Форум » Фантворчество » юрэй » Ответить
юрэй
винни-пух: Название: Юрэй. Автор: Винни-пух. Рейтинг: G Пара: Ясон/Рики. Время: после Дана Бан. Предупреждение: АУ, ООС, чего еще надо писать, чтобы все поняли, что это не канон? Бета: Lynx.
Ответов - 42, стр:
1 2 All
винни-пух: - Что с ним? Взгляд у врача становится очень красноречивым, но он отвечает: обстоятельно и четко, как и подобает отвечать спрашивающему, если тот платит: - Травматическая ампутация руки, перелом двух ребер с левой стороны, одного ребра с правой, незначительные повреждения лица, общая потеря крови. Все меры приняты. Если... больной не страдает какой-нибудь редкой формой аллергии – выздоровеет. Выздоровеет. Надо же... аллергия... зараза к заразе не пристает. - Пациент является вашим родственником? – осторожно интересуется врач. Рыжеволосый мужчина с грубым шрамом на лице медлит с ответом, закуривает, неохотно отвечает. - Да. - Ваш родственник сможет покинуть больницу через сутки. Рыжеволосый угрюмо смотрит на доктора и холодно цедит сквозь зубы: - Меня устраивает качество обслуживания в вашей больнице. Врач, которому все понятно, но который по благородству характера все еще способен блюсти клятву Гиппократа, поясняет: - Мы не сможем восстановить пациенту руку. Для этого необходимо оборудование и специалисты, которых у нас нет. Рыжий курит, нагло нарушая все писаные и неписаные правила любого медицинского учреждения, и повторяет: - Меня устраивает качество обслуживания в вашей больнице. Когда он приходит в себя, первое что ощущает – холод. Просто невыносимый. Словно наступила ядерная зима, или как там это называется в космических операх. Он старается плотнее закутаться, но его легкая светлая одежда ни черта не греет, так что приходится подняться и идти искать что-нибудь жилое. Он почти не помнит, как здесь оказался, что здесь делал, почему очнулся здесь один, ночью. И почему так холодно? Ноги сами ведут его нужное место. Он не помнит, как это называется, сейчас даже не ответит, что это такое: его дом, учреждение, общественное место – не все ли равно? Там будет тепло. К тому же у него остались незаконченные дела.
винни-пух: Сначала Катце просто не верит. Если бы вы всю жизнь провели в убеждении, что живете на нормальной планете, приблизительно шарообразной формы, которая вращается вокруг своего светила и так далее, а потом вас, доверчивого и убежденного, подвели к краю мира, туда, где заканчивается земля и видны край черепашьего панциря и кусочек слоновьего хобота - смогли бы вы это сразу принять? Поверили бы? Не предпочли бы просто закрыть глаза и сделать вид, что у вас была галлюцинация? Поэтому сначала он просто не верит. Потом он думает, что это какой-то хитроумный обман с неизвестной ему целью и он, с трудом удержавшись от вопросов, старается вести беседу очень осторожно, чтобы не выдать ничем ни своего недоверия, ни своего страха. Потому что ему страшно, ему очень страшно, и оттого, что его обманывают так очевидно, цель этого обмана представляется совсем уж немыслимой. В какой-то момент беседы Катце кажется, что причина всей этой несуразицы, неправильности кроется в нем. Что это он... подвергся коррекции, что стал жертвой какого-то чудовищного эксперимента, оказался под действием моделирующего наркотика, заставившего его прожить пять лет в фантастической реальности Танагуры, а теперь жестоко вырвавшего его из сна. - ...отчет нужен мне как можно быстрее. - Да. - Ты неадекватно реагируешь, Катце, - замечает его виртуальный собеседник. - Да... то есть, извини, Ясон. Со мной... на моих глазах произошла история, которая меня потрясла. И я до сих пор нахожусь под впечатлением. - Нельзя давать окружающим ключи от внутреннего мира, - цитирует блонди Толле и отключается. «Нельзя», - шепчет про себя дилер, закуривая новую сигарету. Нельзя. Иначе однажды утром можно проснуться и увидеть, как люди из мира, который ты считал окружающим, стали призраками. А ты проспал пять лет. Этого не может быть. Клон? Глупости. Голограмма, призванная убедить «внешний» по отношению к башне Эос мир, что Ясон жив и здравствует, пока не будет назначен его заместитель? Откуда ему знать, кто из окружения Минка знал о подробностях его дел на Черном рынке? Но если случилось чудо, если успели его спасти, если это – и правда Ясон, то почему он не задает тот, самый главный, тот единственный вопрос, который задал бы настоящий Ясон? Ответ приходит быстро, очевидный и страшный в своей незамысловатой простоте. Вот и все, Катце, вот и все. Люк молча смотрит на него, вернее даже рассматривает. Гай не знает, какую часть истории знает парень, не уверен, что знает вообще. Отсутствию руки Люк вроде бы не удивляется, но понять, что он думает, не удается. Так странно видеть Люка без его неизменных очков, так неожиданно смотреть в его ничем не прикрытые глаза. Почему-то именно это сбивает с толку, не дает ничего понять. - Ты как? – неопределенно спрашивает Люк. По-видимому, имея в виду травму, что он еще может знать? - Нормально, - голос неожиданно срывается, и Гай вынужден повторить, - Нормально. Пить только надо таблетки всякие. Да мне вон их... надавали сколько. - А-а... Они идут рядом до площадки, где стоит байк Люка, и когда по молчаливому приглашению Гай усаживается позади, парень вдруг говорит: - Ты бы это... оставил все это. Ну его. Ну их всех, пусть живет, как хочет. Люк ждет его ответа, ждет терпеливо, как будто это ему важно и Гай понимает, что никто не знает о смерти Рики. Да и кому знать? Кто о нем беспокоился, кроме него да этого чертова блондя? И Люку можно не говорить, так ведь? Какое ему дело до того, как погиб Рики? Только Катце знает, но рыжий будет помалкивать. На фига ему? - Ага. Пусть. ... танцует что-то очень древнее, модные ныне в среде федералов «исторически достоверные» танцы. Довольно нелепая затея: блонди представляет процесс накопления ошибок при хранении информации намного лучше не-специалистов, так что правдоподобность действа вызывает у него сомнение. Впрочем, данные размышления приходят на ум исключительно благодаря скуке. Артистка с довольно посредственным лицом, но хорошей фигурой танцовщицы кружится, то замедляя, то ускоряя темп, принимая причудливые позы, предписанные предполагаемым каноном «танца отражений». Качество исполнения достаточно высокое, при таком таланте безразлично, правдиво ли описание исполняемого танца. Больше всего ему нравится то, как танцовщица использует длинные отрезы алой шелковой ткани, вшитые прямо в рукава костюма. Они словно движутся сами по себе, то стелясь вокруг ног плясуньи струями красной воды, то взлетая вверх алыми всполохами пламени, то касаются дисков бамбуковых барабанов, и тогда раздается звук полный и протяжный... Ясон ловит мимолетный, вопросительный взгляд советника, едва уловимо улыбается. Долг врача – беспокоиться о состоянии своего пациента. И хотя он сам не замечает никаких отклонений в своем поведении, заботе Рауля он доверяет. Что не помешает ему попытаться узнать причину, по которой была проведена коррекция. Гай проснулся от ощущения, что в комнате кто-то есть. Едва удержался от того, чтобы не вскочить - сказался опыт нескольких дней. Отсутствие руки постоянно давало о себе знать: самым простым движениям, действиям приходилось учиться заново, и Гай уже знал, что при попытках резко вскочить или сесть ничего не выйдет. Поэтому он постарался задержать дыхание и стал медленно засовывать левую руку под подушку, где лежал шокер. Нечто темное в ногах его кровати продолжало сидеть неподвижно и спокойно. Даже дыхания не было слышно. И Гай, внимательно всматривающийся сквозь прищуренные ресницы в смутное пятно, засомневался: а не чудится ли ему вообще? Как-никак, глотает он всякие колеса, хрен знает, как они действуют. «Призрак» внезапно шевельнулся. Тихо, не спеша, как двигался бы человек, который устал сидеть в одной позе и теперь пытается занять другую, но не хочет шуметь. Например, чтобы не будить. Значит не призрак, значит настоящий, и Гай, нащупав, наконец, слишком глубоко задвинутое под подушку оружие, медлит – уж больно спокойно и уверенно ведет себя неведомый посетитель. Неясный силуэт снова шевельнулся, раздался шорох бумаги, щелкнула зажигалка, и в неверном свете крошечного огонька Гай увидел гордое, серьезное лицо и самые прекрасные, самые сияющие в мире глаза. Огонек погас, красной точки зажженной сигареты хватало только, чтобы обрисовать контуры подбородка и носа, но это все равно был он, Рики. Он сидел у ног его кровати и ждал, пока Гай проснется. - Рики, - выдохнул Гай. Рывком сел, сразу же завалился набок, и снова попытался сесть, судорожно ища опору левой рукой. Рики отчужденно наблюдал за суматошными действиями, но помогать не пытался. Гай, наконец, принял устойчивое положение и дотянулся до выключателя. - Рики. Свет, слишком резкий для только что проснувшегося человека, заставил его сильно щуриться. Ему не хотелось закрывать глаза даже на секунду, Гай старался смотреть, не обращая внимания на резь в глазах. Но получалось еще хуже: побежали слезы, он вытирал их, тер веки, и все старался между этими бестолковыми действиями посмотреть на Рики. Этого ведь не может быть, правда? Но Рики был здесь: сидел на табуретке, по обыкновению поставив согнутую ногу на край сиденья и положив подбородок на колено. И он был точно такой же, как помнил его Гай. Не в тот раз, когда Рики, унизившись, доказывал хозяину свою преданность, и не в тот раз, когда, раздевшись донага, он показывал, как прочна его привязанность к блонди. Нет, он был такой, каким Гай его знал еще до всей этой истории, в те моменты, когда веселье и лихая дерзость оставляли монгрела, уступая место задумчивости и странным вопросам. Одет только он был необычно – во все светлое. - Рики... Рики, ты живой? Рики посмотрел на него с досадой и удивлением. - Ты что, сбрендил? Гай закрыл глаза, крепко зажмурился. Потом открыл. Потом покрутил головой, опять зажмурился и, наконец, довольно сильно ударился правым плечом о стенку. Боль была жуткая, так что он вскрикнул, но зато уверился в реальности происходящего. - Идиот! – заорал Рики и, вскочив с табуретки, схватил Гая за левое плечо, - Ты что, совсем поехал? Он смотрел на сердитого Рики, слушал его звонкий чудесный голос, чувствовал на своем теле горячие легкие руки Рики и ощущал себя таким счастливым, что какая-то там боль в плече, какая-то там оторванная рука просто не могли отвлечь его от этого ощущения полного, ослепительного счастья. Гай кивал головой в ответ на ругательства, смотрел, как его друг перебирает таблетки на столике, разыскивая нужную, чувствовал вкус воды на губах, когда Рики заставил его запить обезболивающее – и ничего, ничего не понимал, оглушенный своим сверкающим счастьем. - Рики, ты живой. Юноша снова усаживается на табуретку в той же позе, фыркает с досадой: - Нет, блин, дохлый. Гай смеется над тем, какую очевидную глупость он спросил. Рики опять фыркает, и хотя его досада явно проходит, грозно обещает: - Вот как врежу, так узнаешь, какой я дохлый. Какой же он мертвый? Он живой, вот он, Рики: живой, настоящий и сердитый. Это все остальное, все то, что произошло: огонь, боль, смерть, унижение – это все и есть сон. А теперь сон закончился.
винни-пух: - Во, бля. - Угу. Взаимно. Люк в растерянности хлопает глазами, точно не представляя, что ему делать, и что здесь делает Рики. Потому что это, конечно, Рики, пусть и в непривычной одежде и зеркальных очках, едва ли не больших, чем он сам носит. Но это Рики и никто другой, и Норрис, появившись из-за угла, сразу же вопит от восторга в подтверждение правоты Люка: - Рики! Ха! Глянь-ка, Рики! Монгрел улыбается своей прежней, веселой и дерзкой усмешкой. Эта давно исчезнувшая улыбка, знак смелости и удачи, такой желанной, такой нужной вдруг оказывается, что Люк чувствует, как сам расплывается в ответной улыбке. И несмотря ни на что, вновь чувствует себя удачливым, лихим парнем – таким, каким он чувствовал себя только рядом с Рики, несколько лет назад. - Вернулся таки? – легко спрашивает он, найдя нужным только этот необязательный вопрос, не имеющий почти ничего общего с тем прошлым, которое он не хочет признавать. Нет, он не Гай, он понимает, что люди со временем меняются, но не таких перемен желал бы Люк для своего друга. Рики качает головой, трет кончик носа. - Угу, вернулся. - Ну и правильно, - одобряет Люк. - А как ... ну, этот... - Норрис уже сожалеет о своем вопросе, но сказанного не воротишь. Рики немного мрачнеет, но отвечает тем легким спокойным голосом, каким говорят о не очень важных вещах. - Не знаю. - Ага, – глубокомысленно произносит Норрис, а потом неожиданно хлопает Рики по плечу, - ну и ладно. Главное, что ты здесь. Рики кивает, соглашаясь. Люк продолжает нести «пургу», старательно избегая упоминания о Гае, черноглазый монгрел что-то отвечает, в основном такое же необременительное и неважное, и только через несколько минут вдруг говорит: - Мне нужно сделать одно дело. Поможешь? - Дело? Да запросто. Только свистни. А какое? - Я потом скажу. Он смотрит, как Рики носится по его крошечной квартире, собирая его одежду, моя полы и вытирая пыль, перевязывая его плечо и разогревая нехитрую еду. Рики двигается с необыкновенной легкостью, словно летает, словно и впрямь сделан из огня, как те хвостатые пришельцы из синемашки. Только он настоящий, и Гай млеет под осторожными прикосновениями Рикиных пальцев, когда тот снимает пластырь и аккуратно натягивает новый. - Больно? - Не-а… ой! Нет, не больно. - Оно и слышно, - ворчит Рики, заканчивая процедуру и вкладывая в левую руку парня стакан с шипящей «газировкой» лекарства. С минуту Гай вместо того, чтобы выпить жидкость, только смотрит, как Рики сворачивает и запаковывает использованные пластыри и сетки, и глупо, счастливо улыбается. Несмотря на боль. Какая разница, что болит, если Рики здесь? Собственное увечье заставляет Гая вспомнить об еще одном, не своем, и страх захлестывает все его существо. Он ведь это сделал? Сделал? - Рики, а... а ты как? Как твоя... - он не может выговорить свой вопрос, словно, пока Рикина травма не названа вслух, то ее и нет, ничего не было этого. А руку ему, допустим, в пьяной драке отхватили, а он под «дурью» навыдумывал себе невесть что. Но, наверное, ничего он не навыдумывал, потому что Рики вдруг останавливается и отвечает отрывисто и глухо: - Ничего. Нормально. - Я думаю, вы понимаете, что это в ваших интересах. Он не спрашивает, он утверждает: холодноглазый, величественный, корректный, как сама смерть, блонди. Даром Юпитер выбрала себе женоподобный облик, ее лучший сын идеально воплощал бы ее на физическом уровне. Катце ловит себя на том, что назвал господина Советника лучшим, а не любимым творением ИскИн. По непонятным причинам ему кажется, что эту мысль легко прочесть в его глазах, и что она господину Советнику не понравится. Катце опускает ресницы и отвечает, стараясь вложить в интонацию максимум убедительности и почтения: - Конечно, господин Эм. Я ни в коем случае не предам интересы Ясона. Он говорит чистую правду. Ни один детектор лжи не сможет уличить его в обмане. Господина Советника его ответ удовлетворяет, он едва заметно кивает головой в знак этого удовлетворения и того, что почти фантастическая аудиенция закончена. Машина останавливается в каком-то тихом переулке, и Катце выскальзывает наружу. Без андроидов, «помощью» которых его вынудили воспользоваться, когда приглашали внутрь. Эти пять лет были. Никуда не делись. Просто в конце этой страшной истории Ясон не погибает, как задумал спятивший сценарист, а остается жив-здоров. И счастлив, наверное, как может быть счастлив нормальный полноценный блонди. Ясон жив, он, Катце, тоже жив, даже Гай жив. Умер только Рики, какой-то старый пет, какой-то монгрел. Но кому он нужен, правда? А он, Катце, снова служит своему хозяину, совершенному блонди, Ясону Минку. И должен быть совершенно счастлив, так ведь? Ну, и как? Никак. Ночью он долго смотрит в темноту. Окна его комнаты выходят в то, что в Цересе заменяет внутренние дворы. Там нет никакого освещения, и поскольку это внутренне пространство окружено сравнительно высокими зданиями, то даже те розоватые электрические отсветы, что заполняют небо над Танагурой по ночам, сюда не достигают. Но темнота Гая не беспокоит. Рики спит на кушетке без ножек. Сам приволок ее на второй же день и теперь спит там. Если приглядываться, то можно заметить часть его одежды: как бы плотно монгрел не укутывался в одеяло, все равно что-то торчит наружу, а его одежда: джинсы, майка, куртка – ослепительно-белые. И ткань какая-то дорогая, из тех, к которым не пристает грязь. Это, небось, его хозяин напоследок расщедрился. При воспоминании о блонди злость и ярость вновь подымаются откуда-то из глубины, но Гай изо всех сил старается подавить свою ненависть. Кто его знает, как отреагирует Рики, да и не фиг напоминать ему об увечье, которое сам же и нанес. Взбеленится Рики, пошлет его к черту, да и уйдет невесть куда, и что тогда? Но спит Рики в одежде. И вообще Гай не видел, чтобы он раздевался или в душ ходил в его квартире. И если днем это вызывает какое-то недоумение, то ночью Гай знает точный ответ. Рики – кастрат, и никому больше не позволит прикоснуться к себе. Это одновременно вызывает у парня уважение, но и раздражение. Ведь он-то все знает, от него-то не надо скрывать. И он все равно любит Рики, хоть покалеченным, хоть каким. Все равно любит. Только бы решиться, встать и дойти до его кушетки, поцеловать его, сказать, как он его любит и как ему все равно, и как он хочет, чтобы у них снова все было в порядке. Он сможет, он обязательно сможет, ему нужно только обнять его и любить его так, чтобы Рики поверил. Но для этого надо встать. Пройти два метра. Откинуть оделяло. Для этого надо снять майку и джинсы с Рики и увидеть то, что теперь у Рики вместо члена. И любить это. И, оставаясь неподвижным, Гай может себе представить, как он сумеет это сделать.
винни-пух: Рыжий не роняет сигарету только потому, что его инстинкты приказывают ему крепко держать в руках все, что в них попало - оружие, ноутбук, сигарету – и не выпускать при встрече с неожиданностью. Он же заставляет бывшего фурнитура оставаться на месте и сосредоточиться на сиюминутной ситуации, не позволяя себе оценивать ее или анализировать. Инстинкт предлагает ему затаиться, разговорить противника, выудить из него максимум информации, и только потом действовать. А это противник? Рики ждет его в приемной «Красного Барона», как, кажется, сотню лет тому назад, хотя вид у него не такой заносчивый и отчаянный, как у того, шестилетней давности Рики, но ничего похожего на страх, страдание или унижение он тоже не видит. Скорее – какое-то настойчивое желание. Катце затягивается пару раз, пытаясь определить, как здороваться с покойником. «Покойник» спокойно ждет его реакции, ничем не выражая нетерпения, и дилер определяется. - Здравствуй, Рики. - Привет. Он несколько секунд рассматривает Катце спокойными, почти равнодушными глазами, словно что-то оценивает в нем, а потом неожиданно улыбается своей старой, «фирменной» бесшабашной улыбкой. И Катце снова кажется, что никаких пяти лет не было. Сон, сказка, дурь. Вот он, его старый клуб, обычное место первых собеседований, вот он, смышленый монгрел, которому дал рекомендацию Зак, и теперь они будут разговаривать, выстраивая свои отношения. Очень хорошее, добротное такое ощущение. Жаль только, оно не объясняет ни оторванной руки Гая, ни холодных уверенных слов блонди. - Как дела? – идиотский вопрос. Но Катце не знает, о чем говорить с бывшим петом своего хозяина. С его бывшим любовником, едва не ставшим причиной гибели блонди, но являющимся причиной его нынешнего состояния. И чем его, Катце, не устраивает нынешнее состояние Ясона Минка? Полностью устраивает, не так ли? - Вообще-то я считал, что ты погиб. Собственно, он считал, что и Ясон погиб. И оказался не прав. Почему бы ему не оказаться не правым и в этом случае? Рики пожимает плечами, ничего не отвечая. - Рад тебя видеть. Бровь монгрела насмешливо изгибается, Рики фыркает: - Да? А по тебе не скажешь. В груди что-то неожиданно болезненно сжимается, и только спустя пару секунд Катце понимает почему: Рики копирует мимику Ясона, даже не осознавая этого. От этого понимания становится больно, но в тоже время оно приносит какое-то облегчение. Дилер трет переносицу, стараясь сдержать свои эмоции, говорит: - Я считал, что ты погиб. Даже когда узнал, что Ясон жив. Он невольно внимательно следит за Рики, пытаясь понять, а монгрел-то знает о том, что его любовник остался жив, что он все еще Первый Консул? И если он все это знает, то зачем явился к нему? Просить о помощи? Помощь он ему окажет. Несмотря ни на что. Когда Ясон впервые обратился к Катце с этими распоряжениями, дилер был потрясен. Конечно, он намного лучше Рики понимал, чем грозила Минку его любовная связь, но это понимание имело форму неопределенного будущего, опасности того рода, которая многому грозит, но которой можно избежать, если предпринять какие-то меры. Понимание того, что конец Ясона неизбежен, что это не угроза, а закономерное завершение истории, неотвратимое и неизменное, как неизменен закат солнца в конце дня, потрясло Катце до глубины души, заставило испытывать глубокое неподдельное горе. И вызвало непонятную гордость за то достоинство, с которым Ясон встречал это неизбежное, и восхищение перед силой и красотой его любви к Рики. Ибо, будучи блонди, Минк понимал, что его привязанность, его любовь являются куда более глубоким нарушением самого уклада жизни Танагуры, основополагающих принципов его общества, чем могло показаться с первого взгляда. Понимал, что соблюдение внешних приличий, тайны, не смогут скрыть силу его запретного чувства, не станут оправданием в глазах Юпитер и Синдиката. Понимал, что его высокий статус, его рентабельность как проекта не станут той причиной, ради которой ИскИн будет мириться с преступной слабостью своего сына. Ясон знал, что его ждет коррекция, возможно, что и эвтаназия, он считал, что в его случае оба эти варианта равноценны, ибо ведут к одному и тому же результату – он не сможет любить Рики. И, предвидя свой конец, он решил все оставшееся время провести со своим любимым, посвятить ему все возможное из этого времени, разрешить все, что только сможет, позволить все, что сумеет, забыть о том, что он - блонди, и стать как можно ближе к любимому. И сознавая, что с того момента, когда участь его будет решена, Рики останется совершенно беззащитным и почти наверняка будет уничтожен, Ясон просил Катце позаботиться о своем любимом. Счета на Даарс, Меере, Оливе, гражданство, организация полета, скорость... «Зачем, Ясон? Разве... разве ты отпускаешь Рики?» «Нет. Но может оказаться так, что я не смогу о нем позаботиться, а я хочу быть полностью уверенным в его будущем». И вот это произошло. И он должен поступить так, как просил его Ясон. И он хочет поступить так, как сказал Ясон. - Так получилось, - слова Рики по сути ничего не объясняют, но Катце этого и не надо. - Если ты за помощью, то ты правильно обратился. Ясон... Ясон оставил определенные распоряжения на твой счет: у тебя три счета во внешних банках, гражданство Меере и ты можешь покинуть Амой в любую минуту. И на твоем месте я бы не откладывал отлет. Как смогли спасти Ясона, Катце не знает. Но он уверен, что те, кто это сделал, не стали бы спасать пета-монгрела, а значит, скорее всего, возможные заинтересованные лица не знают, что Z107М все еще жив. Хотя и искалечен. - Мне надо видеть Ясона. Рики произносит свое дикое требование тем спокойным, невозмутимым тоном, с которым говорят не о просьбе, требовании или даже приказе – так говорят о постановлении, о задаче, которая должна быть решена. Неожиданно дилера это возмущает, но злость тут же гаснет, когда он вспоминает, что сделал Ясон для Рики. И что Рики сделал для Ясона. - Рики, - говорит рыжий как можно мягче, - Ясона подвергли коррекции. Он не помнит тебя. Внутренне Катце приготовился к недоверию, к взрыву горя, удивления, отчаяния, он ожидал самообвинений или неверия, истерики или вспышки ярости, бешенства. И он, наверное, был готов к любой из таких реакций, но Рики почему-то только кивнул головой, а потом повторил тем же размеренным, спокойным тоном: - Мне надо увидеть его, Катце. Мне нужно сказать ему. - Он не помнит тебя, – повторяет дилер, ощущая это равнодушие Рики к его словам как некую блокаду, преграду, которую ставит человеческий мозг, если осознание реальности грозит ему гибелью. В этот момент воля Ясона, можно сказать – последняя воля настоящего Ясона Минка, становится для него важнейшим, самым главным делом. Он видит в нем желание Ясона, его любовь, видит в нем ту долю своего противостояния безжалостной системе, не позволяющей людям оставаться людьми. И он готов выполнить волю Ясона, какой бы она ни была, кого бы ни касалась, как священную свою обязанность. Выполнить ценой жизни. - Все, что ты бы хотел ему сказать, не имеет никакого значения для того, кто сейчас носит имя Ясона Минка. Рики снова качает головой и говорит с отрешенной, бездумной уверенностью: - Это не важно. Ты поможешь мне? - Нет, Рики. Ясон не помнит тебя, а вот остальные... его окружение прекрасно помнит. И если о тебе еще не знают – это просто чудо. Понимаешь? Ты должен этим воспользоваться, это воля Ясона. Он хотел, чтобы ты улетел с Амой, он просил меня приготовить все для твоего благополучного побега. Ты обязан выполнить его волю. Иначе все зря. Потому что если Рики погибнет, если Рики тоже погибнет, то значит, все было зря. Если никого не останется, кто же будет помнить о любви блонди? Катце говорит что-то еще, стараясь быть максимально убедительным и невольно сохраняя то терпение, мягкость, которую вынуждены соблюдать люди, общающиеся с любимыми и больными детьми. Ему надо это объяснить Рики... как он выжил? Что перенес перед этим? Что вытерпел после? Не мудрено, что он не понимает, не хочет ничего понимать, но Катце готов повторять снова и снова, ждать, сколько потребуется, охранять и беречь черноглазого, как родного брата. Рики нетерпеливо хмурится, вскакивает и с досадой заявляет: - Ты говоришь чушь, Катце. Ему показалось, что в комнате кто-то есть. Блонди ничего не может казаться. И в собственной спальне никого не может быть, кроме него – это аксиома. Такой странный неприятный эффект может дать коррекция. Рауль предупредил его об этом. Он медленно подходит к кровати, останавливается, зачем-то смотрит на окно. Окно в спальне огромное, до самого потолка, низкий подоконник настолько широк, что на него можно сесть. И смотреть из окна на залитые огнями улицы Танагуры и на небо, усыпанное огнями звезд. Что за нелепая мысль? Зачем сидеть на подоконнике? Зачем смотреть на город, когда наступило время отдыха? Ясон вновь ощущает раздражающее неясное томление, отсутствие чего-то важного, ощущение потери. Да, тот же эффект коррекции, когда часть воспоминания оказывается заблокированной, а установленная вместо нее связка еще не сформировалась окончательно. Но есть еще одно, то, что нельзя объяснить последствиями процедуры: это ожидание и ощущение присутствия связаны друг с другом, и чувство потери он испытывает тогда, когда не находит здесь кого-то. Разве блонди может испытывать такое желание? Ясон не уверен. Но и делиться с Раулем этим наблюдением не спешит. - Мне казалось, что я четко выразился. Его «начальник по безопасности» не считает нужным унижать себя оправданиями и молча ожидает окончания «разноса». Пара его помощников заметно горбятся под ледяным взором босса и тоже молчат. Боссу оправдания не нужны, ему нужен результат. - Где вы его потеряли? - В районе Бриджент-стоун. - Не самое оживленное место. - Не самое, - соглашается «лейтенант». Он бы и сильнее выразился: в этом районе вообще тяжело бесследно исчезнуть с глаз наблюдателей. Людей много, но не настолько, чтобы подопечный мог скрыться в толпе, проходных домов и магазинов нет, выхода «подземки» нет. Можно только в воздухе раствориться. Но зачем объяснять очевидные вещи? Катце крепко трет подбородок, хмуро смотрит на своего подчиненного. - И вы потеряли его, хотя вели наблюдение с помощью двух агентов? - Трех. Я сам «вел» его от клуба. «Всю ли информацию Вы мне сообщили, Босс?» - читается в глазах «лейтенанта», и Катце сильнее хмурится. Все, что счел нужным. Не владеет монгрел особыми способностями по исчезновению в толпе, обычные у него умения, средне-воровские. А вот то, что его люди расслабились, наблюдая за ярким заметным объектом – черноволосый, красивый, в белой блестящей куртке – и попросту прошляпили бывшего карманника, вот эта версия полностью объясняет позорный провал. Зная своего «лейтенанта», Катце уверен, что парень теперь землю есть будет, а приказ босса выполнит. - Кир, я не буду снимать с вашего жалования штраф за невыполнение задания. В обмен я надеюсь на ваше максимальное желание реабилитироваться. Мне очень нужен этот человек, живым и здоровым. Возьмите больше людей, возьмите всех своих людей, но найдите его, и не спускайте с него глаз. Он снова вспоминает вежливого, почти как живой человек, блонди в машине, куда его запихнули два андроида, и произносит - Если ему будет угрожать опасность – стреляйте на поражение.
винни-пух: - Зачем ты это сделал? Гай отрывается от жадно поглощаемой пищи в контейнере и с недоумением смотрит на Рики. - Что сделал? - Хотел меня убить. Это был удивительно хороший день. Они ездили в больницу. Именно они, и Гай вел байк, несмотря на то, что мог управлять им только одной рукой. Он долго тренировался под наблюдением Рики, сначала пытаясь просто удержать машину одной рукой, потом учился заводить и управлять вхолостую, потом ездить. Рики не позволял ему ездить самому, всегда сидел за его спиной, готовый перехватить управление, если что-то не выйдет. Один раз «не вышло» так, что байк перевернулся, но Гай успел вырубить двигатель, а Рики - ухватить его за талию и выдернуть из седла. Оба крепко ободрались об асфальт, Гай заработал нехилый синяк на физиономии, но больше никаких повреждений при взаимном осмотре обнаружено не было. А теперь он вообще прекрасно управляется. Даже позволил себе немного полихачить. Рики обозвал его идиотом, но, по мнению Гая, остался доволен его успехами. И врач в больнице сказал, что все нормально зажило. Когда Гай вышел из здания, на улице накрапывал дождик. Он увидел Рики, стоящего под дверью, ожидающего его, как тогда, возле полицейского участка. Сердце больно и счастливо сжалось, и Гай твердо решил, что сегодня ночью он попробует. Обязательно попробует. Не может быть, чтобы у них не получилось. - Как дела? – спросил Рики, гася сигарету. - Все в норме. И знаешь... знаешь, если бы не ты, я не оклемался бы так быстро. А может, и вообще б не оклемался. Гай вспомнил то тоскливое безымянное ничто, в котором пребывал все то время, пока Рики не было, и с твердостью повторил: - Я б не справился. И тогда Рики улыбнулся. По-настоящему. И ему опять стало так ослепительно хорошо, как было семь лет назад. Они проездили полдня, зашли в маркет прикупить какой-нибудь еды. Рики успел свистнуть бумажник у какой-то раззявы, и вряд ли это было удивительно, а вот что было действительно удивительно, так это то, что Гай тоже умудрился вытащить бумажник. Он сам этому не поверил. Но владелец потыренных кредитов ничего не заметил, магазин они покинули совершенно спокойно, и только усевшись на байк, Гай осмелился сказать об этом, чем заработал еще одну улыбку Рики. А потом они вернулись домой, и Рики по обыкновению отправился на кухню - разогревать нехитрую еду, а Гай потопал мыться. Потому что в отличие от Рики насквозь пропах потом, больницей и уличной пылью. И, намылившись под душем, подумал, что у Рики вообще нет никакого запаха, и это как-то странно, но додумать эту мысль не успел: поскользнулся и упал, приложившись затылком. Черноглазый монгрел тут же оказался рядом, помогая ему подняться. Гай, чертыхаясь и отплевываясь, стал уверять Рики, что с ним все в порядке, но чем дальше уверял, тем медленнее шевелился его язык. Потому что он стоял голый перед Рики, потому что Рики был рядом, совсем рядом, он чувствовал ни с чем не сравнимое горячее тепло, что исходило от монгрела, электризуя сам воздух вокруг него. И он чувствовал возбуждение. Он ощущал такое желание, что отсутствие члена у Рики стало наименьшей проблемой из возможных. Гораздо важнее, намного важнее было: что испытывает Рики? Хочет ли Рики? Что, черт возьми, Рики испытывает по отношению к тому, кто кастрировал его? То, что он помогает ему, перевязывает, тренируется с ним на байке - это одно. А то, что они спят порознь – это другое. И Гаю стало очень страшно от мысли, что его возбуждение, его желание покажется Рики чем-то отвратительным. И он ничего не сможет ему сказать, ничем оправдаться, потому что он ведь кругом виноват перед Рики. - Рики... – он не закончил. Собственно, он и не знал, что говорить, только умоляюще заглянул в черные бездонные глаза того, кто был и остался самым главным человеком в его жизни. И этот человек не оттолкнул его в гневе или страхе, не отшатнулся в презрении - он опустил ресницы и покраснел до ушей. И эта незатейливая реакция сделала Гая счастливым до глубины души. Когда он вышел на кухню, не застегнув рубашку и едва натянув джинсы, он надеялся... да черт его знает, на что он надеялся. Но Рики выглядел как обычно, то есть так, так все последнее время, и Гай давно перестал удивляться тому, как Рики не надоело таскать эти приметные тряпки. Он стал жадно есть, аппетит у него уже две недели был будь здоров, и все поглядывал на Рики искоса, наблюдая, как бесшумно и плавно он перемещается по его крохотной кухоньке, на которой, кажется, повернуться нельзя, чтобы чего-нибудь не опрокинуть... - Хотел меня убить. Вопрос настолько... нелеп, дик и так не связан со всем тем, что происходило целый день, и что Гай себе представлял в качестве продолжения такого удачного дня, что он просто теряется. Смотрит недоуменно на монгрела и никак не может взять в толк, что же имеет в виду его любимый. - Я не хотел тебя убивать, Рики. Что ты такое говоришь? Он смотрит на Рики, смотрит в его глаза, и в каком-то тупом ужасе внезапно перестает его узнавать. Напротив сидит равнодушный незнакомец, в его лице нет ничего, кроме отстраненного интереса, в глазах ничего, кроме безразличного спокойствия. Гай не верит в то, что видит перед собой, он растерян и совершенно подавлен обвинением. Но ведь он не хотел убивать своего любимого? Все что угодно, но он не хотел, чтобы Рики умер! И он начинает горячо оправдываться, доказывая свою правоту и не слыша собственных слов. - Это неправда. Я не хотел, чтобы ты умер, Рики, я не хотел, чтобы с тобой что-то случилось. Умереть должен был блонди! Не ты, Рики, нет! Рики выслушивает его пламенную речь совершенно безучастно и говорит таким же спокойным, ясным голосом. - Когда ты кастрировал меня, ты дал мне наркотик и перевязал. Но уже тогда, когда я дозвонился Катце, кровь снова стала идти, а обезболивающее перестало действовать. Если бы не Катце, я умер бы через несколько часов от потери крови или через сутки от заражения. - Это не так. Я бы вернулся. Я собирался вернуться... Гай думает, что еще сказать, чтобы убедить Рики. Он помнит, как говорил с блонди, помнит, как они дрались. А потом, когда он решил взорвать себя вместе с блонди, потому что другого выхода не было, потому что по-другому убить блонди уже не удавалось, он повернул ключ, активируя взрыватель… Разве это значит, что он хотел убить Рики? - Ты отправился на встречу с блонди, чтобы убить его. - Да!!! За все то, что он сделал с тобой! За все, что он заставил делать тебя, Рики! Такое нельзя прощать, нельзя! Я убил бы его в любом случае. В любом! - Даже если бы это стоило тебе жизни? - Да, Рики! Да! - Даже если бы это стоило мне жизни? Вопрос выбивает весь запал из Гая, словно удар в солнечное сплетение. Ему хотелось бы кричать «да!», потому что это правда, потому что ему было все равно в тот момент, одна только мысль, что это существо касалось его Рики, сделало такое с его Рики, заставляло его умирать тысячу раз в минуту. Он не мог, просто не мог позволить этой сволочи ходить по Амой! Но тогда это означает, что он согласился бы отдать жизнь Рики за смерть блонди? Но ведь именно так он и сделал. - Нет, - шепчет Гай одними губами, глядя на Рики, безжалостного, равнодушного Рики с мольбой и страхом, - нет. - Ты знал, что не выживешь с оторванной рукой, и активировал взрыватель. Ты мог не знать, что блонди успеет вырваться, но ты видел, какие они быстрые, какие сильные? Почему ты не сказал ему, где я, зная, что я не выживу без помощи? - Чтобы он взял тебя к себе? Чтобы ты снова стал его рабом? Нет, Рики, никогда! Лучше умереть, чем быть рабом. Пусть лучше тогда.... «Пусть лучше тогда ты умрешь, чем вновь станешь его». Непроизнесенная фраза висит в воздухе, и Гаю кажется, что он видит ее, написанную огненно-красными буквами, видит прямо перед собой. И эти слова похожи на приговор, и Рики тоже видит их. - Значит, моя жизнь стоит меньше твоей ненависти к блонди? - Нет, не так, Рики, ты... ты не должен был быть с ним, не должен был хотеть этого. Ты сам говорил, что свобода важнее всего! Слова висят в воздухе - красные, жгучие, ему хочется стереть их, убрать, но сделать этого не получится, потому что это – правда. -Ты всегда говорил, что свобода важнее всего. Ты не мог выбрать такую жизнь. Не мог! Парень замолкает, опуская взгляд в стол. Получается, что он убил Рики, пожертвовал жизнью Рики, чтобы отомстить блонди за... за что, тогда? За то, что он отнял у него Рики? Сделал его своим петом? Но при этом он сам пожертвовал жизнью любовника, посчитав ее менее важной по сравнению со своей местью блонди? Впервые за все это время Гай вынужден вспомнить, объяснить самому себе все то, что творил в безумии своей ненависти, обиды и ревности. И чем дольше он сейчас думает об этом, тем более страшными, чудовищными видит он собственные поступки, тем менее достойным прощения чувствует себя. Это настолько мучительное, отвратительное чувство, что он стонет невольно, закрывает лицо рукой, чтобы удержать соленую едкую влагу. Воспоминание о сегодняшнем дне, таком счастливом, таком хорошем, вместо облегчения приносит острую боль, Гай снова стонет, но теперь убирает ладонь и в отчаянной надежде смотрит на Рики. Но ведь он живой. Ничего не случилось. - Но ты же живой, Рики. Ведь все обошлось? Ты же живой. Парень жалко просительно улыбается, улыбка едва удерживается на его губах. Все обошлось? Он остался без руки, Рики без члена. Рики молчит. Отстраненно-спокойное лицо его напоминает Гаю об их первой встрече после взрыва, когда Рики сидел в темноте посторонней тенью. Но тогда это почти угаданное, а не видимое равнодушие исчезло, превратилось в живого настоящего Рики, а теперь он снова как чужой, ждет чего-то, и его оправдания не имеют никакого значения. Словно на самом деле – все произошло. Гай закрывает глаза и произносит последнее, что может сказать: - Прости меня, Рики. Он знает, что не достоин прощения. Вот сейчас, когда все то счастливое, что он надумал, рухнуло, и все то, что он считал исчезнувшим, только потому, что не вспоминалось, вновь стало явью – сейчас он решает, что не достоин прощения. Он сделал самое страшное, что только можно придумать. Наверное, он хотел этого в глубине души, наверное, он с ума сошел, раз хотел этого. Но сейчас Гай знает. Он понимает, что это было преступление, что на самом деле - он предал Рики, а не пытался его освободить, что на самом деле - он предал самого себя. Ему нет прощения, и он не просит его. Он только хочет, чтобы Рики знал об этом. Знал о том, что он сожалеет. - Прости меня, Рики. Гай сидит, по-прежнему не открывая глаз. С закрытыми глазами все эти дни кажутся призраками, сном, которым тешилось его измученное сердце. На самом деле это был обман, и теперь, увидев правду за сияющим лживым покрывалом, призвав эту мучительную правду, он получает облегчение. Горькое, как сама эта черная правда, но облегчение, которое ему придется нести до конца своих дней. Когда легкие руки ложатся ему на плечи, он все равно не открывает глаз. Улыбается благодарно, когда ощущает Рикин поцелуй – слабое прикосновение теплых губ ко лбу, кивает головой, когда слышит тихий Рикин голос: - Спасибо. И потом еще какое-то время сидит с закрытыми глазами, бережно сохраняя в памяти эти ощущения и слова. А когда открывает, наконец, глаза, не удивляется тому, что в комнате он один.
винни-пух: - Так чего ты хотел? Люк с интересом оглядывает монгрела в этой блестящей курточке. Раньше Рики всему предпочитал черный цвет, даже странно видеть на нем другую одежду. Тут Люк вспоминает те кожаные шнурочки под халатом, что составляли одежду монгрела в день, когда они столкнулись с блонди, и решает, что внешний вид Рики – не его дело. - Мне нужно провести Лиса, - непонятно шутит Дарк и, видя непонимание в глазах «Бизона», поясняет: - Видишь ли, кое-кто, не важно почему, желает, чтобы я покинул Амой. И желает очень настойчиво. А бегать от соглядатаев мне надоело. Вот если я сделаю вид, что согласился и сяду на челнок, то он от меня отстанет. - Угу, - кивает Люк, удивительно вовремя решая удержать язык за зубами и не спрашивать, кто это так обеспокоен судьбою монгрела. Что удивляет, так это почему Рики не хочет убраться с этой гребанной планеты? - А чего ты не хочешь смыться отсюда? Рики смотрит на парня с некоторым удивлением, просто отвечает: - Из-за Гая. - Ага, - еще раз кивает Люк. Улыбаться он не улыбается, но неожиданно чувствует себя очень довольным. Никогда уже Рики не станет вожаком, никогда «Бизонам» не стать снова одной бандой, но то, что черноглазый вернулся к Гаю – это правильно. Это хорошо. - Ладно. Что надо сделать? Глядя на удобно расположившегося в кресле монгрела, Катце не знает, что ему больше хочется сделать с этими сукиным сыном, и что, собственно, он чувствует по отношению к мерзавцу. Его люди теряли монгрела с периодичностью ежедневных закатов и находили примерно так же регулярно. Теряли и находили только на улицах, Катце до сих пор не знает, где мальчишка обитал все это время. Мидас, Церес, космопорты - безмозглый сопляк прогуливался площадями Танагуры так, как будто ему не грозила верная смерть при встрече с любым полицейским, с любым представителем спецслужбы. Или может Катце преувеличивает опасность, и на самом деле после коррекции Минка монгрел не представляет причины для беспокойства? Судя по тому, что Рики до сих пор жив и шляется где попало - так оно и есть. Но согласиться с этой точкой зрения Катце мешает знание того факта, что упомянутая спецслужба два дня «вылизывала» территорию Дана Бан. Мешают четкие распоряжения Ясона на случай своего... внезапного отсутствия, мешают почти мимолетные слова другого блонди: «Я надеюсь, последствий у этой истории больше не будет». Как объяснить это монгрелу? - Привет, босс. - Рики, тебе надо убираться отсюда, ты понимаешь? Это чудо, что ты все еще жив, что тебя все еще не убили или не отправили в Раная Уго. Катце рассчитывает на то, что его слова разозлят Рики, а в человек в состоянии гнева или обиды куда легче управляем и тогда, возможно, он заставит монгрела убраться с Амой. Но Рики слушает его с выражением капризной досады, как человека, чьи высказывания тебе до смерти надоели, а слушать приходится, хоть убейся. Дилер меняет тактику. - И то, что тебя до сих пор не ищут или не нашли – не потому, что ты такой крутой. Тебя все еще считают погибшим, но когда информация о монгреле, очень похожем не пета Z107M, хоть раз окажется перед глазами осведомленных лиц – тебе конец. - Пока что за мной шляются только твои люди. По-моему, ты единственный человек, который проявляет ко мне интерес. Дилер мимолетно морщится – за столько времени, да еще и постоянно оказываясь в режиме инсайда – конечно, его люди не раз прокололись. Но ведь его люди – обыкновенные люди, обычные боевики-наблюдатели со средней паршивости аппаратурой. Если в Танагуре всерьез затеять за кем-то слежку – шансов у этого кого-то нет. - Мои люди – всего лишь люди, Рики. И если вдруг тебе удастся уйти от профессиональной слежки, то, в отличие от моих людей, эти спецы начнут потрошить твоих друзей, ради информации. Беспечность слетает с Рики, как бумажная маска. Он опаляет Катце знакомым бешеным взглядом, но вслух ничего не говорит. Даже с кресла не вскакивает, только занимает такую позу, в которой одинаково удобно и сидеть, и просто встать и напасть. - Тебе нужно уехать отсюда, - тихо повторяет Катце, – ради себя, ради твоих друзей... Ради Ясона. Вслух Катце не решается произнести, но про себя – он считает, что Рики обязан жить ради Ясона. Иначе все будет зря, иначе эта великая и прекрасная любовь исчезнет из мира. А это неправильно. Рики молчит какое-то время, вряд ли обдумывая слова Катце. Но что бы он там ни думал и что бы ни вспоминал, в результате монгрел вдруг шумно выдыхает, и говорит: - Хорошо. Я полечу. Что велел сделать Ясон? Маленький космодром для полуконтрабандных яхт и малых каботажных. Примелькавшийся для таких мест поток нелегальных пилотов, механиков, грузчиков и разнорабочих, покидающих поверхность Амой исключительно в ознакомительно-прогулочных целях по орбите между двумя лунами. Обычный для таких случаев шмон, призванный обнаружить оружие, но ко всем остальным статьям таможенного досмотра относящийся до слез лояльно. Поток временно прекращается, и взлетная площадка озаряется сигналами старта очередного челнока. - Отправили, - докладывает «лейтенант», глядя вслед пульсирующей звезде орбитального транспорта на общем экране. - Вы удостоверились? - Да. Абсолютно точно, - и, возможно, в другом каком случае уточнение босса показалось бы Киру выражением недоверия или сомнения в его профессионализме, но чертов монгрел столько нервов у него за две недели вымотал, что он бы сам его за ручку довел и усадил. «За ручку» монгрела, конечно, не вели, но двое шли за ним до самой посадки, и в челноке пилот-механик особо предупрежден насчет этого пассажира. И на самой яхте, уже инопланетной, летит человек, в обязанности которого входит присматривать за монгрелом. Так что все получилось. - Точно, босс. А на яхте есть кому за ним присмотреть, - «лейтенант» покидает космопорт, не обратив никакого внимания на парочку, одетую в оранжевую униформу техслужб. Люк, проводив глазами «лейтенанта», скромно хихикает в кулачок. - Ни в жизнь не догадается. Если Штудик себя нормально будет вести на яхте, то и вообще никто не узнает. Рики в парике каштаново-зеленого цвета и с такой специальной вставкой в рот, которая делает линию челюсти совершенно не опознаваемой, кивает согласно головой. - Теперь Катце успокоится. - Рики, только слышь... даже если Штудик чего не выкинет, все равно через какое-то время рыжий узнает. Не будешь же ты всю жизнь в этом прикиде ходить. - Не буду. Волосы покрашу, да и хватит. - Ну, смотри... Дежурный в некотором недоумении рассматривает запрос. Служба безопасности Эос – не та часть силового ведомства, в которой возможны разного рода ошибки или неточности. Многочисленные проверки, которым подвергаются даже самые мелкие технические служащие, занимают каждое утро не менее получаса, сложнейшая система контроля и пропусков отлажена до мелочей, система сканирования полностью исключает малейшую угрозу для обитателей Эос. Собственно, человеческого происхождения дежурный занимается здесь объяснениями с нечастыми инопланетными гостями, потерявшимися петами и временно свободными андроидами. Запросы системы он обрабатывает крайне редко: если у системы есть вопросы, то обычно их уровень куда выше допуска дежурного, и он узнает только об их последствиях. Или это могут быть редкие казусы, связанные с накладкой работы городской транспортной системы и пропускных пунктов Эос. Итак, система контроля зафиксировала входящий объект. Объект назвал личный код, данные сканирования сетчатки и отпечатков пальцев подтвердили идентификацию, и объект был пропущен. Запрос, который система переслала дежурному, возник в результате наложения противоречивой информации: зарегистрированный на имя Главы Синдиката Ясона Минка пет Z107M числится погибшим три недели назад. Что за ерунда?
винни-пух: Когда блонди входит в спальню, то понимает, что его одиночество закончилось. Он сидит на подоконнике, по обыкновению, и смотрит вниз на огни городских улиц, или вверх, на огни небесного свода. Сидит, обхватив колени руками, и ждет его. Тот самый, чье отсутствие ощущалось так неприятно и сильно, но чье присутствие наполняет Ясона удивительным покоем и тишиной. Блонди бесшумно подходит к окну, становится рядом с петом. Рики запрокидывает голову, чтобы посмотреть на него - что он там видит в темноте? - но приказывать автоматике осветить спальню Ясон не хочет. И так хорошо. На поднятом к нему личике, очерченном лишь дрожащими линиями неоновых сполохов, глаза кажутся нечеловечески огромными и глубокими, как два омута. Они полны того колодезного чудного света, который получается, когда звезды смотрят в воду безлунной ночью. Рики какое-то время смотрит на него этими ночными чудесными глазами, смигивает и, опустив голову, толкается лбом в плечо блонди. Ясон обнимает мальчишку за плечи и голову, несильно прижимает к себе и так стоит, чувствуя, как исчезает бесследно нелепая сумятица событий, ощущение равнодушия, какая-то непонятная жестокая безликость людей вокруг него, а вместо этого он наполняется веществом жизни – радостью, ясностью, счастьем. Так тихо и хорошо здесь сейчас, что Ясон говорит шепотом. И Рики отвечает ему еле слышными звуками и движениями головы. - Ты вернулся? - Угу, - согласно кивает черноволосая голова. - Я очень рад. - Угу, - снова кивок и быстрый вздох. - Не уйдешь больше? - Не-а, - отрицательное движение головы, и Рики прижимается чуть сильнее. Ясон улыбается своему невидимому отражению в оконном стекле и едва слышно произносит: - Вот и хорошо. И это действительно хорошо. Это настолько хорошо и правильно, что все то, что осталось за границами этой комнаты, все, что существует помимо здесь и сейчас, не имеет никакой власти над ними обоими. Не имеет больше значения их статус и природа, не важно ни будущее, ни прошлое, не играет роли огонь Дана Бан, гнев Юпитер, осуждение, кара – ничего. Есть только здесь и сейчас, а все остальное - не существует. Устав сидеть в одной позе, Рики ерзает, стараясь изменить положение, но не покинуть объятий блонди. Ясон с улыбкой смотрит на его возню, но, не дожидаясь сердитых высказываний, подхватывает его на руки и несет в постель, как делал множество раз. Но поскольку сегодня – это не множество раз, он не торопится раздеть Рики, не спешит приблизиться к его телу, чтобы заглушить голос своего разума. Это больше не имеет значения, они оба больше не испытывают страха, так что он позволяет себе сидеть в обнимку со своим монгрелом столько, сколько им обоим захочется. Сидеть и молчать. Рики долго молчать не может. Органически. Так что у них никогда не будет проблем с тишиной. Вот и сейчас любимый начал вздыхать, шумно и длинно, как обычно вздыхает Рики, когда ему нужно что-то сказать, важное, но он не решается и хочет привлечь его внимание. - Что, Рики? – шепотом спрашивает блонди. Монгрел еще раз глубоко вздыхает, поворачивается лицом к мужчине, садясь верхом на его бедра. - Ясон. Я хочу... сказать кое-что, - и если сначала полукровка решительно смотрит ему в глаза, то к концу фразы у него неожиданно садится голос, а взгляд уплывает куда-то в сторону. - Что сказать? В общем-то, блонди все равно. То есть все равно, что скажет Рики, потому что все, что он скажет – будет правильным и хорошим, и только сделает его удивительное безмятежное состояние еще более полным. Монгрел твердо смотрит в лицо Ясону, опять отворачивается, бледнеет от досады и волнения. Наконец, сжав кулаки и решительно вздернув подбородок, он выпаливает громко, глядя прямо ему в глаза: - Я люблю тебя, Ясон! Выражение лица у него при этом сердитое, почти злое, а глаза растерянные и умоляющие. И он выкрикивает свое признание с такой силой, с таким трудом даются ему простенькие слова, что все эти усилия, все приготовления к сказанному кажутся трогательными и смешными. И Ясон смеется, не опасаясь задеть обидчивого монгрела, смеется легким счастливым смехом, как никогда раньше. И юноша, уже открывший рот для выражения возмущения и успевший упереться руками в его грудь, успокаивается, слушая этот смех, и позволяет блонди обнять себя и притянуть ближе. Ясон гладит худую спину Рики, кудрявые волосы, тихо говорит на ушко: - Я знаю. Монгрел возится в его объятиях, ворчит ему в плечо: - Все-то ты знаешь, - неожиданно подымает голову, серьезно смотрит в глаза блонди, – а между прочим, если не сказано вслух, то не считается. - Буду знать, - так же серьезно отвечает блонди, и они вновь сидят тихо-тихо. Им хорошо и спокойно, и опять проходит много времени, прежде чем Ясон понимает, что легкая тяжесть Рикиного тела пробуждает в нем и другие желания. Ему становится недостаточно того, что происходит. Он мягко отклоняется, подымает любимое личико за подбородок, чтобы вопросительно заглянуть в глаза. Монгрел опускает ресницы, давая молчаливое согласие, и блонди медленно раздевает Рики, стягивая куртку, майку, снимает обувь. Его мальчик такой же, как он помнит: ладная фигурка, горячая нежная кожа, легкие быстрые вздохи, прикосновение ресниц, когда блонди целует его глаза, и мягкий невыразимый аромат, который возникает, когда в только что заваренный крепкий кофе тонкой струйкой льют свежее молоко. Это все такое родное и нежное, что Ясон не ощущает никакого дискомфорта или огорчения, когда Рики накрывает ладони мужчины, легшие ему на бедра, и тихонько просит: - Не надо, - и в попытке искупления, обнимает блонди за шею под волосами, льнет всем телом, прижимаясь щекой к щеке, - потом, ладно? Ясон помнит об увечье, но память эта как чужая, как ненужная. Не имеет значения, что и как сделали с его Рики, и блонди так счастлив сейчас, что не может чувствовать ни печали, ни гнева. Он уверен, что и Рики не ощущает боли или страха, но стыдится себя. Но это совсем не страшно, он, конечно, сумеет убедить своего мальчика. - Хорошо, - соглашается Ясон, гладя монгрела по плечам и спине. И они снова долго сидят так, пока блонди неожиданно для самого себя не формулирует в слова это ощущение ясности, радости и тишины, которые так полно и легко овладевают его сознанием. - Я тоже люблю тебя, Рики. Его мальчик замирает на миг, потом отрывает голову от плеча, улыбается так быстро и смущенно, что, наверное, только блонди может заметить этот ответ, снова утыкается лицом ему в шею и ворчит: - Ну, я, типа, тоже знаю. Ясон не помнит, когда он успел раздеться, когда они решили лечь в кровать, но спустя какое-то время, они лежат, в обнимку друг с другом, как давеча сидели. Голова монгрела лежит у него на плече, смуглые пальцы перебирают пряди его волос, а его кожа уже снова стала пахнуть Рики – ароматом крепкого горячего кофе, в которое наливают свежее молоко. И он чувствует, как все становится на свое место, и это полнящееся, расцветающее ощущение счастья и радости, чувство любви, заполняет его, наконец, целиком, и уже никогда не оставит его. - Ты не уйдешь больше? – снова спрашивает он у монгрела. Рики отрицательно качает головой, беспечно улыбается. - Не-а.
винни-пух: И когда он просыпается, это ощущение – полноты, света, законченности, не оставляет его больше ни на миг. Ни в это утро, ни на следующее, ни на одну минуту всей его длинной, богатой удивительными событиями и делами жизни. Он благодарен Раулю за мастерски проведенную нейрокоррекцию, он благодарен Юпитер, пощадившей жизнь своего любимого сына, и множеством своих деяний: тем положением, которого он добился для Амой, теми общественными и политическими преобразованиями, которые привели к расцвету это странное государство Ясон не раз доказывал правильность принятого ИскИн решения. Он был и оставался лучшим проектом Юпитер и оправдал надежды своей создательницы и своего друга. Он был и оставался совершенным блонди во всем. Но в то же время ни один из элиты не мог вызвать такое доверие, такую любовь среди людей. И ни тогда, ни позднее, Юпитер не удавалось создать блонди с такими характеристиками. Он не помнил той скандальной истории, что повлекла необходимость коррекции, знал лишь, что в этом была жестокая необходимость, но сознательно отказывался узнать причину. Его внутренняя гармония, спокойствие словно достигли вершины, и Ясон не желал никаких изменений. Ни сны, ни воспоминания никогда не тревожили покой блонди – возможно, в этом состояла особенность строения разума элиты, и Рауль, в свое время, согласился с выводом Консула. Но в глубине своего сознания, там, куда не проникают настырные посланцы рассудка – мысли, он знал настоящую причину этого покоя, ощущал природу этой полноты и тишины, и помнил, как крепко данное ему обещание.
винни-пух: * Юрэй – это призраки тех, кто в момент смерти был лишен покоя. Душа человека, умершего таким образом, обречена существовать в мире живых, пока не будет исполнена цель ее пребывания в мире.
Zainka: Винни-пух, еще раз СПАСИБО! Не свет, но покой. И все равно, так горько. Потому что надежды уже нет и вряд ли будет.
Конвалия: винни-пух Спасибо. Только очень грустно. Zainka пишет: Не свет, но покой. Вы правы.
anita: О, винни-пух, это чудесно! Грустно, но светло. СПАСИБО!
Julia Lami: винни-пух, сижу, плАчу. Не так-то это просто, заставить меня заплакать из-за написанного. Это грандиозно, то что Вы написали. Это... это... великолепно. Это так печально. Это оставляет горьковатое послевкусие необратимости. Спасибо Вам.
Julia Lami: Я тут это... при повторном (более спокойном уже)) ) прочтении обнаружила небольшое несоответствие: Это настолько мучительное, отвратительное чувство, что он стонет невольно, закрывает лицо руками, чтобы удержать соленую едкую влагу. Воспоминание о сегодняшнем дне, таком счастливом, таком хорошем, вместо облегчения приносит острую боль, Гай снова стонет, но теперь убирает ладони и в отчаянной надежде смотрит на Рики. Множественное число вместо единственного. Извиняюсь за дотошность
Март: винни-пух винни-пух пишет: * Юрэй – это призраки тех, кто в момент смерти был лишен покоя. Душа человека, умершего таким образом, обречена существовать в мире живых, пока не будет исполнена цель ее пребывания в мире. Можно ли узнать, из какой мифологии? На каком языке?
винни-пух: Zainka, Julia Lami, anita, Конвалия, большое спасибо за отзывы, я старалась. Фактическая ошибка - просто аут. Звыняйте, счас исправим. Март, мифология японская, возможно в источнике, который был у меня, неверно приведена транскрипция. Если Вы разбираетесь в этом вопросе, подскажите пожалуйста. Наименование источника я приведу, как только доберусь до своей библиотеки, сейчас просто не помню.
Март: в японской - нет. Просто интересно, я переворошила много справочников по мифологии. Буду рада, если вы доберетесь до своей библиотеки и дадите ссылку. Новые знания всегда к месту. Мне понравился ваш фик, не думайте, что я придираюсь.
Julia Lami: Март, Вы позволите попытаться Вам ответить? ...Призраки (Юрэй и онрё). Души умерших и погибших, не находящие себе покоя. По проявлениям сходны с о-бакэ, но могут быть успокоены. Юрэй - души погибших, не осознавшие, что умерли, и потому являющиеся на месте гибели... ...Юрэй — духи умерших в японской мифологии. Согласно синтоизму, души тех, кто умер собственной смертью, становятся духами предков, а души умерших насильственной смертью, становятся юрэй... ...Юрэй и Онрё Души умерших и погибших, не находящие себе покоя. По проявлениям сходны с о-бакэ, но могут быть успокоены. Юрэй — души погибших, не осознавшие, что умерли, и потому являющиеся на месте гибели. Онрё — души несправедливо обиженных, преследующие своих оскорбителей... и, наконец, К особой категории, отдельной от ёкай, относится другой тип японских призраков – юрэй. Принимая во внимание, что ёкай, несмотря на всю их жуткость, может иметь некоторый элемент веселья, юрэй всегда страшны. Они являются душами умерших и, в отличие от ёкай, когда-то были обычными людьми. Конкретнее, юрэй – это призраки тех, кто в момент смерти был лишен покоя. Покой при уходе в иной мир необходим, чтобы достичь посмертного духовного покоя, и наиболее обычной причиной окончания жизни, приводящей к тому, что душа человека становится юрэй, является внезапная смерть в результате убийства, гибель в сражении или спонтанное самоубийство. Душа японского человека, умершего таким образом, обречена влачить жалкое существование, пока должным образом не успокоится, но она сможет успокоиться только тогда, когда будет исполнена цель ее пребывания в мире живых (обычно месть). Это соответствует синтоистским верованиям, согласно которым все люди имеют душу, называемую "рэйкон". Когда человек умирает, рэйкон оставляет тело и присоединяется к душам своих предков, если надлежащим образом были выполнены похороны и совершены погребальные обряды. Души предков защищают семью, и их приглашают назад домой каждое лето во время праздника Обон. Однако, когда человек умирает неожиданно, или если его смерть сопровождается избытком эмоций, или когда его или ее не похоронили должным образом, рэйкон может стать юрэй, мучающимся призраком, который остается среди живых, чтобы совершить месть или позаботиться о незаконченном деле. Большинство юрэй в конечном счете мстит за себя и возносится в лучшее состояние существования, но это может занимать столетия, а некоторые души так и не могут обрести покой. Вообще, юрэй не бродит где попало, но обитает в хорошо знакомых местах, в частности там, где человек встретил несвоевременную смерть. Ночной путешественник, особенно тот, кто находится в пути между двумя и тремя часами ночи, когда способны появляться юрэй, невольно пересекая поле, где кто-то однажды лишил себя жизни, или мост через реку, в которую однажды было брошено тело, может запросто столкнуться с юрэй. Возникая из темноты, юрэй возвращаются к жизни благодаря своей пламенной страсти. Это снова делает их частично людьми, наделенными первоначальным разумом и отчасти прежними телами. Но, в отличие от живого человека, юрэй сильно сконцентрированы на одной цели. Возмездие или оправдание своего доброго имени переполняет их естество, поэтому им не хватает многогранности обычного человека. Юрэй – это воплощенная цель. Многие юрэй – женские призраки, которые ужасно страдали при жизни от капризов любви, чьи сильные чувства ревности, горя, сожаления или злобы во время смерти заставили их искать мести любому, кто оказался причиной их страданий. Мужские юрэй встречаются реже и реже ищут мести. Обычно это воин, который был убит в сражении и поэтому не имеет никакого личного недовольства (так как смерть была частью его ремесла), но не может отделить себя от исторических событий, в которых он участвовал. Юрэй этого типа обычно неотличим на первый взгляд от настоящего человека. Он бродит вокруг полей древних сражений или в окрестностях храма, ожидая человека, который мог бы выслушать его историю о событиях, имевших место в прошлом. Он излагает события, обеляет свое доброе имя. Такие призраки раскрывают тайны истории и успокаиваются только тогда, когда становиться известна истина. Вначале все юрэй считались визуально неотличимыми от их первоначального человеческого облика. Затем, в конце 17 века, когда квайдан становился все более и более популярным в литературе и театре, юрэй стали приобретать некоторые признаки, которыми они характеризуются и по сей день. Считается, что главная цель этих признаков состояла в том, чтобы облегчить различение юрэй в искусстве и на сцене от обычного живого персонажа. Большинство характеристик юрэй ведет начало от погребальных ритуалов эпохи Эдо. Например, они появляются в белом (это был цвет одежды, в которой людей хоронили в то время), или в белой катабире (простое, необшитое кимоно), или в кёкатабире (белая катабира, на которой начертаны буддистские сутры). Юрэй также появляются с белым треугольником бумаги или ткани на лбу, обычно обвязанным вокруг головы нитью, который называется хитай-какуси (дословно "лобное покрытие"). Первоначально считалось, что он должен защищать недавно умершего от злых духов, но, в конечном счете, стал просто частью ритуального облачения на буддистских похоронах. (взято отсюда) По-моему, очень подходит.
Zainka: Еще как подходит! Julia Lami, спасибо!
Март: Julia Lami большое спасибо! Как видим, инфа радует не только меня!)
Julia Lami: Zainka, Март, да на здоровье! Всегда рада помочь
винни-пух: Точно, Этот материал я брала на сайте Шульдиха. хотя названия точно не помню. Спасибо Julia Lami
Julia Lami: винни-пух, не за что
винни-пух: Ага, нашла. "Японские квайданы".
Milky: Так смешно читала фик - медленно-медленно, боялась очень (ощущала себя ежиком, который плакал, кололся, но...)) Сразу было понятно, что Рики того...не живой но вот как и зачем это все...и конец просто убил! Такой неожиданный, светлый. Удивительно, но это едва ли не хуже классического трагичного финала "все умерли". Как это так, Ясон не помнит Рики? Своего Рики??! И хорошо, что не помнит, ему не больно...
винни-пух: Спасибо Milky. Рассудком не помнит. А сердцем помнит.
Дония: Грустно. А мне кажется, что не такое уж и ООС. Вернуться, чтобы удостовериться, что со всеми все будет в порядке, имхо, вполне в характере Рики.
винни-пух: Дония, Это по Вашему и по-моему мнению. А для тех у кого другое мнение, так и будет ООС,
Конвалия: винни-пух пишет: А для тех у кого другое мнение, так и будет ООС, А у кого одинаковое будем соратниками по мнению. Но все равно грустно. (Ну люблю я счастливые концы.)
винни-пух: "Вернуться, чтобы удостовериться, что со всеми все будет в порядке, имхо, вполне в характере Рики." Пожалуй, даже не удостовериться, что все в порядке, а сделать так, чтобы со всеми было все в порядке.
mouse2006: винни-пух Ваша работа просто замечательная, такая трогательная и умиротворяющая.
винни-пух: Спасибо, мышь. Я старалась.
Yulya_Lav: Винни-пух, действительно замечательно, меня очень тронуло. После прочтения плакала Это действительно талант, вызывать у читателей сильные эмоции, так что Вам есть чем гордиться
винни-пух: Yulya_Lav спасибо. Я гордюсь. Местами.
Nerpa: Здорово!!! Огромное спасибо, прекрасная светлая вещь. И спасибо, что не забыли про Гая, ведь он правда такое большое место занимал в Рикином сердце. Эта линия в каноне оборвалась непониманием, не было завершения, катарсиса. Так и расстались не поняв друг друга. А в романе, к примеру, Рики мысленно называет Гая своей лучшей половиной, и не один раз (и уже после лет с Ясоном). Да, этот узел он тоже хотел бы развязать... В общем, получается что своим "возвращением" Рики обоим своим significant others дал жить. Сделал так, чтобы они могли жить в мире с собой. Нет, даже троим: Катце тоже. Катце остался в уверенности, что Рики выжил и улетел с Амой - как то и "завещал" ему Ясон. Так что Катце тоже может теперь спокойно жить дальше. Очень, очень хороший, добрый конец у этой истории. Спасибо!
Лейриаль: но здоровооооооо
винни-пух: Спасибо. Хотя это довольно давняя вещь.
Olga mon cher: Очень спасибо - так красиво- я вся-вся грустная....
Звереныш: Здрасвуйте Елена) Заранее извиняюсь что вот так пишу...Подсел на тему Клина года три как, но только недавно стал читать фики, из всего что прочитал понравилось Затмение, Терра и Деприватион....ну это пока не прочитал ваше Ты и я. Я в восторге, это то чего не хватало, ведь дело то не в постельных сценах, мир то фантастический! Именно киберпанка и действия и не хватало! В общем перечитал все что мог найти ваше...мало..Я еще раз очень извиняюсь, а вы не пробовали переписать всю историю в стиле Ты и я? Блин и снять бы все это потом...вышло бы круче Матрицы!) Спасибо вам, я бы еще что нибудь почитал, и отдельное спасибо за пацанскую сказку....ну Умык) Сергей.
винни-пух: Вам спасибо за столь высокую оценку.
lenchic: Плакала долго и безутешно, так грустно, я буквально пержила смерть Рики во второй раз. Прекрасно, что Ясон обрел покой, но для меня Ясон то же умер, потому что такой Ясон - умиротворенный, светлый и спокойный, это уже не тот Ясон. Настоящий Ясон - внешне холодный, но изнутри сжигаемый страстями и любовью к Рики, этот Ясон умер вместе с Рики в развалинах Дана Бан, только там они не успели сказать друг другу о своей любви и прекрасно , что им дана была возможность выразить свои чувства и обрести покой, каждому в своем мире. Они заслужили это. Но все равно, КАК ЖЕ ЭТО ГРУСТНО... Спасибо большое, Ваш Юрэй просто потряс меня до глубины души.
винни-пух: lenchic спасибо.
полная версия страницы