастную комнату. Задохнется от боли, затопит безумием все вокруг, если позволит своей боли вырваться. Пусть не трогает моих друзей. Вот так значит. Именно так и есть. Вернется сам, но пусть не трогает моих друзей. Собственно говоря, операция к этому и сводилась: путем шантажа заставить Рики вернуться, использовать его несомненную преданность друзьям и самопожертвование, но... одно дело, когда ты задумываешь это сам, когда готовясь ко всем возможным результатам, рассматриваешь наихудшие варианты, надеясь, веря совсем в другое, обманывая себя величиной своей собственной надежды, собственного отчаянного желания... Потому что до конца наделся, все это время надеялся, что ты поймешь, насколько ты мне нужен, поймешь, насколько я нужен тебе. Поймешь, что мы должны быть вместе, что не можем друг без друга. Я надеялся, что твои первые слова... будут другими. Удивительное безрассудство. Ведь весь анализ эмоционального материала, все данные слежения, и то устойчивое пронзительное ощущение прощания, что исходило из его маленького там, на той злосчастной встрече – все свидетельствовало о его нежелании вернуться, о недопустимости для него самой этой мысли. Рики... здесь плохо. Не может быть ему хорошо в этой грязи, безысходности и отчаянии, в нищете физической и духовной, в этом беспросветном и тупом существовании без всякой надежды и без всякой свободы. Рики! Нет здесь никакой свободы, и нет никого равного тебе. Не можешь ты, с твоей нежностью, с твоей страстью, неистовостью быть здесь свободным и счастливым, и я получал свидетельства твоих мучений здесь. Тебе больно здесь, плохо, я отчетливо это ощущал, никуда не исчезла и не ослабела та сверкающая золотая нить, то дивное тепло, что горело в тебе для меня. Так почему? Почему монгрел? Почему тебе легче умереть, деградировать, превратившись в одну из этих пьяных злобных тварей, чем вернуться ко мне? Ключевое слово здесь «легче»: блонди автоматически фиксирует все следующие объяснения Катце, а независимые от эмоций аналитические компоненты сознания, быстро перебирают возможности и варианты, бесстрастно регистрируя нужные состояния, условия и обстоятельства. Блонди остается блонди, не так ли? И для этой части его мозга все происходящее: задача. нуждающаяся в решении. Важнейшая задача и требует идеального решения. «Ты взял все что, мог, Ясон. Мне нечего больше дать тебе, отпусти, прошу тебя». Он не понял тогда, в полной мере, что именно означают слова Рики. Да, их отношения достигли очередного кризиса, да, это было далеко не лучшее время для них обоих, да, в большинстве своем, слова монгрела были обоснованными... багровыми. Кроваво-красными! Слова полные боли, сделанные из крови внутренней, которую не должно никому показывать, каждый звук напитан болью и отчаянием. Мальчик захлебывался в этом кровавом потоке, он истекал внутренней кровью у него на глазах, и не видел, не чувствовал как такая же кровь, только белая, течет из сердца блонди. Ты... ты тогда был слишком усталым, слишком измученным маленький, я не мог ничего объяснить тебе. Ты не слышал меня, не потому что не хотел – просто не мог. И я отпустил тебя: не потому что ты просил, и не, потому что все закончилось, что исчерпалась твоя сила, и тебе осталось только умереть для меня. Но ты уже умирал – для меня, уже умирал, я все взял их твоей смерти, и она мне не нужна. Ты мне нужен маленький, ты, со всем, что в тебе есть, со всем, что только появится, со всем, что я могу дать тебе и найти в тебе. Ты просто устал Рики. Мозг человека – такой же орган, как и все остальные. Испытывая нагрузку, он исчерпывает свои ресурсы и требует восстановления, но это не отменяет ни его функций, ни его труда. Равнодушие, опустошенность, безысходность для большинства людей являются причинами желать и добиваться существования безопасного, бездумного, существования, где они ограждены от любых неприятностей и расстройств – это неправильно, это всего лишь сигналы, которые посылает утомленный мозг, требуя отдыха. Но не бездействия. Не пустоты, не сытости, не отсутствия познания и эмоциональных раздражителей, нет - временного отсутствия указанных факторов, но не бездействия. Это убивает мозг, разрушает личность, куда быстрее, чем унижение, вина или злоба, уничтожает безвозвратно. - Ясон-сама, ему здесь плохо. Ему плохо, он мучается, он тоскует без вас, и мучается из-за тех, кто его окружает, из-за того, что его окружает. Ты устал Рики, немного устал. От моей воли, слишком властной и беспощадной, от моих требований, слишком настойчивых и таких правильных, таких обоснованных, что ты не находил причины им сопротивляться. От моих желаний, чрезмерных для тебя, слишком сильных, слишком больших, от моего стремления к совершенству – безжалостного, страстного. Я так хотел сделать тебя совершеннее, таким, каким нужно мне - но ведь и таким максимально выразительным, максимально ярким и лучшим, каким только ты можешь быть. Я так старался, так яростно добивался, что совсем увлекся, позабыл, что мои усилия могут оказаться чрезмерными. И ты, упрямый гордый монгрел, такой же неистовый и настойчивый, каким сделал меня, скорее погибнешь, сломаешься, чем потребуешь остановки, чем попросишь о милосердии. Я понял это, Рики, слишком поздно, к сожалению, уже ничего нельзя было изменить. Твое сердце, твой разум больше не выдерживали, больше не могли работать в таком интенсивном режиме, и слепо просили остановиться, освободиться от моей воли – и я отпустил тебя. Я решил дать тебе время, чтобы ты понял истинный смысл моего решения. Чтобы ты понял, что означает настоящая свобода, чтобы принял свое настоящее предназначение, чтобы услышал свою настоящую суть, настоящие желания. Чтобы понял истину о себе. Обо мне. О нас. Рики, я хочу быть с тобой, потому что люблю тебя, а не только потому, что ты мне нужен. Я хочу любить тебя, хочу понимать тебя, хочу сделать тебя таким прекрасным, таким единственным, каким ты только можешь быть. Я много делал с тобой для себя: чтобы получить желанное, получить то, чего у меня не было, или то, что я не знал, но с самого начала я хотел сделать тебя совершенным. С самого начала, почувствовав, услышав этот единственный в моей жизни, первый в моей жизни нерациональный импульс, я хотел взять тебя, как ювелир берет алмаз и огранить, как хочу, как должно, превратив тусклый камень в сияющее сокровище. - Он и раньше терзался из-за... из-за того, что ничего не может изменить, сделать, а теперь... он отгораживается от всего. И я много добился, не отрицай, я многое получил, иногда совсем нежданное, нечаянное, и причинил тебе много боли, потому что отсекал лишнее. Но и дал тебе многое, потому что отдавал тебе - себя. Я не знал, что, изменяя человека. что, посвящая себя кому-то. обязательно изменяешься сам, включаешь в себя, в свое сознание чужие мысли и чувства, наравне со своим. Я не мог этого знать, не мог предположить, что изменюсь настолько же, насколько изменил тебя. Я... я такая же часть тебя, как и ты Рики, часть меня, и я не могу без тебя, и это тоже часть правды. И, Рики, чтобы я не сделал с тобой, как бы не терзал, и какую бы боль не причинял – я делал это, чтобы ты стал лучше: сильнее, ярче, выразительнее. Чтобы каждая часть твоего сознания полностью раскрылась, чтобы каждая черта твоего характера обрела полную силу и ярость, чтобы каждое чувство, каждая твоя эмоция запылала, выделилась из окружающего мрака пустых людей подобно звезде. То, что делают здесь с тобой Рики – разрушает тебя. Ты – яркий, сильный, ты особенный, а здесь никто и ничто не может дать тебе ни сил, ни свободы. Здесь нет ничего, что может породить желания и стремления достойные разумного существа! Это не то, что ты хочешь, не то, что тебе нужно. Я надеялся, что ты поймешь и признаешь мою правоту, правоту моего желания, моей любви... этого не произошло. Но я... я настаиваю на своей правоте, я требую, прошу тебя о второй попытке! Нет Рики, я не сдамся, я сумею... сумею завоевать тебя. Печаль. Не гнев и не слепая злость, но печаль и страстное желание выполнить принятое решение, отражается на лице Ясона внезапной бледностью и ощутимым пси-импульсом, которому не нужны ни переводчики, ни особая чувствительность реципиентов. Катце проглатывает комок в горле, охваченный этой волной решительности и твердости, исходящих от блонди. Странно, твердость блонди должна вызывать страх, у тех, кто понимает, с кем имеет дело. Решительность Ясона другая, она... ясная, светлая. Дикость какая-то, но Катце не в силах по-другому описать или выразить свои ощущения: воля Ясона светлая, могучая, так привлекательна и так много обещает от своей силы и красоты, что сопротивляться ей не бессмысленно даже, а просто... глупо. Кто останется на четвереньках, когда предлагают встать на две ноги? - Он живет так, как будто умирает, как будто все кончено, немного осталось, но ему очень страшно возвращаться. Ясон молча кивает, соглашаясь: да, Рики очень страшно. Ему пришлось тяжело, он многое вынес, чтобы быть с ним, и думает, что больше ему не выдержать. Рики не знает, что все изменилось, не знает насколько видоизменились его приоритеты. Они сидят рядом, на полу, элита и бывший фурнитур, и ясноликий правитель планеты вверяет свои чувства кастрированному исповеднику – действительно, все изменилось. - Я был жесток с Рики. Жесток и слишком требователен, слишком настойчив. Конечно, он боится. «Ясон Минк - не человек, он может все вместе... Никто не знает границ его воли и его желаний... Я не боюсь того, что он может сделать со мной.» - «Я ни черта не понимаю, Рики. Я больше уже ни черта не понимаю!» - Ясон-сама, он сказал, что боится Вас. Лицо Ясона, нежное, серьезное, и глаза полны печали и воли – синие-синие глаза, цвета весеннего неба, которого тут никогда не бывает. Мужчина вновь кивает головой, соглашаясь: да, верно, Рики боится меня. Он не верит, что я могу измениться, что могу стать другим для него, смирить свою волю, почувствовать. Мне надо объяснить ему это. Взгляд у Катце умоляющий и отчаянный, словно ему тоже нужны объяснения и уверения, и Ясон признает его право на объяснения. У него... есть долг, именно долг перед своим собственным священником неведомой человеческой религии, и он, разделяя свою боль с человеком, должен разделить и надежду. - Он не знает, что я изменился, Катце. Не верит, что могу измениться, что может быть иначе между нами. Рики накопил столько горького опыта и боли, что не может поверить без всяких доказательств. Я предоставлю ему доказательства, и он поверит. Голос сердце звучит совсем не так, как голос рассудка. Вещи, значимые, важные для души, для сердечных дел, переведенные в звуки и знаки, кажутся нелепыми и дикими, непонятно как может быть внутренний цвет слов важнее, чем их звучание, правдивее, чем логический смысл? Один человек любит другого человека, и чтобы быть с ним счастливым, готов уничтожить его друзей. Способен уничтожить негативную память своего возлюбленного, или изменить психические характеристики. И свои и его... Дикость, какая. Полный бред. Сон страшный, жуткий, проснуться! Но только: «Ты не понимаешь, Катце. Он... он все может». Но тогда почему, цвет его слов – золотисто-синий, созвучие небес и ослепительного светила – воспринимаются настоящим обещанием счастья, а буквальный их смысл, вложенная в них непреклонная воля, теряют значение угрозы? «Цвет» слов, если так можно выразиться, Катце не «видит», это достояние интрасенсов – воспринимать состояние объекта, посредством визуального, тактильного или аудио решения. В данном случае, монгрел просто находится в состоянии душевного волнения, и более чувствителен к внушению, чем обычно. Горький опыт, боль: значит, то, что сказал Рики – правда. И то, что он не сказал – тоже, правда. - Рики сказал, что Вы его... что Вы его убивали, - Катце шалеет от собственной наглости, вернее, от беспримерного безрассудства. Ляпнуть такое элите! Сказать такое Ясону! Но раз он разговаривает, если уж объясняет, если уж стал говорить со мной о своих ЧУВСТВАХ, значит – обязан ответить и на такой вопрос. Блонди смотрит на своего преданнейшего слугу с каким-то совершенно непонятным, странным выражением, очень похожим на обычную бесстрастную маску всемогущего божества. Но какую-то... поврежденную, чем-то смятую изнутри. Кивает: - Да... Это было единственно верное оптимальное решение в той ситуации, - то ли оправдание, то ли комментарий. Правильное решение, не слабо? А то, что дальше случилось, по словам Рики – это ж в какой ситуации это может быть правильным эффективным решением? Совершенно тогда нечему удивляться: ни тому, что Рики свято уверен в своей обреченности, ни тому, что Ясон совершенно уверен, что добровольно Рики не вернется. «Ему нужен был доступ в мой мозг, а я... сопротивлялся», и умерщвление Рики, того, кому он признавался в любви, по ком отчаянно тоскует все это время – было оптимальным решением? Какие же тогда доказательства своей любви, своих... изменений, он предоставит? Как далеко зайдет, чтобы доказать монгрелу... да хоть что угодно!? Мама! Юпитер! Кто-нибудь!!! Сделайте что-нибудь! Я больше не могу! Что же это, где же это я живу, где любовь, святое чувство – такая страшная? Рука блонди легко, почти нежно касается его изуродованной щеки. Катце с огромным трудом удается не дернуться в сторону, хотя Ясон все-таки ощущает это подавленное желание избежать контакта. Бедный его рыжий чуть ли не пополам рвется; рассудок кричит об одном, а сердце о другом, и слышать друг друга главный человеческие органы не могут. Рики бы принял ласку. Принял боль. Принял бы все его сомнения, и все время, которое нужно для разрешения. Ему, блонди, он не доверяет, не верит, но в меня, в Ясона Минка – он верит свято. Если бы ты знал, монгрел насколько светлее, насколько спокойнее мне становилось от этой твоей иррациональной священной веры. Знал, какую силу, какую уверенность и ясность давал мне единственный твой взгляд – гневный, горящий, неистовый – верящий. В меня. У рыжего глаза такие огромные, какими наверное, никто не видел за множество лет: переполненные, измученные, и как же красиво человеческое лицо в такие минуты, как открывается, каким прекрасным становится человек в минуты волнения. Ясон грустно улыбается - едва заметно вздрагивает нижняя губа, и вряд ли блонди знает какой эффект создает на его собственном лице крошечные знаки волнения. - Этого больше не будет, - говорит блонди, глядя в глаза Катце, настойчиво и твердо, как если бы смотрел в глаза своего маленького, как если бы обещал своему темноглазке. Кастрат дрожит под его рукой, заплакал бы, если бы мог, да глаза намертво на сухом месте, и плакать дилер разучился. - Я не буду жестоким с Рики, я не хочу, чтобы он страдал. Я смогу... сделать все, чтобы он был счастливым. Клятва. Обещание. Постановление, принятое к исполнению. Наверное, последнее ближе к рациональной, искусственно-логической части его существа, является указанием на то, что андрогин принял решение, и обжалованию оное не подлежит. Второе понятие ближе к восприятию Катце, в его системе ценностей. А первое... что ж, первое предназначено для произношения в храме, но по чести говоря, должно произноситься молча. Ясон собственное решение воспринимает во всех плоскостях, и не намерен ни отступать, ни лишать себя возможности выполнить его. Проект «Кризис» разработан и одобрен Юпитер, выводы аналитиков по поводу его эксперимента совершенно однозначны, а общественное мнение – вещь, которой Консул научился манипулировать с непревзойденным мастерством. Если бы Рики знал, насколько основательно приготовился блонди к восстановлению его петского статуса, что-нибудь изменилось бы? Состоялось иначе? Вряд ли. Рики хорошо, прекрасно знает Ясона, не сомневается ни в предусмотрительности, ни в непреклонности воли блонди. А Катце? Посвященный в тоску и желание Ясона, ошеломленный силой и яркостью удивительного его чувства, одаренный доверием и пораженный его нежностью, и ни черта не знающий об обратной стороне любви псионика – чтобы он сказал, как бы отреагировал, зная и о других... приготовлениях? Время, после ухода Рики, блонди посвятил подробнейшему, тщательнейшему анализу этой связи, всем нюансам ее зарождения и развития, исследованию всех ее последствий, и прогнозам, как дальнейшего развития, так и разрушения. Весь накопленный материал: видео и аудиозаписи, лабораторные исследования и медицинские тесты, образовательные программы и результаты ментасканирований, как своего собственного, так и Рики – все подверглось тщательнейшему изучению, сортировке и воспроизводству в каждом мало-мальски сомнительном случае. Каждая запись рассматривалась и анализировалась с тщательностью государственного проекта, каждая ситуация воспроизводилась и отрабатывалась в симуляторах и посредством аналитических конструкций. Ясон хотел знать, изучить каждый вариант, каждую ситуацию. Каждая мелочь, подробность, оттенок исследовался всей мощью его интеллекта и ресурсов секретного отдела, и результаты иногда... поражали блонди. Каким же слепым, каким бездушным он должен был казаться Рики в начале их связи. Сколько ошибок допущено, если рассматривать их отношения с его сегодняшней позиции, сколько нелепого, ненужного сделано и сколько упущено. Но ведь и он не мог предположить, предусмотреть степень собственных изменений. Слишком уж малоизученна область информационного взаимодействия двух столь разных ментальных систем, слишком мало данных были предоставлены ему на начальном этапе. И знания людей в области чувств, в области эмоционального развития тоже не были подспорьем блонди: материал изучался на основе человеческой психики, и он имел возможность непосредственно узнать, как сильно отличается и сам механизм образования эмоций, и способы отражения чувств у блонди и у человека. Маленький, мой маленький, как же мне жаль, как жаль, что пришлось подвергнуть тебя стольким испытаниям, стольким лишениям. Искупают ли мои дары твои по ...
винни-пух1: ... тери? Станет ли достаточной заменой предоставленные возможности утраченному мировоззрению, уничтоженному мной механизму взаимодействия с окружающим миром? Рики, я постараюсь, я приложу все усилия, чтобы наши жертвы и наши успехи не пропали втуне. Рики... когда-нибудь узнает, наверное, Катце... не узнает никогда, наверное, но анализом и конструированием ситуаций блонди не ограничился. Решив полноценно оценить развитие эмоциональной связи, требуемые для этого трансформации в человеческой психике, он воспроизвел Рикины ментальные записи, от наказаний, проводимых в симстимах, до спонтанных фиксаций, которые регистрировали его своеобразный «домашний» пост бионической экспериментальной станции. Так что, когда Ясон говорит, что знает о боли и страданиях Рики – это неголословное утверждение и отнюдь не образное эмоциональное описание. Это результат наложения ментальных записей человека на мозг блонди с полным воспроизведением чувственных ощущений. Мне жаль Рики, мне так жаль. Но, и погружаясь в сумеречное сознание травмированного псионика - результат отвратительной работы Рауля - и ошеломляющую смену эмоций, которую от так безжалостно требовал, резкие едва выносимые перепады, еще более яркие и интенсивные, благодаря чрезвычайной эмоциональной выразительности монгрела - в любой и каждый из этих моментов, от чудовищных до прекрасных, от унизительных до самых нежных, он ощущал неистовую веру в него, эту ни с чем не сравнимую нежность, страсть, огромное ошеломительное желание быть с ним. Пробудить в нем человека, подарить ему собственное сердце – ты хотя бы в мыслях произносил это, Рики? Он знает, что нет, знает, что его маленький любовник изо всех сил сопротивлялся своим чувствам. Знает, что, даже приняв свою любовь, сознавшись в ней самому себе, Рики считал невозможным признаться ему. Причина долго оставалась непонятной Консулу, и только сейчас, в полной мере ощутив тоску и боль от расставания, он понял, почему Рики отказывал ему в доверии: для монгрела с самого начала существовало и функционировало два его облика, две ипостаси. Человеческая психика не нашла другого способа адаптироваться к ненормальной реальности, как только представить правителя это реальности сумасшедшим, больным. Две существа, две разные личности в одном теле, и Рики четко осознавал условность подобного разделения, но оно позволяло ему справиться с диким чувством привязанности к истязателю, перенеся любовь на создание воображаемое, на Ясона из его снов. И то, что развитие его способностей приводило к возможности «физически» обнаружить воображаемое желанное существо под маской блонди, лишь укрепило его в своем решении. Разница в восприятии мира у людей и у андрогинов огромная, ошеломляющая. Разница в системе ценностей, мировоззрения у людей разных каст, разных религий не менее велика – наложение двойного несоответствия приводило к натуральному раздвоению психики, вызывая сильнейший шок. С одной стороны, это привело к высокой интенсивности развития, как индивидуальности монгрела. так и их отношений. С другой – привело к той разрушительной несовместимости, невозможности согласия, что конце концов нарушила утонченный механизм взаимодействия эмоциональных матриц, и повлекла расставание. Но ведь не уничтожение самой возможности согласия, Рики. Мы по-прежнему можем быть вместе, мы по-прежнему способны к взаимодействию и образованию общей информационно-событийной сферы, просто... надо создать нужные условия. Система эволюционировала и требует новых условий существования – это нормально и правильно. Я верну тебя. Рики, я смогу увлечь тебя. Мы слишком разные, и не можем быть вместе – краткий дайджест их общего прошлого в человеческим восприятии звучит безнадежно и похож на приговор. Анализ ситуации в исполнении блонди занимает куда больше ресурсов, но и не позволяет сделать такого категоричного вывода. Нужно лишь изменить условия, модифицировать некоторые связи - и блонди не жалея ни сил ни времени, составляет и проигрывает многочисленные схемы поведения и реакций, создавая безупречный хрустальный дворец, в котором будет жить его Рики. Осталось лишь заманить строптивого мальчишку. - Я сделаю все, что бы он был счастлив со мной, Катце. Нам нужен второй шанс, мы достойны второго шанса – и Рики должен мне его дать. Почему после всей проделанной работы, после стольких размышлений, переживаний, тоски, стольких усилий и такой правоты, в конце концов, Ясон использовал шантаж? Почему решил... подстраховаться таким убедительным способом, совсем как настоящий блонди, признающий только рассудок и трезвый расчет? Так ведь... обычный он... мужчина, обычное живое существо, и как все, боится быть отвергнутым, как все. боится остаться в одиночестве, и чтобы сказать правду, просто правду, но такую сокрушительную, такую окончательную – нужны не воля и не ум. Нужна мудрость, а ее и у людей попробуй найди, где уж там, искать такую глубину ПОНИМАНИЯ у искусственного существа? Катце успевает сказать лишь несколько слов, когда Рики возвращается, одетый в топик и короткие шорты, из чего-то мягкого и искрящегося. Одежда мало что скрывает, и честно говоря, Рики в ней выглядит еще более соблазнительным, чем без одежды. Черное мерцание, белое золото, сумрачное юное лицо, теплая смуглая кожа – кончики пальцев начинают ныть и покалывать от желания обнять монгрела, ощутить упругость и нежность кожи, гибкость и податливость горячего тела. Притянуть за тонкую талию, заглянуть в гневно-тоскливые глаза, подуть на ресницы, заставляя монгрела смягчиться и отворачиваться. А потом поцеловать горячо и жадно, и услышишь на губах свое имя, и внутри немедленно расцветает алый пылающий цветок. Монгрел мягко, почти неслышно приближается, с неуловимой, естественной грацией дикой кошки, резкой и отточенной, протягивает блонди новый бокал, с вином странного зеленого цвета и ставит такой же перед дилером на низком столике. Катце закрывает на секунду глаза, испытывая безумное желание покрутить головой или ущипнуть себя. Рики зол и обижен, это понятно, но вот он усаживается на подлокотник кресла, блонди, пытливо взглянув на своего своевольного возлюбленного. мягко обнимает за бедра, придерживает. Рики не сопротивляется, усаживается поудобней, тоже смотрит – пытливо, испытывающе... Потом протягивает руку и тихонько, быстро, словно опасается, что прогонят или не разрешат, гладит запястье блонди. От простого и запретного жеста, сердце у Катце внезапно ухает куда-то вниз, обмирая от восторга и облегчения: Ясон улыбается, совершенно искренне, радостно, Рики выпрямляется, смирно застывает на подлокотнике. Сохраняет сумеречное, хмурое выражение, но это уже не имеет значения: вся музыка, и свет, и аромат цветов вновь словно проявляются, словно вызваны согласием этих двоих, словно ними на самом деле рождены и без двоих сумасшедших влюбленных не существуют. Может так он и есть? Эта мысль, если найти ей более верную, материальную форму вовсе не так нелепа, как тебе сгоряча кажется.
Orknea: Моя плакаль - очень трогательно, только вот читать быстро не получается - текст будто сопротивляется...
Eliss: Слов нет... Потрясающе
Crayzy: Замечательно.
полная версия страницы