Форум » Фантворчество » Дети-цветы+вторая часть » Ответить
Дети-цветы+вторая часть
винни-пух: «Дети-цветы». Пейринг: ОП, Рики, Катце. Бета: Lynx Предупреждение1: идея на мой взгляд очевидна. Предупреждение2: не канон ни разу Предупреждение 3: смерть персонажей, ненормативная лексика.
Ответов - 25
винни-пух: Перед дверью стоят трое охранников. Серая униформа на них топорщится и едва по швам не расползается: под ней полная боевая экипировка, включающая прочный панцирь экзоскелетона, батареи, снаряжение и, исходя из того, на кого работают эти парни, какое-нибудь биологическое мерзопакостие, вроде вживленных моллюсков. В любом случае экипировка тяжелая, неудобная, а главное, слишком основательная. Внутри - там за дверью - он ощущает напряженность, злость, недоверие и ненависть, надежно скрытые под каменными лицами с любезными улыбками и под клятвами в вечном союзе. Обладатели улыбок занимаются привычным для них делом – перераспределением ресурсов, и полагают, что отсутствие пары участников, прежде разделяющих дружеские переговоры и трапезы, ничуть им не помешает. У них есть основания так думать, о, вполне законные основания, именно так они и думают, и теперь полностью сосредоточены на дележе бонуса. Это тоже нелегко: они улыбаются и говорят тихими спокойными голосами, они произносят слова, свидетельствующие о мирных намерениях, свидетельствующие о желании иметь дело с Вами, уважаемый, только с Вами, и не надо слышать, что там у них под каменными лбами и улыбками, чтобы понимать, насколько лживы эти слова и коротки клятвы. Самое смешное, что они и сами это прекрасно знают. За исключением некоторых нюансов. Он шагает в коридор, по привычке «гася» камеру. Чертыхается про себя – на фига, все равно мелкий все почистит. На троих боевиков со всей экипировкой требуется времени чуть больше. Охранники с пустыми, словно стертыми лицами опускаются на пол – медленно, как в старинном кино, но он обходит стороной спящих боевиков: на фиг, та дрянь в них - паразиты с биологической начинкой, они ни хрена не отрубаются вместе с носителями. В прошлый раз он сдуру сунулся посмотреть, и эта дрянь плюнула в него кислотой. Погасить вживленных уродцев привычным способом ему и в голову не пришло. От одной мысли прикоснуться, почувствовать энергию этого, вот этой дряни, в себе, его стошнило. Он выблевал и завтрак, и ужин, и что там еще могло у него быть прямо на трупы и убрался оттуда как можно скорее. Позже, когда Штерн вычитывал ему за оставленные следы, он даже не огрызался как обычно. Да еще и шрам на руке остался, на долгую добрую память. « - Должен был сказать. - Прям счас. - Балда… тебе не раз придется с этим сталкиваться, и если ты не можешь утилизировать этих тварей, это превратится в проблему. - О-о. Не превратится». Перед Эйр ему всегда хотелось выпендриться. В комнате шесть человек и четыре дроида. Его интересует один-единственный, как он понял – зачинатель сегодняшних судьбоносных переговоров. Ему все равно, сколько их, он мог утилизировать их всех скопом еще в коридоре, но Листер сказал – нам не нужны лишние вопросы полиции, будьте любезны сделать как надо, а не как вам удобней – поэтому он стоит в дверях, не обращая внимания ни на угрожающие взгляды, ни на короткие стволы пульсаторов, направленных на него, крутит пачку сигарет в руке, достает одну, закуривает. - Это частная вечеринка, или можно присоединиться? Дроидов он обесточивает до минимума еще в коридоре. Двоих людей – «должны остаться живыми и здоровыми» – он начинает обрабатывать с порога: для полноценной картины встречи, трансформировавшейся в разборку, нужны реплики, но чуть позже они благополучно уснут. Стараться особо не приходится. Собственно, одного лишь появления на пороге одиозной фигуры в длинном кожаном плаще достаточного, чтобы недоверие, буйно цветущее в мозгах мафиози, превратилось в открытую ненависть. - Вы… вы нас предали, - шипит тот, что с усами, похожий на постаревшего сводника, хотя боже упаси, никакого касательства к благородному делу проституции и развлечений он не имеет. Его собеседник движением руки отвергает обвинение и указывает охраннику на неизвестного типа с сигаретой в зубах. - Вы с ума сошли! Прекратите! - Вы нас предали! Это ваши люди!- кричит усатый, активируя нехитрый микрофон на воротнике рубашки. Сигнал передается его людям, и сейчас здесь начнется свалка. Боевик стреляет – малый импульс, ограниченная территория. Он «гасит» его без труда и насмешливо скалится: - Какая проницательность, - после чего швыряет в ближайшего охранника портсигаром. Блестящая титановая вещица попадает в нос, вбивая косточку в мозг, остальные начинают беспорядочно палить по расплывшемуся на пороге силуэту и друг по другу, в комнату вваливаются люди усатого, он аккуратно двигается за старшим, оставаясь в слепой зоне, добирается до убитого им охранника, выдергивает портсигар и так же уходит, прикрывая себе спину полуожившим дроидом. Теперь выстрелы и звуки ударов раздаются гораздо интенсивнее. Надолго боевиков не хватит, он не тронул только двоих избранных, остальные сейчас не в лучшей форме, и с ними легко справиться. Мелкий уже в гараже, возится с замком чьей-то тачки. Он успевает обесточить все остальные кары, пока добирается до машины, отправляет двух сунувшихся не ко времени обитателей здания поспать, и выруливает с площадки. Кар потом надо отправить обратно и подзарядить. - Адрес. На переднее стекло ложится голопанно – интерактивная схема городских трасс. Мелкий ошалело таращится на него, тыкает пальцем в кружок 14 сектора, тот разворачивается, на более подробной карте видны отдельные дома и подъезды к ним. Куда-то там, кому-то там надо отвезти скачанную информацию. - Ты что, не знаешь адреса? – судя по голосу, мелкий поражен до глубины души. Он насмешливо скалится в ответ: «Это твоя работа, пацан», поворачивает на шоссе. Это немного удлинит маршрут, но зато увеличит шансы остаться незамеченными. Не пойманными они и так останутся, а вот остаться при этом незамеченными труднее, но больше соответствует цели миссии. Позднее, когда Листер в очередной раз отчитывает его за «нерациональные действия, поставившие под угрозу выполнение задачи», он думает, что Штерн – хитрый сукин сын и специально оставил после себя этого мудака, чтобы тот «не давал вам почивать на лаврах». Тогда он просто не понял, в чем дело, и вообще надолго был выбит из колеи уходом Штерна. Но вот теперь, после гибели Алана, наверно понял. - Вы всерьез полагаете, что трансляция концерта «Statics», поднявшая охрану всего жилого района, была удачным способом не привлекать к себе внимания? - Конечно. За таким грохотом никто и не понял, что мы там делали. - А главное, не заметили. И следующие шесть часов в полиции вас наверняка считали невидимками. - Нет. Нас считали накурившимися мелкими хулиганами. Даже не били. Одни из полисов правда пытался мелкого потрогать, но он выблевал прямо на его чертовы туфли, и нас тут же отправили в камеру. - И завели досье. Потрясающе. Впервые в жизни я вижу агента, который сумел засветиться в полиции, засветить своего напарника, но при этом полагает, что он справился с миссией и требует вознаграждения! Он старается не особо сильно улыбаться, когда вспоминает, что там могли нафотографировать полицейские, и какие отпечатки пальцев и сканы сетчатки они получили. Искать по ним, не переискать. К тому же это не первое его досье, и он надеется - не последнее. - Ну, значит, хорошо, что я такой один. Окончательно выведенный из себя Листер бледнеет, прикрывает глаза, чтобы случайно не превратить зарвавшегося подчиненного в кучку пепла, и цедит сквозь зубы. - Трое суток. Он потягивается, заставляя Листера заскрипеть зубами от раздражения, и фыркает: - Хоть высплюсь.
винни-пух: Правила подчинения остаются непоколебимыми и неизменными во все времена и на всех планетах. На самом деле, невелика разница между «обязуюсь подчиняться безмолвно и любому приказу, как палка, покорная любому движению, как восковый шар, повторяющий любую форму» какого-нибудь ветхозаветного ордена иезуитов из никому не известной Испании и кратким «приказ обсуждению не подлежит», незатейливо вдалбливаемым в головы курсантов в конце 27 века. Отличаются лишь формы и способы выражения. Вот эти «формы», оглашаемые звучным, холодным голосом, с хорошей четкой дикцией, он и изучал на протяжении всех трех суток. Выспаться не удалось. Листер - сука. Выбравшись из карцера, он отправляется к Эйр. Эйр щурит блестящие темно-синие глаза и говорит с непередаваемым акцентом жителей Креона. И как далеко Алиса забралсь в кроличью нору? Он настолько отупел от трехсуточных нотаций и облучения, что даже не врубается в смысл того, что она говорит. Когда понимает – начинает смеяться, а Эйр вторит ему звонким девчачьим смехом. Алиса, да. И как далеко? Он тоже хотел бы знать. Весь старший выпуск потешался над его плащом, над его банданой и увлечением старинными, еще докосмической эпохи, фильмами. Он постоянно зарабатывал наказания и штрафы за нарушение дисциплины, развязные манеры и слишком вольное толкование приказа «действовать по обстоятельствам». Иногда наказания были более тяжелыми. За вспышку «датчикофобии», рассматриваемую трактуемую, в зависимости от личности рассматривающего, как злостное хулиганство или попытка бунта, его отправили в лаборатории. После курса «оптимизации латентных способностей» он вернулся молчаливый и непривычно медлительный, но через какое-то время «приступы» возобновились. Медиколог, после некоторого колебания, признал отклонение несущественным и рекомендовал ограничиться штрафами. Конечно, ничего такого не могло произойти с Эйр. С умницей Эйр, с красавицей Эйр, с благоразумной и терпеливой Эйр, способной месяцами выслушивать преподавателей, клиентов, сокурсников, обслуживающий персонал, руководство и даже дроидов, покорно выкладывающих ей любые коды. Ее дар был тих и спокоен, как река в какой-нибудь райской стране, о которых она читала ему вслух из старинных, с листами из настоящей бумаги, книжек. И над ее увлечением, конечно, никто не осмеливался подшучивать. Ну и точно никто не мог знать, откуда взялась эта привязанность: к фильмам, к книгам, к дурацким вышивкам из бисера и устойчивому поведенческому комплексу. Знал только Штерн. Это он однажды сказал: «Парень, мало быть лучшим, нужно иметь свой стиль, чтобы отличаться от других, это важно для карьеры». А еще он сказал: «Нужно иметь маску, легкоузнаваемую, особенную, чтобы ты мог спрятаться, просто сбросив ее». Он послушался. Штерна он почти всегда слушался. Штерн вообще хорошо разбирался в людях. Он в три шага пересекает комнату, утыкается лбом в теплое мягкое плечо. - Блин, мне так плохо. - Неужели тебя заставили учить русский? Он рычит, не отрываясь от ее плеча. Так приятно жаловаться, чувствуя на губах теплую кожу. - Хуже. Я слушал лекции о дисциплине. Все трое суток. Я его убью когда-нибудь. - Не надорвись. - Он чертова сука, Эйр, - скулит он, трется щекой о ее шею, - что я ему сделал? - Достал, наверное. - Ему надо трахнуться. Эйр фыркает. Представляет, какое лицо должно быть у дежурного, если ему делать нечего, как только лично прослушивать беседы курсантов. Фыркает еще раз. - С тобой? - Конечно. Я ему сразу мозги на место поставлю. - И мы получим еще одного неадеквата в командиры. Не-а, давай я тебе лучше спинку потру. В принципе, секс между курсантами не поощрялся. Собственно, официально любые неуставные отношения строго воспрещались, но они были старшим выпуском «Нарцисс» - психами, убийцами, пушечным мясом – и на их выходки смотрели сквозь пальцы. В ванной было тепло, мокро, безопасно, пахло апельсинами и хотелось спать. Полупотушенные лампы слабо светились, датчики были «погашены» - ну так… в качестве разрядки – по воде плавали островки пены, от которых шел одуряющий запах, не дававший ему заснуть. Спать нельзя. Трехсуточная обработка мозга психокинетика не проходит даром, ему надо во что бы то ни стало дотянуть до следующей «кормежки». Иначе и вправду можно стать пушечным мясом. - Мерзкий запах, - морщится он. Сгибает ногу в колене и осторожно проводит пальцами по бедру Эйр. Девушка фыркает, отталкивает его ногу локтем. - Хочешь с «перчиком»? «Перчик» - тот же самый апельсин плюс немножечко меркаптана. Уснуть нельзя будет ни при каких обстоятельствах, но ему еще не настолько плохо. - Пока не надо, - он снова касается ее бедра – теперь пальцами руки. - Придурок. Эйр полусидит напротив, ее ступня упирается ему в грудь, несильно нажимает. Он улыбается. Он бы давно съехал с катушек. Давным-давно, как все остальные: Хелс, Гил, Рейвен – все они не выдержали в какой-то момент. Может быть, потому что не слушались. Может быть, потому что слишком хорошо слушались, но не тех, кого надо. Он слушался Эйр. А Эйр слушала всех. Она так хорошо умела слушать. Просто невероятно. Старший выпуск: неудачники, неликвид, объекты с малым сроком пригодности, ага. - Надоело до чертиков. Ненавижу этого гребаного Листера, ненавижу Крамера, ненавижу Золотарского, ненавижу всю эту гребаную школу и планету заодно. Эйр насмешливо выгибает бровь. От тепла ее обычно бледное лицо порозовело и выглядит нереально красивым и немного ненастоящим, как фарфоровые лица ангелочков, которых они сбивали рогатками с какого-то странного колючего дерева. Влетело им тогда по первое число. - Согласно статистике, девяносто два процента курсантского состава «Нарцисс» готовы на что угодно, чтобы стереть школу с лица земли. Неоригинально. - А остальные восемь? - А остальные восемь - перемещенные. Теперь его очередь удивляться, но Энн только качает головой. - Не дури. Дай голове остынуть. Он кривится. Эйр права, Эйр всегда права. Как хочется, до ломоты в зубах, до красных искр под веками, как хочется зайти в кабинет Листера, просто посмотреть на него и увидеть, как варятся в черепе глазные яблоки, как хочется потом найти воспитателя и прямо на глазах всех мелких испечь его мозги. Как хочется добраться до учительского корпуса и убивать их, убивать, убивать, пока кровь не будет литься по ступенькам, пока не будет ему по колено… Впрочем, тот способ, которым он может убить, такое количество крови не обеспечит. - Придурок, - снова повторяет Эйр, толкает сильнее. Конечно, придурок, кто же еще. Не-е, убивать за идею - а месть это идея, не более того – это не в его стиле. Хорошо выполненное задание включает в себя не только достижение цели, но и сохранение жизни и функциональности исполнителя. Уж это-то Штерн вбил им в головы крепко. Он прижимает маленькую ступню к груди, усмехается как можно похабнее. - Трахни меня, детка. Эйр показывает над водой средний пальчик, тонкий и изящный. - Отсоси. Оба смеются. Секс между курсантами не поощряется. Официально. Неофициально, это слишком удобный рычаг управления, чтобы им могли пренебречь. Но есть еще один нюанс: это слишком удобная маска, чтобы ею можно было пренебречь. По-настоящему они никогда не занимались сексом. Губы, пальцы, голая кожа: за все время эрекция у него была не больше десяти раз, вялая и быстро пропадающая. Даже сравнить нельзя с тем боевым пылом и готовностью, которую он проявлял, выполняя роль проститутки. Он подозревал, что возбуждение Эйр было и того меньше. Но их это не волновало. О причине оба предпочитали не задумываться. В их случае поговорка «меньше знаешь, крепче спишь» была как нигде актуальной. С поправкой «меньше помнишь». Примерно через два часа, когда ему понадобился «перчик» и он выгнал Эйр из ванной - не хватало, чтобы она прогонялась мерзким запахом, это его привилегия – он сказал. - Я могу больше, Эйр, понимаешь? Они смотрит на него почти с жалостью: - Девяносто два процента, - и после паузы, - и остальные восемь. Он упрямо мотает головой: - Я могу больше. Я хочу больше. - Тогда определись с приоритетами. У тебя только две руки, чтобы нести необходимое. Только две. Он кивает, закрывает глаза и погружается под воду. Сидит, пока под веками не наливается алым. Эйр права. Эйр всегда права, она умная.
винни-пух: Каким-то образом он ощущает присутствие еще в подвале. Поначалу не верит: искоса поглядывает на ползущего позади Марка, не проявляющего никаких признаков беспокойства, повторяет про себя таблицу логарифмов – безотказное средство от лишнего ментального мусора – ничего не помогает. В разных местах только на первом этаже находится пятнадцать человек, что ни при каком раскладе не равно четырем патрульным. Он отлично чувствует сигналы: настороженность, собранность, цепкое внимание, присущее хорошо подготовленным бойцам, профессионалам. Никаких следов стимулятора, никакой химии, он готов поклясться. И «броня» на них – не «усовершенствованная» цейсовская подделка, и натуральный биоклеврон, даже на подзарядке, если он правильно идентифицирует тоненький легкий зуд, от которого начинается такое слюноотделение, как будто год не кормили. Ловушка. Тут же он понимает, что не стоит делиться новоприобретенным знанием с напарником, который, похоже, по прежнему ничего не чувствует. Если штаб решил избавиться от «засветившегося агента», то напарник его может быть как наблюдателем, так и вторым проваленным агентом. А если их отправили на миссию по принципу «горячего реактора», то варианты становятся еще интереснее. Например, посмотреть, оптимизировался его гребаный дар от стимуляции, или не оптимизировался. Нет, это не Листер. Проворно ползя по воздуходувной трубе и соображая, как выбраться из западни, он думает, что только надеется на то, что это не Листер. Потому что на самом деле, почему бы последнему не постараться ради карьеры? У него ведь тоже только две руки, так ведь, Эйр? Они выбираются на первый этаж, воздух в трубе становится существенно теплее. Он «слышит» трех боевиков в комнате, над которой они должны проползти. Комната угловая, одно окно выходит в переулок, а второе – на площадку общественного транспорта. Через две с половиной минуты сюда подойдет городской автообус, но они, конечно, ни черта не услышат, потому что стекла здесь звуконепроницаемые, да и кому какое дело. Но он видит в этом шанс, совсем крошечный, потому что сражаться с пятнадцатью профи в полном боевом вооружении ему не под силу, как бы хорошо он о себе не думал, и к тому же он помнит, что и то хорошее, что он о себе узнал, надо во чтобы то ни стало сохранить в тайне. Так что он «включает» в соседней комнате принтер, переводит сразу в режим «экстра». Машина сопротивляется, но куда она денется, и принтер, оглушительно рявкнув, выбрасывает тонкие листы распечатки с такой скоростью, что в комнате приключается маленькая метель, двое из боевиков тут же мчатся в соседнее помещение, готовые уничтожить все и вся на своем пути. Тогда он, тихо вскрикнув, как бы от неожиданности, или испуга, или чего хотите, неловко поворачивается, шум заставляет оставшегося боевика вскинуть голову и выстрелить. Он «гасит» импульс буквально в пяти сантиметрах от своей кожи, одежда начинает тлеть, но зато импульс пробивает перекрытие потолка и канал воздуходувки. Он валится вниз, под вой включенного на всю мощность пульсатора, его напарник кричит высоким тонким голосом, бьет узким малиновым лучом – черт тебя знает, мелкий, может ты и впрямь был «хорошим парнем» - доспехи на боевике оплавляются, превращая его в вонючую пластиково-углеродную статую с приготовленным жарким внутри. Он распластывается на полу, когда влетают те двое, сразу же начиная стрелять – по окну, какие умнички, да? – капли стекла шлепаются и застывают в опасной близости от лица, одна впивается в плечо - пронзительная жаркая боль, выжимающая слезы на глаза. Он чувствует толчок воздуха, судорожно стискивает кулаки, и м-е-д-л-е-н-н-о гасит боевикам мозги, рискуя превратиться в такую же поджаренную сардельку, как и первый охранник. Но быстрее нельзя, никак, «Нарцисс» доберется до трупов, стопроцентно. Они п-р-о-а-н-а-л-и-з-и-р-у-ю-т результаты сканирования, вычислят отклонение от стандартных параметров и тогда… О «тогда» он подумать не успевает, потому что отчетливо слышит стремительное приближение десятка человек. Стекло оплавилось неравномерно, получилась такая красивая абстрактная композиция, хоть сейчас на конкурс современного арта. Отверстие оказывается недостаточно большим, сверху тянутся и медленно обрываются тонкие стеклянные нити, они горячие, и вообще стекло горячее, он шипит сквозь зубы, прощаясь с кожей на ладонях. Вываливается наружу и несется через площадку с мыслью, что если это действительно правительственные агенты, то объяснить прицельную стрельбу по мирной публике им так же трудно, как и агентам «Нарцисс». По его расчетам он должен был вывалиться буквально под автобус. Но чертов городской транспорт опаздывает, глаза зудят и слезятся, а на площадке пасутся три машины и пять калек, которых какой-то псих с банданой на голове совершенно не волнует. Он «гасит» двух добежавших до окна, это ничего не дает, ему нужен чертов автобус, ничем не поможет взрыв каров, ничего не даст гибель прогуливающихся, он бы вручную его дотолкал, если бы был способен на такое. От напряжения перед глазами вспыхивает белым, потом таким же белым вспыхивает в мозгу, он отчетливо слышит тонкий звук лопнувшей струны. Потом в голове устанавливается какая-то нереальная, кристальная ясность, он набирает воздуха в грудь, ощущает, что два дула пульсаторов уже смотрят ему в спину, уже выплевывают невидимый плазменный огонь, это так ясно, как если бы он их видел, но уже неважно, потому что время… Время становится медленным и вязким, как если бы кто-то держал в руках песчаные часы, а он бы кончиками пальцев чувствовал тяжесть и форму каждой песчинки. Медленное время остается за его спиной, он ощущает его позади, впереди время обыкновенное, это он для него слишком быстрый. Но за спиной – там другое, там все замедлилось, обесточилось, выродилось. Время потеряло движущую энергию и исчезло. Вместе со временем исчезает часть стены здания. То есть она не исчезает, но становится хрупкой, как старинная, не обработанная бумага, и она обваливается, часть этой стены, на людей внутри, на улицу и на подъехавший аэробус. Наполненная пассажирами платформа в последний момент виляет в сторону, врубается в угол здания, воют системы безопасности каров, сверху на автобус падают куски облицовки и мелкие камни, люди кричат. Но он уже убрался с места столкновения и торчит в увеличивающейся на глазах толпе зевак, падких на увлекательные и редкие зрелища. Авария городского транспорта – действительно редкое зрелище. - … я не знаю. Сколько раз повторять? Я не знаю. - Сколько было человек? - Я видел троих. Двое находились в соседней комнате. Один под нами. Мелкий дернул сканером, ударился, полис нас услышал и стал стрелять вверх. Я успел закрыться. - Почему он стрелял сразу? - Потому что он полицейский, а полисы стреляют сразу. Твою мать, неужели непонятно, что это «крысы» облажались, а не мы? - В данный момент мы рассматриваем ваши действия… Допрос длится почти сутки. Он знает, почему спрашивающие так настойчивы, почему так скрупулезно анализируют его слова, так старательно ищут нестыковки и ошибки. Их полно, завались, но ошибка ошибке рознь. К концу суток, когда он разговаривает уже исключительно на цересском жаргоне, они выбивают из него признание в «предумышленных действиях, повлекших гибель напарника», и отправляют в камеру. Учитывая, что статус у младшего курсанта в этой операции был выше, положение у него незавидное. В камере он опускается на пол, упирается затылком в стену и воет. Громко, потом тихо, потом опять громко. Ему плохо, ему и должно быть плохо, правда не до такой степени, но мучаясь болью и срывая горло криками, он все равно чувствует себя почти счастливым. Ни хрена они не узнали, ничего экспертиза не дала. Иначе разговор шел бы совсем другой. Они ни хрена не узнали.
винни-пух: Эйр не было. На задании. «На сколько? – Не твое дело, курсант. – Листер… - Вам мало карцера? Странно, в вашем профиле как будто ничего не указывало на склонность к мазохизму». Он покружил по ее комнате, заглянул в ванную: там все еще пахло мерзким апельсиновым запахом, значит, ей тоже пришлось не спать, вернулся на стенд и весь вечер гонял тренировочный реактор, пока не увлекся и не утилизировал всю энергию. Золотарский выгнал его с позором, запретил тренировки на ближайшую неделю и выписал штраф. Штраф раньше чем через два месяца выплатить не удастся, ну и черт с ним. Зато теперь у него есть неучтенный ресурс. И нет плаща. Плащ, как и все остальные мелкие признаки его стиля, пришлось сбросить и утилизировать на месте, прямо под «потекшим» двигателем автобуса. Плохо. « - Надо убираться отсюда. - Не горячись. - Надо убираться. Шейла погибла. Я знаю, что она была полностью больная на голову сука, но она все равно не взрывала бы генератор. - Я знаю. Но вдвоем нам не вырваться. - Надо искать третьего. Найти кого-то из мелких…»
винни-пух: Он действовал просто и незатейливо. Нужен тупой убийца, вместо манипулятора? Ладно, будет тупой убийца, он не будет спорить. Наблюдателя - кто-то из воспитателей, он его не знал - тащил за шкирку Гремм и радостно лыбился. Заставить вечно голодного телекинетика поживиться за счет контролера не составило труда, так же, как не составило труда по-дружески разделить с ним утилизацию. Биоэнергия не в пример лучше живила их тела, мозги и души, так что не стоило удивляться тому, что на роль наблюдателя так тяжело было найти охотника. Сонный и слабый, на грани обморока, наблюдатель не мог адекватно оценивать ситуацию, а его несколько утомила необходимость соблюдать субординацию. Или следовать плану, согласно которому они бы уже лежали трупами в холле: нехилая охрана в простом мидасском клубе оказалась. Они двигаются по коридору в сторону заветных кабинок лифта. Воздух раздирает неимоверная какофония из музыки, новостей, переговоров, рева двигателей и еще черт знает чего. На самом деле они слышат лишь слабые отголоски: в других помещениях динамики включены на близкий к пределу безопасности максимум, и выключить их никому не удастся. Конечно, кто-нибудь сообразит просто уничтожить аппаратуру, но на это понадобится время. Лифт скользит вниз с жуткой скоростью, от которой ноют зубы, перед кабинкой они слышат троих, «гасят» их еще до того, как откроется дверца. Он аккуратно обходит лежащих, Гремм задевает охранника ногой. Того внезапно скрючивает, рука у него дергается, и словно из ладони вылетает комок белой слизи, отчетливо пахнущий ацетоном. Гремм успевает прикрыться телом наблюдателя и топает дальше. В нужной комнате четверо: двое боевиков, один гражданский без оружия. Четвертый, и последний, совершенно точно последний – он тщательно сканирует помещение, да и Гремм не отстает, - сидит за столом, слегка откинувшись в кресле, и что самое интересное, пульсатор у него в руке появляется едва ли не раньше, чем у его охраны. Крутой мужик. Он гасит «крутого мужика» почти осторожно, этот человек должен остаться в живых, и безжалостно утилизирует всех остальных, выкачивая энергию до последней капли. Гремму остается только один боевик, с которым он обходится еще более беспощадно, вспомнив о вонючей слизи. Грохот здесь тоже слышен, но позволяет даже разговаривать. Впрочем, говорить им не о чем. Достав сканнер, он подключает всю действующую технику: ноут, стационарный компьютер, телефон, принтер, даже ключи от кара. Обшаривает трупы и подключает все найденное на них: телефоны, карточки и выдернутые из ушей чипы. Очень интересно то, что у «крутого мужика», явно начальника этого места, чип в ухе поддельный. Он внимательно рассматривает его лицо: скуластое, красивое, обезображенное рваным шрамом – рассматривает очень внимательно, запоминая не столько черты, сколько форму черепа и ушей. Потом подходит к трупу гражданского и также внимательно осматривает и его. Чипа вообще нет, забавно? Но это точно монгрел, хотя и нетипичный. Совсем мелкий, лет пятнадцать, смуглый, черноволосый, остекленевшие глаза настолько темные, что кажутся черными.. Интересная компания здесь собиралась по вечерам, а? Гремм, похлопав по щекам наблюдателя и убедившись, что воспитатель–неудачник совсем отрубился, тоже опускается на корточки. - На тебя похож, видишь? - Вижу. Наверху гремит взрыв, он слышит «откат», слышит, как двигается воздушная волна, сотрясая стены и разрушая публичные помещения клуба. Там уже должна быть полиция, и это, как ни странно, им на руку, выбраться будет проще. Еще буквально минута, и копирование завершится. « - Я думаю, он подойдет. - …? - Я очень внимательно слушала».
Март: Я в недоумении. Где тут Анк? Где хотя бы упоминаются упомянутые в шапке Рики и Катце? Это даже не Ау - это совершенно отдельная, не имеющая касательства к Амои вселенная. Про ООС сказать трудно, поскольку тут действуют паранормалы, похожие, скорее, на персонажей Вайсс Кройс (кажется, так). Может, конечно, автор забыл написать, что продолжение следует - и все тайны нам откроются в дальнейшем? винни-пух пишет: у «крутого мужика», явно начальника этого места, чип в ухе поддельный. Он внимательно рассматривает его лицо: скуластое, красивое, обезображенное рваным шрамом – рассматривает очень внимательно, запоминая не столько черты, сколько форму черепа и ушей. Потом подходит к трупу гражданского и также внимательно осматривает и его. Чипа вообще нет, забавно? Но это точно монгрел, хотя и нетипичный. Совсем мелкий, лет пятнадцать, смуглый, черноволосый, остекленевшие глаза настолько темные, что кажутся черными.. Эти трупы? Хотя автор говорит, что идея нам должна быть понятна, увы, я ее не поняла. винни-пух не сочтете ли за труд пояснить, что вы хотели сказать вашим текстом?
винни-пух: Гм. Я посчитала, что описания достаточно. Да, слегка пришибленный со шрамом - это Катце. труп - Рики. А тот кто похож... ну подумайте сами.
a_passerby: винни-пух пишет: Да, слегка пришибленный со шрамом - это Катце. Это как раз понятно. труп - Рики. Т.е. никакой истории с Дана Баном, просто потому что Рики даже до пэтства не дожил? Спасли Вы Ясю.))) винни-пух, не в обиду, но такой открытый конец создает впечатление, что текст недописан, имхо, конечно. И еще мелкая тапка за «экзоскелетон» и страховых «полисов».
винни-пух: Экзоскелетон нагло сперт у Головачева, там у него даже описание изделия есть. Ну полис, да. Наверное. Хотя я такое слышала. Прода есть. проходит предварительную обкатку.
a_passerby: винни-пух, ну Вы ж адекватный и грамотный человек, зачем снова изобретать велосипед, заимствуя то, что уже было заимстовано? Или Вам до такой степени приелись «экзоскелеты» и «полицейские»? А прода в смысле второй фанфик или следующая глава этого?
винни-пух: "Или Вам до такой степени приелись «экзоскелеты» и «полицейские»? " Наверное. Экзоскелетон мне как-то ближе. А изобретать один и тот же велосипед для разных фанфиков... фантазии не хватит. "Вы ж адекватный и грамотный человек" В смысле спасибо. Больше похоже на главу.
винни-пух: "Спасли Вы Ясю.))) " А вот это еще вилами по воду писано.
a_passerby: винни-пух, да я ж не против смерти Яси и особо не скрываю своих симпатий к анимешному Гаю.))) Но вот за кошечку волнуюсь. Проявите милосердие к человеку, жестоко обиженному и обделенному Ёсихарой.
винни-пух: Пока не знаю. Хочу убить, но может и не получится. Смотря как он себя вести будет.
винни-пух: Дети-цветы 2. Стекло.
винни-пух: - … тогда девочка спросила: «А зачем тебе такие большие глаза?», и Волк ответил: «Это чтобы тебя хорошо видеть, внученька». Девочка подумала и опять спросила: «А зачем тебе такие большие уши?», Волк и ответил: «Это чтобы лучше слышать тебя, внученька». Тогда девочка сразу поняла, что это вовсе не Бабушка, а боевик-трансформер, и сразу же настроилась на утилизацию. А так как она была отличницей, то сумела очень быстро настроиться, и Волк не успел ничего сделать. Девочка погасила его совсем и убежала из плохого дома. - А ее поймали? - Нет. Она ведь была умной девочкой и погасила все датчики и телефоны, как только вошла. - И чипы? - Конечно. Даже кухонный комбайн погасила. - Ха, тоже мне умная, глупая она. Что сразу было непонятно, что настоящая Бабушка не могла закрыться. - А если не на задании, то нельзя… - Все равно. - Нет, не все равно! - А я говорю, все равно, а девчонка - дура! - Нет, умная. Она вопросы правильные задавала и все узнала, а ты бы в жизни не сумел ни один нормальный вопрос задать, потому что ты глупый. - Ха! Очень надо! Я и так все узнаю. - Эйр, скажи ему!!! - Во-первых, Бабушку никто никогда не видел и не «слышал», значит, у девочки не было возможности идентифицировать ее. Во-вторых, неразумно раскрывать все свои способности по первому же поводу: чем дольше противник считает тебя обычным человеком, тем в более выгодном положении ты окажешься. В-третьих, вербальный метод получения информации очень полезен, когда ситуацию требуется оценить с помощью логических рассуждений. Учись, Таки. - Все равно девчонки дуры. - Ах ты... Он ждет за дверью, подпирая стену и вертя в руках флешку. Несомненно, подслушивал, и теперь нахально скалится на все тридцать два. - Ну, ты и мастерица сказочки рассказывать. Тебя бы вместо Геро. - Школа не сможет оплатить услуги преподавателя такого класса. Он смеется, тянется ее поцеловать, губы касаются уха. Шевелятся беззвучно, этого достаточно. - Ты сказала один, Эйр. - Да… один.
винни-пух: - Надо полагать, информация получена прямо от Криптон. - Вы что-то имеете против? - Ничего. Наверняка отличные данные, если не считать каких-нибудь неучтенных факторов типа внезапно начатой полицейской облавы, нелегального банкета любителей потрахать моллюсков или просто неверно указанных паролей. - В последнем вы не нуждаетесь, насколько я знаю. - Зато нуждаюсь во всем остальном. Я отказываюсь выполнять задание, если у меня не будет возможности провести предварительную проверку. - Вы забываетесь. - Господин Листер, - он, наконец, подтягивает ноги и садится на стул в нормальную позу. Надо заметить, что в сочетании с бесславно сгинувшим плащом его манера сидеть на стуле и даже на табурете, развалясь и едва не зевая, выглядела куда естественнее. Почему-то это приносит мелкое злорадное удовольствие, и Листер с тоской думает, что его подчиненные оказывают на него слишком большое влияние и придется опять принимать меры. А так хочется принять меры по отношению к курсанту, а не к себе. Потянуть огонь. Поманить, разжечь, разрешить вспыхнуть, и-и-и – пепел по ветру. - Господин Листер. Возможно, вы не заметили, или вам все равно, но четыре из шести миссий по заказу Криптон сопровождались непроверенной, ошибочной информацией. Теперь я получаю седьмое задание, которое с вероятностью два к трем окажется провальным. И как мне быть? Сдохнуть на задании с высокой вероятностью или с не меньшей вероятностью сдохнуть в лаборатории? - Да, положение у вас затруднительное. - Ну так дайте мне хотя бы попробовать прикрыть себе задницу! Его дар… не гнев и ярость – дар курсанта, ощущается, как висящая в нескольких сантиметрах от лица стена, кусок стекла, прикрывающий волчий беспощадный голод. Способность самопроизвольно активируется при слишком резких скачках эмоций, это недостаток всех особей старшего выпуска. Голод тянется к нему из-под удерживающего его щита, и это было бы, пожалуй, даже страшно, не знай Листер настоящую цену любому из своих ублюдков. Мысленно он их по-другому называть не в состоянии. Листер морщится и недовольно отмахивается рукой, словно паутину убирает. - Что за непотребство. Где ваша выдержка, курсант? - Извините, - забавно, но курсанту действительно становится стыдно. - Можете провести разведывательный рейд. Тихо. Без наблюдателя. Если вы обнаружите себя, даже косвенным образом, то никакая Джанира не спасет вас от коррекции. Свободны. - Да, господин Листер. Курсант вскакивает, кланяется, почти прилично, и исчезает за дверью. Листер морщится, углубляется в изучение материалов на столе А ведь Штерн искренне верил, что этот курс сумеют довести до выпуска. На каких основаниях? Мелкому лет четырнадцать. У него ярко-красные волосы, подстриженные неровными прядями, он непрерывно жует, школьная форма на нем сидит как сьют блонди на федерале. Лицо бледное, выражение наглое, глаза испуганные. Его страх можно пощупать руками. - Ты откуда, красавчик? «Красавчик» глубоко краснеет, наглое выражение трансформируется в затюканное, потом опять в заносчивое, голос слегка дрожит: - Информационный отдел, сектор наблюдения Зет-А. Он перекладывает ноут с колен на стол, оглядывается за спину, где на верхнем ярусе расположены сенсоры, спрашивает изумленно: - Это что, шутка такая? Датчики молчат, что неудивительно. Он подымает глаза вверх, оглядывает потолок в поисках затерявшихся на нем ангелов, фей, богов и всего остального мифического выводка, явившего ему свое чудо, и стонет: - О, не-е-ет. «Красавчик» перестает дергаться и даже злится: - Прибыл на выполнение задания по приказу господина Амира. А вы должны меня охранять. Он встает, выразительно смотрит сверху вниз на будущего, если тот переживет сегодняшнюю операцию, оператора информации, и хотя по росту он лишь чуть выше, прием срабатывает: «красавчик» снова сжимается и ссутуливается от страха. Но мелкий прав: назначение старших без учета возраста и статуса - распространенная практика в "Нарцисс". Предполагается, что это способствует развитию психической гибкости и объективности. - Обязательно, - он касается левого глаза пальцами и шутовски кланяется, - обязательно. За спиной он показывает средний палец, надеясь, что дежурный не преминет передать этот знак непочтительности воспитателю или лично Листеру. Когда они садятся в машину, он позволяет мысленно высказать свою глубокую благодарность ангелам, феям, богам и всему остальному мифологическому выводку. Черт, это информационщик. Пусть самый дерьмовый, какой только есть в школе, но это - информационщик! « - Эйр, а ты не увлекаешься? Кто-нибудь из них обязательно донесет на тебя. - Если кто-нибудь воздержится от доноса, я буду неприятно удивлена. - И? - Не дергайся. Все под контролем. - Ладно».
винни-пух: - …или мы можем использовать коммуникации. Я проверил, можно спуститься в коллектор и добраться до подсобных помещений. Тогда нас точно никто не увидит. Дальше там охранники, ты с ними справишься, на первом этаже всего-то четверо и дроиды, но у меня есть схема дежурства патрулей. Так что… Он слушает вполуха монолог «красавчика», не обращая на него внимания. Замечание о том, что он должен утилизировать охранников, его настораживает, но пока что он склонен считать предложение мелкого результатом его некомпетентности, а не сознательной провокацией. Ликвидировать охрану в разведывательном рейде? Ха! - Включись в их линию и узнай, не заказывал ли кто еду. - Что? - Включись в линию и узнай, не заказывали ли в офис обед. «Красавчик» несколько секунд смотрит на него с открытым ртом, потом неуверенно хмурится и говорит: - Приказы на миссии отдаю я. Он улыбается – самой паскудной и зловещей улыбкой из своего арсенала. Эйр утверждает, что с такой улыбкой он похож на анимешного злодея и не способен напугать даже ребенка. Но вместе с крошечным дополнительным воздействием на нужный участок мозга все получается просто прекрасно: - Или ты делаешь то, что я скажу, или на стол Листера ложится отчет о срыве миссии. Глаза «красавчика» становятся круглыми-круглыми, как у мыши, он торопливо кивает и утыкается в свой ноут. Через пару минут говорит: - Есть. На пятом этаже, комната 511, китайская еда, фирма «Йонеко». - Молодец. Он оставляет разносчика в его фургончике, напяливает яркий фирменный фартук и бейсболку, тащит пакет с едой, сопровождаемый охранником-дроидом. Такая практика, использование дроидов в охране вместо людей, распространена повсеместно. Почему-то считается, что андроиды более надежны и эффективны: высокая скорость, постоянная связь, огромная сила и тому подобное. На самом деле это, конечно, очень глупое предпочтение: чем сильнее существо подчиняется программе, тем проще им управлять. Обесточив робота и оставив его возле лифта, он честно доставляет обед в офис, получает чаевые, подмигивает хорошенькому застенчивому подростку в зеленой форме курьера и исчезает с датчиков слежения. Он тратит на осмотр пятнадцатого этажа около двадцати минут. Можно было быстрее, но тогда его посещение не осталось бы незамеченным. Во-первых, датчики надо было не «гасить» на всю жизнь, а только временно обесточивать. Во-вторых, пришлось устроить небольшую аварию на три этажа выше, чтобы человеческой охране было чем заняться, в-третьих, дроидов тоже надо было включать и выключать максимально осторожно: ни в памяти роботов, ни в файлах наблюдения не должно было остаться материалов, достаточных для анализа. Плюхнувшись на сиденье рядом с безмятежно спящим «красавчиком», он стягивает форму, затем, поколебавшись с секунду, погружает напарника в еще более глубокий сон и осторожно стаскивает с его колен ноут. Посмотрим. Он не гений «ковбойских налетов», но зато память у него абсолютная. Что-то, годное для анализа, здесь да найдется. - Вы нарушили правила субординации. - … - И меня это, к сожалению, даже не удивляет. Докладную господину Амиру предоставьте до двадцати ноль ноль. - Он сам заснул. Я здесь ни при чем. - Выполнять приказ, курсант. Он кланяется, желая Листеру провалиться сквозь землю. Наверняка, Листера это тоже не удивляет. Разворачивается и идет писать докладную. Обидно, конечно, что на этот раз ему влетело совершенно ни за что, но зато использовать ситуацию можно с большой пользой. - А потом? - А потом они жили долго и счастливо. - Ну, нет, так неинтересно. - А раз неинтересно, то ползи отсюда, мелкий. Мелкий – второй курс, группа «Черные», основная пси-способность – перемещение материала, сопровождающая – изменение плотности материала, средний балл – десять, дисциплинарные взыскания… наличествуют короче – морщит короткий вдернутый нос, мрачно смотрит из-под лохматой каштановой челки. - Ты не умеешь вообще рассказывать. Эйр умеет, а ты просто тупой киллер. - Угу. И этот киллер сейчас займется своей непосредственной работой, выбрав в качестве объекта одного мелкого безымянного курсанта. Курсант вспыхивает ярко-красным, как неоновая вывеска, сжимает кулаки: - У меня есть имя! - Да ну? И как тебя зовут? Маар - этоне имя. Это так... производная. У мелкого дрожат губы, он стискивает зубы, суживает глаза и, не говоря ни слова, пытается «ударить» с помощью телекинеза. Смешно. Неактивированный телекинетик против курсанта старшей группы. Смешно. - Неплохо для второго курса, - сообщает он, когда подросток, задыхаясь и сжимая голову руками, опускается на пол, - но придется еще поработать. Мелкий молчит. Он слышит, как пульсирует в мальчишке горячий комок боли, злости и ревности, как пацану хочется заплакать от бессилия, но он сдерживается и горячий сгусток в его голове медленно растекается. Наверняка поклялся про себя, что будет заниматься днем и ночью, пока не сумеет скрутить мерзкого старшего и расплющить его в лепешку прямо на глазах Эйр. Хороший пацан. - Сопли утри. - Я до тебя доберусь. - Валяй. Но сначала определись с приоритетами: или ты пытаешься достать меня, или заслужить признательность Эйр. У него остается такое чувство, как будто его окружает стекло. Не стена или стеклянный дом или еще что-то, ставшее предметом обсуждения психиатров, а просто стекло.
винни-пух: На миссии снова Гремм - это хорошо. Третьим идет «красный» - качественный переход состояния энергии, проще говоря – пирокинез. Мучнисто-белое лицо последнего заставляет думать о большом количестве транквилизаторов, на которых держат бедолагу. По-видимому, это его последняя миссия. Если подумать, то и Гремм почти отработал свой срок. Он старше его, еще из образцов опытной лаборатории серии «Экстра». Что бы это значило? Правда, с ними идет наблюдатель, но… куда-то же деваются учителя, отработавшие свой срок? Здание освещено гирляндами, фонарями и странными, парящими над входом, конструкциями, изображающими то ли воздушные корабли, то ли каких-то неведомых зверушек. Небольшая площадь перед зданием усеяна растоптанными цветами, выше на стенах вспыхивают и гаснут письмена, уведомляющие о дне рождения корпорации, мать ее, и просящие богов принести компании успех и процветание. Согласно предоставленным сведениям, проверенным по сети, кстати, празднование оного события должно произойти через два дня. Может у них календарь не амойский? По периметру стоит цепочка дроидов, не пускающая глазеющую публику дальше площадки для каров. Несколько каров охраны они замечают на соседних улицах. В общем, празднуют люди: шумно, весело и добродушно. Наблюдатель качает головой: - Миссия отменяется. Я сообщу в центр. - Хрена, - невнятно произносит он, удерживая в зубах провод сканнера. Он выуживает батарейки из корпуса, выбрасывает на заднее сиденье. Обеспечить энергию прибору он и сам сумеет. Если бы он знал о празднике, вообще захватил бы ноут, но, похоже, последние пару месяцев он проходит затяжной тест на звание менеджера кризисной дипломатии и, честно говоря, ему это надоело. Если не учитывать разочарованного выражения лица Кольмара, когда он все-таки возвращается. И Золотарского. И Конико. И Джанира знает кого еще – все равно он никогда этого не увидит. Но думать, что происходящее – чье-то настойчивое желание избавиться от "еще одного из старшей группы", а не использование в третьесортных операциях утратившего профпригодность агента, как-то приятнее. - Что? - Хрена. Мы пойдем. - Вы с ума сошли. - Да? – изображать удивление нет ни желания, ни достаточного мотива. - Отменить операцию прямым приказом может куратор, начальник проекта или представитель директората. Вы к перечисленным лицам не относитесь. Он что, идиот? У него есть шанс избежать провальной операции. Какого черта он выпендривается? Какого черта он подставляется? - Я наблюдатель. Мой ранг позволяет мне… - Наблюдать и докладывать о ходе операции, и запрещает вмешиваться в работу группы. Он сдирает кислотно-зеленую бандану, швыряет на заднее сиденье, скалится, глядя в упор. - Мы слишком ценим вашу жизнь, господин учитель. Эйр утверждает, что доносы уже поступают, и значит, в общем-то, безразлично, по какому принципу отбирались сотрудники на данную миссию. Может, действительно обыкновенная зачистка, без всяких скрытых мотивов. Они выбираются из машины, щурясь, разглядывают яркие косматые звезды фейерверка. Он кивает на расположившийся невдалеке голубой, сверкающий, как игрушка, фургон. - Туда. На усыпление актеров, или черт его знает, кто это такие на самом деле, ушло несколько минут. Пестрые яркие тряпки и занятные музыкальные инструменты вроде бы давали возможность идентифицировать их как артистов. Правда, оставалось непонятным, что среди музыкального оборудования делают сенсорные ловушки, проекторы и комплекс слежения. Он отдает себе отчет, что его выводы могут быть ошибочными, именно в силу того, что в любой технике он прежде всего видит потенциальное оружие, но мысль, что они используют для прикрытия конкурирующую террористическую группу, кажется ему страшно смешной. Вид Гремма, закутанного в полосатое фисташково-желтое покрывало, в венке с длинными золотыми нитями и оглушительно-пахнущими цветами, превращает мысль в блестящую сумасшедшую клоунаду, и он смеется до самых дверей главного входа. Их пропускают без звука: здесь полно таких, счастливо-обкуренных и искристых от препаратов морфия. Датчики молчат в тряпочку, карточки подтверждают их принадлежность к «Организации затейливых праздников» или «Обществу веселых шлюх», кто их знает, под слоем макияжа лица не идентифицируются, он прилагает минимальные усилия для перенаправления внимания боевиков, и через пару минут они внутри. О-о, внутри праздник. Да, карнавал корпоративного безумия: яркие, открытые наряды, не менее открытые эмоции - веселье, ложь, флирт, откровенные предложения, выбросы адреналина и феромонов. Блеск, цвет, смех, вкус накарамеленных губ, падающие с потолка ленты серпантина, шарики жидкого кислорода взрываются обжигающим глотку хмелем. Голова начинает кружиться на первой же минуте, так что изображать сильно готовую к употреблению шлюху не составляет никакого труда. Купившийся на его пьяный вид мужик отдыхает в кабинке туалета. Он с некоторым трудом разместил грузного дядечку на унитазе, тот все время норовил упасть. Для интереса поковырялся у него в карманах: обнаружил платиновую карточку, ключи от аэрокара, три флешки и неизвестного предназначения чип. Подумав, выбросил карточку, остальное сунул за пояс. Вряд ли господину Кену Эвансу когда-нибудь понадобится его машина. И квартира. И вообще хоть что-нибудь. Он выбирается наверх, продолжая изображать не пойми кого, и периодически гася датчики – примерно каждый третий. На пятом этаже останавливается на лестничной площадке, ожидая остальных. Где клиент, он не знает. По сведениям Криптон, чтоб им такую дезу всю жизнь хавать, клиент должен сидеть у себя в офисе и заниматься трудами праведными, то бишь переговорами со своим контактом из налогового департамента. Будет забавно, если так оно и есть. На самом деле офис, конечно, пуст. «Красный» усаживается в кресло, тяжело откашливается. Он не удивился бы, если бы пирокинетик стал кашлять огнем и дымом на манер древних драконов. Они тратят около десяти минут на осмотр: он копирует все подряд из ноута, Гремм вскрывает сейфы. На правой стене кабинета господина как-то там его зовут, висит специальная полка с расставленными на ней наградами. Он с любопытством осматривает кубки, вазы, стеклянные палочки неизвестного предназначения – что там говорят психологи о людях с постоянной потребностью самоидентификации? – наконец находит подходящее: ваза с крышкой, которую украшают несколько хрустальных шариков. Удачно. Они даже полые. Он протягивает кубок пирокинету: - Накачивай. Я придержу. «Красный» кивает, смотрит на шарики, небрежно, утомленно полуприкрыв веки. Ему кажется, что лицо, вся фигура пирокинетика словно наливается малиновым светом исключительно мерзкого оттенка, внутри пяти шариков появляются яркие белые искры, он «подхватывает» будущие батарейки привычно, аккуратно. Неожиданно понимает, что пирокинетик – аж никак не кандидат на утилизацию, какого черта его послали с ним? Тут же забывает об этом, занятый стабилизацией энергии. Они справляются меньше чем за пять минут и тут же уходят. Одну «батарейку» он оставляет в кабинете, четыре несет с собой. На двадцатом этаже их пытаются остановить двое подвыпивших парней, вывалившихся из наполненной шумом и гоготом комнаты. Гремм, мило улыбаясь, подталкивает обоих к лестнице и отправляет вниз. Кубарем. На двадцать пятом дроиды не пускают их на этаж, и они без сопротивления возвращаются в лифт и едут дальше, вверх, чтобы оставить «батарейку» на самой крыше, прямо под вертолетной площадкой. Затем они спускаются в холл. По дороге им снова встречается патруль: трое дроидов и человек – всех утилизируют. Клиента нет. Можно, конечно, просто взорвать на хрен все здание, но чем черт не шутит: может, его сегодня нет вовсе? Он кивает на вопросительный взгляд Гремма и тот, усмехнувшись, отправляется на сцену. Вряд ли кто-то из присутствующих или ведущих толком помнит содержании вечера, да и удачные импровизации всегда приветствовались, так что появление нового стриптизера встречено одобрительными хлопками и возгласами. Гремм – тонкая ломаная фигура в золотом веночке, с золотыми тонкими косичками до пояса, взлетающими вокруг него змеями – мало похож на гладких изящных петов, но публике уже без разницы. Она просто глазеет на что-то новое, она глотает все, что ей предложат, она разменяет на аплодисменты выступление кого угодно. Так что никого не удивляет, когда обнаженный парень на сцене утверждает, что этот танец посвящен господину Микимото Тацуми и что все последующие телодвижения тоже будут предназначены и отрегулированы исключительно господином Микимото Тацуми. Еще меньше удивляет публику пробившийся к сцене господин Микимото Тацуми, жаждущий немедленно удовлетворить свои потребности в эксклюзивных телодвижениях, и танцора, прикрывающегося преподнесенной розочкой, утаскивают под свист и хлопки. В чьем-то пустом офисе, куда жаждущий Микимото Тацуми приводит парня, целуется парочка. Парочка теряет сознание, смазливый стриптизер внезапно скалится в голодной улыбке бездомной собаки, Микимото тянет вверх, в воздух, словно он – воздушный шарик, наполненный гелием, ноги отделяются от пола, он не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Ему страшно, он хочет закричать, но только разевает рот. Гремм держит клиента в воздухе, ожидая распоряжений. Он приносит Гремму одежду, и пока тот одевается, тоже внимательно рассматривает господина Тацуми. У него нет приказа добыть сведения из престарелого ловеласа. У него нет приказа вскрыть его компьютер, у него есть приказ уничтожить господина Микимото Тацуми и взорвать его офис. Это самое бессмысленное идиотское задание, которое ему доводилось выполнять. Большой вопросительный знак висит перед глазами красным сигналом опасности, но добиваться ответов от клиента бессмысленно. Он не знает, какие ответы ему нужны, а значит, не может задать правильные вопросы. Они с Греммом честно делят подергивающегося в воздухе клиента, подумав, утилизируют и бывшую парочку – один черт погибнут, и выбираются наружу.
винни-пух: Пирокинетик ждет их на площадке, с отрешенным лицом внимая монологу леди с белыми волосами и красными гранатовыми серьгами. Он думает, что камни тоже могли бы послужить неплохой батарейкой, и даже значительно лучшей, чем хрусталь, но уже поздно. Они подходят вплотную, леди переключает внимание на Гремма, по-прежнему красующегося в цветочно-золотом венке, «красный» вообще закрывает глаза, и раздается первый взрыв. Вовремя. Судя по внезапно увеличившемуся количеству дроидов на площадке, в здании таки подняли тревогу. Но теперь у них есть куда более существенные причины для этого. Беловолосая леди восторженно визжит и вцепляется в локоть пирокинетика. В какой-то момент ему кажется, что «красный» сейчас подожжет и ее, для полноты эффекта, он отчетливо слышит накаленные нити раздражения в его мозгу, толчком меняет направление, и пирокинетик успокаивается. В здании раздаются еще четыре взрыва, последовательно, сверху донизу, и площадка заполняется орущей, напитанной страхом толпой, мгновенно позабывшей о субординации, интригах, любовных похождениях и празднике. Хотя, судя по воплям беловолосой, для некоторых взрыв здания корпорации выглядит как продолжение праздника. Она визжит, подпрыгивая от возбуждения, и трется бедром о ногу красного. Страха она точно не испытывает. Хлынувшая толпа позволяет ему отцепить адреналиновую наркоманку от «красного» и вместе с орущими людьми выбраться на улицу. Свою машину они не собираются даже искать, наблюдатель должен был покинуть площадку, как только операция вступит в завершающую стадию, и если он этого не сделал – его проблемы. Здание выглядит почти целым, собственно, так оно и есть, оно выгорает изнутри, и столб белого, красивого пламени вырывается из его крыши, как какой-то невиданных размеров фейерверк. Сверху уже кружат вертолеты, внизу разворачивают машины, примчавшиеся пожарники, полисы и спасатели пытаются утихомирить и развести людей. Кого-то давят в толпе, кто-то кричит, истекая кровью, маленькая верткая платформа привозит журналистов, но они этого уже не видят. Нырнув в подземный переход, они выбираются наверх через три улицы и усаживаются в автобус. Ехать почти два часа. Ну и что? Кто-то спешит получить лавровый венок?
винни-пух: Эйр нет. Эйр в карцере. Он не верит собственным ушам. Заставляет курсанта из группы наблюдения, проболтавшегося в столовой о «последней из могикан», повторить это еще и еще раз, несмотря на все вместе взятые камеры и сенсоры. Просто не верит. Собственно, почему? Доносы не оставляют без внимания. Никогда. Тем более, курсантов первого курса, которых еще учить и учить правильному обращению с реальным и сомнительным компроматом. Главное, чтобы мелкие не прокололись, чтобы донесли именно то, что надо, чтобы сказали только то, что требуется. Собственно… если Эйр сделала все, как она задумывала, то надолго не задержится. Так же как и мелочь. Представлять реальную угрозу для здоровья будущих агентов и агентесс – его привилегия. Пить курсантам тоже запрещено. Наркотики исключатся как понятие, кроме случаев научного интереса со стороны института. Но институт далеко, а «розовый снег» прямо под носом. Не под его, конечно. Дама с глазами избитого животного подносит зеркало к лицу. На сияющей поверхности – а как же, стиль жизни, зеркало из золотой амальгамы – протянуты тонкие полоски блестящего белого порошка. Чем думают люди, добровольно соглашающиеся на наркотическую зависимость? Он не знает. Мысли – цифры виртуального мира, шифрующие снимки внутреннего фотоаппарата, ему недоступны. Но зато он слышит ее эмоции: отвращение, тоска, скука, отчаяние – одна глупость, короче. Но зато такие сильные, что их можно завязать на чем угодно. Какого хрена ее надо убивать, если можно долго и полезно использовать? Дама с собачьими глазами и сумеречным болотом в голове жадно рассматривает полоски, наслаждаясь будущим кайфом. Комната насквозь пропитана тяжелыми сладкими запахами, на столе, на подоконнике, на полу возле кушетки стоят плоские позолоченные курильницы, источающие разноцветные струи дыма. Кушетка покрыта золотистым подергивающимся мохнатым покрывалом. Похоже на офис? По его мнению, нет. По его мнению, любой, кто оказывается в таком «офисе», попытается убраться отсюда как можно скорее и никогда не иметь никаких дел с его хозяйкой. Тошнотворный запах ароматного дыма заставляет его раскашляться. Дама, наконец, видит что-то еще помимо полосок кокаина на зеркальце, глаза у нее расширяются, она улыбается, приставляет соломинку к полоске и втягивает порошок в ноздрю. По-видимому, она приняла его за собственную фантазию. Убить ее легко. Он крутит в пальцах миниатюрный убойный шокер, которым так любят пользоваться средней руки грабители, и с помощью которого он должен изобразить ограбление. Цветные струи дыма, похотливо виляя, подымаются к потолку, в воздухе над столиком мерцает взмывший в воздух тонкий белый порошок. Ограбление? Он переворачивает все гребанные курильницы, разливает весь алкоголь, который удается обнаружить в идиотском будуаре и собственно кабинете, который хоть чем-то напоминает помещение для работы. Шокер неслышно плюется крупными голубыми искрами, поджигая ткани и засушенные цветы в низких вазах, он бьет шокером трупы охранников: это идиотство - убивать тех, от кого можно поживиться. Кружится по горящему служебному помещению, не замечая, насколько растянулись эти несколько секунд, пока система противопожарной безопасности не оглашает этаж пронзительным воплем. Он вылетает в коридор, гасит робота-уборщика, который первый примчался по сигналу тревоги, с громким хохотом разряжает шокер в двух клерков, спешащих на помощь хозяйке. Это идиотство – убивать тех, кого можно использовать. Но сейчас нет такой возможности. Он несется вниз по главной лестнице, размахивая шокером и истошно вопя. Жаль, конечно, что он не может устроить приличный пожар без подготовки, но взрыв обслуживающего лифт генератора тоже выглядит эффектно. Когда визжащий, хохочущий парень в ярко-красной куртке спускается вниз, на первый этаж гигантского супермаркета, там уже царит страх. Половина дверей не работает, механизмы самопроизвольно блокируются, дроиды падают грудой нерабочего железа и считанные на пальцах человеческие охранники просто не в состоянии толком организовать аварийную эвакуацию. Его появление становится последней каплей: вся многоголовая толпа, как один человек, смотрит на него одним огромным глазом, он смеется в один этот глаз и взмахом руки спускает людей с поводка. Орущая, сминающая сама себя толпа, безмозглая биомасса давится в несколько дверей, подстегиваемая, как ударами, криками раздавленных, звуками выстрелов, вспышками шокеров. Охранники рвутся наружу, так же, как и остальные, некоторые из них используют оружие. Он смеется. Давится их страхом, их бешенством, ест их, жрет их и смеется, смеется до упаду.. Да, детка, еще чуть-чуть! Когда за его спиной что-то взрывается, он успевает удивиться, потому что это точно не он сделал. Волна взрыва швыряет его вниз, придавливает, пытаясь размазать по полу. Он хрипит, царапает пальцами мраморное покрытие. Он не может потерять сознание, но его сковывает тяжелое глухое оцепенение, и он вдруг перестает сопротивляться. Время обратно. Он брал время вперед, а теперь получает обратное время. Он прячет эту мысль на самое дно, забивает ее под слой кокаиновой горячки и жгучих голубых искр шокера, пляшущих по его куртке. Дальше. Глубже. Как же плохо, когда у тебя такая короткая память, нет прошлого, и не под чем хоронить своих мертвецов. Но он старается: пока его волокут в полицейский фургон, пока он усыпляет офицера и двух копов, пока выбирается из разбившейся машины, пока едет в метро, тихонько покачивая ушибленную руку. Время обратно. Вот, значит, как это выглядит.
винни-пух: Разряд. - …недостаточно четкий, надо повторить. - Очень умно, ничего не скажешь. Вы б ему еще пентотал вкололи… Разряд. - …сплошная каша. Нейроснимки никуда не годятся. - Стопроцентной уверенности нет. К тому же реакция парадоксальная. - Сканирование не позволяет установить точной очередности… Разряд. - Можно использовать телепатов. - Это мало, что даст. У всей старшей группы высокая вязкость защитного "слоя", телепатам придется действовать крайне агрессивно, но просто не выдержит.Он вам еще нужен? - Вопрос не ко мне. Поинтересуйтесь мнением куратора проекта. - В данный момент куратор недоступен. - Тогда сделаем перерыв. Разряд. - Не увлекайтесь. Решено использовать дальше. Конечно, он этого не слышит, так ведь? Никто ничего не слышит, когда валяется на стенде куском мяса. Просто… у него хорошее воображение. Разряд. К Эйр он не пошел. Хотя чем она виновата? Это было очевидно, это был самый простой, убедительный и дающий стопроцентный результат способ: "Ах, дети вызывают у меня глубокие материнские инстинкты, с которыми я не способна работать. Ах, простите меня, но свет мне больше не мил"… так что или коррекция, или инкубаторская. А какая коррекция для старшего выпуска? Они, старший курс, одноразовые, восстановлению не подлежат. А Эйр теперь будет рожать. Ага, обгоняя инкубатор. Или опаздывая за инкубатором. «Материнка», мать ее. Бандана желтая. В ярко-красный пятилепестковый цветочек. Рядом с багрово-синей половиной лица она выглядит особенно живописно. Зато прикрывает почти все выбритые для электродов места. У юного и все еще будущего оператора информации глаза опять становятся круглыми, губы дрожат и он выглядит так, как будто ему срочно надо в туалет. Кстати, надо. - Не дергайся, - он улыбается на одну сторону, страшным как чума лицом, но оператору от этого не легче. Он перестает улыбаться и не слишком вежливо толкает страх в другую сторону: на самом деле отвага и страх ходят в человечьих мозгах под ручку. Таких пар там десятки. - Я не дергаюсь, - огрызается «красавчик», выпрямляясь рядом со стенкой, по которой только что собирался сползти. - Чудно, - он откидывает голову назад, сглатывает. Под веками вспыхивают и гаснут красные мелкие искры, хотя он ни о чем таком не думает. Да он сейчас вообще думать не может. Он снова улыбается, опускает голову, смотрит на «красавчика». Ему кажется, что без всякого выражения. Ему кажется, что он до такой степени ничего не чувствует, что даже не сможет что-то взять или отдать, или перенаправить, он просто не слышит, одни искры летают перед глазами. Но только что он это сделал, разве нет? - Ты мне кое-что должен, красавчик, знаешь? - Ни черта я вам… тебе не должен. Отвали от меня! Он толкает его несколько раз. Мысленно, туда-обратно, как на качелях: одуряющий страх и злость, паника и ярость, ужас и отчаяние. Красавчик все же сползает по стене, вернее пытается, он ловит его в последний момент за воротник, потом держит за плечо, пока остатки качели, инерция не отпускают мальчишку. Прием эффективный, но довольно сложный в исполнении, постоянно рискуешь раскачать человека слишком сильно, особенно незнакомого, и доиграться до сожжения синапсов. Но вроде бы обошлось. - Должен, должен. Не сомневайся. - Это... нарушение, – хрипит пацан, вызывая у него невольное уважение: еще и шебуршится малявка, - ты, блин ответишь… Он дергает красавчика за подбородок, заставляя смотреть на себя. Не в глаза, а просто на себя: на изуродованное кровоподтеками лицо, на запавшие блестящие глаза с одним зрачком, ни фига никакой радужки, на одностороннюю улыбку, от которой на губах лопается поджившая корочка. Смертный ужас, короче, а не курсант пятого курса. Будущий, мать твою, офицер. - Ты думаешь? – безразлично интересуется он, - полагаешь, мне не все равно? По-видимому, он согласен, что все равно. Даже успокаивается каким-то образом. И еще больше успокаивается, когда он говорит, что, собственно, требуется. Не такое уж большое нарушение, ерунда, сутки в карцере без обработки. Так что «красавчик» довольно спокойно отводит его на свой пост наблюдения. Рядовой пост, ничего интересного: кроме заполненных курсантами этажей четвертого корпуса он там ничего не видит, и ничего такого секретного не узнает. А о том, о чем узнает, сам же красавчик первым и доложит. От всего этого становится скучно и неинтересно, он безразлично скользит взглядом по мониторам двух других компьютеров, где загружаются какие-то проходные материалы. Он ждет, пока «красавчик» найдет ему личный профиль Эйр, ему хочется уточнить там… кое-что, и он почти успевает пропустить, он не ожидал и почти пропускает момент, когда на мониторе соседнего компьютера появляется несколько снимков, потом ролик с рядами цифирек и бестолковой путаницы букв, даже здесь используется шифр, всегда, это стандарт. Он равнодушно смотрит на человека на экране, он равнодушно глотает колонки цифр, которые, он уверен, в ближайший промежуток времени будут для него не менее интересны, чем содержание личного дела кандидата на офицерское звание старшего группы. О как! Эйр таки успела сдать экзамены на офицерский патент, вот зараза, и не сказала. «Красавчик» вздрагивает невольно от его комментариев, он сказал последнее вслух, но это неважно, ему нужно узнать о содержании второго ролика. Монитор мигает, какой-то сбой, и машина «красавчика» идет на перезагрузку, он тут ни при чем, чес-слово, и он ждет, пока комп загрузится, и красавчик снова найдет файлы Эйр. Но даже читая эту гребаную информацию, ради которой он решил рискнуть последней строчкой своей репутации, он видит перед глазами красивое скуластое лицо, расчерченное по щеке шрамом. Интересно. -… при этом нарушается обратный нейрональный захват пресинаптической мембраной выделившихся в результате прохождения нервного импульса норадреналина и дофамина. В результате нейромедиатор остается в синаптической щели, и с каждым прохождением нервного импульса концентрация его растет, что приводит к усилению воздействия на соответствующие рецепторы постсинаптической мембраны. Одновременно с этим истощается запас нейромедиатора в депо пресинаптической мембраны, особенно ярко наблюдается этот эффект при повторном использовании растрового импульса. Однако повторение более двух раз не рекомендовано из-за опасности необратимого нарушения обмена дофамина… - Благодарю вас. Ваш сосед, надеюсь, сможет объяснить, чем именно грозит третье использование. - Шизой. - Отвечайте по форме, курсант. - Увеличение плотности дофаминовых рецепторов способствует развитию специфических психозов, по клиническому течению напоминающих шизофрению. В отличие от аналогичных психозов, вызванных использованием препаратов на основе тропановых алкалоидов, результат применения растрового импульса носит необратимый характер и может быть компенсирован только нейрокоррекцией. - Рад, что вы все же присутствуете на уроке. Вы свой последний опыт по применению тропановых алколоидов поучили на прошлой неделе. если я не ошибаюсь. Вот и поделитесь с товарищами по учебе результатами. Он едва заметно дергает рукой, так хочется потрогать лицо с той стороны, где кровоподтеки. Глухо бормочет, садясь на место. - Обязательно.
винни-пух: Вместо Гремма в «шлюзовой» сидит Ринза. Его это огорчает: он привык к Гремму, они отлично сработались. Но состав группы определяется указанием руководства, а указания руководства определяются целями задания, а не эффективностью учебной группы. Со всеми вытекающими последствиями. То, что большинство из них никогда не войдет в состав рабочей группы или автономной команды, давно никого не волнует. Питомник, школа, экспериментальный лицей, институт - это все составляет проект "Нарцисс", их используют с раннего детства, общий срок использования составляет больше десяти лет. Более чем достаточно, чтобы окупить расходы на содержание. И это не считая исследований, стоимости полученной информации, результатов устранения бизнесменов и политиков, и так далее, и так далее. Впрочем, младший выпуск, курсанты первого-второго курса, вполне возможно и доживут до светлого будущего: за годы работы «Нарцисс» накопил значительный материал, чтобы наконец-то добиться поставленной цели. Ринза поднимается с дивана, отвешивает короткий поклон, садится обратно. На пародию приветствия в его исполнении не обращает внимания. Ринза вообще ни на кого не обращает внимания. У четвертого, следующего за ними курса, пси-способности уже обладали относительной структурированностью, на них отрабатывали фиксацию профиля, и не всегда успешно. Ринза – телекинетик с расширенным реестром вторичных пси-способностей. Это делает его более универсальным специалистом, но ослабляет основную способность. Заместитель Листера скороговоркой озвучивает задание, выдает допуск – на миссию они идут без наблюдателя, прокручивает ролик со знакомой шрамованной мордой. - Задание ясно? - Да. - Начало операции через три часа тридцать восемь минут. Рекомендую тщательно ознакомиться с предоставленными сведениями. Голова болит. Стеклянная прозрачная боль, пронзительно-белого цвета. Умеет ли стекло болеть? Он уверен, что умеет. В ее комнате не воняет апельсином. Пахнет другими скверными медицинскими запахами и чем-то вроде мяты. Ароматизированное масло? Датчики мигают, то гаснут, то включаются. Он бы ударил ее, честно, наплевать, что это – Эйр. Он бы ударил, если бы голова так отчаянно не болела. Эйр не улыбается. Уголки губ у нее приподняты, рот слегка изогнут, но она не улыбается. Ей страшно. - Морду бы тебе набить, – задумчиво сообщает он. - За что? - За любовь. - А-а. Вместо этого он делает еще один шаг, обнимает девушку. Эйр кладет голову ему на плечо, поза очень неудобная, но вполне жанровая. - Ты сдала на офицерский патент. - Да. Глупо? - Глупо, - и тут же без перехода, – надо уходить. Она не вздрагивает, не перестает делать вид, что улыбается, даже не пугается сильнее, чем есть. - Сейчас нельзя. - Надо, - он отрывается от ее шеи, он смотрит ей в глаза. Он не телепат, черт возьми, он не может передать ей в голову все, что надо, кажется, это еще никому не удавалось, но на разговор словами нет времени. «Выслушать» его, так как она умеет, Эйр тоже не успевает, а с эмоциями она не работает. Смешно: провести всю жизнь с одним человеком, и оказаться не в состоянии говорить с ним. Никак, ни на одном языке. Он повторяет громко первую часть фразы, и совсем тихо вторую: - Мне – надо. Или я уйду один. В одиночку шансов у него нет. Он уже прикидывал: даже если уходить не из корпуса, а отрываться на миссии, все равно вероятность очень мала. Вряд ли на операции действительно не будет наблюдателя – будет. Парень, который сегодня должен умереть, слишком важная фигура, чрезмерно важная. Наверняка их будут дублировать: просто для того, чтобы завершить операцию в случае провала и чтобы убрать исполнителей. Или чтобы просто убрать исполнителей и доказать кому-то очень, очень важному свою лояльность. И наверняка будет кто-то, заинтересованный лично в нем – курсанте старшей группы, который скрыл информацию об активации порога. По сравнению с этим все остальные его нарушения – чушь и ерунда. Он не знает, где он прокололся. Не представляет, чем и когда выдал себя. Он просто чувствует, что все – время вышло, пошел обратный отсчет. И в принципе безразлично, что произойдет: выполнит он миссию и его ликвидируют, или не выполнит и его ликвидируют, или попытается уйти и его схватят, и лаборатория пополнится еще одним хомячком – не имеет значения. Все просчитано и определено. Это настолько неизбежно, что не представляет интереса даже для его сегодняшнего несуществующего наблюдателя или куратора проекта. Может, наблюдателя и правда не будет? Кому он нужен? Эйр сдавливает его шею неожиданно крепко, словно стальными стержнями впивается. Говорит громко: - Удачи. И еще сильнее нажимает четырьмя пальцами – сорок минут. Много, очень много. Он почти умоляюще смотрит в ее глаза, но Эйр не реагирует. Сорок минут.
винни-пух: Эйр помнит, что она говорила: «Один подходит». Эйр признает, что она ошибалась: два человека, три, четыре – еще лучше. Только вряд ли получится. Первым донес Таки. Ему было интересно, его прельщала атмосфера тайны, нарушения запрета и осознание того, что он играет с выпускником старшего курса. Безупречная кандидатура. Но, увы, Таки – телепат, использовать его без подготовки – смерти подобно. Контролировать не удастся. Третьим был Ашис. Проблем не возникает. - Это твой единственный шанс, - они разговаривают сквозь стену. Эйр достаточно касаться кончиками пальцев блестящей, смертельно-белой поверхности. Ашису тоже достаточно касаться кончиками пальцев такой же поверхности с другой стороны. Правда слышит он совершенно по иному принципу. - Твой тоже. - Да. Я собираюсь им воспользоваться. - Когда? Где? После третьей беседы – секрет, никому не говори, нас накажут, та-а-к страшно! - не доложила о нестандартном поведении курсанта старшей группы только Лунда. За что и взыскание получила самое тяжелое. Но, правда, ее доклад можно было вывешивать на стенку. В рамочке. Дабы последующие поколения курсантов взирали на образец и учились правильно излагать компромат. - Я должна была… должна была… это… Эйр перебивает ее. - Я знаю. Ты и так слишком долго тянула. - Эйр, а ты… с тобой ведь… ты не направлена в лабораторию? - Нет. В инкубатор. Глаза девочки расширяются от ужаса. Как осуществляют «великие материнские права» в «Нарцисс», объясняют еще в школе. Потом дополняют. Возможно, поэтому институт всегда испытывает острую нехватку желающих рожать. Естественным путем, имеется в виду. - Я ухожу. - Я… - Я ухожу. Сейчас, - помолчав пару секунд и мимолетно пожалев, что нет рядом напарника, и приходится рассчитывать только на собственную убедительность, Эйр равнодушно говорит, - всех курсантов женского пола рано или поздно заставляют рожать. Всех. Тех, кто остался в живых, и тех, кто способен. Первое, кстати, не является абсолютным условием. Второе не проверено на практике, так как «Нарцисс» еще ни разу не получал достаточно большой группы взрослых выпускников женского пола. - Я не собираюсь становиться покорной живородящей самкой. Я ухожу. Если хочешь – идем со мной. - Я… я… На лице курсанта второй группы, основная способность – пирокинез, вторичная – изотермальная активность, степень структурированности 7,9 по шкале Кроума-Розенндольфа – растерянность, страх и отчаяние. Она не хочет становиться живородящей самкой. И беглым преступником она тоже становиться не хочет. Она хочет остаться курсантом второй группы, будущей смертоносной «красной», не имеющей никакого отношения к миру двуногих и двуруких пластмассовых кукол, которых она учится плавить на расстоянии. Совсем не хочет. - Как знаешь, - слабо улыбается Эйр. - Ты… идешь сейчас? Эйр улыбается. Лунда покорно кивает. Опускает голову и тихо просит. - Можно я с тобой… проведу тебя? - Можно, маленькая. Не надо быть психокинетиком, чтобы слышать/видеть, как слово проходит внутрь сознания. Как продавливает, прогибает под себя защитный барьер, скручивает гибкие прозрачные стенки сознания наподобие кувшина вокруг Слова и портит девчонке всю жизнь. Так бывает. Слова бывают очень сильны.
винни-пух: До выхода из корпуса около десяти минут ходьбы. Когда они выходят на ступеньки, то видят троих курсантов, занятых тренировкой, учителя Хидаку, вежливо кивнувшего Эйр, двоих дежурных, застывших в трансе около площадки с генераторами. Еще они видят едва тронутые зеленью тонкие гибкие деревца, большинству из которых не удастся вырасти, стеклянные арки главного входа, сумеречное вечернее небо, блестящую точку первой звезды на розово-лиловой поверхности заката. Потом они видят ветер и видят, как разлетаются на осколки стеклянные стены.
полная версия страницы