Форум » Фантворчество » Я тебя помню » Ответить
Я тебя помню
Донна Роза: "Шапка", которая едва ли не длинее самого фика. Почитав диспуты об убиении фэндома. авторы фика обиделись: почто и их не внесли в расстрельный список. А ведь есть за что! А потом поняли: ведь самый безнравственно ООС-ный и неканоничный фик был выложен ими тихо на дайрах. Возможно, поборники чистоты канона о нем просто не знают. Дабы исправить это недоразумение, предлагаем фик вашему вниманию. Фэндом: АнК. Авторы: Донна Роза и ehwaz Беты: vivianne_undo, Christian Moro Пэйринг: авторские персонажи. Рейтинг: R Жанр: мелодрама + экшн Статус: закончен. Благодарность Макавити и Тихе за идею. Благодарность Jenious за некоторые технические детали. От авторов: Некогда глубокоуважаемая Pale Fire написала фик "Прикосновение". К этому фику Донна Роза написала сиквел "Такая любовь" , сюжетом которого являлись противоречивые отношение эмигрировавших с Амои Катце и блонди Лероя Кано. "Такая любовь" Продолжение Увы: сиквел вышел AU-шный и ООС-ный. Герои Донны Розы и герои автора приквела ни в коем случае не тождественны! Среди читателей бурные споры вызвала дальнейшая судьба персонажей и возможный исход отношений блонди и монгрела. После долгих дебатов Донне Розе и ehwaz все-таки удалось свести фик к хэппи-энду. Окончание Но! Была и другая задумка. Вот она: Лерой любил Катце, но его чувство становилось все тяжелее и тяжелее. Катце отвечал ему взаимностью, хотя его пугала страстная собственническая любовь блонди. Катце на самом деле дал сильный повод для ревности: он посмел завести роман с земной женщиной – сеньорой Долорес Фуэнтес, и даже собирался ради этой любви сделать восстановительную операцию. После очередной ссоры с Лероем, Катце ушел в город, и напился в первом попавшемся ресторане. Он не помнил, звонил ли Долорес, но совсем не удивился, когда эта женщина вдруг подошла к нему и пригласила танцевать. Она показалась ему необыкновенно привлекательной. Несмотря на то, что еще минуту назад он был готов упасть под стол и уснуть, он принял приглашение. И они закружились по залу. В тот день Лерой долго сидел дома один, он думал о том, что должен во что бы то ни стало вернуть Катце. Наконец блонди оделся и выехал в город. Найти гостиницу, где остановился Катце, оказалось несложно: домашний компьютер «запомнил» все номера исходящих вызовов. Маленький ресторанчик на первом этаже гостиницы был почти пуст. Катце и Долорес танцевали. Она двигалась словно профессиональная танцовщица, монгрел явно недотягивал. К тому же он явно был пьян, поэтому блонди не удивился, когда парочка направилась к выходу: свежий воздух – вот, что нужно было Катце. Вскоре стало очевидно, что Катце едва держится на ногах. Лерой не удивился. когда женщина повела его к выходу: свежий воздух - это как раз то, что требовалось рыжему в ту минуту. Блонди подошел к ним, желая поговорить с Катце. В этот момент вокруг не было ни души, и никто не видел, что произошло, когда раздался выстрел из пистолета. Подъехавшая полиция обнаружила мертвого Катце, лежащего у блонди на коленях, и бьющуюся в истерике женщину… С тех пор прошло девятнадцать лет. ПыСы Да, теперь героя зовут по-другому. Он стал Оливером Кейном.
Ответов - 123, стр:
1 2 3 4 All
Донна Роза: … Высокий худощавый парень лет восемнадцати, обычный – таких десятки тысяч в любом городе на любой из планет Федерации. Необычным кажется только азиатский разрез длинных карих глаз в сочетании с тонкими европеоидными чертами лица. Он сидит в маленькой двухместной каюте эконом-класса с храпящим на диванчике соседом, смотрит в иллюминатор и вспоминает странного, необычного человека, виденного им всего лишь день назад. Кто ты? Какое отношение имело совершённое тобой убийство к моей матери и… ко мне? Перед глазами снова и снова, как повтор кадра, вспыхивает картинка без звука: высоченный светловолосый человек в сером тюремном комбинезоне раскидывает андроидов-охранников и снова устремляется вперёд. В голубых глазах полыхает такое пламя, что делается страшно. Парнишка невольно отступает на шаг, но взгляд заключённого притягивает сильнее магнита. Видно, как шевелятся губы – светловолосый человек что-то говорит. Нет, он кричит – но почему всё без звука? Я не могу расслышать, что он кричит! Парень резко встаёт. Он устал вспоминать одно и то же. Нужно отвлечься. Откуда у меня ощущение, что я видел его раньше? Надо написать письмо маме и задать некоторые вопросы. Почему она так ненавидит этого человека? Почему сын для неё – не просто сын, а триумф, реванш, отмщение? Именно эти слова и именно в таком порядке она произнесла в разговоре с крёстным почти восемь лет назад. Но ведь он не может быть моим отцом. Я не похож на неё, но и на него я тоже не похож. Что случилось между ними до того, как я родился? И откуда… ОТКУДА ОН МЕНЯ ЗНАЕТ?! Этот… блонди, как написано в его досье… Парень открывает пневматическую дверь каюты и выходит в коридор, оставив соседа видеть третий сон. На пороге оглядывается на спящего. Обычный, среднего роста мужик с носом-картошкой и щетинкой усов. А безжалостная память воскрешает лицо того человека, узника с Фламмы, планеты-тюрьмы для особо опасных преступников, – невероятно, пугающе красивое, в ореоле растрёпанных бледно-золотых волос… … куда девалась его великолепная грива? Стоп, откуда я могу знать, что у него были длинные волосы? Текучее, прохладное белое золото, в которое так приятно погружать руки… Лицо заключённого стоит перед мысленным взором, как лик Медузы Горгоны, как голова василиска – не давая возможности отвести глаза и превращая в камень. Ему около пятидесяти сейчас – невероятно. Я не дал бы и сорока. Внезапно парень опускается на корточки у стены и закрывает глаза руками, с силой давя на глазные яблоки… словно хочет изгнать из своей памяти воспоминание о лютом одиночестве во взгляде того человека.
ehwaz: *** – Я всегда знал, что ты сумасшедший, Дюк, но даже понятия не имел, что ты по натуре самоубийца. Скрипучий голос медбрата Дрю нарушил тишину лазарета. Оливер Кейн медленно повернул голову и встретился с ним глазами. Маленький остроносый человечек в зелёном медицинском комбинезоне тут же отвёл взгляд и суетливо зашарил в карманах. – Бобёр просто рвёт и мечет… Бобёр… Ага… Биверс. Боберс-Биверс… Рвёт и мечет. Да, никак иначе. Мысли плыли неспешно, одна за другой, небольшие, компактные. Цепочка становилась всё длиннее. Дрю – Биверс – начальник тюрьмы – рвёт и мечет – нарушение – кто, где, когда нарушил – попытка побега, ага – иначе не расценить – андроиды – заламывают руки – в голове вспыхивает маленькая сверхновая – потом гаснет… – Дюк, ты вообще понимаешь, что я тебе говорю? Оливер подумал и решил кивнуть – не вышло. Голова была надёжно зафиксирована. Как, впрочем, руки и ноги. Дрю тем временем отодвинул стерильную штору. Стало намного светлее, из чего Оливер заключил, что сейчас примерно полдень. Скоро стемнеет – зимний день в высоких широтах Фламмы длится недолго. – Слышал бы ты, как Бобёр орал на Таунсенда! Вопил, что, если ты поджарил себе мозги, он с лепилы шкуру спустит. Живьём… Да, Кавасаки тоже досталось – кого, мол, он набирает в штат… Чтобы духу того щенка тут не было, выгнать к чёртовой матери. Заплатить за два полных рабочих дня и выгнать. Говорят, мальчишка улепётывал так, что только пятки сверкали. В голове снова вспыхнула сверхновая. На этот раз боли не было – были воспоминания. Те, что хуже самой страшной боли. … звук выстрела… пронзительный женский крик… широко открытые, уже ничего не видящие золотисто-карие глаза… тёмная, рельефная, грубая полоса шрама на бескровном лице… Катце… Катце… Тонкая фигура за пуленепробиваемым пластиком галереи и – сквозь прозрачную преграду –взгляд удлинённых тёмных глаз. Карих, это так же истинно, как сама Юпитер. Катце… ты вернулся… мой рыжик… вернулся… Вспомнился сумасшедший бег через половину тюремного двора, пульсация в голове, нарастающая, нарастающая, нарастающая… лицо Катце, странно юное и без шрама, пристальный, словно бы удивлённый, немного растерянный взгляд… как будто он ожидал увидеть кого-то другого… … – Катце! Катце! Подожди!.. На руках повисли охранники… повторяется кошмар двадцатилетней давности… последний взгляд на галерею – пусто… звериный вой… взрыв… темнота… Звук работающего медицинского оборудования стал выше на два тона. Дрю взглянул на показания какого-то прибора и изменился в лице. – Дюк, ты, придурок, мать твою, сдохнуть решил? Хочешь, чтобы Бобёр мне новый срок впаял за провинность? Не выйдет! Правильно… мать мою… Юпитер… она ведь и для Катце мать, так? А сдыхать я не собираюсь, нет… мне теперь есть для чего жить… Атлетическое тело под зелёной простынёй опять напряглось – и расслабилось. Гудение аппаратуры снова стало ровным. Дрю осторожно приблизился к койке. Дюк спал – невероятно, но факт. Давление в норме… даже немного ниже нормы. Пульс – в пределах нормы. Прочие показатели – в пределах нормы. Никакого намёка на то, что пять минут назад лежащий на больничной койке человек был близок к инсульту. Дрю с каким-то священным ужасом всмотрелся в скульптурно-правильное лицо, обрамлённое рассыпавшимися по подушке светлыми волосами. Тёмные ресницы спящего были неподвижны, щёки слегка порозовели. Маленький человечек невольно перевёл взгляд ниже, на шею и широкие плечи, не укрытые простынёй. Красота и сила, которые выше его понимания… Он сглотнул. А ведь были идиоты, которые пытались соблазнить Дюка. Или принудить. Или сломать. Один невесть каким образом оказался в конвертере, другого нашли с вырванным горлом, третий до конца дней не пошевельнёт ни рукой, ни ногой – поскольку не имеет страховки, которая оплатила бы нейропластику. Четвёртого, пятого и шестого отделали андроиды сержанта Кавасаки по приказу Бобра – это когда Дюк уже вплотную занялся финансовыми делами тюрьмы и рудника. Дрю слышал, что однажды Дюк чуть не умер. Вот так просто лёг на свою койку, закрыл глаза и стал умирать. Еле откачали. Не заставь Бобёр Таунсенда вскрыть резервный реанимационный модуль, не откачали бы. Дрю тихонько хмыкнул. А Бобёр-то неравнодушен к Дюку. Не надо быть большим психологом, чтобы это понять. Только у Бобра семья, а Дюк был признан особо опасным и осуждён на пожизненное заключение. Вот Биверс и делает вид, что появляется на территории тюрьмы во внеурочное время исключительно по делам… Послышались быстрые уверенные шаги. Пневмодверь с шипением отъехала в сторону. Дрю обернулся – и вытянулся в струнку. – Как он? – негромко спросил начальник тюрьмы Биверс. – Жизненные показатели в норме. Угроза инсульта миновала. - Хорошо… Оставь меня на пару минут… Уходя, Дрю успел увидеть, как Биверс присаживается на край койки. Когда захлопывалась дверь, уловил ещё одно движение – рука начальника тюрьмы коснулась щеки спящего. А глаза у тебя, Бобёр, больные и несчастные… А всё-таки интересно, что заставило Дюка наплевать на чип в голове?
ehwaz: Тёмно-рыжий парень посмотрел на голографическое табло. Только что отошёл «челнок», рейс «Центральная Орбитальная Станция – Буэнос-Айрес». Тонкие тёмные брови немного нахмурились. Помедлив несколько секунд, парень поправил наручный комм и быстро набрал код. Голос ответившего человека, жителя небольшого городка в Средней Англии, был сонным. – Кто? – Дядя Джей, это я… Звоню с Центральной. Можно, я погощу у вас несколько дней? Видно было, как крёстный, отвернувшись от экрана, что-то объясняет тёте Сибил. – Да, конечно, – голос его снова стал громким. – Тебя ждать… – … часа через два. – Хорошо. Как раз успеем подготовить комнату для гостей. Лицо юноши просветлело. Он выключил связь, забросил на плечо полупустой рюкзак и лёгкой походкой прирождённого танцора направился к кассам. Он отдохнёт от Буэнос-Айреса, а Буэнос-Айрес отдохнёт от него. *** В доме дяди Джея ничего не изменилось. Разве что сам крёстный поседел ещё больше. Были объятия, расспросы, ранний завтрак, тётя Сибил, принюхавшись, заявила, что правильнее было бы сначала отправить крестника в душ прямо в одежде и ботинках. Смеялись, позёвывали, не стесняясь друг друга – здесь все были свои. На рояле тёти Сибил, как и прежде, стояла шеренга старинных фотографий. Среди них выделялась одна, явная стилизация. Красивая темноволосая молодая женщина с карапузом лет двух на руках. В углу снимка – голографическая бабочка, малыш выставил ладошки и смеётся. Внизу – подпись затейливым почерком, с многочисленными завитушками: «Дорогому крёстному – от Рыжика». – Иди мойся, – сказал дядя Джей, сжалившись над засыпающим гостем, – а потом – спать. Не будет никаких расспросов, пока ты не отдохнёшь. – Спасибо, – еле шевеля языком, ответил юноша. – Только моим пока ничего не сообщайте. Они не знают, что я вернулся. Да ещё задержался в паре мест… – Где это ты задержался? – встревожилась тётя Сибил. – Сибил, дорогая, все расспросы потом. Пусть мальчик выспится. Он принял душ, закутался в махровую простыню, дотащился до кровати и рухнул на неё, забыв даже снять покрывало. Он уже не чувствовал, как его разматывали, укладывали по-людски и укрывали. И когда крёстный погладил его по голове, тоже не ощутил. – Это не может так продолжаться! – губы Сибил Симмонс были сжаты в тонкую линию. – Если мальчик им не нужен, можно оформить опеку. Мы пока не настолько стары, чтобы потерять право быть его опекунами. – Милая, материнское право ещё никто не упразднял. – Я не понимаю, зачем она вообще заводила ребёнка! Он же похож на беспризорного щенка! Где он, с кем он – это, похоже, их не волнует. Или ей просто хотелось узнать, что такое беременность и роды? Тогда гуманнее было бы отказаться от него и отдать на усыновление в любящую семью. – Ты не представляешь, что за мегера её мать! Я думал, такие ведьмы бывают только в страшных сказках… – Но, в конце концов, никто не вынуждал её жить вместе с матерью. Она ведь была самостоятельной женщиной, я же помню! – Такое ощущение, что после ужасной смерти Катце в ней что-то надломилось. А почтенная сеньора Фуэнтес-старшая просто добила поверженного врага. Христианское милосердие эта дама понимает очень своеобразно… Я несколько раз пытался поговорить с Долорес о мальчике… – И что? – Она плакала и просила не отнимать у неё сына. Говорила, он последнее, что ещё держит её на этом свете. Она сильно постарела за последние пять лет. Не удивлюсь, если матриарх семейства переживёт собственную дочь. – Жестоко так говорить, но я не особенно пожалела бы. Тогда мы смогли бы забрать мальчика к себе… ведь там никто не считает его родным… – Толпа сумасшедших фанатиков! И это в наше время! Господи, я дожил почти до шестидесяти, я способствовал появлению малыша на свет, я его крестил – и всё для того, чтобы воскресшая представительница Святейшей Инквизиции называла его отродьем дьявола и антихристом! – Я сейчас позвоню им и скажу, что мальчик остаётся у нас… – Это ничего не даст, Сибил, дорогая… Давай дождёмся, пока он сам расскажет нам, где был, почему вернулся – а потом попытаемся что-то придумать. Он ведь очень любит Долорес, она его мать, как-никак. Сказать по правде, я надеялся, что Катце-второму повезёт больше, чем оригиналу… – Ты говоришь о живом человеке так, словно он – дубликат ключа! – Сибил, мальчик – клон. От сего факта никуда не деться. Сотням, тысячам матерей и бабушек было бы наплевать на это, но ему повезло появиться на свет в семье консервативных католиков… – Джей… а ты обратил внимание… мы оба избегаем называть его по имени… Господи, прости меня, словно не видим, что он самостоятельная личность… бедный ребёнок, он ведь чувствует это. Не может не чувствовать!
ehwaz: Добыча руды на Фламме совмещалась с литейным производством. Готовая продукция регулярно вывозилась на беспилотных грузовых кораблях. Других там просто не было – всё делалось, чтобы не допустить побега заключённых. После того, как Биверс позволил Оливеру помогать ему в финансовых вопросах, блонди было нетрудно разработать план своего освобождения. До сих пор его удерживало только одно – бежать было совершенно некуда и незачем. Биверс и не подозревал, что блонди получил доступ к Федеральной Сети и точно разузнал время прибытия и отбытия транспортов, а также технические характеристики кораблей. Исчезнуть с Фламмы надо было так, чтобы его не искали или хотя бы сбились со следа. Забраться в капсулу жизнеобеспечения, которая имелась даже на непилотируемом грузовом корабле, было несложно. И совершенно бесполезно: ведь если будут знать, что он на корабле – то встретят по прибытии. Сейчас на взлётно-посадочной площадке планеты-колонии находилось три грузовоза. По плану Оливеру нужно было успеть перепрограммировать маршрутизатор одного из них (безумная, практически невозможная идея) и убраться на грузовозе с планеты. При входе в атмосферу ближайшей планеты кораблю надлежало взорваться. Капсулу жизнеобеспечения Оливер предполагал катапультировать, как при аварии. Даже у обычного человека – не блонди - имелись неплохие шансы уцелеть, если что-то подобное происходило в открытом космосе, где нет силы тяготения, или на околопланетной орбите. В таком случае у пассажира в запасе было сорок восемь часов, чтобы подать сигнал бедствия. Но в случае ЧП при посадке шансы благополучного исхода были близки к нулю. Опять же – для обычного человека, не для блонди. Оливер не собирался погибать. Он планировал взорвать корабль при входе в атмосферу Наяды, третьей от Фламмы обитаемой планеты. Обитаемой – но крайне малонаселенной. Её обширные водные массивы давали ему массу шансов для незаметного приземления. … Температура стремительно понижалась. Оливер бросил быстрый взгляд на хронометр – у него оставалось не больше десяти минут. Потом беспилотный грузовоз превратится в промороженную жестянку, и тепло будет только в двигательном отсеке… ну, и, возможно, ещё в одном месте, если получится до него добраться. Никаких «если», одёрнул себя Оливер. Получится. Иначе теряет смысл вся многоходовая комбинация, которую он осуществил. Там, за стенами корабля, невидимая, стремительно уходила вниз планета-тюрьма Фламма – кладезь полезных ископаемых с почти невыносимыми для человека условиями жизни. Его персональная преисподняя, сто двадцать пятый круг ада Оливера Кейна. Там осталась взломанная компьютерная сеть, орущие на разные голоса сигналы тревоги и два других транспорта, не способные оторваться от покрытия взлётной площадки, потому что навигационные системы не будут работать ещё минимум три часа. Беглец не хотел сейчас думать о том, ради кого он затеял свою почти безнадёжную авантюру. Единственно реальной задачей стало добраться до капсулы жизнеобеспечения, рассчитанной на одного человека и практически не используемой на грузовозах по назначению – пассажиры на такие рейсы находились нечасто. Сейчас был как раз один из этих редких случаев. Оливер чувствовал, что замерзает. Дышать становилось всё тяжелее – давление воздуха падало вместе с температурой. И нельзя было дать команду компьютеру этой колымаги – он немедленно отправит сигнал о пассажире на борту, возможно, нуждающемся в медицинской помощи. Тогда на посадочной площадке его будут ждать «врачи» с лазерганами. Пальцы почти не слушались, дыхание со свистом вырывалось из груди и уносилось облачком пара вместе с ледяным сквозняком. Но Оливер всё-таки обнаружил нужный коридор и ударом кулака по мигающей зелёным светом панели заставил герметичную дверь распахнуться. И вошёл, почти упал, в небольшой полутёмный отсек с прозрачной капсулой посередине. Зажужжали, застрекотали в стенах умные механизмы. Они закрыли дверь, начали нагнетать в маленькое помещение тепло и кислород. Крышка капсулы гостеприимно поднялась. Оливер не стал тратить время на поиски НЗ. Какая разница, сытым или голодным ложиться в анабиоз? Компьютер грузовоза не среагировал на самоуправство – последовательность действий гостя не оставляла сомнений в том, что он «свой». Вполне возможно, при подлёте к орбитальной станции человек будет сам управлять транспортом. В иерархии искусственного мозга он значился как «капитан, передавший полномочия». Впереди ждала Наяда. Блонди спал. Его не посещали никакие сновидения, не терзали привычные кошмары. Впервые за девятнадцать лет Оливер Кейн получил возможность выспаться как следует, пусть и в анабиозе.
Донна Роза: Рауль Эм проводил взглядом спину последнего уходящего и откинулся на спинку кресла. Совещание Синдиката было недолгим, достаточно протокольным и не требующим большой затраты сил. Тем не менее Рауль устал. Когда створки дверей сомкнулись, он позволил себе некоторое время посидеть с закрытыми глазами. Да, пятьдесят пять лет (возраст, по меркам людей, почтенный) для блонди – время жизненного расцвета, наибольшей работоспособности и отдачи, период, когда накопленный опыт начинает приносить едва ли не большую пользу, чем полученные знания, физическое здоровье и способности. Господин Эм это знал, да что там – чувствовал. Но не сегодня. Сегодня груз прожитых лет внезапно навалился на плечи, и негромкий голос откуда-то из темноты ехидно посоветовал: «Ну, что, Рауль, попробуй подвести итоги прошедших двадцати лет…» «Я все эти двадцать лет служил Юпитер!» «А себе, себе ты хоть что-то оставил?» «Что может оставить себе блонди? Мы всем пользуемся, но ничем не владеем – как когда-то монахи Старой Терры». «Это ты-то – монах?» И тут Рауль Эм засмеялся. Действительно, монахом ему не светило быть никогда. И, пожалуй, именно это он оставил себе – возможность обнять другого человека, почувствовать его тепло, разделить своё одиночество. Рауль поднялся с места, подошёл к зеркалу, вделанному в стену между двумя полуколоннами. С безукоризненно чистой блестящей поверхности на него смотрел молодой – по обычным человеческим меркам – мужчина. Возраст выдавали только глаза – зелень, подёрнутая пеплом равнодушия. Но сегодня острее, чем когда-либо, ему не хотелось быть одному. Рауль набрал код на комме. – Ты уже вернулся? – Часа два назад, – знакомый до малейшей интонации низкий голос был абсолютно лишён эмоций. – Я хочу тебя видеть. – Приезжай. – Нет, я хочу, чтобы ты приехал ко мне. Повисло молчание – собеседник обдумывал слова Рауля. – Хорошо, – отозвался он наконец. – Когда? – Как можно быстрее… Рауль произнёс эти слова прежде, чем осознал их смысл. Но человек на экране не обратил ни малейшего внимания на излишнюю эмоциональность блонди. Он просто кивнул. Рауль Эм направился к личному лифту, чтобы спуститься в свои апартаменты. Любовник приедет примерно через час.
Донна Роза: – Привет, Джей! Симмонс застыл на пороге собственной спальни. В дверном проеме вырисовывался силуэт человеческой фигуры. Он не мог видеть лица, но голос не перепутаешь ни с каким другим. И ещё акцент, легкий амойский акцент, который не смогли вытравить даже годы каторги. Испытал ли почтенный хирург удивление? Пожалуй, нет. Со времени неожиданного возвращения Мигеля он постоянно ждал чего-то подобного. Гость шагнул в комнату. Свет настольной лампы упал на неровно подрезанные волосы, высокий лоб с вертикальной морщиной между бровями, гусиные лапки у глаз, обозначившиеся носогубные складки – первые приметы возраста. Тысячи женщин ежегодно обращались в клинику, желая избавиться от них. Сам Симмонс уже давно не проводил подобных операций – это для новичков. Хирург бросился к телефону. Он был уверен, что Оливер остановит его, но тот спокойно стоял рядом и смотрел, как бывший коллега набирает номер полиции. Не выдержав этого взгляда, Симмонс бросил трубку. – Что тебе надо? – Пришел сказать тебе спасибо, – Оливер говорил совершенно искренне и серьёзно. – Ведь это ты воскресил его, правда, Джей? – Клонировал, – поправил Симмонс. – Какая разница… Оливер сел в кресло. – Расскажи мне о нём. Всё, что знаешь. – Зачем? – Не бойся, я не причиню ему вреда. – Один раз ты уже убил его… Симмонс впервые видел, чтобы выражение лица человека так быстро менялось. Оливер вздрогнул, словно от удара. – Я не убивал его! – Вас там было трое – Катце, Долорес и ты. Казалось, что Оливер хочет возразить, но вместо этого амоец обвел глазами комнату. Взгляд его упал на фотографию в рамке, где молодая ещё Долорес прижимала к себе крошку Мигеля. – Это он? – спросил Оливер Кейн. Симмонс кивнул, следя за выражением лица гостя. – Что ты хочешь знать? – спросил он наконец.
Донна Роза: Трёхэтажный особняк в центре города – нынешнем центре, раньше здесь была окраина, теперь же это престижный район частных домов, не застроенный небоскрёбами. Сады, парки, пешеходные дорожки… И церковь. Да, церковь, огромный собор. Мигель стиснул зубы, проходя мимо великолепного здания с витражными окнами, миновал его. Замелькали прутья кованой ограды… узор сменился… потом изменился ещё раз. Вот и дом. Воскресенье, вторая половина дня. Стало быть, все дома. Юноша приложил руку к панели замка. Створки с мелодичным звоном разошлись в стороны. – Добро пожаловать домой, сеньор Мигель, – поприветствовала его система охраны. Он замер на пороге и сделал глубокий вдох. Можно было не сомневаться, что его ожидает: погруженная в молитвы бабка, вечно стремящаяся истолковать все поступки внука с самой дурной стороны, и безучастная мать. Мать заперлась в своей комнате и вряд ли выйдет к нему. А если и выйдет, то осторожно, бочком, придерживаясь рукой о стену в надежде скрыть шатающуюся походку. Она робко улыбнется, проведет рукой по его волосам и снова скроется за дверью. Она начала пить несколько лет назад, и теперь дня не может прожить без текилы. Надо войти. Надо сделать над собой усилие и войти. Сеньора Фуэнтес молилась перед домашним алтарем. Услышав шум в коридоре, она поднялась с колен и вышла в коридор. – Почему ты вернулся? Когда месяц назад этот молодой человек сообщил ей, что собирается работать в богоугодном заведении, она воспряла духом: Господь услышал ее молитвы. Но, видать, обманулась. Мигель замер. «Ни за что, ни при каких обстоятельствах не рассказывай своей бабушке, что там случилось. Соври что-нибудь», – вспомнил он слова дяди Джея. – Произошла накладка, – произнёс он заранее заготовленную ложь. – Получилось так, что на одно место прибыло сразу двое. Оставили того, который приехал первым, а я опоздал на несколько часов, из-за рейса. Но это ничего: моя заявка остаётся в силе. Как только будет другое место – меня возьмут. Тонкие губы сеньоры Фуэнтес презрительно скривились. – Не лги! Испугался трудностей и сбежал, признайся сразу. Мигель промолчал. Дядя Джей зря советовать не станет. И внезапно он понял, что бабка знает. Что именно – он сказать не мог. Но эта старая женщина с безупречной осанкой точно знала, кто тот человек в тюрьме и почему он бросился к нему, Мигелю. И дядя Джей знал. Но все молчали. Почему? А ведь дядя Джей уже начал рассказывать! Это сам Мигель, дурак такой, перебил его, сообщив о происшествии в тюремном дворе. Крёстный заговорил об обстоятельствах появления Мигеля на свет, упомянул о романе, который случился у его матери незадолго до этого… и что её друг погиб. Его кто-то убил, убил из ревности. Значит, тот светловолосый человек любил его мать и ревновал. Но почему тогда он так среагировал на него, Мигеля? Ведь сын совсем не похож на мать? Мог ли этот человек быть его отцом? Или его отцом был другой – убитый? Он думал о своём, а бабка продолжала говорить. Как обычно, у неё получилась целая проповедь о человеческих слабостях. Мигель привык к этому и совсем её не слушал. Слабости – это ещё ничего, хуже будет, если она упомянет Антихриста. Это её любимый конёк. Другие обижаются, если их презирают, а для Мигеля презрение старой сеньоры было чем-то вроде тихой гавани, где можно укрыться от более страшной бури. Словно средневековый инквизитор, бабка упорно искала и находила в нём черты Диавола – врага рода человеческого. Тогда его ставили на колени и заставляли молиться ночи напролёт, замаливая какие-то неведомые прегрешения. – Сколько можно терзать ребёнка? – это мать спустилась откуда-то сверху. Она стояла на лестнице, одной рукой опираясь о стену. – Уйди прочь! – приказала ей старуха. – Не уйду, – неожиданно возразила Долорес. Вообще-то она нечасто вмешивалась. Мигелю казалось, её уже мало что интересует в жизни, кроме алкоголя. – Мне позвонил Джей, – сообщила она, – и предупредил о возвращении Мигеля. Всё было именно так, как он говорит. – Джей? – тонкие губы бабки скривились. – Он всегда готов покрывать это отродье! Долорес вздрогнула. – Сынок, ступай к себе, – попросила она. Мигель опрометью бросился наверх, словно только и ждал этой фразы. Он пробежал почти весь коридор, потом вдруг замер, стащил с ног кроссовки и неслышно вернулся назад. – Прекрати! – услышал он резкий голос Долорес. – Сколько можно издеваться над ребёнком? Хватит! Хочешь ты того или нет, он мой сын и твой внук! – Не-ет, – протянула сеньора Фуэнтес, – не лги сама себе. Имей мужество признаться в том, что он нам не родной. – Что ты говоришь? Он мой сын! – Он – клон! – завопила старуха. – Плод нечестивых научных манипуляций! Мигель замер. – Не считай меня полной дурой. Девятнадцать лет назад я следила за процессом. Я покупала все газеты. Мигель – клон нехристя, содомита, убитого своим любовником из ревности! Мигель ждал, что мать сейчас возразит, скажет, что всё было не так, но вместо этого Долорес просто зарыдала. Стараясь производить как можно меньше шума, он вернулся в свою комнату и начал лихорадочные сборы.
Донна Роза: Кажется, всё необходимое собрано. Смена одежды, смена белья… Там, правда, должно быть и то, и другое, но запас никогда не помешает. Кредитная карта… Карта заказов по линии доставки, крайне нужная вещь, поскольку провизии в Логове нет точно – отправляясь в путешествие, он частично упаковал её с собой, частично подъел, частично скормил уличным собакам. Собрав рюкзак, Мигель закинул его на плечо, подхватил куртку и вылетел из комнаты. Спуститься по лестнице было делом пяти секунд. – Ты куда? – донёсся сверху голос бабки, пронзительный, режущий слух. – Опять сбегаешь?! Нет, этот мальчишка безнадёжен! Я так и не смогла научить тебя отвечать за последствия своих поступков, а не убегать от них. Трус! Маленький грязный трус! Ты даже не сумел остаться в единственном месте, где мог принести пользу! Мигель метнул на неё яростный взгляд. – Да что ты знаешь об этом «единственном месте»! Сеньора Фуэнтес опешила. – Ты… ты смеешь мне грубить?! Мерзкий мальчишка! Тебя ничто не исправит! Мигель, не отвечая, устремился к дверям. – Ну и убирайся! Издалека донёсся голос матери: – Мама, я прошу тебя… Конца фразы юноша уже не слышал – тяжёлые прозрачные створки сомкнулись за его спиной. Можно было вывести из гаража байк. Но Мигель не был уверен, что способен в таком состоянии садиться за руль. Его трясло. Можно было вызвать аэротакси. Но это означало всего лишь сменить одно помещение на другое в течение максимум десяти минут. Он поднял лицо к ясному осеннему небу, и внезапно понял, что пойдёт в Логово пешком. Через три парка, по выложенным камнем пешеходным дорожкам. На лице юноши появилась неуверенная улыбка. Он поправил рюкзак на плече и зашагал прочь от ненавистного дома. Примерно на полпути Мигель ощутил странное беспокойство, хотя не мог понять причины… За мной следят… Мысль пришла как будто бы извне и была очень чёткой. Он нервно огляделся, но не заметил ничего подозрительного – деревья, прогуливающиеся или спешащие люди, мелькающие среди высоких крон крыши домов. Возникло стойкое желание всё-таки вызвать такси, но легкомыслие юности победило. Что может случиться в этом хорошо знакомом месте, на глазах у десятков людей? Мигель демонстративно поддёрнул рюкзак и зашагал чуть быстрее. Зона парков закончилась. Впереди высилось ажурное здание станции подземки. ТВС
robin puck: ах, какие страсти ;))) любопытно ;) буду ждать продолжения ;)
Донна Роза: robin puck, скажу без ложной скромности - это мексиканский мыльный сериал!
robin puck: Донна Роза да я вижу ;))) я вот только не понял, за что блондя так сурово закатали? ну убил он человека... ну любовника ж, из ревности ;) можно сказать, смягчающие обстоятельства ;) чего он особо опасным стал?
Донна Роза: Помнится, где-то в задумке проскользнула мысль, что на Терре, которая к тому времени стала весьма консервативной по взглядам, мысль о подобных отношениях повлияла на присяжных... не лучшим образом.
robin puck: Донна Роза имхо это все равно как-то... чересчур. бандит-рецидивист просто ;)) бедный блонди ;)
Донна Роза: Лола дала жуткие показания. Короче, классическая ситуация с невинно осуждённым главгероем.
Dickicht: Донна Роза да уж, за взрослого и битого жизнью Катце в такой ситуации было бы скучно переживать, а за пацанёнка этого вполне переживаю ) оч. интересно, жду продолжения. robin puck robin puck пишет: чего он особо опасным стал? может он во время и после процесса буянил, кого поубивал, а кого покалечил, а может кого морально замучил до смерти ) вот и считается теперь буйным и особо опасным.
robin puck: Dickicht одних андроидов в слом сколько ушло ;)
Март: Донна Роза чисто практический вопрос, связанный с недостатком времени. Будет ли понятна "связь времен" без прочтения предыдущих фиков, на которые даны ссылки?
lazarus: Март, думаю, да. Я читала этот фик, все достаточно четко прописано. Но заранее предупреждаю: Рауль здесь - сволочь.
ehwaz: Своего преследователя он увидел на перроне – и застыл, словно парализованный. Оливер Кейн стоял возле колонны и смотрел на него, не отрываясь. Мигель встретил обжигающий взгляд голубых глаз, а потом как будто ушёл на дно глубокого колодца. Странный, необычайно красивый человек привлекал внимание даже в этой пёстрой столичной толпе. Мигель понял только, что одежда блонди – самая обычная, достаточно потрёпанная, что козырёк бейсболки надвинут с таким расчётом, чтобы хоть немного скрывать лицо. С его внешностью это всё бесполезно… и он совершенно не прячется от меня! Что ему нужно? Поговорить, без слов ответили глаза Оливера. Во взгляде этого человека было что-то ещё… нечто, заставившее Мигеля вспыхнуть и закусить губу. Казалось, его раздевают глазами… нет, не то… не похоть, не похабный интерес педофила… Голод и тоска… Оливер Кейн смотрел на него так, как, наверное, умирающий от жажды смотрит на воду. Их разделял людской поток, их обходили и толкали, извинялись или обкладывали ненормативной лексикой – но юноша вдруг до боли остро почувствовал, что для странного светловолосого человека не существует никого, кроме него, Мигеля. Подошёл очередной состав. Оба как будто очнулись. Юноша чуть заметно качнул головой в сторону вагонов. Блонди согласно опустил свои невероятные длинные ресницы… Весь путь они смотрели друг другу в глаза – сквозь прозрачный пластик, потому что толпа разнесла их по соседним вагонам… Потом был подъём на эскалаторе, залитый солнечным светом купол станции, ступеньки, тротуар… Оливер шёл чуть сзади, справа, не пытался завязать разговор или дотронуться – а у Мигеля стучали зубы. Блонди позволил себе только одну фразу. – Здесь не слишком безопасно… Оливер явно имел в виду общую атмосферу квартала, и Мигель прекрасно его понял. По улицам не летал мусор, не перекатывались пустые баки, не валялись там и сям брошенные коробки. Стены домов не были разрисованы граффити. Имелись вполне приличные палисадники. Но в самом облике этого места была какая-то угроза. – Зато родня не суётся, – коротко бросил он и, скосив глаза, увидел, что красивые губы блонди тронула странная улыбка – тёплая и горькая одновременно. Это мгновение решило всё. Если до сих пор Мигель колебался, не зная, как поступить, то теперь он решительно прижал ладонь к опознавательной панели и пропустил блонди вперёд, когда дверь открылась. – А ты вежливый мальчик… Он вспыхнул, но сразу ощутил, что в этих словах не было желания уязвить – только спокойная констатация факта с оттенком похвалы. А в лифте его затрясло снова. Оливер сразу отошёл в угол кабины, явно не желая давить своей близостью, и это понимание напугало Мигеля ещё больше. Из кабины он вышел, стиснув зубы, чтобы не стучали, и битых две минуты не мог вставить карту-ключ в проём. Тёплая тяжёлая рука легла ему на плечо. – Если тебя так нервирует моё присутствие, я уйду. Ты жив, ты в порядке – это главное. Большего мне не надо. Мигель замер с широко раскрытыми глазами. Высокая тень заслонила свет, мгновение спустя виска коснулись мягкие губы. – Мальчик мой… Низкий голос сорвался. Мигель резко обернулся. Блонди уже стоял у лифта, положив руку на кнопку вызова кабины. Его лицо казалось странно неподвижным, напряжённым, как у человека, испытывающего сильную внутреннюю боль. Он не играл. Он действительно собирался уехать. – Ты что… проделал весь этот долгий путь только для того, чтобы убедиться, что со мной всё в порядке? – чувство страха куда-то пропало, на его место пришёл беспомощный детский гнев. – Ты… сбежал, да? Правда? Тебя ищут? И ты хочешь уйти… просто так? В этот момент Мигель забыл, что разговаривает с убийцей, осуждённым на пожизненное заключение. Это перестало иметь значение. Значение имело только то, что этот человек ЗНАЛ. Неважно, что. То, что он знал, было связано с Мигелем, и являлось настолько важным, что этот человек совершил побег из колонии усиленного режима… и теперь стоит в пяти шагах, собираясь уйти. Не осознавая, что делает, Мигель с силой вдавил карту в проём – и дверь открылась. Он чуть не полетел спиной вперёд. Оливер повернул голову. – Заходи, – тихо сказал Мигель. Это действительно была очень маленькая квартирка. Оливеру сразу пришло в голову слово «нора». Этакая норка, из которой рыжий зверёк насторожённо оглядывает окрестности. Две комнаты. Минимум мебели, зато компьютер новейшей модели – наверняка подарок матери, вряд ли мальчик мог заработать такие деньги сам. В крохотной кухоньке – стол, пара табуретов, на подвесной полке – вперемешку тарелки и разнообразные принадлежности хакерского обихода. Обстановка просто спартанская. – Есть хочешь? – спросил мальчик, роясь в небольшом холодильнике. Оливер перекусил утром, но сейчас организм настоятельно требовал пищи. – Я думал, может, не всё забрал, когда улетал… Хозяин квартирки бросил быстрый взгляд на Оливера и тут же отвёл глаза. Улетал к тебе… Глубокий вздох: – Надо делать заказ. Они сидели за столом и поглощали заказанную Мигелем большую пиццу с креветками. Это было изумительно – сидеть за обычным столом и есть нормальную человеческую еду, не сухой паёк, не брикеты, не безвкусную продукцию гидропонных фабрик! Пиццу не пришлось даже разогревать – её прислали горячей, и она пахла так, что у гостя громко заурчало в животе. Потом был десерт – мороженое с орехами. Мигель чуть слышно мурлыкал, облизывая ложку. Он полностью выпал из реальности. Хотя очень быстро вернулся – Оливер скептически приподнял бровь, когда увидел, что мальчик открывает доставленную бутылку пива. – Не лучшая идея… У тебя есть зелёный чай? Всё-таки медик в нём был неистребим. Мигель снова вспыхнул: – Я не ребёнок, нечего мне указывать! Юпитер, дежа вю какое-то… Он, не отрываясь, смотрел в глаза мальчика – а потом протянул руку и дотронулся до гладкой щеки. – Котёнок мой… Как я тосковал! – По мне? – тихим детским голосом спросил Мигель. – Но ты же меня совсем не знаешь… – Я… Все слова вдруг куда-то пропали. Остался только взгляд – глаза в глаза. Осталось прикосновение к горячей юношеской щеке. Оливер протянул вторую руку, отвёл со лба Мигеля прядь волос, взял бледное лицо в обе ладони. И прошлое перестало существовать. – Катце, – выдохнул он. Потянулся, чтобы поцеловать любимые губы, и не сразу понял, почему Катце отшатнулся. – Я Мигель… Оливеру понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Он резко отдёрнул руки и выпрямился. – Прости… Повисла мучительно-неловкая пауза. Мигель сидел, сжав кулаки на коленях, напряжённый, как струна. Потом осторожно перевёл дыхание. – Ничего… Только… – Что? – Не трогай меня, пожалуйста… Не… не трогай… Это грех. – Что?! – глаза Оливера широко раскрылись. Мальчик смотрел на него, как кролик на удава. Ощущение было такое, словно со всех сторон к Оливеру тянутся невидимые нити с колокольчиками – как ни старайся, но хоть одну да заденешь. Он не знал, что делать, о чём заговорить. В глазах Кат… Мигеля плескался панический ужас. Нужно было успокоить мальчика. Например, перевести разговор на другое. – Что ты хотел узнать? Мигель вздрогнул, и Оливер с облегчением увидел, что его взгляд снова стал осмысленным. – Ты прилетел ко мне на Фламму – ведь не просто так? Ты хотел увидеть меня. Почему? Откуда ты вообще узнал о моём существовании? – Я… – О чём ты хотел меня спросить? Мигель сглотнул. – Я действительно клон человека, которого ты убил из ревности? Вопрос был задан прямо в лоб. Оливер невольно восхитился смелостью мальчика – тот не производил впечатления большого храбреца. – Исходя из того, что я узнал от твоего крёстного, да. Ты – клон Катце Райтхэна, погибшего почти двадцать лет назад. Я любил этого человека. Я не хотел его убивать. А тебя я узнал сразу. – Его, – напряжённым враждебным голосом поправил Мигель. – Что – его? – не понял Оливер. – Узнал его. Не меня. Он сидел, глядя в стену перед собой и сжав губы. Тонко очерченные губы Катце, до которых так тянуло дотронуться. – Он погиб. Его давно нет. - Тогда кого ты мог во мне узнать? Я – не он! И вообще… я думал… Губы Мигеля предательски задрожали, глаза заблестели. – … думал, что ты бежишь ко мне… думал, что ты мой отец… что ты меня узнал… а ты… Он вдруг вскочил на ноги, вылетел из-за стола и бросился в коридор. Оливер слышал, как шуршала срываемая с вешалки куртка, потом раздался щелчок закрывшейся двери… Мигель ушёл. Оливер уронил голову на сцепленные руки.
ehwaz: Он бродил по маленькой квартирке, рассматривая принадлежащие мальчику вещи. Обнаружил полку старинных книг, голографию какого-то древнего герба и – совершенно неожиданно – увидел в углу распятие чёрного дерева. Странным образом эти вещи гармонировали с общей аскетической обстановкой, только компьютер последней модели выглядел неуместным рядом с ними. На низком столике – голографическое изображение молоденькой девушки, почти девочки, светящаяся подпись по-испански. Смуглая, светловолосая… Оливеру стало неприятно, он вдавил кнопку в подставку и погасил голографию. Взглянул на часы и удивился – прошло больше двух часов. Начинало темнеть. Он подошёл к большому окну и замер, вглядываясь в крохотные фигурки прохожих. С высоты пятнадцатого этажа трудно было увидеть что-то конкретное, но Оливер продолжал стоять, оттягивая неизбежный момент звонка Симмонсу. Если Мигель не вернётся… Прошёл на кухню, где успели загореться световые панели, убрал со стола, сунул посуду в мойку. И уже начал набирать знакомый код, когда услышал звук открывающейся двери. Впрочем, это мог быть кто угодно. Поэтому Оливер замер, выжидая, когда визитёр себя проявит. Судя по лёгким шагам и быстрым уверенным движениям, это всё-таки Мигель. – Оливер… Оливер, ты тут? Голос мальчика прозвучал неуверенно и встревоженно. – Оливер… Блонди уже стоял перед ним. Он не протянул руки, просто развернул их ладонями вперёд, как бы говоря: «Я хочу тебя обнять, но ни на чём не настаиваю». Мигель шагнул к нему и сам обнял за шею. Они замерли в маленькой прихожей. Блонди очень медленно и осторожно поднял руки, обвил их вокруг тонкого напряжённого тела. Плечи Мигеля задрожали. Мальчик плакал. – Пойдём, – ласково сказал Оливер. – Ты, наверное, проголодался. Я помню себя в твоём возрасте. Да уж, метаболизм в юности – страшная вещь. Мигель энергично закивал, не поднимая головы… Оливер остался в этой маленькой квартирке и достаточно быстро научился называть её Логовом. Мигель сразу почувствовал, насколько сузилось жизненное пространство с появлением такого атлета. Пришлось уступить ему свою кровать, поскольку на раскладушке двухметровый блонди не умещался. – Ну и здоровый же ты! – с восхищением сказал юноша, когда Оливер без особого труда дотянулся до верхней полки сложной конструкции, на которой Мигель хранил свои «необходимые вещи». То, что гость очень хорошо ориентируется в нелёгком хакерском деле, Мигель просто принял на веру, увидев, как тот сел перед голографической панелью, надел на голову обруч ментального контакта и положил руки на клавиатуру. – Что ты хочешь делать? Взломать сеть Управления тюрьмами? – Это лишнее. Я постарался максимально достоверно разыграть свою смерть. Чип у меня из головы уже вынут, осталось только снять швы. А твой компьютер мне нужен для того, чтобы… словом, он мне нужен. Оливер шутливо похлопал Мигеля по руке, и тот облегчённо засмеялся. Вот такой – увлечённый, помолодевший, без этого напряжённого выражения в глазах – блонди ему нравился. Да им вообще можно было любоваться, словно произведением искусства. Мигель вспомнил поездки с матерью в Европу – Лувр, Милан, Прадо… Оливер был так же прекрасен, как классические статуи. Нет, ещё лучше, потому что он был живой. Неровно обрезанные волосы немного вились на концах, подрагивали длинные тёмные ресницы, раздувались крылья тонкого носа. И он действительно помолодел – странно, но факт. Может быть, причина заключалась в том, что его больше не окружали стены тюрьмы. Может быть… Не позволив своим мыслям соскользнуть на неприятную тему, Мигель отправился в маленькую комнату за постельным бельём. Вот так иногда и бабку вспомнишь добрым словом – сумела приучить к дисциплине, порядку и чистоте. Он застелил свою постель, потом осторожно, стараясь не мешать, перетащил в большую комнату раскладушку. – Я уже заканчиваю, – не отрываясь от экрана, пробормотал Оливер. – Сейчас… – Да я и не тороплю… Мигель устроил себе спальное место и отправился в ванную. Когда вернулся, компьютер был уже выключен, а блонди сидел в одном из кресел и смотрел куда-то в пространство. – Всё готово, можешь ложиться… – Спасибо, малыш. И снова эта тёплая и печальная улыбка. Проходя мимо Мигеля, Оливер легко дотронулся кончиками пальцев до его щеки…
ehwaz: Утром позвонила мать. – Возвращайся домой, – её голос был усталым, под глазами виднелись глубокие тени. Сейчас Мигель мог бы держать пари, что спиртным от неё и не пахнет. – Нет, мам… я не вернусь… по крайней мере, в ближайшие дни. Со мной всё в порядке, просто… – … это из-за бабушки, - закончила Долорес. – Я ей не внук, она сама сказала. Произносить эти слова было больно и страшно – но необходимо. Он словно выпускал гной из раны. – Ты мой сын, значит, ты ей внук. – Мам, а можно мне остаться твоим сыном, но не быть ей внуком? Так будет… правильнее. Ты меня всё-таки любишь, а она ненавидит! На последних словах его голос зазвенел. – Что значит «всё-таки», Хуан-Мигель Фуэнтес? Мигель смотрел на экран и чувствовал, как во рту становится сухо. Родное, любимое лицо – лицо матери… или ему уже нельзя называть её матерью? – Я же… не твой по крови… Я же клон… Лицо Долорес исказилось. – Ты ничего не знаешь! Как и твоя бабушка. Ты – единственное, что мне осталось от человека, которого я любила. И ты мог бы быть нашим сыном… если бы не… Экран внезапно потух. Мигель какое-то время вглядывался в погасший прямоугольник, потом сел, спустил ноги на пол, посидел так какое-то время. Собственно говоря, уже пора вставать. Вчера, уставший от переживаний, он заснул, едва голова коснулась подушки, и даже не слышал, как укладывался гость. Кстати, а гость-то на месте? М-да… следовало поинтересоваться, есть ли у Оливера сменная одежда. Блонди спал на спине, раскинув руки и согнув в колене правую ногу. А простыня почти целиком лежала на полу. Судя по отсутствию одежды в комнате, Оливер вчера устроил стирку. А ещё у него была эрекция. Мигель даже не представлял, что может быть мужское достоинство таких размеров… Впечатляющее зрелище… Да, все его вещи, уже сухие, нашлись в ванной. Мигель сбежал туда почти сразу же после того, как увидел блонди… хм… в первозданном виде. Он не может быть человеком. Среди людей подобные совершенства не водятся. И мой… прототип… был его любовником? Спал с ним в одной постели, обнимал и целовал его? Мигель почувствовал, что задыхается. То, что он себе так ярко представил, – это и был ГРЕХ! Грехом будет просто дотронуться до этого человека. Но ведь он так красив! И он меня любит! Не любит, а вожделеет, заблудшая овца, зазвучал где-то глубоко внутри голос бабки. Точно так же он вожделел того, другого, которого потом застрелил. Это похоть и грязь! Беги от него! Возвращайся домой, иди в церковь, исповедуйся священнику в грязных мыслях. И не допускай больше это человека в свою жизнь! Ты юн и слаб, а дьявол так легко соблазняет красотой! Мигель опустился на край ванны, сжимая виски руками. Ему некуда идти. Я его не прогоню. Я уйду сам. Вернусь домой. Расскажу всё… почти всё… отцу Эммануилу… – Мигель… Он поднял голову. Вот незадача… Мальчик снова напуган – неужели только видом обнажённого тела? В комнатке плохо работал климатизатор, к утру стало очень душно. О Юпитер, нитей с колокольчиками становится всё больше. – Мигель, ты позволишь мне одеться? Согласись, не лучший вариант – разгуливать по дому в простыне. Мигель посмотрел на него круглыми глазами и опрометью вылетел из ванной. Одеться было делом пяти минут, но Оливер помедлил, прежде чем выйти. Нужно было решить, как себя вести. Его совсем не радовал исполненный ужаса взгляд Мигеля. Мальчик сидел в большой комнате за компьютером – и ничего не делал. Пальцы неподвижно лежали на клавиатуре, глаза невидяще смотрели в экран. Услышав шаги, он резко обернулся. Снова это взгляд… – Давай поговорим, – мягко сказал Оливер. – Что тебя так напугало? Он придвинул кресло поближе и сел так, чтобы видеть лицо Мигеля. Тот залился краской до самых ушей. – Ты был… голый, – он сглотнул, отвёл взгляд. – И… у тебя стояло… Казалось, необходимость говорить об ЭТОМ причиняет ему физическую боль. – … а ты тогда пытался меня поцеловать… и всё время называешь именем того, другого… Оливер со вздохом прижал ладони к лицу, глухо проговорил: – И ты боишься, что я потащу тебя в постель против твоей воли? - Да, – почти шёпотом ответил мальчик. – А потом убьёшь… – О Юпитер! Оливер вскочил на ноги и отшвырнул кресло к стене. Ему было уже плевать на то, что Мигель, сжавшись в комок, обхватил себя руками. – Я не убивал его! Я… Я не хотел его убивать! Я бы и волоса на его голове не тронул! – Тогда почему он погиб? Ведь моя мама тебя из-за этого ненавидит? Его мама! О Юпитер! – Это был несчастный случай, – с нажимом произнёс блонди, – в котором отчасти виновата твоя мать… – Ты врёшь! – пронзительно выкрикнул мальчик. Он дёрнулся из своего кресла, но Оливер взглядом пригвоздил его к месту и продолжил по-прежнему напряжённо: – Она бросилась ко мне, чтобы вырвать пистолет, схватила за руку. Раздался выстрел. Катце упал. Вот и всё. Это был несчастный случай. Он перевёл дыхание. – Потому-то она меня и ненавидит. И, скорее всего, потому и решила родить тебя – как искупление вины перед человеком, которого… – Которого… что? – тихонько спросил Мигель. Похоже, вместе с гневом его покинули и силы. – Который погиб в том числе и по её вине. Голос блонди прозвучал резко, и мальчик сжался ещё сильнее. Внезапно Оливер пересёк разделявшее их пространство, опустился перед Мигелем на колени и взял его за плечи. – Не надо меня бояться. Пожалуйста, малыш, постарайся мне поверить! Я никогда не причиню тебе вреда. Удивительно, но, кажется, это подействовало. Худенькое тело какое-то время оставалось напряжённым, словно струна, потом расслабилось, и Оливер смог, наконец, обнять своего мальчика так, как давно хотел. А потом он просто взял Мигеля на руки и вместе с ним опустился в соседнее кресло. Негромкий голос: – Я по-прежнему такой страшный? – Нет, – шёпотом ответил Мигель. – А если я тебя поцелую, это тоже будет страшно? – Нельзя! Протест вырвался прежде, чем Мигель осознал его. В объятиях Оливера было так тепло, уютно и безопасно… и в то же время опасно… В бедро упиралось что-то твёрдое, хотя дыхание блонди не сбилось, и сердце в груди, к которой прижималась голова Мигеля, стучало по-прежнему ровно. – Хорошо… А сюда? Судя по голосу, Оливер улыбался. Потом уткнулся лицом в макушку Мигеля и поцеловал. Как ребёнка!.. Возмутительно… но всё равно хорошо… Тело вдруг зажило собственной жизнью – оно хотело, чтобы его обнимали и ласкали. Мигель поднял голову, встретившись с обжигающим взглядом голубых глаз, и обхватил шею блонди обеими руками. – Я даже не представлял, что на свете существуют такие красивые люди, как ты… – Я не совсем человек, – осторожный поцелуй в висок, потом тёплые губы касаются покорно опустившихся век. – Я искусственно выращенный модифицированный организм, – поцелуй в переносицу. – Я – элита своей планеты. И я с неё сбежал. – Почему? – вскинулся Мигель. – Больше не мог там жить. Катце… помог мне. Ласковые пальцы прижались к губам Мигеля, упреждая другие вопросы. И внезапно глаза Оливера потемнели. – Малыш… … Затылок надёжно зафиксирован большой сильной ладонью. Другая прижимает к широкой груди пленённые руки. И прежде чем Мигель успевает хотя бы пискнуть, ставшие невыносимо горячими губы накрывают его рот. Что со мной? Я умираю?! Оливер, нет! Оливер… Оливер… Он пришёл в себя – и сразу же ощутил ужасный стыд. Блонди по-прежнему удерживал его у себя на коленях, но теперь в голубых глазах читалась растерянность, смешанная с чувством вины… и чем-то ещё. Была усталость. Был какой-то странный дискомфорт. Мигель резко выпрямился и с ужасом увидел на своих домашних брюках спереди влажное пятно. Он перевёл панический взгляд на Оливера – и забился, вырываясь. Блонди не сделал попытки его удержать. … Потом Мигеля рвало в ванной. Потом он сидел, опершись на раковину, и безутешно плакал. Потом долго держал лицо под холодной водой. А потом пришёл Оливер, сел рядом, обнял за плечи и тихонько сказал: – Я никогда не буду думать о тебе плохо. Но я бы хотел, чтобы ты сам научился не думать о себе плохо… – Б-бабушка… бабушка говорила… – Забудь про неё. Пойдём завтракать. И это было лучшее, что Мигель услышал за сегодняшнее утро. ТВС
Ghost: Донна Роза ehwaz мне очень нравятся бесконечные истории это вообще уникальный фик, из серии "а что было бы, если.." если я не ошибаюсь, это уже 3 вариант развития событий самый печальный, к моему сожалению... но я просто фанат хэппи эндов))))
Лизея: Жду продолжения
ehwaz: Ghost Будет вам и дудка. будет и сверчок - тьфу - хэппи-энд. Лизея будет! уже ложим. :)
ehwaz: – Джей, кто тебе звонил? Доктор Симмонс вздрогнул. – Это… по делам, дорогая. – Странные дела для медика, – проницательно заметила жена. – Или ты на старости лет решил поменять профессию? С нашим банковским счётом всё в порядке, я проверяла. Чьи финансовые проблемы ты решаешь? – Старый знакомый, Сибил. Очень долго отсутствовал, – У тебя глаза бегают, Джей Симмонс. Ты что, полагаешь, за эти годы я не узнала тебя как облупленного? Симмонс не сомневался, что так оно и есть. Однако пусть лучше Сибил догадывается, чем знает наверняка. – Это конфиденциальная информация, милая. Я помогаю разобраться с делами человеку, который много лет провёл далеко отсюда. – Я очень надеюсь на твоё благоразумие, дорогой. Доктор поцеловал ухоженную ручку супруги и улыбнулся. Миссис Симмонс потрепала его по щеке и покинула комнату. О Господи, Оливер! Ну надо же было тебе свалиться на мою голову! Ещё и Рыжика впутал! Джей Симмонс, преуспевающий владелец клиники трансплантологии и пластической хирургии, сел за компьютер и углубился в изучение нескольких счетов, которые предусмотрительный Оливер Кейн открыл на чужое имя около двадцати лет назад. Справа от него в стенном сейфе лежал тяжёлый маленький футляр, способный экранировать почти все виды излучения. В этом футляре находился чип-контроллер, вынутый Симмонсом из головы Оливера Кейна.
ehwaz: Оливер полдня просидел за компьютером. Мигель понял, что его гость с кем-то общается, и решил заняться чем-нибудь другим, желательно подальше от блонди. Хотя теперь уже он Оливера не боялся. Он стал бояться себя. Стал бояться лишний раз поднять глаза на своего гостя, случайно прикоснуться к нему. Стал бояться мыслей, которые невольно приходили в голову при взгляде на этого странного, несчастливого, необыкновенно красивого человека. А как это было у него с тем, другим? Что они говорили друг другу, как смотрели друг на друга, как дотрагивались? Мигель весьма смутно представлял себе тонкости однополой любви. Он и о девушках-то знал немного. Бабка, пасшая нравственность нелюбимого внука, как контрразведчик – шпиона, раз и навсегда отбила у него охоту к подростковой мастурбации. С тринадцати лет – молитвы, исповедь, холодный душ. «Я очищу твою душу», – это фразу сеньора Фуэнтес-старшая на памяти Мигеля произнесла не менее десяти тысяч раз. Я очищу твою душу, – и два часа стояния на горохе в углу. Я очищу твою душу, – и внук сеньоры Фуэнтес целый месяц каждый вечер помогает наводить порядок в церкви. Я очищу твою душу, – и дом оглашается пронзительными воплями, потому что Мигель посмел привести в особняк девочку-одноклассницу и угостить её чаем с пирожными. А матери нет дела ни до чего, кроме текилы. И у сына не остаётся ничего, кроме компьютера (который он играючи освоил ещё в детстве) и подсознательного убеждения, что ЭТО – грех. А теперь живое воплощение греха сидит в его собственном кресле и опять решает в Сети какие-то свои дела. Мигель в нерешительности остановился за спиной Оливера. С кухоньки доносился дразнящий запах свежесваренного кофе, но блонди его игнорировал. И он снова погасил голографию Фриды. Мигель подошёл к столику и демонстративно медленно нажал на кнопку. Смуглая светловолосая девушка с карими глазами улыбалась во весь рот. Вот это Оливер заметил. Блонди снял с головы обруч, погасил экран и небрежно поинтересовался: – Твоя подружка? – Кофе готов, - Мигель не пожелал развивать опасную тему. – Хорошо, – блонди какое-то время смотрел на него, затем поднялся на ноги. – Идём? – Идём.
ehwaz: Рауль проснулся посреди ночи и понял, что глаз в ближайшее время не сомкнёт. Сон улетучился бесповоротно и, главное, беспричинно. Глава Синдиката нахмурился, глядя в темноту, – похоже, нужно пройти обследование. Такое уже было несколько раз. Он повернул голову и посмотрел на спящего рядом человека. Тот чуть слышно посапывал, слегка приоткрыв рот. Уж ему-то психодиагностика не нужна – скорее, услуги оториноларинголога. Любовник Рауля никогда не видел снов. Стараясь не шуметь, блонди выбрался из постели, накинул на плечи халат и направился в ванную. Вернувшись, сел за компьютер – для удобства хозяина они стояли во всех комнатах. Если уж не спится, можно хотя бы поработать. Примерно с полчаса он открывал и просматривал документы, отсылал распоряжения – а потом вдруг резко сорвал с головы контактный обруч и уронил руки на колени. Настолько неспособным к какой-либо деятельности он не чувствовал себя ещё никогда. Покурить, что ли? Из ящика компьютерного стола Рауль достал пачку сигарет – не обычный табак, а особая ароматизированная смесь с небольшим содержанием никотина. Это позволяло совместить прелесть процесса курения с минимальным вредом для организма. Блонди невесело усмехнулся. Того, кто курил когда-то настоящий табак, давно уже нет, а его привычки остались. Будь ты проклят, Кейн… И будь проклят я сам – за то, что отпустил тогда Катце. Он поднялся из-за стола, подошёл к огромному, во всю стену, окну. После назначения на должность Главы Синдиката Рауль отказался занимать апартаменты Ясона Минка. Жилище нового правителя планеты располагалось на западной стороне – Рауль любил закаты. Сейчас он смотрел на переливающуюся огнями Танагуру у своих ног – и не мог избавиться о смутного тягостного чувства. Эти огни принадлежали ему. Гигантский мегаполис принадлежал ему. Вся планета принадлежала ему – а он чувствовал себя более нищим, чем последний кересский оборванец. За спиной послышался шорох. Рауль обернулся. Любовник, видимо, разбуженный запахом дыма, сел в постели, сонно щуря глаза. – Спи, – сказал Рауль. – Ещё ночь. Не отвечая, тот встал и прошёл в ванную. Блонди проводил его взглядом. Стройное гибкое тело, широкие плечи, узкие бёдра … Даже захоти Рауль, он никогда не смог бы увлечься атлетом или каким-нибудь коренастым красавчиком. Его привлекал только один тип внешности. – Иди сюда, – произнёс он, не оборачиваясь, когда за спиной снова послышались лёгкие шаги. Рауль быстрым движением протянул руку, стиснул узкое запястье, рванул на себя. Человек не успел упасть – блонди уже развернулся и подхватил его, в том же стремительном движении опускаясь на колени и укладывая свою ношу на ковёр. В красивых тёмных глазах не изменилось ничего. Удивление, страх, ненависть, привязанность – любовник Главы Синдиката их не знал. Как Рауля устраивало такое положение дел – вначале! И как он возненавидел его – потом! – Ты хочешь меня? – хрипло спросил он, склоняясь над лежащим. Длинные ресницы медленно опустились. Секс этот человек любил. – Покажи, как ты меня хочешь… Блонди чуть слышно стонал, пока умелый рот ласкал возбуждённую плоть. Щёки его партнёра раскраснелись, пряди волос прилипли к вспотевшему лбу, глаза были полузакрыты. Выражение красивого лица – как у ребёнка, который наслаждается лакомством. Рауль запустил пальцы ему в волосы, крепче прижал к себе. Но внезапно любовник отстранился, приподнялся на коленях и требовательно положил руки на бёдра блонди. – Я хочу… Рауль, неотрывно глядя ему в глаза, опустился рядом. Одна ладонь сжала темноволосый затылок, губы прильнули к губам. Пальцами другой руки блонди проник в ложбинку между ягодицами любовника. Тёмные ресницы опустились снова, дыхание участилось. Рауль любил видеть его таким. Секс был единственной эмоциональной нитью, которая связывала его с этим человеком. За прошедшие годы случилась пара неприятных инцидентов (попросту говоря, доверенное лицо Рауля заводило интрижки за его спиной), но господин Эм вовремя принял меры: соперники были устранены, причём один из них – физически. Горячие пальцы сомкнулись вокруг его изнывающего от желания члена, и самоконтроль блонди бесследно исчез. Рауль опрокинул любовника на спину. Тот охнул и втянул воздух сквозь зубы, когда блонди овладел им. Хрупкое человеческое тело на секунду напряглось – а потом сильные пальцы впились в плечи Рауля, и последовало ответное движение… В спальне Главы Синдиката была хорошая звукоизоляция. Когда они наконец оторвались друг от друга, небо уже начинало светлеть. – Я не хочу, чтобы ты в ближайшие две недели покидал Танагуру, – глядя в потолок, проговорил Рауль. Мне тебя не хватало, чуть было не добавил он, но удержался – слишком хорошо знал, что его просто не поймут. – Как скажешь, - равнодушно ответил лежащий рядом человек. Он уже засыпал. За окном стало ещё светлее.
ehwaz: – Мне нужен комп, – сказал Мигель, доливая сливок в маленькую фарфоровую посудинку. – Деньги на кредитке заканчиваются. – Это легальный бизнес? – спросил Оливер. Они сидели за маленьким столом, друг напротив друга, и каждый смотрел в свою чашку. - Угу, – Мигель подул, чтобы остудить и без того чуть тёплый кофе. – Вполне. Программное оборудование для нескольких фирм. О том, что эти несколько фирм занимаются взломом сетей и кражей интеллектуальной собственности, он из вежливости умолчал. – Мне осталось завершить пару операций, – проговорил блонди, беря с блюда маленькое кокосовое печенье. – Деньги у нас будут. Это не займёт много времени. А пока я хотел бы попросить тебя о помощи. – У нас? – Мигель фыркнул. – Деньги будут у тебя. И будут у меня, когда я получу доступ в Сеть. – Хорошо, – Оливер примирительно поднял ладони. – Но аптечные товары через доставку не заказать. А мне нужно снять швы. Поэтому сходи, пожалуйста, в аптеку. – Какие швы? – изумился Мигель. – Ты забыл про чип-контроллер в голове каждого заключённого? У меня он удалён. Оливер наклонил голову и откинул в сторону прядь волос. Открылся участок выбритой кожи с небольшим тёмно-розовым, уже зажившим рубцом. – Ты… сделал это сам?! – Ну что ты! Для подобного потребовалась бы автоматизированная операционная. – А кто… – Неважно, – отрезал блонди. – Ты поможешь мне? Или придётся идти самому. – Ага. Чтобы тебя сразу повязали. По правде говоря, Мигель привык к тому, что в Логове он волен делать всё, что хочет. И постоянное присутствие чужака в его скромных владениях довольно сильно нервировало. Но позволить Оливеру выйти на улицу – с его-то приметной внешностью! – нет, подобное было просто немыслимо. – Ладно, – как можно более независимо проговорил Мигель. – Я пошёл. А ты всё-таки постарайся развязаться со своими делами до моего возвращения. Оливер не имел ни малейшего желания мешать мальчику заниматься своими делами. Тот сидел за компьютером уже примерно с час. Из большой комнаты не доносилось ни звука. Пару раз заглянув туда, блонди увидел освещённый призрачным сиянием тонкий профиль, азартно закушенную губу, которую затем сменил столь же азартно высунутый язык. – Я тебя всё-таки сделаю, – услышал Оливер. Его разобрал смех. И одновременно – любопытство. Чем же маленький рыжий зверёк, сидящий в норке, хочет заработать себе на кусок хлеба с маслом? Оливер неслышно вошёл в комнату и опустился в кресло сбоку от компьютера. Глаза Мигеля были закрыты обручем ментального контакта, губы едва заметно подрагивали. Где-то там, в глубине виртуального пространства, мальчик убегал, хитрил, сражался со своими виртуальными противниками. Некоторое время Оливер просто любовался им, благо, сейчас это можно было делать сколько душе угодно. Шапка тёмно-рыжих волос, длинная шея с острым кадыком, по-мальчишески узковатые плечи, тонкие мускулистые руки, выглядывающие из слишком широких рукавов футболки… С годами он немного наберёт массу тела. Именно – немного. Оливер снова перевёл взгляд на лицо Мигеля – и в который раз испытал головокружительное чувство дежа вю, увидев освещённый призрачным сиянием, нереально красивый тонкий профиль. – Х-ха! – победно выкрикнул Мигель. От азарта он даже высунул язык. Блонди смотрел на него во все глаза, смотрел так, словно от этого зависела сама жизнь. Прекрати, это уже похоже на сумасшествие! Он заставил себя перевести взгляд на монитор, хотя первые пять секунд просто не мог понять, что за вереница зелёных строчек бежит по монитору. Строчки сменились графиками, графики – диаграммами. Разумеется, Мигель видел всё совершенно иначе. Но Оливер, никогда не увлекавшийся компьютерными играми, из чистого любопытства стал просматривать логи. Недолгое время спустя он уже знал, в какие такие «игры» ввязался маленький рыжий балбес. Это был взлом. Мигель решил проникнуть в сеть Второго Федерального банка – и теперь старался обойти систему защиты. Надо сказать, это получалось у него довольно ловко. Время повернуло вспять. Катце, поджав под себя ноги, сидел в компьютерном кресле, улаживая свои странные и тайные дела. Оливер знал, что через пятнадцать минут… а, может, через два часа… он устало откинется на спинку, потрёт глаза, потом посмотрит на Оливера и улыбнётся. «Который час? Ты давно тут сидишь?» Казалось, по комнате гуляет эхо ещё в прошлой жизни отзвучавших слов. Оливер усилием воли заставил себя вернуться в настоящее. Мигель всё ещё был в виртуальной реальности. Цепочки значков и символов по-прежнему бросали зеленоватые отсветы на его лицо. Время от времени он издавал невнятные, но судя по всему, победные возгласы. Вот уж где могла развернуться его повышенная эмоциональность! Хм… эмоциональность… Оливер так и не смог до конца пробиться через те щиты, которыми Катце закрывал свой внутренний мир. А Мигель был весь как на ладони, хоть и топорщил иглы, словно дикобраз. Пора было уходить. Собираясь вставать, Оливер машинально посмотрел на экран – и замер. Что-то не то. Никаких явных сигналов тревоги, просто где-то в глубине интуиция насторожила острые звериные уши. Он взглянул на монитор. Вроде бы всё в порядке. Откуда же это мучительное чувство, что Мигель попал в ловушку? Оливер всматривался в данные на экране, а сирена орала всё громче. Секунд через тридцать он всё понял. Сложная система переадресации. Несколько «маячков» на входе – и вот уже злоумышленник взламывает не защиту банка, а виртуозно сработанную фальшивку, практически неотличимую от реальной. И пока взломщик разбирается с поддельными замками и уровнями доступа, специалисты из службы безопасности вычисляют его самого. Мигель чуть не взвизгнул от неожиданности и испуга, когда с его головы сорвали обруч, а потом стальные руки выдернули из кресла. – Что за?.. – начал было он – и осёкся, увидев совершенно бешеные глаза Оливера. – Маленький идиот! – прошипел блонди, встряхнув его, как тряпичную куклу. – Ты хоть соображаешь, в какую опасную игру ввязался? – Знаю! – с вызовом выкрикнул разъярённый Мигель. – А вот ты – ты! – только что сорвал мне всё дело! – Дурак! Тебя же использовали! Ловля на «живца», понял? Сколько тебе пообещали? Много, да? Конечно, чтобы ты наверняка купился. Он снова тряхнул Мигеля – у того только зубы лязгнули. – Ты взламывал «обманку»! А серьёзные люди в системе безопасности Второго Федерального банка тем временем сидели и вычисляли самоубийцу, которого можно обвинить по трём особо тяжёлым статьям сразу. – Что-о?! Оливер уже немного успокоился. По крайней мере, теперь он мог говорить, не тряся Мигеля за плечи. – Твои работодатели, судя по всему, люди серьёзные. И берегут ценные кадры. Но ты, похоже, не относишься к этим кадрам. Бестолочь, тебя же толкнули с завязанными глазами на минное поле. Тобой проверяли слабые места в защите. Ещё бы десять секунд – и… Десять секунд?! У Мигеля подкосились ноги.
ehwaz: – Десять секунд… Но может быть и нет. Оливер вздернул юношу за шиворот и шагнул к двери. – Куда? – Если они успели тебя засечь, то заявятся сюда в течение двадцати минут, даже раньше. Нам просто надо переждать это время на улице… На чьё имя снята квартира? – Так… один приятель. Не на моё. – Значит, они не сразу тебя вычислят. – И что? – Будет время уйти… Уйти? Ах, да, сбежать. Оливеру не впервой. Но… он что, всерьёз полагает, будто Мигель, ударится в бега вместе с ним? А как же мама? – Эй, я не хочу! – он попытался вырваться. Вместо ответа Оливер просто сунул его себе под мышку так, что ноги Мигеля оторвались от земли. Блонди даже не сбавил шагу. – Чего ты не хочешь? – спросил он на ходу. – Скрываться от полиции. Это нехорошо. Что мне может сейчас грозить? – Тюрьма, – коротко ответил Оливер. – Но пока тебе не предъявлено обвинение, ты ничем свою участь не ухудшаешь. Они не смогут сказать, что ты «скрывался от следствия». Он поставил Мигеля на ноги, словно ребенка. Улыбнулся. – А потом, это просто перестраховка. Я не думаю, что они приедут. Мигель огляделся. Они стояли на перекрестке, от которого в разные стороны расходились узкие переулки. Официант со скучающим видом протирал столики уличного кафе. За одним из них притулилась одинокая посетительница, типичная старая дева – восковое лицо, поджатые губы. Её длинное серое платье и шляпка с цветами совершенно не вписывались в окружение. Каким ветром сюда занесло подобный экземпляр? – Зайдём в кафе, не стоит тут торчать. Мигель, вырванный из раздумий, кивнул в сторону официанта. – Сюда? – Нет, лучше, чтобы нас не было видно. Куда-нибудь в помещение. Мигель кивнул, и они пошли вдоль улицы. – Не следует тебе так открыто ходить. – Это максимум на полчаса… Старая дева подозвала официанта, расплатилась. Потом вытащила из нагрудного кармана комм устаревшей модели. – Сеньора Фуэнтес? Да, боюсь, что подтвердились ваши худшие опасения… ТВС
Dickicht: ehwaz, Донна Роза всё интереснее ) персонажи колоритные - супер robin puck robin puck пишет: одних андроидов в слом сколько ушло ага, а как-то он стащил в столовой ложку, заточил и через два часа в той тюрме все были МЁРТВЫЕ тогда-то его и отвезли на Фламм и там уже кормили только печеньем )
Донна Роза: Dickicht пишет: персонажи колоритные - супер Спасибо))) Очень приятно такое слышать.
Март: Женский сериал - это диагноз) впрочем, нас предупреждали. А еще чувствуются мотивы лукьяненовских "виртуальных" войнушек (дип-психоз будет?) Не сердитесь, я ж читаю, получаю удовольствие, потому что женщина, потому что сочувствую детям и блонди) Сюжет у вас предсказуемый, поступки героев тоже, тем приятнее читателю, который чувствует себя особо умным прозорливцем (я о себе говорю - во избежание обид))) Самое женское чтиво. И ни грамма фантастики и техно мира. Авторы, уважаемые, даже сейчас по телефону, а тем более в инете, можно купить любые аптечные средства. Пишите дальше! Хочу, чтобы все умерли!))) Хочу ХЭ!Кстати, пошла по рукам ссылкам) Надеюсь, этот коммент не будет воспринят как хамский?)
ehwaz: Март Все так и есть. Это "бразильский сериал" или "мексиканская мелодрама". Так и было задумано. И кстати: оба ваши пожелания сбудуться.
ehwaz: Долорес всегда подозревала, что в матери погибла великая актриса. Нет, сеньора Фуэнтес никогда не думала о подмостках. Сие ремесло проклято Богом, актёрки – те же шлюхи. Она предпочитала устраивать сцены домашним. Долорес ещё в детстве научилась безошибочно определять, когда на мать снисходило «вдохновение». Обычно это случалось, если она узнавала о какой-нибудь проделке дочери. Оставалось только гадать, что случилось на этот раз. – Что такое, мама? – Долорес постаралась, чтобы вопрос прозвучал буднично. – Оправдались мои наихудшие подозрения, если тебя это ещё интересует. – Опасения насчет чего? Апокалипсис на пороге? – Долорес уже всё поняла, но продолжала разыгрывать святую наивность. – Я говорю о твоём сыне. Да, она никогда не скажет «о моём внуке»… – Что он сделал? – Он… – почтенная дама выдержала эффектную паузу, – … содомит. Последнее слово было произнесено шёпотом. Тем знаменитым шёпотом великих актрис, который слышен в самом дальнем уголке зала. – Я так не думаю. – Ты можешь думать всё, что угодно, но я знаю точно. – Откуда? Сеньора Фуэнтес-старшая склонила голову. – Я попросила одну прихожанку, достойную набожную женщину… присмотреть за Мигелем. – То есть ты наняла соглядатая? Шпиона? – Господь покарает тебя за эти слова! – воскликнула старуха, - Эта смиренная дочь Церкви посочувствовала моему горю. – А ты, в свою очередь… – выжидательно протянула Долорес. – А я, в свою очередь, оказала ей вспомоществование. Подать нуждающемуся не грех, – сеньора Фуэнтес перевела дыхание. – Но ты отвлекаешь меня от темы разговора. До сих пор я мирилась с тем, что ты позволяешь Мигелю разгуливать одному и даже жить вне дома. – Он уже взрослый, – вздохнула Долорес. Безнадёжно! – Он – содомит! Он живет с мужчиной. – Прихожанке-то твоей это откуда известно? – Она видела их вместе. И хочу сказать, что у него вкусы совсем как у того, твоего… любовника… – Что? – Тип, который был с ним – высокий блондин. Необыкновенно эффектный. Всё, всё повторяется! Это не твой сын. Долорес! Он – порождение ада! Старая дама зарыдала. Долорес хорошо знала истинную цену таким слезам. Сейчас её беспокоило не это. – Твоя шпионка хорошо их разглядела? – спросила она. – Уже смеркалось. А у бедной женщины не слишком хорошее зрение, – ответила мать, пропустив мимо ушей определение «шпионка». – Но зачем тебе это? – Что она сказала? – вопрос Долорес прозвучал резко и требовательно. На какую-то секунду сеньора Фуэнтес смутилась. – Что они вышли из подъезда вдвоём, Мигель и тот, второй – не слишком молодой, очень красивый, очень высокий, довольно худой, светловолосый… Похож на того… убийцу, – она язвительно усмехнулась. – И как ты собираешься поступить? – Я лишу его наследства, – старая ханжа смиренно склонила голову. – Он нам не родной, и ты должна осознать это. Он тебе не сын. Он – клон. Он даже не человек. Такому не место… Долорес вскинула голову: – Я сама пойду и поговорю с ним. Пока у тебя недостаточно оснований решать, где ему место, а где – нет. Я пойду и поговорю с Мигелем.
ehwaz: Время шло. Мигель не отрывал взгляда от подъезда, игнорируя бокал с молочным коктейлем, который заказал для него Оливер. Ему даже не пришло в голову возмутиться фактом такого заказа, как он непременно сделал бы в любое другое время. – Похоже, пронесло… – А? – Мигель даже не понял произнесённых слов, отреагировал только на интонацию. – Я говорю, похоже, полиция не приедет. Я вовремя тебя выдернул. Не засекли. Мигеля неудержимо затрясло, он обхватил себя руками и сгорбился на стуле. Большая тёплая ладонь легла на голову. – Ну всё, маленький, всё. Успокойся. Мы, кажется, действительно выпутались. Можно идти домой. – Меня ноги не держат, – с бледной улыбкой выдавил он, пытаясь встать. Оливер негромко рассмеялся, и у Мигеля потеплело где-то около сердца. Блонди уже поднялся и теперь стоял, держа руки в карманах. Голубые глаза весело щурились, заметнее стали морщинки в уголках – он был лучше всех присутствующих. Другой. Сильнее, надёжнее, умнее, добрее. Мигель сделал шаг, другой – ноги пошли, нервный паралич, сковавший их, пропал бесследно. В лифте он зевал. Пережитый стресс отзывался усталостью и сонливостью. – До кровати бы доползти… – Я, пожалуй, тоже отдохну, – отозвался Оливер. Мигель проспал, как ему показалось, не больше пяти минут. От сигнала домофона он подскочил на кровати с бешено бьющимся сердцем. Из соседней комнаты уже выходил Оливер. Они обменялись взглядами. – Никогда не пробовал покидать квартиру не через входную дверь? – спросил блонди. Мигель помотал головой. Пятнадцатый этаж. Балкона нет. Ползать, как муха, никто из них не умеет. Домофон сигналил не переставая. – Ответь, – одними губами проговорил Оливер. Мигель утопил клавишу до упора. – К-кто? – Мигелито, открой, сынок. Нам надо поговорить. Мама. Не может быть! Откуда она знает этот адрес? Ведь он же никогда ей не сообщал, где находится Логово, это было одной из самых больших тайн! Мигель перевёл взгляд – и поразился выражению на лице Оливера. Он мог бы поклясться, что блонди знаком голос его матери – и этот факт большой радости у него не вызывает. Наоборот, Оливер стиснул зубы едва ли не до хруста и крепко зажмурился. Потом заставил себя расслабиться. – Впусти, – приказал он. Мигель послушно открыл входную дверь. Мама выглядела усталой, почти измождённой. И постаревшей, да. Раньше Мигель не замечал, как время меняет её лицо. А теперь – теперь она казалась лет на десять старше Оливера. – Мигель! Сыночек! Он снова, как в детстве, был в тёплых маминых объятиях, в таком уютном запахе её любимых, неизменных духов – и на какой-то миг поверил, что всё плохое лишь приснилось, а впереди – ничего, кроме радости. Она обхватила руками его голову и осыпала поцелуями, и только наличие каблуков дало ей возможность не подниматься на цыпочки. – Совсем взрослый стал мой мальчик! Совсем большой! Мой хороший, умный ребёнок… – Да уж… умный, – тихонько пробурчал Мигель. Долорес чмокнула его в последний раз, открыла рот, чтобы продолжить говорить – и в этот момент краем глаза уловила движение. Оливер вышел из маленькой комнаты и теперь стоял, прислонившись к косяку, со скрещенными на груди руками. – Здравствуйте, госпожа Фуэнтес, – совершенно спокойно проговорил он. Мигелю показалось, что из матери как будто выпустили воздух. Она стояла напротив Оливера, белая, как стена, держала руку у горла и пыталась сделать вдох. – Вы… вы… Оливер кивнул. – Поговорим? Не отрывая взгляда от блонди, Долорес резким, чужим голосом произнесла: – Сын, что у тебя было с этим… человеком? Жаркая волна ударила Мигелю в лицо. – Н-ничего… Оливер усмехнулся – чуть заметно, самым краешком губ. Но даже этот намёк на улыбку привёл Долорес в неистовство. Мигель не мог понять, почему мама, по которой он успел соскучиться, превратилась в этого чужого человека с поджатыми губами и дрожащими от ярости ноздрями. – Он склонял тебя… к содомскому греху? Казалось, каждое слово даётся ей с огромным трудом. Мигель хотел уже выпалить «Нет!» – и пристыженно замер. Объятия Оливера… и тот поцелуй, закончившийся так постыдно… и ещё множество мелких пустяков, а всё вместе складывается… – Можешь не отвечать – я и так вижу… Быстро собирайся, иди на улицу и жди меня там. Здесь ты больше не останешься ни минуты! – Мама! – Мигель, лучше тебе меня послушаться, – когда мать начинала говорить подобным тоном, пререкаться было опасно. – Да, малыш, – мягко сказал Оливер. – Лучше тебе посидеть в другой комнате. А мы с твоей мамой побеседуем. Мы с ней давно не встречались.
ehwaz: – Ты… – выдохнула Долорес. Оливер промолчал. – Ты почти не изменился. – Давай обойдемся без вступления. Откуда тебе про меня известно? – Ты ведь сбежал из тюрьмы, да? – Да, из той самой, куда ты меня упекла. Правда… – он окинул её оценивающим взглядом, – тебе это не пошло на пользу… Тот выстрел… что это было – приступ ревности или что-то другое? Уж слишком просчитанным всё оказалось В глазах Долорес мелькнуло и исчезло какое-то затравленное выражение. А дело-то, судя по всему, действительно нечисто… – Что же ты не воспользуешься услугами Сима? – безжалостно продолжил блонди. – Он ведь блестящий пластический хирург? – Оставь в покое мою внешность, – она нервным движением поправила волосы. – Зачем ты пришел к мальчику? Оливер ответил не сразу. Он смотрел на постаревшую женщину, которая принесла ему столько горя. Годы напролет в тюрьме он мысленно убивал Долорес Фуэнтес. Это повторялось столько раз, что теперь ему было странно видеть её живой. В его фантазиях она была молодой, наглой, самоуверенной – а теперь перед ним стояла осунувшаяся женщина с запавшими беспокойными глазами. Оливер понял, что больше не чувствует к ней ненависти. Напротив – ведь только благодаря ей у него были эти дни вместе с Мигелем… вместе с Катце. Он снова держал своего Рыжика в объятиях, целовал его... Это она родила Катце второй раз. Она свершила чудо. Он улыбнулся. Долорес поняла это по-своему: – Одну жизнь ты уже сломал. Хочешь повторения? – Судя по тому, что я успел увидеть, пока что вы прекрасно справлялись и без меня. Скажи, ты хоть раз водила ребёнка к психологу? Считаешь, что с ним всё в порядке? Долорес опустила глаза. Её мать была категорически против визитов к специалисту, предпочитая исповедь в церкви. – Ты собираешься учить меня, как растить сына? Она заставила себя поднять глаза и с вызовом посмотрела в холодное, безупречно правильное лицо. Как он красив! И как молод – не то что сама Долорес! Можно подумать, что время для них шло по-разному, что не Оливер, а она провела эти годы в каторжной тюрьме. – Вовсе нет, – спокойно ответил Оливер. – Просто хочу заметить, что мальчику не нужны лишние стрессы. Я так понял, что очень многого он не знает. – Ты собираешься меня шантажировать? – в этот момент Долорес напоминала изготовившуюся к прыжку кошку. – Тс-с-с! – Оливер кивнул в сторону кухни, где оставался Мигель. – Только попробуй, и я немедленно вызову полицию… и тебя отправят назад, на Фламму! – Долорес всё же понизила голос. Почему-то она была уверена, что Оливер не испугается. Так и вышло. – Вот ты сейчас ты вызовешь полицию, они приедут, устроят перестрелку – ведь просто так я не дамся… Всё выйдет замечательно! Нет, не бойся, я не стану брать ни тебя, ни тем более Мигеля в заложники. Возможно, я даже позволю полицейским себя убить, но только прежде… – блонди оборвал фразу на полуслове. – Ведь Мигель так и не знает, кто он на самом деле и как умер тот, кого он считает отцом? – Он тебе не поверит! – Кто знает, – Оливер качнул головой. – Но, учитывая, что это будут мои «предсмертные слова – ведь ты вызовешь полицию, сама только что сказала, – они будут звучать достаточно убедительно. Кстати, от кого мальчик узнал, что он клон? – От матери… моей матери, – признание вырвалось прежде, чем Долорес успела подумать. – Зачем она это ему сказала? – Она… Не говорить же этому андроиду, что за сука её мамаша! – Это произошло случайно. Мигель подслушал наш с ней разговор. – Насколько я понял, ты только кажешься сумасбродной, – усмехнулся Оливер. – На самом деле ты продумываешь свои действия как никто. Так давай попробуем договориться. – О чём? – Ты на самом деле хочешь снова отправить меня на Фламму? – спросил Оливер. Долорес опешила. – Пытаешься воззвать к моей совести? – Нет, просто хочу понять, насколько у тебя долгая память. Вернее, насколько ты живёшь прошлым – или всё же есть что-то и в будущем? Долорес попыталась взять себя в руки. Этот тип бессовестно играет на её чувствах. С того самого дня, с того момента, как грянул выстрел, она только и старалась убедить себя, будто что-то ещё можно исправить – и безуспешно. Она давно сдалась – неужели это так заметно? – Ты спишь с ним? – вопрос вырвался сам собой, без расчёта на эффект. Оливер отшатнулся. Долорес, почувствовав, что попала в цель, продолжила. – Это плохо. Нет, не потому что так утверждает моя религия. Для тебя это пустой звук. Просто… Просто я боюсь, что у него не сложится жизнь. У Мигелито будет много проблем. – И ты решила, как он должен жить, – язвительно произнёс Оливер. Но Долорес не собиралась сдаваться. – Я решила? – чёрные глаза вспыхнули. – А ты, можно подумать, предоставил ему самому принимать решение! Ты явился к нему такой весь сказочно прекрасный, романтичный, несправедливо осуждённый... Оливер протестующе вскинул руку. – Ты мнишь себя хорошим психологом, – Долорес говорила всё громче, забыв, что сын находится неподалеку. – Да, ты хороший психолог. Но я вырастила Мигелито… я знаю его лучше. Тебе сейчас легко увлечь его, но будет ли он с тобой счастлив? Ты же не знаешь, каким мог стать Катце, если бы вырос не на Амои? Ведь его тянуло ко мне… – Потише, – напомнил Оливер. Долорес перевела дыхание. – Ты любишь его? – тихо спросила она. Оливер молча кивнул. – И ты уверен, что сейчас тобой движет именно любовь, а не эгоизм? Не желание заполучить то, что я несправедливо у тебя отняла? Оливер опустил глаза. – Я виновата – так отомсти мне, но не надо использовать Мигеля. – Если бы я хотел использовать Мигеля для мести… – начал он. – Да. Я помню, что ты ничего ему не сказал, – поспешила закончить Долорес. – Я благодарна тебе. Я обещаю, что не буду обращаться в полицию и никому про тебя не скажу. Я прошу только об одном. Пусть Мигелито все решит сам. После паузы Оливер произнёс: – Хорошо. Она поднялась, вышла из комнаты. Мигель сидел на кухне, машинально гоняя кусок круассана по пластиковому столу. Он поднял на неё расширившиеся глаза. – Пойдём, – тихо сказала Долорес. – Нет, не на улицу. Туда, в комнату. Лицо Оливера было совершенно бесстрастным. – Мы поговорили с твоей мамой. Ты человек взрослый, то есть уже можешь принимать самостоятельные решения. Другое дело, что полного совершеннолетия ты достигнешь только через три года. Но это к делу не относится. Твоя мама за тебя волнуется, и ты это знаешь. Она хочет, чтобы ты вернулся домой… Не навсегда. Ненадолго. Ну а так как материально ты пока зависишь от неё… – Я и сам… – вскинулся было Мигель, но прикусил язык, наткнувшись на ироничный взгляд Оливера. Действительно, куда уж «самее»… Про банк лучше не вспоминать. – А я не могу предложить тебе ничего. Кроме любви, которая здесь считается грязью и извращением. Я лишь хочу, чтобы ты знал – я люблю тебя, именно тебя, а не человека, который погиб двадцать лет назад. Он поднялся со стула и отошёл к окну. Теперь Мигель видел только его спину. – То есть мне предложено решать самому? – спросил он у матери. Та кивнула. – Возвращение домой – сейчас наилучший выход… – Я смогу вернуться в Логово, – он удержал вертевшееся на языке «к Оливеру», – когда захочу? Мать помедлила, но снова кивнула. – Вы громко разговаривали, – с вызовом сказал он, поднимая голову. – Я услышал кое-что интересное. Ты ответишь на мои вопросы? В глазах матери не было лжи. – Да, – просто ответила она. Мигель обхватил себя руками, как тогда, в кафе. Потом резко поднялся на ноги. – Хорошо. Я поеду домой. Но помни, мама, ты мне обещала. – Да, сынок. – Я хочу проститься, – требовательно сказал сын. – Выйди, мам. Долорес заколебалась, но всё-таки вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. – Оливер… Тот полуобернулся, и стал виден его чёткий профиль. – Пожалуйста… Мигель ещё договаривал слово, а ноги сами несли его к этому человеку… блонди. Он обхватил шею Оливера обеими руками, с ужасом чувствуя, что вот-вот снова заплачет. – Пожалуйста, пожалуйста, оставайся тут! Не уходи, пожалуйста... Я поживу дома несколько дней, а потом вернусь. Он помолчал, а потом выдохнул, ужасаясь собственным словам: – Я тоже тебя люблю! Руки Оливера, стиснувшие его в невыносимо крепком объятии, были лучшим ответом и вознаграждением за всё.
ehwaz: – Мужеложство – тяжкий грех! – сурово подтвердил священник. Они сидели в личной гостиной синьоры Фуэнтес и беседовали. Это был не тот давешний мальчишка из местной церкви, вздумавший учить богатую прихожанку христианскому милосердию. Что толку в таких малолетках! Кто только позволяет им принимать сан? Нет, на этот раз сеньора Фуэнтес выписала настоящего пастыря. Вот уже много лет он служил настоятелем в монастыре. И не в городском проходном дворе, куда стекаются всевозможные отбросы общества, а в отдалённой горной обители, где пока сохранились устои. – Ещё в тринадцатом веке гомосексуализм рассматривался величайшим теологом Фомой Аквинским как преступление перед Богом. Он, исходя из того факта, что половые органы даны человеку только для зачатия и рождения ребёнка, доказал что сей грех противен Богу. Той же точки зрения придерживался и святой Августин. Этот извращение проникло к нам с тогдашнего Востока… Оно свойственно язычникам – не христианам, – объяснял святой отец, покачивая головой с гладко выбритой тонзурой. – Если ваш зять не был крещён, то… Это могло сказаться и на его потомстве… – Все намного хуже, – сеньора Фуэнтес не могла больше лгать. – Моя дочь совершила тяжкий грех… – Прелюбодеяние? – Хуже… Она пошла против законов Божьих. Этот мальчик… он не сын того язычника, он его клон, – почтенная дама склонила голову, как бы говоря: «Да, я готова принять ваше осуждение». Настоятель задумчиво почесал подбородок. – Но сам мальчик вырос в лоне церкви. – Вне всякого сомнения, – подтвердила собеседница. – Я всячески пыталась очистить его душу… Не знаю, насколько мне это удалось. К сожалению, недавно мне сообщили о том, что я потерпела поражение. – Думаю, в любом случае покаяние будет нелишним, – кивнул монах. – Я прошу отнестись к моему внуку со всей возможной строгостью, – попросила сеньора Фуэнтес. По тонким губам священника скользнула улыбка: – В шестнадцатом веке папа римский Павел Четвёртый сжигал содомитов на кострах вместе с еретиками. Впоследствии ограничивались сотней плетей, иногда применяли кастрацию… Старуха подняла голову и с интересом посмотрела на священника. – Но я думаю, мы обойдемся более мягкими мерами, – заверил её настоятель. – Однако не менее действенными. Внизу хлопнула дверь. Сеньора Фуэнтес прислушалась. Долорес справилась с заданием, Мигель снова был дома. ТВС
Донна Роза: Март пишет: А еще чувствуются мотивы лукьяненовских "виртуальных" войнушек (дип-психоз будет?) Не знаю, как мой соавтор, а я Лукьяненко почти не читала, по крайней мере того, что касается "виртуальных войнушек". Так что с этой стороны я чиста.))) А дип-психоз - шо за звер? Март пишет: И ни грамма фантастики и техно мира. Зато есть "Высокие... высокие отношения!"(с) Март пишет: Авторы, уважаемые, даже сейчас по телефону, а тем более в инете, можно купить любые аптечные средства. Так нам же надо было одновременно сделать три дела - показать, что наш клон заботится о блонди, вытащить его из дома, ну и... А в этом полукриминальном районе не работает аптечная доставка, вот! Обычная работает, а аптечная - категорически не хочет!
ehwaz: Я у Лукьяненко читала только "Черновик" и то после того. как был написан этот фик. насчет доставки - поддерживаю соавтора. И потом им нужно было побыстрее. а доставка - это в течение суток. :)
Март: да, лекарства в течение суток - это у вас Церес какой-то земной) Идеи витают в воздухе. Дип-психоз - это та же компутерная зависимость, но гораздо хуже. Я так понимаю, любовь к персонажам не дает соавторам сойти с колеи? так не сходите! Я сериалы не смотрю - так хоть у вас оторвусь на ...как это называется?...на нашем, девичьем. Не, правда, мне нравится. Быстро пошла искать, где выложено всё! Я ж не доживу до конца сериала!
Донна Роза: *авторитетно* Март, тебя может постичь некоторый облом - потому что по указанным адресам лежит "совсем другая история"))) Сериалы я сама не смотрю, так што тут оторвалась по полной. И - да - любовь к персонажам наличествует...
ehwaz: Март Да сейчас выложим дальше ! в чем проблема! :) как приятно. когда людям нравится то, что ты пишешь. Наш милый мексиканский сериальчик... или бразильянский.
Донна Роза: Долорес сделала шаг к двери и поняла, что её шатает. Ей пришлось крепче ухватиться за перила, спускаясь с лестницы. Сколько она себя помнила, мать всегда вставала первой в доме. Вот и теперь она уже сидела в кресле и мелким бисером вышивала обложку для молитвенника. – Мама, – голос был хриплым. – А где Мигелито? – Ты ничего не помнишь? – бросила, не оборачиваясь, сеньора Фуэнтес. – А что я должна помнить? – Как безобразно ты себя вчера вела! – Что я сделала? Нужно бросать пить. Непременно брошу пить. – Ты оскорбляла отца Алонсо. Отца Алонсо? Того священника? Боже, какой позор… – Прости меня, мама, – прошептала Долорес. – Я понимаю, это ужасно. Но где Мигелито? – Мне даже пришлось унимать тебя, словно уличного дебошира, – непреклонным тоном продолжила почтенная дама. Унимать?! Долорес поднесла руку к ноющей скуле – неужели это мать так сильно ударила её? – Значит, твой настоятель отомщён, – проговорила она. – Ему требуются ещё извинения? – Нет, – спокойно ответила сеньора Фуэнтес. – Думаю, это тебе требуется хорошенько помолиться. Иди сейчас к себе и отдыхай. Когда почувствуешь себя лучше – сходи в церковь. – Да… – Долорес сделала несколько шагов вверх по лестнице. – Да, я, пожалуй, посплю. Пусть мне принесут чаю в спальню. – Я распоряжусь, – мать всё так же не отрывала взгляда от вышивки. Что-то она слишком спокойна! Долорес остановилась. – Где Мигелито? – Он в безопасности… – Что значит – в безопасности? – Он там, где дьявол не будет тревожить его душу. – Что это значит? – Долорес повысила голос, и виски отозвались болью. – Не смей кричать на меня, – мать всё-таки соизволила взглянуть в её сторону. – Где мой сын? – прошептала Долорес. Память наконец пробудилась – перед глазами встал священник с поднятым распятием… два дюжих молодца в рясах, скрутившие Мигеля… то, как она кинулась на помощь своему мальчику… и занесённую для удара руку матери, сжимающую антикварный подсвечник. Долорес не собиралась напиваться. Она твердо заявила, что немедленно отправится в полицию и заявит о похищении сына. Просто ей надо привести себя в порядок. Умыться. Причесаться. Постараться скрыть огромный синяк… Она выпила всего одну рюмку – для храбрости. Потом другую… Сознание ещё стучало в виски, приказывая остановиться, а ноги уже не слушались. Текила, давно ставшая для Долорес второй кровью, заструилась по жилам, принося успокоение… Ну что там может случиться? Она же ему бабушка… Зачем куда-то идти, когда ты так плохо выглядишь – лучше отдохнуть… Долорес не знала, сколько прошло времени. Привычная горечь во рту подсказывала, что пьёт она уже давно. Смутно вспоминалось, что ей приносили еду, наводили порядок в комнате... Голова раскалывалась, требовалось немедленно опохмелиться. Едва держась на ногах. Долорес добралась до шкафа. Внизу, за платьями, где хранился запас спиртного, валялось восемь пустых бутылок «Tequila Blanca». Когда же она успела выхлестать это всё? К горлу подступила тошнота. Долорес сползла на пол, схватившись за горло. Словно в тумане, она видела, как открылась дверь и в комнату вошла мать. Сеньора Фуэнтес не стала, как обычно, ругать дочь за пьянство. В сухой морщинистой руке была бутылка с белой этикеткой. Едва взглянув на Долорес, мать молча поставил текилу на прикроватную тумбочку и, осенив себя крестным знамением, вышла.
Донна Роза: Сибил Симмонс категорически не нравилось то, что происходит в последнее время с её мужем. Он стал беспокойным, скрытным. Он снова начал курить – после двадцати с лишним лет полного отказа от табака! Причина для этого была, и вполне весомая – Сибил ещё помнила достопамятный разговор мужа с Долорес. Выдержанный Джей в тот раз сорвался и только что не бил кулаком о стену. Он брызгал слюной и кричал, что засудит обеих чёртовых дур, засунувших ребёнка в монастырь. Кажется, Долорес плакала. Кажется, Джей стал её утешать. Кажется, до чего-то они договорились, а потом Сибил услышала тяжёлые шаги мужа – тот подошёл к бару и налил себе полную рюмку коллекционного коньяка. – Невозможно, милая, – просипел он, смаргивая выступившие слёзы. – С этими чудовищами просто невозможно не напиться… Всё это было понятно. Вот только курить он стал ДО ТОГО, как бабка отправила Мигеля в монастырь. Сейчас Сибил стояла в кабинете мужа и прикидывала, с чего начать поиски. Она понятия не имела, что нужно искать, поэтому включила компьютер, бегло просмотрела недавние документы, потом проверила папки «Счета», «Финансирование», «Пожертвования» – словом, всё, связанное с деньгами. Насколько позволял судить собственный скромный опыт, тут был полный порядок. Она прошерстила всё подряд, но обнаружила только, что Джей занимался счетами некоего Лоренса Кларка. Имя ей ничего не говорило, средства на счетах принадлежали Кларку, разве что открыты эти счета были более двадцати лет назад, и документация с тех пор несколько поменялась. Джей как раз и занимался приведением бумаг в порядок. Да, он ведь и говорил о старом знакомом, который неожиданно вернулся. Не то. Взгляд Сибил упал на сейф. Было ещё несколько мест, которые она намеревалась проверить, но начинать, по всем законам шпионского романа, следовало именно с него. Внутри, как и следовало ожидать, лежали футляры с её драгоценностями, особо важные документы, касающиеся клиники и имущества. Стоп, а это что такое? Матово блестящий металлический цилиндрик оказался неожиданно тяжёлым. Пальцем Сибил нащупала какой-то небольшой выступ, нажала на него… С тихим щёлканьем цилиндрик разделился на две половины. Из одной выпал обычный компьютерный чип. В Управлении полиции города Лондона раздался сигнал.
Донна Роза: Уже который день Оливер лежал на неразобранной кровати, безучастно уставившись в угол. Когда-то с ним было подобное – давным-давно, в тюрьме. Все процессы в организме замедлились. Дыхание стало редким и неглубоким, сердцебиение – один удар в полминуты. Это состояние привычно для блонди. Таким образом организм может существовать довольно долго, экономя силы. Но если изменений в ситуации не происходит – наступает смерть. Тогда, в тюрьме, ему не дали умереть. Ещё месяц назад он был благодарен своим тюремщикам за спасение. Но теперь наступило отрезвление. К чему обманывать себя? Этот рыжий мальчик – не его Катце. Это… это – Мигель. Копия, клон – в любом случае другой человек, с другой судьбой и другим воспитанием. Не нужно лезть в его мир. Ты, Оливер Кейн, уже погубил одного – незачем портить жизнь второму. Хорошо хоть, что здесь он один. Никто не потащит его под капельницу или на принудительное кормление. Какая глупость! Блонди никогда не понять людей. Они объявляют тебя преступником, навеки отлучают от общества, но принуждают жить, тратя значительные средства на содержание и лечение. Хотя это абсолютно никому не нужно. И никто их за это не поблагодарит. Но здесь, в этой крошечной квартирке он свободен. Он уйдет спокойно и мирно, и никто ему не помешает. Посторонний раздражитель грубо и нагло вмешался в его забытье, не давая сползти к желанной черной пропасти. Оливер поморщился – ему не хотелось возвращаться. Свобода была уже так близка! Он открыл глаза. Домофон сигналил не переставая. Полиция? Соседи? Полиция уже давно взломала бы дверь… и трудно представить себе настолько назойливого соседа. Блонди тяжело поднялся, пошатнувшись, и прошёл в коридор. Мигель стоял на пороге, бледный, худой. Совсем такой, каким был на Амои Катце, не тот ухоженный благополучный мальчик с Терры. Оливер порывисто протянул руки и прижал его к себе. Мигель громко вскрикнул. Оливер почти отскочил от него, успев заметить, как страдальческое выражение на лице Мигеля сменяется виноватым. Парень поёжился, передёрнул плечами. Похолодев, Оливер рванул за воротник куртку вместе с рубашкой… Плотная ткань расползлась пополам, словно бумага. Худая мальчишеская спина была сплошь покрыта синяками и ссадинами, глубокими, воспаленными, частично загноившимися. – Это кто тебя? – обомлел Оливер. Мигель шумно вздохнул. – Монахи. Это она их натравила. Бабка. Она же католичка. Она обвинила меня в содомии, – он вскинул голову. – Но ведь это не так? У нас ведь ничего не было? – Не было, – серьёзно ответил Оливер. – Она отправила меня в монастырь, – Мигель на мгновение умолк. – На покаяние. И замолчал окончательно. – А там? – выждав немного, задал вопрос Оливер. – А там мне никто не верил, – ответил Мигель. – Они твердили... что я упорствую во грехе. Они… они говорили, что я должен покаяться. Только ведь это была бы ложь. Но они мне не верили. – Ты покаялся? Мигель мотнул головой. От этого движения у Оливера заныло где-то внутри, под сердцем. Маленький… упрямый… такой же, как тот. – А потом… – продолжил мальчик, – один из… из тех… монахов… Он вызвал меня к себе. Заставил стать на колени... Сначала говорил что-то о Боге. А потом… Мигеля передёрнуло. – Он был такой мерзкий. Гнусь! – Что он с тобой сделал? – в голосе Оливера зазвенел металл. – Ничего… Я ударил его. Я даже не знаю, как это у меня получилось. Он ведь был толстый, намного тяжелее меня, – Мигель вскинул голову и удивлённо посмотрел Оливеру в глаза. – Рука сама пошла, и я перекинул его через плечо. Он грохнулся на пол… А потом я дал ему по уху. – Он умер? Не хватало неприятностей ещё и отсюда... – Нет… Просто потерял сознание. Мигель улыбнулся. – А потом я ушёл. – Вот так взял и ушёл? – Да. Открыл замок… там везде кодовые замки… но оказалось, что их легко просчитать. Дураки… закодировали слова молитвы… Вычисляется в два счёта! Оливер осторожно погладил его по плечу, стараясь не задеть больные места. – Пойдем. Тебя нужно вымыть и подлечить. Мигель немного стеснялся в душе. Стеснялся своей наготы и шрамов на теле. Но это длилось недолго. Когда Оливер уложил его в постель и принялся смазывать раны очень кстати обнаружившейся в аптечке мазью, он полностью расслабился, по-детски засопел и прижался к блонди всем телом. Хотя ссадины уже были обработаны. Оливер продолжал поглаживать его спину, плечи, руки… Ладонь коснулась ягодиц. – Нет, нельзя! – словно проснувшись, дёрнулся Мигель. – Это грех… – Какая-то мразь смеет избивать тебя – и это не грех, – тихо и очень отчётливо произнёс Оливер. – А доставить тебе удовольствие – это под запретом. Интересная логика… Мигель поднял голову и беспомощно посмотрел ему в глаза. Покачал головой, улыбнулся. – Никакой логики… Чушь собачья. И он больше не сопротивлялся, ни когда Оливер поцеловал его в губы, ни когда пальцы блонди ласкали те места его тела, которые мать называла «срамными». Худенькое тело подавалось ему навстречу. Стараясь не потревожить ссадины, Оливер повернул Мигеля на бок – мальчик немедленно обнял его за шею. Ответное прикосновение было мягким, почти неощутимым. Оливеру приходилось быть очень осторожным, чтобы не причинить любимому ребёнку боль. – Возьми меня, – прошептал тот. – Нет, не сейчас. Не могло быть и речи о том, чтобы овладеть им сегодня, как бы Оливеру этого ни хотелось. Слишком отчётливо запомнилось, как тяжело вынес тот Катце их первую близость. – Потом, позже, когда ты отдохнёшь. – Почему? – это прозвучало обиженно. – Потому что тебе будет больно. Это всегда больно в первый раз. А сейчас мы сделаем по-другому. Ты просто расслабься… Рука Оливера ласкала поросший рыжеватыми волосками пах – не изуродованный, покрытый шрамами, бесполый пах Катце, а нормальный, мужской. – Сбылась мечта, – пробормотал Оливер. Кого он имел в виду – себя? Мигеля? Катце? Мальчик даже не заметил его слов, целиком отдавшись новым ощущениям, пугающим и восхитительным одновременно. Он прижимался к Оливеру всё теснее, дрожал и постанывал от удовольствия, тонко вскрикнув, когда произошла эякуляция. Потом его тело расслабилось, и Оливер замер, прислушиваясь к чужому оргазму. Внезапно Мигель отстранился и произнес: – А как же ты? – Я? – Оливер не сразу понял, что он имеет в виду. Тонкая рука сползла с его плеча и скользнула вниз, коснувшись пояса домашних брюк Оливера. Застежка поддалась сразу, и блонди ощутил тёплые пальцы на своём члене. Движения Мигеля были неуверенными и немного неловкими, но это не имело никакого значения – ведь впервые блонди принимал чужую ласку. Никогда! Никогда Катце так бы себя не повёл. Он всегда только получал, даже не пытаясь вернуть. Ему бы и в голову это не пришло – ведь монгрел воспринимал Оливера как высшее, совершенное существо, у которого и так всё хорошо, и никогда ничего не болит. Это было как сон… нарастающее, нарастающее, нарастающее наслаждение – а потом тепло, покой, и Мигель рядом, любящий, любимый… – Ты плачешь? – мальчик растерянно смотрел на него. – Я сделал что-то не так? Тебе не понравилось? – Всё хорошо… Всё очень хорошо… В тот момент им обоим казалось, что это продлится вечно.
Донна Роза: Всё было замечательно… пока у голодного Мигеля не забурчало в животе. – Ого, – сказал Оливер. – Похоже, кто-то из нас хочет есть… и не он один, кстати. Я голоден, как волк. По правде говоря, не могу даже вспомнить, что я ел два дня назад. Действительно, его подташнивало, а голова слегка кружилась. Он поднялся на ноги и пошатнулся, но улыбка так и не пропала с его лица. – Проверим, что можно наскрести. Как ни удивительно, Мигелева карта доставки ещё действовала, хотя сумма на ней осталась мизерная. Но этого им хватило, чтобы заказать две хороших отбивных и бутылку красного вина. – Ты же меня ругал за пиво, – удивился Мигель, – а сам… – Не путай ту жёлтую бурду с хорошим вином. Ты бледен, как коматозник, это надо исправлять. Они суетились на маленькой кухоньке, сталкивались друг с другом, и тогда Оливер коротко и легко обнимал своего мальчика, целовал его в лоб или в макушку. Потом был поздний ужин, а после него Мигель прошёл в маленькую комнату и принялся разбирать постель. Раскладная кровать стояла у стены, но он её проигнорировал. Увидев смятые простыни, фыркнул и полез в стенной шкаф за сменой постельного белья. Оливер стоял, прислонившись к дверному косяку и засунув руки в карманы. Закончив возиться с постелью, мальчик деловито прошёл в ванную, где долго плескался и чистил зубы. – Эй, мазь не смой! – запоздало крикнул блонди. – Она ещё не впиталась. – Угу, – неразборчиво донеслось из ванной. Когда Оливер в банном халате появился на пороге комнаты, Мигель открыл сонные глаза, помотал головой и подвинулся, уступая ему половину кровати. Блонди хмыкнул и погасил свет. Как ни странно, тонкая мальчишеская рука тут же включила ночник. Оливер удивился, вспомнив о реакции Мигеля на свою наготу, – тем более что сейчас он снова был возбуждён. Ладно, ситуацию можно постараться спустить на тормозах, не доводя до кризиса. Дурачок просто не представляет, что играет с огнём. – Ты такой красивый, – каким-то странным, заворожённым голосом произнёс Мигель. – Почему ты не снимешь халат? Ты так и собираешься спать? – Ты хочешь, чтобы я его снял? – Да… – А ты снова напугаешься… – Нет… Теперь нет… – мальчик говорил едва ли не с мольбой. – Пожалуйста, обними меня! Я ведь убежал оттуда – к тебе! Не к маме, не к крёстному. Пожалуйста… Я хочу узнать, что это такое – то, в чём они меня обвиняли! Ты же сам сказал – позже… Оливер тяжело опустился на крой постели и закрыл лицо руками. – Я неизбежно причиню тебе боль… – Пусть! – Я не смогу остановиться, даже если ты меня попросишь… – Всё равно… Я хочу быть с тобой… Теперь я имею на это право! Оливер резко обернулся. Мигель сидел в постели, напряжённый, как струна, стиснув кулаки поверх одеяла, и упрямо смотрел куда-то себе в колени. Губы у него чуть подрагивали, словно он собирался заплакать, но глаза – эти невероятные, любимые карие глаза – были сухими. Оливер положил руки ему на плечи и немного развернул. Ссадины на спине почти зарубцевались, синяки пожелтели. Он глубоко вздохнул и потащил с себя халат. – Ну же… ну… ещё… давай… – Успокойся, дурачок, ты всё получишь… Тише, тише… Но жадному мальчику всего было мало – поцелуев, объятий, самых смелых ласк. Он вжимался в блонди, словно хотел врасти в него, страстно, почти гневно царапал широкую спину, исступлённо сжимал проникшие в него пальцы. – Расслабься, маленький мой… Тише… А Мигеля сводило судорогой от желания, подавлявшегося так долго, от возможности ласкать и получать ласки, от ощущения, что он прекрасен и любим, от нетерпения взять сразу всё. – Пожалуйста… пожалуйста… Это были не слова, а какие-то сумасшедшие всхлипы без слёз. И Оливера сорвало. Мигель пронзительно вскрикнул, ощутив в себе чужую плоть. Блонди входил в него медленно, едва ли не по миллиметру. Показалось или нет – будто что-то подалось? Во всяком случае, трение уменьшилось. Кровь?! Но мальчик вцепился в него ещё крепче, оплёл руками и ногами, не позволяя отстраниться. – Дай я посмотрю… – Потом… пожалуйста… Оливе-ер… Он как будто хотел боли, то ли наказывая себя за что-то, то ли пытаясь наверстать упущенное. Но животом блонди ощущал его напряжённый член – самое наглядное свидетельство возбуждения. Они прижимались друг к другу так тесно, как только могли, гибкий тонкий мальчик обвивался вокруг любовника, острые белые зубы впились в широкое плечо… Оливер решил быть осторожным. Поначалу ему это удавалось, но маленький провокатор требовал ещё и ещё, словно нарочно выбирая самые рискованные позы. Он оказался куда темпераментней, чем тот монгрел, которого когда-то знал Оливер. "Влияние генов суррогатной матери", – успел подумать блонди, перед тем как окончательно потерять рассудок. Глаза Мигеля казались остекленевшими, лицо было искажено гримасой. Оливер, не на шутку испугавшись, похлопал его по щекам. Мальчик заморгал, сделал несколько глубоких вздохов, взгляд его стал осмысленным. – Оливер… Я... Оливер… – Всё, всё… Теперь спи. Подожди только, я тебя осмотрю. – Всё в порядке… правда… – Я хочу, чтобы ты завтра мог нормально ходить. Оливер полежал ещё немного, приходя в себя, потом поднялся на ноги и потащил Мигеля в ванную. Что значит здоровый юный организм – после первого секса Катце пришлось отлёживаться несколько дней, а этот только шипит и доказывает, что с ним всё в порядке. Они заснули почти сразу, крепко обнявшись, – сначала Мигель, следом Оливер. И никакие кошмары не пришли в их сны.
Донна Роза: Оливер проснулся, как от толчка. Опасность?! Рядом с ним кто-то спал – плечо ощущало тёплую тяжесть чьей-то головы, ветерки сонного дыхания щекотали шею. Кто-то! Мигель, его мальчик, вернулся к нему! И не просто вернулся, а подарил самое большое счастье, какое только может быть. Вот она, опасность – проспать это счастье. Оливер повернул голову и посмотрел на него. И внезапно понял, что Мигель больше не напоминает ему Катце – теперь мальчик воспринимался как совершенно самостоятельное, не имеющее никакой предыстории существо. Моё любимое существо, мысленно улыбнулся Оливер. Он осторожно провёл пальцами по узкой спине и с облегчением понял, что рубцы практически зажили. Но лоб Мигеля был по-прежнему влажный и горячий, значит, где-то пока не прекратился воспалительный процесс. Да и ночью мы добавили хорошо, поморщился блонди. Не удержался, всё-таки потащил в постель избитого мальчишку… Он осторожно убрал со своей груди руку Мигеля и переложил его голову на подушку. Рыжик тут же сонно зашарил вокруг, потом разлепил глаза. – Ты куда? – Сейчас приду. Мигель послушно проглотил капсулу противовоспалительного, снова устроился на Оливере, обхватил его за шею обеими руками и тут же уснул. Блонди думал, что не сомкнёт глаз до рассвета, но провалился в сон следом за ним. Утром Мигель пошипел и поморщился, натягивая джинсы, но больше никаких признаков недомогания или боли Оливер не заметил. Мигель заявил, что с ним всё в порядке, а причина для беспокойства – полное отсутствие еды. То, что оставалось в холодильнике, они подъели ещё вчера, а карта доставки аннулирована. – Что будем делать? – поинтересовался он, рассматривая полтора окаменевших печенья на пыльной тарелке. – Есть хочется. – Пошли в ресторан, – предложил Оливер. – Мои счета уже разблокированы, так что мы теперь можем купить весь этот город, не говоря уж о завтраке. Ты знаешь какой-нибудь ресторан, откуда можно посмотреть на город? Он щёлкнул пультом встроенного в стену головизора в поисках рекламы заведений общепита. – … Амои представлена на самом высоком уровне – в Буэнос-Айресе находится глава Синдиката Рауль Эм… Конференция призвана… Голос дикторши оборвался. Оливер швырнул пульт на стол. Мигель испуганно ойкнул В конце концов они сошлись на «Девятом облаке» – дорогущем заведении для богатых снобов, расположенном на последнем этаже одного из самых высоких зданий города. К тому же, решил Оливер, чипа в голове больше нет, одеты оба подходяще, а администрация вряд ли устроит скандал, даже если выяснится, что один из посетителей подозрительно напоминает заключённого, считающегося погибшим на одной из отдалённых планет. Элитное заведение не заинтересовано в скандале. Они убеждены. что беглый каторжник просто не может очутиться в таком месте. Поэтому там будет безопаснее, чем в какой-нибудь забегаловке. Посетительница казалась очень красивой, пока не откинула вуаль. Портил её не синяк, старый, уже позеленевший по краям, – в связи с профессией полицейскому офицеру часто приходилось видеть избитых женщин. Следами насилия его не удивишь. И не возраст портил её – не так давно он пережил страстный роман с дамой, которой давно стукнуло пятьдесят. Отёки и темные круги под глазами, выступившие капилляры, тусклый остановившийся взгляд – вот что по-настоящему пугало и отталкивало. – Я хочу заявить о похищении, – выговор правильный, с лёгким испанским акцентом. – Кого похитили? – Моего сына, – она положила перед ним фотографию. – При каких обстоятельствах? Посетительница чуть замялась. – Похищение инициировала моя мать. Моего мальчика увезли в какой-то монастырь против его воли и без моего согласия. – Тогда почему вы говорите о похищении? Если это ваша мать – его бабушка… – Мальчика увезли насильно. – Когда? Тут она явно заколебалась. – А какое сегодня число? Немного удивившись, начальник полицейского отделения назвал дату. Она наморщила лоб: – Больше двух недель назад. – Почему вы не заявили сразу? – Я пыталась защитить его, и мать ударила меня по голове. Вы видите – синяк… Потом… мне нездоровилось. – Знаете, если это произошло уже так давно… – Сейчас сюда подъедет мой адвокат, – перебила она. – Я консультировалась с ним, он сказал, что моё заявление вполне обосновано. На мониторе перед офицером всплыла информация о посетительнице. Долорес Фуэнтес… Дверь распахнулась: – Шеф, у нас сигнал… Помощник назвал несколько цифр. Это был шифр, которым пользовались сотрудники, если в комнате были посторонние. Первые цифры обозначали номер дела, потом шёл код «беглец обнаружен». Щелчок мыши, и на экране возникла картинка – высокий блондин в обществе худощавого юноши, почти подростка. – Сеньора, – обратился к ней начальник отделения. – Вам что-нибудь говорит имя Оливера Кейна? Долорес вздрогнула. – Да, я знаю его. – Вы проходили свидетельницей на суде. Не так ли? Женщина побледнела. – Да. – Он сбежал из тюрьмы. Пять минут назад его застукали в ресторане «Девятое облако» Посмотрите, рядом с ним – ваш сын? Ему показалось, что темноволосая женщина сейчас упадет в обморок. Но вместо этого она произнесла: – В таком случае я должна сделать ещё одно заявление: Оливер Кейн невиновен. Двадцать лет назад я лжесвидетельствовала.
Донна Роза: Из огромных панорамных окон открывался потрясающий вид на утренний Буэнос-Айрес. Оливер поглощал завтрак, смотрел на Мигеля, смеялся, наслаждался картиной за окном – словом, был счастлив, как, наверное, никогда в жизни. То есть, конечно, минуты счастья бывали и раньше – но это было счастье с оговорками, счастье с привкусом горечи… А сейчас перед ним сидел его мальчик, его любимый ребёнок, румяный, улыбающийся – тоже счастливый. Возможно, не будь Оливер настолько поглощён своим счастьем, он ощутил бы приближающуюся угрозу. Но систему тревоги, видимо, закоротило. И когда в просторный зал ворвались люди в форме и с оружием, он даже не сразу понял, что это за ним. – Оливер Кейн, вы арестованы. Вы обвиняетесь… Но Оливер услышал только отчаянный шёпот Мигеля: – Я знал, я так и знал… Это всё из-за меня… – Не говори глупостей, – бросил он, вставая. Счастье кончилось. Неужели Симмонс выдал его? Впрочем, это уже неважно. Перед ним – группа людей с лазерганами, столики, столики, перепуганные посетители, официанты с вытянувшимися лицами. Позади – небьющийся пластик окна. Впрочем, кто сказал, что небьющийся? Ну-ка, блонди, раскинь мозгами – где может быть критическая точка у этого пластика? Оливер окинул взглядом огромную прозрачную пластину. – Ты со мной? – быстро спросил он у Мигеля, сжимая спинку резного дубового стула – деревянная мебель «под старину» была предметом гордости владельцев ресторана. – Да… – выдохнул мальчик – он понял, что сдаваться Оливер не намерен. – Я не виновен в убийстве, – твердо сказал блонди. – Я не вернусь на Фламму, с меня хватит. И запустил стулом чуть левее центра окна. Позднее свидетели утверждали, что необыкновенно красивый блондин смог разбить ресторанное окно, рассчитанное на прямое попадание ракеты. Разумеется, им не поверили и списали повреждения на дальнейшие события. Пластик осыпался несколькими большими кусками. Ворвавшийся в помещение ветер начал срывать со столов скатерти, со звоном посыпалась посуда. Воспользовавшись секундным замешательством остальных, Оливер обхватил Мигеля за талию, вспрыгнул на подоконник, а затем – на карниз. В лицо ударил холодный ветер. Оливер глянул в зал. В толпе выделялось смертельно бледное женское лицо – Долорес. Неужели это опять она? Не угомонилась! Эта женщина не умеет проигрывать. Она была готова отправить на смерть Катце, лишь бы не потерять его. Теперь проделывает то же со своим собственным сыном… Или не сыном – не важно. Оливер заговорил, чуть повысив голос, чтобы быть уверенным, что Мигель его слышит. – Мне только одна дорога – вперёд! Но ты можешь вернуться, если хочешь, тебя никто не преследует! – Я с тобой! – мальчик прижался к нему невозможно крепко, стиснул руками его торс. – Не уходи без меня! Оливер жестко улыбнулся и снова посмотрел на женщину с обескровленным лицом и растерянными глазами. – Ты уверен, малыш? Ему хотелось быть честным до конца. Мигель кивнул и прижался к нему еще теснее. Эта аргентинская самка не сумела достойно проиграть, но она и не выиграла: мальчик принадлежал ему без остатка. – Там спокойно, – Оливер погрузил пальцы в шелковистые каштановые пряди. – Там мы будем вместе. Хочешь, я возьму тебя на руки? Их шатнуло порывом ветра, и люди внутри ахнули. Полицейские стояли в растерянности – ведь преступник захватил заложника. А сквозь толпу проталкивалась хорошо одетая темноволосая женщина, неистово кричавшая: «Там мой сын! Пустите, там мой сын!» – Нет… просто обними… Поцелуй и обними, как ночью… Долорес видела, как Оливер поцеловал Мигелито, взяв в ладони его лицо, – нежно-нежно, словно касался губами цветка. За эти краткие несколько секунд она успела увидеть, как похудел и оброс её мальчик. Ведьма, совершенно отстранённо подумала она об отсутствующей старухе в чёрном. Ведьма. Не мать. Но только когда двое на карнизе повернулись навстречу пропасти под ногами, она поняла, что её любимый сынок, её Рыжик, её крошка Мигелито уходит от неё навсегда. Я была слишком плохой матерью. Мне не у кого было учиться. Но неужели настолько плохой, что ты даже не вспомнил обо мне? – Твоя мама будет плакать, – почти прокричал Оливер. – Подумай! – Утешится с текилой, – горько ответил Мигель. – Я не хочу думать об этом сейчас. Блонди всё ещё колебался. – Я не останусь тут. Пожалуйста… – прошептал Мигель. Оливер улыбнулся. – Пошли? Мальчик только кивнул в ответ и ещё теснее прижался к своему любовнику. Оливер обнял его покрепче, чуть качнулся назад. Мигель даже не ощутил потерю опоры. Только услышал, как где-то ахнула в один голос толпа… Вроде бы прозвучал голос матери. Или ему просто показалось… Шаг вперёд – и ветер в лицо… Женская фигура метнулась к оконному проёму, умудрившись опередить ринувшихся туда же полицейских. Прыжок – и она уже на карнизе. Безумный взгляд за плечо, бледное лицо, искривлённые губы… И шаг вперёд. – А-а-а!!! – Сеньо… ТВС
Март: Движения Мигеля были неуверенными и немного неловкими, но это не имело никакого значения – ведь впервые блонди принимал чужую ласку. Дада? а Катце никак его не ласкал за все время? Донна Роза пишет: Никогда! Никогда Катце так бы себя не повёл. Он всегда только получал, даже не пытаясь вернуть. Ему бы и в голову это не пришло – ведь монгрел воспринимал Оливера как высшее, совершенное существо, у которого и так всё хорошо, и никогда ничего не болит какой-то странный Катце, не в каноне) – Я не смогу остановиться, даже если ты меня попросишь… – Всё равно… Я хочу быть с тобой… Теперь я имею на это право! Какое право? Хм, вы вспомните хотя бы личный опыт "первой ночи". ветерки сонного дыхания щекотали шею. Как необычно красиво, ура вам! Я даже не буду расчленять пояснять. Сами знаете. Несогласна. Нет обоснования. Ребенок, воспитанный в католических традициях будет вести себя иначе. Не верю, увы. Но ужасно жалко, что они "все умерли".
vivianne_undo: Март пишет: Но ужасно жалко, что они "все умерли". Кто сказал? :)
Донна Роза: Март пишет: Дада? а Катце никак его не ласкал за все время? Тут, скорее, имеется в виду отношение - тот Катце всё-таки его не любил. Март пишет: Несогласна. Нет обоснования. Ребенок, воспитанный в католических традициях будет вести себя иначе. Ребёнок со всем этим порвал. Теперь действует по принципу "пан или пропал". Март пишет: Но ужасно жалко, что они "все умерли". Дык там же стоит большими чОрными буквами ТВС. То бишь - продолжение следует. А мы писали всё-таки мыльную оперу, а не мистическую драму с покойниками.
Март: Людии! Кто так строит!? объясните мне, как расшифровывается ТВС. Я разные буквы подставляла...
ehwaz: Март To be continied. Я тоже не знала. Типа: продолжение следует. Это только первая часть вашего пожелания. дальше будет вторая. :) Дада? а Катце никак его не ласкал за все время? - вот именно , что нет. Он его не любил и жутко вредничал. Выкладываю еще кусочек. специально для вас.
ehwaz: Оливер пришёл себя в просторном помещении, похожем на техническое или складское. На космическом корабле. Дизайн безошибочно выдавал амойское производство. Беглец полулежал в эластичном нутре неактивной капсулы жизнеобеспечения, стоящей в центре отсека. Казалось, его ничто не удерживает, однако Оливер прекрасно понимал, что вряд ли свободен в своих действиях – тонкая светящаяся линия, по периметру обегавшая пол, стены и потолок карантинного отсека (ага, точно, вот что это такое, понял Оливер), яснее ясного обозначала месторасположение силового экрана, который отделял пленника от другого блонди, находившегося за медицинским пультом. Они не виделись около четверти века, однако Оливер сразу узнал его. Он огляделся по сторонам: больше в каюте никого не было. – Где Мигель? – спросил Оливер. – Как я тут оказался? – Налаженная агентурная сеть, позволившая тебя выследить, и силовой луч, который не дал вам разбиться. Ты даже не поздоровался, а мы с тобой давно не виделись. Первым делом спросил о мальчишке, – усмехнулся Рауль Эм. – Вот что значит общаться со всяким сбродом. На Фламму ведь приличные члены общества не попадают – только отщепенцы. Где твои манеры, Оливер! – Где Мигель? Где мальчик?! – Зачем он тебе? – Рауль улыбнулся. – У меня есть кое-что поинтереснее. Панель отъехала в сторону, и в помещение вошёл ещё один человек. Оливер оторопел. Рядом с Раулем стоял Катце. За прошедшие двадцать лет он постарел не более чем на пять. Такой же рыжий, без тени седины, на щеке – знакомый шрам. Монгрел смотрел на Оливера Кейна спокойно, без эмоций, а блонди непроизвольно вздрогнул. – Ты не рад его видеть? – в голосе Рауля звучала насмешка. – Что это, Рауль? – услышал Кейн свой собственный голос. – То, что я сделал двадцать лет назад, – насмешливо ответил Рауль. – Я выкрал тело и реанимировал его. К сожалению, Долорес промахнулась, и Катце получил более серьезные повреждения, чем планировалось. В мозгу уже начались необратимые изменения, и его личность видоизменилась, так что не ожидай, что он кинется к тебе на грудь. Однако все профессиональные навыки сохранены, память в порядке, физическая форма великолепна. Он способен получать удовольствие от секса и доставлять его партнеру. Катце продолжал молчать, не выражая ни интереса, ни беспокойства, словно речь шла о ком-то другом. – Рыжик… ты стал его секс-долл? – откашлявшись, спросил Оливер. Он не мог заставить себя поверить, что эта застывшая как изваяние кукла некогда была тем неуступчивым парнем с ужасным характером, которого он так любил. Катце промолчал. – Нет, - Рауль нахмурился. – Это было бы слишком примитивно. Я же сказал – профессиональные навыки и интеллект в норме. Как ты думаешь, кто помог мне вычислить тебя после побега с Фламмы? Правда, я предпочёл обходиться без конкретных имён. – Оливер обратил внимание, что при последней фразе Рауль, похоже, спохватился, словно сказал лишнее. – Полиция Федерации мало на что способна. Даже после того, как они поняли, что твоя смерть была инсценировкой… Тебя сдал твой бывший коллега Симмонс, точнее, его жена. Невольно. Ты не в курсе? Заголосил твой чип. Но даже после этого они всё ещё не могли тебя выследить, они же не знали о второй серии твоего романа. Этого им почтенный хирург не рассказал. Но хорошо оплачиваемая агентура в самом сердце Федерации – очень полезная вещь. Анализировали всю информацию, связанную с тобой, отслеживали и твоего мальчишку. Как у тебя с ним? Сложилось? – Рауль внимательно посмотрел на своего бывшего коллегу, но тот оставил вопрос без ответа. – В ресторан копы пришли в том числе и по наводке моих людей, Оливер. Оливер позволил себе улыбнуться в ответ. – Ты меня успокоил. А-то я решил было, что совсем потерял сноровку. Он посмотрел на Катце. Рыжий монгрел молчал, лицо его ничего не выражало. – Расскажи Оливеру, что произошло с тобой с тех пор, – приказал Рауль. Тонкие губы разомкнулись, и Катце заговорил: – Я помню свое последнее свидание с Долорес. С твоей стороны было не слишком умно прийти туда. Я помню, как Долорес стреляла в меня… Насколько я понимаю, из того «глока», который я забыл в твоём доме… Очнулся в лаборатории. Рауль не стал меня наказывать за то, что я покинул планету без его разрешения. С тех пор я работаю на него… – Долорес тоже работает на тебя, Рауль? – догадался Оливер. – Работала, - уточнил Эм. – Теперь она уже ни на что не годна. Оливер качнул головой. – Зачем ты делаешь это Рауль? – Что значит – зачем? – Я понимаю, выкрасть меня – это приказ Юпитер. Хотя смысла теперь в этом нет, однако по законам Амои я все равно преступник. Но где находится Мигель Фуэнтес? И зачем здесь он? – Оливер кивнул в сторону рыжего, всё ещё не решаясь назвать безучастную к происходящему тень именем своего любовника. – Чего ты добиваешься? Или просто наслаждаешься моментом? Я могу понять, что тебе приятно издеваться надо мной, но причём тут он? – «Он» ничего не чувствует, – резко ответил Рауль. – Он – приставка к компьютеру и хороший партнёр в постели – не больше. Он уже не человек, Кейн. Потом Рауль сам задаст себе вопрос: действительно, к чему была такая жестокость? Зачем он продемонстрировал Оливеру полумёртвого Катце? Чтобы доказать самому себе, что любовник не способен испытывать эмоции вообще? Что он равнодушен не только к нему, Раулю Эму, а вообще ко всему на свете? – Своего мальчишку ты сейчас увидишь, – палец Эма коснулся сенсорной панели. ТВС
Март: не понимаю ненависти и вражды Рауля к Оливеру. Таки нужно читать первоисточник? А если отдельный фик, то пропишите, плз, откуда ножки растут) Спасибо за снисхождение для меня, нетерпеливой и противной)
HaGira: Такой Катце меня убил! Лучше бы он умер. Надеюсь только на то, что со временем он изменится - все-таки нам обещали мелодраму. Рауль очень хорош, хоть и сволочь. Похоже, он все еще ревнует Катце, или это просто соперничество? Спасибо авторам за длинное и жутко интересное продолжение. Очень люблю "Прикосновение", но еще больше "Такую любовь", не ожидала, что будет еще история об этом. Спасибо!! Катце всё-таки его не любил. Авторам виднее, тогда еще больше жалко Катце. Пострадал не за любовь, а за ее отсутствие. Но у меня сложилось впечатление от предыдущего фика, что у Катце все-таки была эмоциональная привязанность к Лерою, и довольно сильная. Вы разрушили мои светлые иллюзии.
Донна Роза: HaGira, спойлерить не буду - когда всё выложим до конца, тогда будет ясно.))) Спасибо за коммент.))) И за то, что вам нравится "Такая любовь")))
ehwaz: HaGira Любил - не любил - кто может сказать? Это такие сложные вопросы. что иногда сами авторы не могут ответить. :) Нам очень приятно, что вам нравится. :)
ehwaz: Март пишет: не понимаю ненависти и вражды Рауля к Оливеру. На мой взгляд, это обыкновенная зависть. Если непонятно - ну значит, мы недостаточно хорошо этот момент прописали. (в первоисточнике Рауль Лероя - тогда он был Лерой, не Оливер - убить пытался за то, что Лерой секретные технологии с Амои вывез) А впрочем - читайте дальше: там еще будет на эту тему.
ehwaz: Одна из стен стала прозрачной. Никакой мистики или навороченных технологий, просто тысячи крохотных панелей повернулись на сорок пять градусов – обычные жалюзи, только чуть более усовершенствованные. За стеной находилось небольшое помещение, начисто лишенное мебели. Вспомогательный блок карантинного отсека, понял Оливер. Мигель сидел прямо на полу в углу. Вид у него был напуганный и подавленный. – Доволен? – спросил Рауль. – Вот он – жив-здоров. Оливер не ответил. В этот момент он смотрел вовсе не на Рауля. Он глядел на Катце. Ореховые глаза раскрылись чуть шире, монгрел повернул голову, рассматривая своего юного двойника. Рауль стоял к нему спиной и не мог этого видеть. Оливер тоже отвел глаза – не стоило привлекать лишнего внимания. – Мало того, на моем корабле и его мать. Выглядит куда старше своего реального возраста, замечу… Люди, что с них взять… Я с самого начала не поверил в твою смерть, а вот полиция поверила. Пока супруга этого твоего хирурга не вытащила чип из экранирующего футляра. Тогда-то и они убедились, что взрыв – инсценировка. К тому времени я уже знал о визите сына Долорес Фуэнтес на Фламму. Связать его посещение тюрьмы и твой побег было несложно. – Всё ясно, – проговорил Оливер. – Ну, раз мальчик выполнил свою задачу – теперь ни он, ни его мать тебе не нужны. Рауль кивнул. – Ты направляешься на Амои? Господин Эм широко улыбнулся. – Кому ты там нужен? Тебя осудили по закону Терры, твоё место на Фламме. Туда мы и летим. Оливер вздрогнул. Он понимал, что Рауль внимательно за ним наблюдает, и постарался сдержаться. – Отпусти мальчика и госпожу Фуэнтес. Если она, по твоим понятиям, ни на что не годна, то мальчик – большая умница. Он такой же способный, как Катце, такой же талантливый, – по лицу монгрела Оливер не мог понять, вызывают ли его слова хоть какую-то реакцию. – Отпусти их, – безнадёжно попросил он. – Отпустить? – казалось, Рауля позабавили слова Оливера. – А почему бы нет? Прямо сейчас. – Что ты имеешь в виду? Рауль повернулся к молчащему монгрелу: – Катце, вышвырни этого парня за борт. И женщину, которая когда-то пыталась тебя убить... Вышвырни их обоих. Катце внимательно посмотрел на своего господина. – Ты имеешь в виду челнок? – уточнил он. – Я имею в виду мусор, – пояснил Рауль. – Они – мусор. – Рауль, не делай глупостей! – не выдержал Оливер. – Они граждане Федерации. Ты совершишь убийство… – Нет, не я, – перебил его Рауль. – Это ты около часа назад совершил убийство. Самоубийство и убийство. Ты выбросился из окна и уволок за собой мальчишку. А его мать прыгнула следом. О, не стоит делать такие удивлённые глаза. Она растолкала полицейских и кинулась вниз, вслед за вами, – он покачал головой. - Откуда только силы взялись… Эм обернулся к монгрелу. – Катце, ты ещё здесь? Выполняй приказ. Катце стоял на месте и, не отрываясь, смотрел на мальчишку в углу соседнего отсека. Потом перевёл взгляд на Рауля. – Катце… – тот чуть повысил голос. Оливер вспомнил, как в тюрьме он пытался выйти в Федеральную Сеть, и ничего не получалось: ссылки были заблокированы. Щелчок «мышью» и… ничего, снова щелчок – снова ничего. – Катце! – рявкнул Рауль. Монгрел словно очнулся и, ни на кого не глядя, вышел из комнаты. Оливер выбрался из капсулы. Подойти к Раулю он не мог – разделявший их экран, несмотря на всю его эфемерность, был куда прочнее оконного пластика в ресторане. – Через два часа мы приблизимся к Фламме, – сообщил Рауль. – Я подам сигнал, что у меня на борту беглый каторжник, усажу тебя в челнок и… впрочем, ты наверно, сумеешь разгерметизировать корабль и отправиться следом за своим мальчишкой. – Ты ловишь кайф при мысли об этом, да, Рауль? Рауль поморщился. – Ты ещё более вульгарен, чем Ясон… Он хоть и якшался с монгрелами, не позволял себе таких площадных выражений. – Чего ж ты хочешь от беглого каторжника… – в тон ему ответил Оливер. – Я иногда задумывался, почему Юпитер не одобряла близких отношений у элиты, – задумчиво проговорил Рауль. – Потом понял: она права Он кинул взгляд на прозрачную стену. Мигель сидел всё в той же позе, уткнувшись лицом в колени. Катце нигде не было видно. – Ясон погубил себя и того монгрела. Ты погубил Катце, теперь – своего второго любовника. Видимо, это тенденция… – Ты читаешь мне мораль? – Нет, просто беседую, чтобы занять время. – Зачем тебе его смерть? Рауль пожал плечами. – Так проще… А чего ты переживаешь? Совсем недавно ты собирался умереть сам и убить мальчишку… – Это был его выбор, – перебил Оливер. – А, пресловутая «свободная воля человека»? – Рауль произнес это так, словно речь шла о наличии разума у насекомого. – Ну, тогда совсем не о чем волноваться. – Я буду в тюрьме, Мигель – умрёт, а ты останешься с Катце? – Оливер решил пойти ва-банк. – Ты упомянул, что Катце способен получать удовольствие от секса. То есть он – твой любовник… Быстрый взгляд в сторону Мигеля. Мальчик по-прежнему был один в камере. Куда же делся Катце? – А тот, второй, неужели не лучше? Не хочешь оставить его себе? Или ты предпочитаешь иметь дело не с личностью, а с живой куклой? Ах, ну да, я забыл, секс-долл разбирается в компьютерах. Язвительный тон последней фразы нарушил спокойствие Рауля. – Предлагаешь мне своего любовника? – теперь Эм выглядел разозлённым. – Считаешь, что объедки с твоего стола – это как раз для меня? Рауль поднялся со своего места и подошёл вплотную к экрану. – А с чего ты решил, что между нами что-то было? – улыбнулся Оливер. – Родственники засунули парня в монастырь – ах, ну ты же в курсе... – Полагаешь, в монастыре пощадили его невинность? И ты пожалел? – Рауль стоял уже вплотную к экрану. Ещё шаг – и нарушивший границу получит весьма ощутимый удар. – Добиваешься, чтобы я снял с него штаны и проверил? – Рау-уль, – протянул Оливер. – Ну, а у тебя-то откуда такие выражения? Он нарочно провоцировал Эма. Если Рауль выйдет из себя и первым коснётся ограждения, то у Оливера появится шанс освободиться.
ehwaz: Дверь отъехала в сторону, и на пороге появился… Мигель сразу понял, кто перед ним. – А Оливер говорил, что ты умер, – растерянно произнёс он. – Пойдём, – сказал вошедший. Юноша поднялся и сделал шаг к двери. – Забавно, вот так я буду выглядеть лет через десять… – он неуверенно улыбнулся. – Ты… Ты его видел? – Видел. – Он… Что он тебе сказал? – Мигель не знал, как правильно себя вести. – Извини… Извините, что я на «ты», но просто так странно вас видеть! Мы так похожи… – Ты – мой клон, – не меняя интонации, произнёс Катце. – Я в курсе. Идём со мной. Мигель смутился. В коридор они вышли одновременно. – Да, я понимаю… Вам это неприятно. Мама говорила, что она вас любила… Она тоже считала вас погибшим. Она объясняла мне, что выстрелила случайно и побоялась в этом признаться. – Она солгала. – Что? Его двойник обернулся и спокойно произнёс: – Твоя мать была агентом Амои. Она работала на господина Эма и стреляла в меня по его приказу. Мигель замер на месте. – Но этого не может быть! Она вас любила… – Это уже не важно, – равнодушно бросил его проводник. – Ну как это может быть неважно?! – Мигель остановился. – И вообще, куда мы идём? – Этого тебе лучше не знать. – Тогда я никуда не пойду… – Мигель прижался спиной к стене, приготовившись обороняться. – Хватит с меня бабки с её монахами-извращенцами… Катце поднял руку и слегка коснулся полузажившей царапины на щеке у Мигеля. – Это оттуда? – Ну да… – Собственно, это было не так, но какая разница. – Оливер меня лечил. Остальное уже зажило. А эта… Там мазь такая… она рыжего цвета, противного, – Мигель попытался изобразить улыбку. – Вот он и не стал мне щёку мазать.
ehwaz: Рауль стоял так близко, что Оливер, казалось, чувствует его дыхание, словно никакого экрана не было и в помине. Краем глаза он заметил, что сияющая полоса вдруг погасла, – и не стал раздумывать, как это случилось и что это значит, а просто ударил. Рауль согнулся пополам, но всё же не потерял самообладания и сумел захватом под колено опрокинуть Оливера. Однако это не смогло обеспечить ему преимущества – несколько секунд спустя Эм лежал лицом вниз с вывернутыми назад руками. – Не стоило недооценивать мой тюремный опыт, – жёстко произнёс Оливер. – Крыса лабораторная! – … крыса лабораторная! Это были последние слова, услышанные Раулем Эмом от Оливера Кейна. Потом был маленький взрыв в голове – и темнота. Оливер насторожённо оглядел бесчувственного противника. Он не думал, что промахнётся, запретил себе думать, что промахнётся, – и не промахнулся. Рубящий удар ребром ладони в определенную точку за ухом – ты же хорошо знаком с анатомией, Рауль, мог бы догадаться, что щадить тебя не будут. Впрочем, Рауль Эм был жив, и Оливер испытал некоторое облегчение. Врач всё-таки должен лечить, а не убивать. Он оглядел помещение в поисках чего-нибудь, сходного с верёвкой. Из такового имелся только пояс Рауля, достаточно длинный, плотный, но не жёсткий. Брючный ремень самого Оливера, видимо, сняли, пока он был в отключке, оставив беглому блонди только рубашку и штаны. Так, руки зафиксированы, а вот как быть с ногами?.. И даже если его спеленать, как младенца, – каким образом я смогу покинуть каюту, ведь на ней кодовый замок? Как ни странно, массивная дверь служебного помещения плавно отъехала в сторону, и босоногий, коротко стриженый блонди вышел в коридор, таща на плече второго, длинноволосого, руки которого были скручены ремнём за спиной, а ноги… ноги просто связаны собственными штанами. Впрочем, достоинство Рауля Эма спас нижний сьют. Катце, держу пари, это твоих рук дело – и выключившееся поле, и открывшаяся дверь. Спасибо… рыжик. Оливер огляделся, пытаясь сообразить, куда направляться теперь. Слабо освещённый коридор, как ни странно, был пуст. Впрочем, глаза уловили источник более яркого света – за поворотом плавно уходящей влево стены. Терять в любом случае нечего. Оливер Кейн встряхнул бесчувственного Рауля Эма, перехватил его за ноги и пошёл туда, откуда падал свет. Разумеется, это был уровень служебных помещений – и, судя по всему, в отсеке, который он увидел, располагался компьютер, управляющий всем этажом. Оливер ожидал всего. Он был готов схватиться с целой командой андроидов, но ничего этого не понадобилось. Над пультом компьютера склонились две совершенно одинаковые рыжие головы. Вернее склонялась только одна голова. Мигель нажимал на клавиши, что-то говорил. Катце молча смотрел на него, словно перед ним была защищенная база данных, которую никак не получалось хакнуть. – У меня всё вышло, – в голосе Мигеля слышались нотки хвастовства. – Ты обещал… – Обернись, – без всякого выражения проронил Катце. Мальчик обернулся. Увидев Оливера, вскочил и кинулся к нему. Старший двойник остался на месте. Оливер скинул тело своего бывшего коллеги на пол и обнял Мигеля. – Катце, спасибо, – произнёс он. – Благодарность не по адресу, – ответил рыжий монгрел. – Спасибо говори Мигелю – он действительно хороший программист и хакер… – Очевидно, это унаследованное, – коротко усмехнулся блонди. – Рауль успел радировать на Фламму, что ты здесь, – безэмоционально проговорил Катце после нескольких секунд молчания. – То есть… даже если мы сейчас же смоемся… – Единственное место, где нас примут, – это Амои. – А на Амои ни мне, ни Мигелю с его матерью делать нечего, – думая о чём-то своём, ответил Оливер. – Следовательно… Раз на Фламме ждут меня – значит, «меня» мы им и передадим. – Ты с ума сошёл! – вмешался Мигель. – Я тебя не отпущу! – Я не собираюсь никуда отправляться, – Оливер указал подбородком на лежащего на полу Рауля. – Думаю, получив этот подарок, кое-кто на Фламме будет весьма доволен и не станет сильно возмущаться по поводу… некоторой разницы в чертах лица. – У него глаза другого цвета, – заметил Катце. Мигель хихикнул. Однако Оливер даже не улыбнулся. – Да, рыжик, другого… – безрадостно подтвердил он. – Но, может, там этого не заметят? Мигель перестал веселиться и растерянно посмотрел на Оливера, потом перевёл взгляд на Катце. «А как же я?» - было написано на его лице. Позже Оливер понял – Мигель до самого конца не верил в то, что останется с блонди. Когда андроид привёл растерянную, взлохмаченную Долорес, мальчик сразу же отошёл к ней и в течение всего следующего разговора молчал, глядя себе под ноги. Разговор, впрочем, получился недлинным и сдержанным. Долорес, похоже, заразилась молчаливостью от Катце. Увидев его, она в первый момент отшатнулась к стене, а когда он спокойно поздоровался с ней, закрыла лицо ладонями. Оливер сначала удивился тому, что мать не бросилась к сыну, но в ходе разговора выяснилось – сначала её и Мигеля около часа держали в одном помещении, а потом мальчика куда-то увели. Впрочем, Рауль особо не злобствовал, поскольку нежданным гостям было выдано по стандартному сухому пайку и по фляжке воды. – Ближайшая после Фламмы обитаемая, точнее, осваиваемая, планета – Наяда. Мы все можем сесть в «челнок» и… – Мне нет никакого смысла высаживаться там, – прервал Оливера Катце. – Я просто изменю курс, чтобы попасть на Каллирою-3. А вы решайте сами. – Долорес? – Что? – она, казалось, очнулась от глубокого сна. – Н-нет… Я хочу остаться на корабле. Глаза Мигеля широко распахнулись. – Мама… ты с ума сошла! Что ты будешь делать на Каллирое? – С Наяды летают прямые рейсы до Терры. Долорес, ты только осложнишь себе возвращение домой. – А кто сказал, что я хочу возвращаться домой? – со странным вызовом в голосе проговорила она. Оливер взглянул на неё и поразился. Лицо Долорес словно бы разгладилось и помолодело. Даже держалась она теперь прямее, как будто сбросила с плеч десять лет. – Вы летите на Наяду. Не спорь, Мигель, так будет лучше. Я знаю, что Оливер любит тебя. Как ни странно, мне спокойнее при мысли, что вы будете вместе. А я останусь тут. Я свяжусь с тобой сынок… с Каллирои или с Терры, как получится. Отправляйся с Оливером… а я останусь с Катце. Мне много что нужно ему сказать. С пульта компьютера раздался сигнал – корабль приблизился к Фламме. Оливер перевёл взгляд на Мигеля. – А что решил ты? – Я хочу с тобой, – твёрдо ответил мальчик. Блонди глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. – Катце… когда нам лучше отчаливать? – Сразу после Фламмы – гиперпространственный прыжок, а потом – максимум час. – Хорошо. Ну что, пошли готовить «посылку»? Проходя мимо Катце, Оливер внезапно повернулся к нему и положил руки на худые плечи. – Рыжик… Юпитер, какое счастье, что ты жив… Мигель готов был поклясться, что глаза блонди подозрительно блестят.
ehwaz: Фламма давно осталась позади – ушёл вниз, уменьшился и вовсе пропал из виду огненно-ледяной ад для горстки грешников. Мой мальчик отправился туда, как Орфей… и вывел свою Эвридику… Долорес хрипло засмеялась. Четверть часа назад от корабля отошёл «челнок» с двумя пассажирами на борту. Что ж, на Наяде, как объяснил Катце, большая нехватка квалифицированных специалистов. Берут всех, потому что условия жизни ещё те. Оливер позаботится о Мигелито. Лицо сына, стоявшее перед мысленным взором, сменилось лицом начальника тюрьмы – бледным, с дёргающимся веком. «Принимайте беглеца», - без малейших эмоций, как андроид, проговорил Катце. Она стояла за его плечом и понимала, что собеседник ничего не слышит – он, не отрываясь, смотрел на другой экран, куда Катце транслировал изображение из капсулы жизнеобеспечения на оставшемся «челноке». Оставалось только надеяться, что помехи смажут чёткость изображения… а длинные волосы Рауля она подрезала сама. Издали двух блонди вполне можно спутать. «Подождите, а сопроводительные документы?» - наконец очнулся Биверс. «Вам нужен беглец или его документы? - без всякого интереса спросил Катце. – В любом случае «челнок» коснётся поверхности планеты через полчаса. Если хотите получить посылку необугленной – корректируйте посадку». Больше он не произнёс ни слова. Да, собственно, и слова больше не были нужны, поскольку потухли экраны – Катце прервал связь. Как ты мог, хотела спросить она. Как ты мог вот так, своими руками отправить его туда? Ведь он же не дал тебе умереть! Да, но он хотел убить Мигеля. И меня. В конце концов, Фламма – обитаемая планета. Не вакуум, который ожидал нас. Не абсолютный нуль. – Наверное, он принял нас за охотников. Охотников за вознаграждением, я имею в виду. – Человек со шрамом не отреагировал, и она спросила. – Куда теперь? На Амои? Катце помедлил у открывшейся двери. – Это не имеет смысла, – наконец проговорил он. – Надо обдумать ситуацию. Но я слишком устал. Иди в каюту Рауля, если хочешь. Теперь она свободна. – Катце… Но его уже не было. По дороге ей попались два андроида – один шёл навстречу, другой обогнал. Они не обратили на неё никакого внимания. Видимо, теперь Долорес Фуэнтес значилась в списке членов экипажа. Своя. Настолько своя, что двери, ведущие в каюту главы амойского Синдиката, открылись, стоило ей приложить ладонь к опознавательной пластине. Каюта Рауля оказалась аскетично-роскошной. Аскетичной, если принять во внимание минимализм обстановки, и роскошной – если учесть количество технических наворотов, позволяющих экономить время в быту и с максимальным удобством принимать, обрабатывать, воспроизводить и хранить информацию. Экраны на всех четырёх стенах. Мощный компьютер последней модели, два ноутбука. Дублирующий пульт управления кораблём. И наладонник, лежащий в изголовье широкой кровати. Было похоже, что его забыли в спешке. Рауль – и спешка? Это никак не вязалось с тем, что Долорес знала о своём бывшем работодателе. Но ведь и детей он раньше не убивал. Хотя… Чем Мигель в его представлении отличается от пэта? А пэтов, насколько ей известно, утилизируют. Мелодичный сигнал отвлёк её от наладонника. Посреди круглого стола в центре каюты появилась голографическая панель с мерцающим огоньком. Ага, похоже, ей предложили выбрать меню на… завтрак? Обед? Ужин? Столько всего произошло, что потерялось ощущение времени. Как ни странно, сейчас она не тосковала о Мигеле. Вполне возможно, это говорило ещё не прошедшее чувство огромного облегчения от того, что мальчик спасён, что Катце и Оливер не дали его убить. Вполне возможно, она люто затоскует – потом. А сейчас – просто жить. Просто наслаждаться каждой минутой, пока есть возможность. Заказать обед из этого немаленького меню. Поменять интерьер каюты – пусть по одной стене скачут обезьяны, другая сияет лунной дорожкой на ночном море, третья… Она уронила голову на руки. Катце, что он с тобой сделал?! А что ты сделала с ним, неслышно спросил Рауль, садясь напротив. У неё не было ответа.
ehwaz: Несколько раз Долорес заглядывала в рубку управления. Катце был там – но, похоже, ничем не занимался. Просто сидел, положив руки на подлокотники, и смотрел на экран, где были звёзды, звёзды, звёзды… – Куда мы летим? – решилась спросить она однажды. – Неужели действительно на Амои? – Я скорректировал курс. Через три стандартных дня выйдем в систему Каллирои. – А… потом? – Ты свяжешься с Террой. А я исчезну. – Навсегда? – она ненавидела свой дрожащий голос. – Мне нет смысла светиться где бы то ни было, – равнодушно ответил он. – На Каллирое-3 я смогу снять деньги со счёта. – А если всё уже всплыло? – Что-нибудь придумаю. Я устал от твоих вопросов. Я хочу побыть один. Он теперь выглядел максимум на тридцать с хвостиком, она – минимум на пятьдесят. Проклятая текила. Катце, знаешь, это угрызения совести. Они вполне реальны, они точат, точат, точат тебя изнутри, оставляя открытые раны, которые надо дезинфицировать алкоголем, иначе никак – загнёшься от душевного сепсиса. Ты думаешь, это легко – выстрелить в того, кого любишь? Хотя выстрел – не самое страшное. Самое страшное – это сны и воспоминания… о бескровном лице с грубой полосой шрама, об остекленевших глазах. Мне становилось немного легче, когда я думала, что он разделил эти воспоминания со мной. Я ведь тогда его поцеловала – его, твоего любовника. Первый и последний раз. И его растерянность позволила мне выхватить у него пистолет и выстрелить. Я даже успела снова вложить «глок» ему в руку. Он действительно тебя любил. Он меня просто не видел, он смотрел только на тебя. Я перестала существовать для него – держу пари, он не задумался о мести, ему было некогда. Он бежал к тебе, хотя было уже поздно. Сразу было поздно. А я кричала, я звала на помощь теми самыми губами, которыми только что его поцеловала. Как ты думаешь, я была в него немножко влюблена? Знаешь, это похоже на наркотик. Когда перекраиваешь события так, как нужно тебе. Когда лжёшь – а тебе верят. Когда твоего врага заталкивают в полицейскую машину. Когда его осуждают на пожизненное заключение. А отрезвление наступает, когда ты своими руками застёгиваешь «молнию» на мешке, в который упаковали тело убитого тобой человека, чтобы отправить его на планету со странным названием… Она произносила эти бесконечные монологи, пока не поняла, что сходит с ума. Нужно было отвлечься. Долорес перерыла все доступные файлы на компьютере Рауля и в его ноутбуках, попыталась сосредоточиться на логических играх, но очень скоро поняла, что это бесполезно. О чём бы она ни думала, мысли неизменно сворачивали к Катце – прекрасно выглядящему полумертвецу. А потом настал черёд наладонника. Да, Рауль, несомненно, бросил его в спешке. Потому что это было нечто вроде дневника. И то, что она читала на некоторых страницах, удивительным образом напоминало ей собственные мысли. Рауль любил Катце – по-настоящему, так, как только мог любить отягощённый огромной ответственностью правитель целой планеты. Иногда сквозь трезвые циничные рассуждения вдруг прорывался крик боли, потому что любовь разбивалась о полу-жизнь как волна о камень. Долорес могла это читать – потому что Рауль тоже страдал. Ей становилось легче. Среди прочего попалось упоминание о некоем опыте. Рауль попытался восстановить умершие участки мозга Катце, соединить разорванные нервные связи, заставить любовника снова чувствовать. Долорес с удивлением узнала, что опыт прошёл удачно. После серии инъекций экспериментального препарата Катце стал похож на себя прежнего – пусть сдержанного в эмоциях, но живого. Вот только беда – он вспомнил Оливера. Долорес поняла, что секс был, однако Рауль ощущал себя практически насильником. И хотя позднее он усовершенствовал «экспериментальный препарат», подобные опыты больше не повторялись. Рауль написал о неожиданно выявившихся побочных эффектах и закрыл эту тему. Долорес не поленилась забраться по ссылкам в какие-то химико-фармакологические дебри, из которых с трудом выцарапала сведения о сильнейшем стрессе и почти смертельной для мозга разбалансировке системы электрической проводимости. То есть при превышении определённой дозы должны были отказать жизненно важные центры – дыхательный или сердечной деятельности. Долорес больше не встретила упоминания о препарате, но ей почему-то казалось, что он должен всплыть – слишком уж силён был соблазн, даже для блонди. И он всплыл – пять капсул-инъекторов в кармашках прозрачной ленты, похожие на миниатюрные патроны в странном патронташе. Если верить записям Рауля, та самая смертельная доза.
ehwaz: – Ты позволишь мне пригласить тебя на ужин? Катце поднял на неё глаза. – Зачем? – Хочу в кои-то веки поесть в компании… и поговорить. – О чём? – равнодушно спросил он. «Хотя бы о том, как я тебя убила!» – чуть было не закричала Долорес. Ей невыносимо было смотреть в его пустые глаза. Он стоял перед ней, высокий, юношески стройный, в блестящих тёмно-рыжих волосах – ни единого седого волоса. Не удивительно, что Рауль раз за разом попадался в ловушку этой экзотической красоты – и испытывал очередное разочарование. Какая радость видеть в своей постели зомби? Наверное, была какая-то – если могущественный глава Синдиката за эти двадцать лет так и не расстался с равнодушным любовником. – Ты… всё помнишь? – мертвея от страха, спросила она. – Как ты в меня стреляла? Да. У Долорес внутри всё скручивалось в тошнотный ком – а он как будто отвечал на вопрос о погоде. – А то, что было перед этим… ты помнишь? – Уточни вопрос. – Клинику Оливера Кейна… наш роман… опе… операцию, которой ты так ждал… Катце, ты помнишь, какая я была тогда? Молодая, красивая… все это говорили… Помнишь? – Сейчас я не назвал бы тебя ни молодой, ни красивой, – с безжалостной правдивостью ответил он. – А то, что чувствовал тогда… ты тоже не помнишь? В наступившем молчании Долорес впервые ощутила растерянность – не свою, Катце. – Я помню события… – тихо проговорил он. – Я не помню… чувства… – А тот препарат, который тебе вводил Рауль? Ты помнишь, что испытывал тогда? – Боль. – Боль?! Физическую? В голове? – Я неправильно выразился. Я помню, что она была. А саму её – не помню. Долорес обратила внимание, что у Катце при этих словах изменилась жестикуляция – руки начали двигаться нервно и беспорядочно. – А… хотел бы? – Что? – Вспомнить её. Хотел бы? Она тебе не снится? Что ты вообще видишь во сне? – Я не вижу снов. Долорес перевела дыхание. Этот странный допрос вымотал её хуже, чем похмелье. Но ей необходимо было выяснить две вещи. – Ответь, пожалуйста… – Спрашивай. – Почему ты спас Мигеля? И… почему ты спас Оливера? Похоже, он снова растерялся. Она подалась вперёд и взяла его за плечи. – А я отвечу за тебя. Потому что одного ты любил… слава Богу, теперь я могу это произнести спокойно… а второй – это ребёнок, которого ты так хотел. Может быть, у тебя и вправду невосстановимо пострадала эта… как там её… лимбическая доля Брока… чёртов Рауль со своими терминами… но сердце-то осталось! Катце, там, в каюте… я нашла пять капсул того препарата… ты… – Нет, – твёрдо проговорил Катце. – Рауль сказал, пара инъекций меня убьёт. Долорес шагнула назад, продолжая глядеть ему в глаза. – А ты хочешь жить так, как живёшь? Он отвёл взгляд. – Может быть, ты всё-таки видишь сны? Держу пари, это так. Они цветные, яркие, и ты не хочешь из них уходить! Потому что твоя реальность – серая и пустая, как и моя! Нет, вру, у меня же есть мой мальчик и мои воспоминания. – Я всё помню… – Что помнишь? Цепочку событий? Это не воспоминания, Катце, это… это компьютерный архив! – Долорес остановилась, чтобы сделать вдох, и неожиданно для себя самой рассмеялась. – Знаешь, я вдруг подумала: если бы эти двадцать лет рядом с тобой был Оливер, а не Рауль – чёрта с два бы ты остался тем зомби, которого я вижу сейчас. Господи, и я ведь даже не ревную теперь! Катце какое-то время смотрел на неё, потом поднялся из кресла, в котором сидел, и вышел из каюты.
ehwaz: «Челнок» вошёл в верхние слои атмосферы, и спустя несколько минут его стало ощутимо потряхивать. Мигель повернул голову. Оливер полулежал в противоперегрузочном кресле, на голове – контактный обруч, на коленях – дублирующая клавиатура пульта. Да, конечно, вместе с Катце они рассчитали оптимальную траекторию спуска из оптимальной точки входа в атмосферу, и всё же… А если что-то не учтено? Мигель перевёл взгляд на иллюминатор. Неумолимо приближалась поверхность Наяды – водного мира с тропическими грозами, джунглями на непроходимых болотах, почти стопроцентной влажностью воздуха и смертельной жарой. Нужно было умудриться попасть на одну из разбросанных в средних широтах Наяды посадочных площадок, а не в воду. Глаза Оливера были закрыты, он соединил своё сознание с бортовым компьютером, корректируя полёт «челнока». Сейчас он ничего не почувствует, даже если его за ногу тяпнет крокодил. Юноша повернулся в своём кресле, какое-то время смотрел на блонди, а потом протянул руку и коснулся крепкого запястья. Так было спокойнее. У нас всё получится, Оливер… после всего – не может не получиться…
ehwaz: – Что это за звезда? – спросила Долорес из-за плеча Катце. – Каллироя, – не оборачиваясь, ответил он. – Первооткрыватели не стали забивать себе голову ерундой и назвали планеты её системы просто по номерам – Каллироя-1, Каллироя-2 и так далее. – Какая яркая – заворожённо проговорила Долорес. Рыжий ничего не ответил. – Послушай… вот ты сидишь за пультом управления – но ты же не астронавигатор. – Нет. Я хороший компьютерщик, только и всего. А на этом корабле – очень хороший компьютер. – Ты сам изменил курс? – Нет, это сделал компьютер по моему приказу. После исчезновения Рауля командую я. – А… что ты приказал? – Всего-навсего ввёл новые координаты конечной точки полёта. – Покажешь мне, как это работает? – В этом нет ничего интересного. – Мне очень интересно! Я в детстве мечтала водить космические корабли. – Долорес вдруг помрачнела. – Мама возражала: она была уверена, что космические перелёты оскорбляют величие Божье! – Хорошо. Покажу. Потом. – После обеда, ладно? А у Рауля, оказывается, неплохой винный погребок. – Это для федералов. Он почти не пил спиртного. – Послушай, а есть какой-то справочник с координатами небесных тел? – Всё есть в памяти компьютера. Обед проходил в молчании. Рыжий думал о чём-то своём, Долорес и хотела завязать разговор, и боялась сделать это. По крайней мере, отметила она, Катце не демонстрирует неприязни и не торопится выйти из-за стола. Впрочем, ему ведь нечего демонстрировать – ни неприязни, ни любви. От прежнего Катце остались только внешность и пристрастие к курению. Вот и теперь – отодвинув тарелку, он встал и автоматическим жестом похлопал по карманам. – А… да. Благодарю за приглашение на обед. Всё было очень вкусно Ты не куришь? – Нет. – Тогда я тебя покину. – Катце… подожди. Долорес торопливо поднялась следом. – Да? – в голосе рыжего послышалось что-то похожее на нетерпение. Ну же! Это сработало один раз – должно сработать и во второй! Она стремительно пересекла разделявшее их пространство и вдруг обняла Катце за шею. Амоец растерялся – растерялся по-настоящему, впервые за всё время, что они провели тут вместе. Что, милый, программа не отвечает? Подожди, это ещё цветочки. Очень быстро, боясь потерять драгоценное время, Долорес выхватила из рукава припрятанный там инъектор и прижала его к шее Катце в том месте, где проходит сонная артерия.
ehwaz: – Подумать только… Я ведь даже не рассчитывала ни на что, когда вкалывала тебе эту дрянь… – Тогда зачем ты вообще её вколола? – Наверное, затем, чтобы снова услышать, как ты смеёшься. Господи, какой же ты красивый! Знаешь, когда Мигелито начал подрастать, я стала ловить себя на панической мысли, что материнские чувства могут измениться, ведь он – это же ты. А потом поняла, что ничего не изменится. – Тихий смех. – Ты всё-таки дал мне ребёнка, сам того не зная. – Я сейчас вспоминаю его и не могу отделаться от ощущения, что он – тот малыш в беретике. Теперь уже смеются оба, потом женщина начинает тихонько всхлипывать и крепче прижимается к мужчине. – Такой подарок… такой царский подарок – и, как всегда, слишком поздно… Ты даже не злишься на меня… – На что злиться? Я ведь не успел ни осознать, ни почувствовать то, что произошло. А потом… потом был просто компьютерный архив, как ты совершенно правильно сказала. – Я жалею только об одном – что так постарела. Ты же помнишь, я была очень хороша. – Да… Но ты и сейчас хороша… – Катце… – Боже мой, а ведь тогда всё завертелось из-за восстановительной операции. А Рауль просто… – Рауль просто хотел, чтобы у него был полноценный любовник. Какой толк от кастрата? – Действительно, как всё просто. Внезапно Катце сел в постели и сжал руками виски. Головная боль вспыхнула с такой силой, что из горла вырвался крик, а из глаз хлынули слёзы. Долорес метнулась в ванную с первой попавшейся в руки вещью – собственной блузкой, – чтобы намочить её в холодной воде. Когда она вернулась, оказалось, что приступ у Катце уже прошёл. Рыжий сидел, всё ещё держась руками за голову, но глаза у него теперь были ясными. – Лола, – тихо и отчётливо проговорил он. – Я помню, как это было, и я знаю, чем это грозит. Только я не хочу становиться прежним. У тебя же остались ещё ампулы. Это хрипловатое «Лола» её подкосило. Когда-то давно, в прошлой жизни, она сама предложила Катце это обращение, но он так и не решился ни разу. – Нет... – прошептала Долорес. – Нет. Ты же умрёшь! – Я всё равно умру, так или иначе. Только теперь я… хочу умереть, чувствуя. – А как же я? Тёмно-рыжий мужчина и черноволосая женщина стояли, склонившись над пультом бортового компьютера. – Всё – проговорил он, поднимая голову. – Сейчас ты увидишь корректировку на экране. Над голографической панелью вспыхнуло изображение, и Долорес увидела объёмную картинку звёздной системы, состоящей из центрального светила и пяти планет. Правда, в фокусе находилась не звезда, а её третий по счёту спутник. Внезапно картинка сместилась, и Каллироя вспыхнула, как маленькая сверхновая. Долорес невольно прикрыла глаза рукой. Катце выпрямился. – Вот теперь действительно всё. Компьютер принял новые координаты. Она сглотнула. – Ты… действительно решил? Тонкие губы рыжего изогнулись в странной, почти мечтательной улыбке, он закатал рукав и вытянул руку. – В любом случае всё закончится раньше, чем этот корабль сгорит, столкнувшись со звездой. Долорес достала из кармана инъектор. – А мы с тобой просто уйдём в каюту. И не будем смотреть ни на какие звёзды. – Да, – ответил он и обнял её. Конец
Gloomy: ehwaz, и это Вы называете мексиканским сериалом? А где happy end? Или Вы повелись на провокацию Март?
lazarus: Gloomy, кому хеппи, кому энд...
ehwaz: Gloomy lazarus А чем же тут не хэппи-энд? У Лероя Оливера с Мигелем - любовь и большая жизнь впереди. У Долорес с Катце - ну тоже, насколько это возможно. Они ухватили свой кусочек счастья. Порок в лице Рауля - наказан. Чего еще????
Март: СПАСИБО!
ehwaz: Март Рады угодить! Я же обещала: оба пожелания сбудуться.
robin puck: однако... почему-то мне кажется, что такой "мистер зло", как рауль, обязательно выкрутится и еще устроит всем хорошую жизнь ;) а катце жалко.
ehwaz: robin puck пишет: почему-то мне кажется, что такой "мистер зло", как рауль, обязательно выкрутится и еще устроит всем хорошую жизнь ;) Угу... Были творческие планы. :) Но с маленькой оговоркой: до сих пор Рауль сам фактически не жил. только функцимонировал. а теперь. хлебнув лиха. он вполне может измениться в лучшую сторону. На самом деле писать мы это вряд ли станем. по причине озверения и от этого "сериала". но вполне возможно накропать продолжение: на то оно и мыльная опера. а Катце - да. Но что ж тут можно поделать?
robin puck: ehwaz думаете, амойские спецслужбы не найдут его и не вытащат до тех пор, пока он успеет хлебнуть лиха? ;) все-таки глава целой планеты, не хухры-мухры.
Лизея: Спасибо. :)
Донна Роза: robin puck, наверное, вытащат. Но ЭТОМУ Раулю я желаю хлебнуть лиха от души.
Ghost: Донна Роза ehwaz спасибо за фик а Фламму жалко)))
ehwaz: По просьбе Донны Розы несколько поздновато выкладываю ответ на заменчание Март, что воспитанный в католической вере мальчик не мог вот так кинуться в объятия мужчины. Он кинулся в объятия Оливера далеко не сразу, а только после того как его запихнули в монастырь, где над ним поиздевались и где его чуть было не поимел настоятель. Это не могло не стать серьезным шоком. Так что вот как раз тут с мотивациями у нас все в порядке. Это претензия не принимается. Хотя коммент мой, несомненно, запоздал и дискутировать на эту тему мне откровенно лень.
Март: ehwaz не прописано. Три предложения - не мотивация.И дискутировать лень.
ehwaz: Март Лень. Но там не три предложения - там намного больше. Могу согласиться только с тем. что для красоты можно было бы написать садо-мазо сцену в монастыре - но меня ужасно ломало. а так вся эта сюжетная линия нагло сперта у Педро Альмодовара.
Март: Да, дискутировать лень, но приходится. Мы же тут на виду) Будем считать предложения? Донна Роза пишет: Мигель стоял на пороге, бледный, худой. Совсем такой, каким был на Амои Катце, не тот ухоженный благополучный мальчик с Терры. Оливер порывисто протянул руки и прижал его к себе. Мигель громко вскрикнул. Оливер почти отскочил от него, успев заметить, как страдальческое выражение на лице Мигеля сменяется виноватым. Парень поёжился, передёрнул плечами. Похолодев, Оливер рванул за воротник куртку вместе с рубашкой… Плотная ткань расползлась пополам, словно бумага. Худая мальчишеская спина была сплошь покрыта синяками и ссадинами, глубокими, воспаленными, частично загноившимися. – Это кто тебя? – обомлел Оливер. Мигель шумно вздохнул. – Монахи. Это она их натравила. Бабка. Она же католичка. Она обвинила меня в содомии, – он вскинул голову. – Но ведь это не так? У нас ведь ничего не было? – Не было, – серьёзно ответил Оливер. – Она отправила меня в монастырь, – Мигель на мгновение умолк. – На покаяние. И замолчал окончательно. – А там? – выждав немного, задал вопрос Оливер. – А там мне никто не верил, – ответил Мигель. – Они твердили... что я упорствую во грехе. Они… они говорили, что я должен покаяться. Только ведь это была бы ложь. Но они мне не верили. – Ты покаялся? Мигель мотнул головой. От этого движения у Оливера заныло где-то внутри, под сердцем. Маленький… упрямый… такой же, как тот. – А потом… – продолжил мальчик, – один из… из тех… монахов… Он вызвал меня к себе. Заставил стать на колени... Сначала говорил что-то о Боге. А потом… Мигеля передёрнуло. – Он был такой мерзкий. Гнусь! – Что он с тобой сделал? – в голосе Оливера зазвенел металл. – Ничего… Я ударил его. Я даже не знаю, как это у меня получилось. Он ведь был толстый, намного тяжелее меня, – Мигель вскинул голову и удивлённо посмотрел Оливеру в глаза. – Рука сама пошла, и я перекинул его через плечо. Он грохнулся на пол… А потом я дал ему по уху. – Он умер? Не хватало неприятностей ещё и отсюда... – Нет… Просто потерял сознание. Мигель улыбнулся. – А потом я ушёл. – Вот так взял и ушёл? – Да. Открыл замок… там везде кодовые замки… но оказалось, что их легко просчитать. Дураки… закодировали слова молитвы… Вычисляется в два счёта! Будем считать?) Обоснуя нет для меня лично. Вы, наверное, неверующий человек. Но я уже сказала СПАСИБО, поэтому пусть будет оффтоп)
ehwaz: Вообще то на мой взгляд мотивация: 1. тебя обвинили в грехе. которого ты не совершал, хотя крепился из последних сил - так хотелось. 2. Тебя подвергли покаянию за несовершенный грех. 3. Моралисты оказались сами - не без греха... 4. + возбуждение от всего произошедшего и от того, что ты совершил побег и двинул в морду насильника... На мой взгляд этого полне достаточно. Я на самом деле совершенно неверующий человек и вообще к любой религии отношусь отрицательно. Однако Мигель тоже не был верующим, он - всего лишь жертва религиозного садизма. Мне, честно, показалось. что эти мотивации лежат на поверхности + они были так подробно разобраны в фильмах "Матадор" "Закон желания" "Дурное воспитание". что повторяться не хотелось. Но! Март , вы имеет полное право не верить и придерживаться другого мнения. Поверьте, мы его учитываем и уважаем.
HaGira: Какой неожиданный конец, но, кажется, вполне опревданный. Всем по делам их, так сказать, учитывая религиозные мотивы. СПАСИБО авторам, очень захватило. ehwaz пишет: Порок в лице Рауля - наказан Почему только его? Рауль, конечно, нехороший человек (т.е.блонди), но пинать его ногами мне, как ни странно, не хочется. Когда он узнает про Катце, жизнь на Фламме покажется ему вполне приемлемым выбором. ИМХО. А вот Долорес не вызвала симпатии, даже в качестве раскаявшейся грешницы. По большому счету от нее пострадало больше людей, чем от всех остальных. И мотивы её шпионской деятельности непонятны. Скромно поддерживаю мысль о продолжении - как Рауль стал хорошим, а Оливер и Мигель осваивают новую планету. Но настаивать не смею.
robin puck: а я предлагаю пойти еще дальше: рауль стал настолько хорошим, что спасает оливера и мигеля в джунглях, и они из благодарности принимают его в семью ;) получится очень милый тройничок, и все счастливы ;)
Донна Роза: robin puck, это уже злоССное издевательство!
robin puck: Донна Роза ну почему, это было бы очень захватывающе ;) еще бы приключения в джунглях на мотив "романа с камнем", любофь в окружении лиан и слонов и раскаявшийся рауль, который рвеццо все искупить и погибнуть от лап негуманоидных туземцев ;)) или гуманоидных - так даже интересней ;)
lazarus: У меня альтернативное предложение: Рауль не переваспитываецца, а строит Фламм под себя и присоединяет к Амой во славу Юпитер и именем ее))))
Донна Роза: robin puck пишет: раскаявшийся рауль, который рвеццо все искупить и погибнуть от лап негуманоидных туземцев ;)) или гуманоидных - так даже интересней ;) ... или не от лап Так ещё интересней! lazarus, это будет уже не мыльная опера, а колониальный роман а-ля Киплинг!
lazarus: Донна Роза, а я вообще не люблю мыльные оперы, мне больше нравится Киплинг))) И еще я верю, что бойцовый кот настоящий блонди нигде не пропадет!
robin puck: lazarus присоединяюсь к мнению ;)
Донна Роза: lazarus, robin puck, картина маслом - "Рауль на рубке леса в джунглях"!
ehwaz: Хм... Забыли "Бобра" с больными глазами? ИМХО Рауль полностью подчинит его себе, хотя и сам осознает многое. Он же, почитай. впервые начнет жить сам - именно жить - а не функцимонировать! Удерет он с Фламмы - заявится к влюбленной парочке.... и тут встает вопрос: как быть с Амои? Рухнуть что ли там ваще все? Типа Рауль в роли товарища Че....
наблюдатель: Странное впечатление от этого всего. То есть вроде все нормально, но я упорно воспринимаю это как два совершенно отдельных фика. Хоть убейте, не могу представить, чтобы Лерой, с его одержимостью Катце, мог влюбиться в кого-то еще. Можно, конечно сказать,что Мигель, дескать, похож и т.д., и т.п. Но, на мой взгляд, сходство там может быть только внешнее, а люди они совершенно разные. Что же получается? Любил, любил, а потом оказалось, что только катцева внешность ему и была надобна? ( имха!) В этом смысле смена имени очень помогает - Лерой так поступить не мог, а вот Оливер - пожалуйста, пусть влюбляется в кого хочет!) Авторы, не сердяйтесь, просто эта пара "Лерой - Катце" мне очень нравится, и вмешивать туда всяких прочих страсть как не хотца))ПыСы: вас непременно зачислят в почетные угроблятели фандома
ehwaz: наблюдатель пишет: ПыСы: вас непременно зачислят в почетные угроблятели фандома Лестно! ИМХО, мы это заслужили. А насчет пейринга: дык на безрыбье.... 20 лет тюрьмы могут сильно изменить человека. :)
Донна Роза: ehwaz пишет: 20 лет тюрьмы могут сильно изменить человека. :) ... и полная уверенность, что любимый человек эти самые двадцать лет как мёртв.
Март: еще раз хочу написать. Я терпеть не могу "мыло" и дамские романы. Прочитала предыдущие тексты, данные в ссылках, и с сайта Вив. Читала с увлечением. Или я сошла с ума, или виной увлекательные образы, созданные авторами. Так многие стыдятся признаться, что картошка в мундирах и селедка О. Панкеева или Донцова читаются охотнее, чем Пелевин или Паланик Анна Каренина и Очарованная душа)
Донна Роза: Март пишет: Прочитала предыдущие тексты, данные в ссылках, и с сайта Вив. Читала с увлечением. Ну вот, сбили человека на мыльную скользкую дорожку! А если серьёзно - Март, спасибо!))) ПыСы Обожаю картошку в мундире вместе с селёдкой!
винни-пух: Сериал. Точно. Еслы Вы ставили себе такую задачу. то с блеском с ней справились: чрезмерная, по-моему называется реактивной, реакция на события; герои не просто эмоциональные, а суперэмоциональные; и не просто меняют точку зрения и способ жизни, а меняют без, как бы это сказать четче - без обоснования. В смысел повод автор им предоставил. а вот заявленного характера на это дело должно было не хватать. Имеется в виду этакая "расплывчатость", неожиданность событий. реакций и действий, которая следует ниоткуда. без четкого логического обоснования, на мой взгляд и без нормальной мотивации - как раз те черты, которыми и характеризуется сериал. И за которые я лично их и не люблю. При чем эта необоснованность, реакция типа"как здрасьте", благодаря таланту автора - это не лесть - доказать фактически почти невозможно. Это такая тенденция, повтояремость чрезмерности, которая вроде как бы должна быть один раз, а тут почему-то повторяется сто пятьдесят раз. Катце - оживший труп. Бам-с! Я просто ошалела. Рауль в тюрьме! Ну-у, это не надолго. Страшно представить какие опыты он там произведет. С другой стороны - вроде как Катце он чтесно любил, и получается, что сильнее, чем Лерой, которому оказалось достаточно копии тела и темперамента. А личность, как и подозревал Рыжий. блонди на фиг не нужна. Долорес мне здесь не нравится. Вот как раз образец сериального героя, ни ума , ни характера. В предыдущем варианте эта женщина вызывала уважение. Не обращайте внимания на мое занудство. Я просто обожаю "Такую любовь" именно за психологическую точность, кроме окончания на мой взгляд. И все остальные Ваши вещи именно за это: четкость характера и точность следствий. Это я от огорчения. что не получило столько удовольствия от прочетния фика, сколько получаю обычно. Все равно большое спасибо за то, что Вы есть и пишите.
ehwaz: Март Спасибо вам за отзыв. Очень приятно - честно! Я искренне растрогана (хотя к предыдущим текстам я - в роли примазавшейся. Они почти полностью - авторства Донны Розы, моего там немного). винни-пух Да, именно такую задачу мы и ставили. И я очень рада. что нам удалось ухватить "атмосферу сериала" - а судя по вашим словам - удалось. И я особенно рада. что вы оценили Катце-зомби (и даже страдающего некоторой амнезией! ). Извините, если вы рассчитывали прочесть нечто другое - но в шапке полно предупреждений. Спасибо за отзыв.
винни-пух: Дык, предупреждения предупреждениями, а читать-то все равно хоцца!
Донна Роза: винни-пух пишет: сильнее, чем Лерой, которому оказалось достаточно копии тела и темперамента. А личность, как и подозревал Рыжий. блонди на фиг не нужна. Можно, я немного подуюсь? Он же - блонди - ведь считал, что Катце мёртв! И про личность этого самого Катце очень даже вспоминал.
ehwaz: Донна Роза Вообще-то мне тоже непонятны посты, в которых утверждается. что раз 20 лет назад любил кого-то - то все. Табу на всю оставшуюся жизнь. Нет, блонди они во всех фиках выходят однолюбами - но не до такой же степени!
наблюдатель: ehwaz пишет: Нет, блонди они во всех фиках выходят однолюбами - но не до такой же степени! может, именно в этом все дело? Это такой стереотип - "настоящие блонди влюбляются один раз и на всю жисть!" Мы к этому как-то уже привыкли) А кто вообще такое выдумал? Или это мечты самих авторов о вечной любви?))
Донна Роза: наблюдатель, ага. А всего-то надо представить безвинно осуждённого человека, который знает, что его возлюбленный мёртв. А потом, двадцать лет спустя, встречает этого возлюбленного снова - тот юн, и всё кажется возможным, даже начать жизнь с чистого листа.
Март: Донна Роза пишет: надо представить безвинно осуждённого человека, который знает, что его возлюбленный мёртв. А потом, двадцать лет спустя, встречает этого возлюбленного снова - тот юн, и всё кажется возможным, даже начать жизнь с чистого листа Только блонди в состоянии сберечь разум в таких обстоятельствах. наблюдатель пишет: Это такой стереотип - "настоящие блонди влюбляются один раз и на всю жисть!" Мы к этому как-то уже привыкли) А кто вообще такое выдумал? Или это мечты самих авторов о вечной любви?)) Наверное, на всех повлияла фанонная идея, что блонди запрещена любовь. А табу позволяет описать такие страсти! Конечно, в фандоме практически только женщины-мечтательницы)
Донна Роза: Март пишет: в фандоме практически только женщины-мечтательницы Ага, "редкая птица долетит до середины Днепра"(с) редкий представитель сильного пола возьмётся за яой))). Хотела бы я посмотреть на такую редкую птицу! Так что кесарю - кесарево, а дамам - дамское.)))
ehwaz: Читаю отзывы и всхлипываю: какую же душещипательную вещь мы написали! Спасибо вам. читатели!
винни-пух: Блонди во всех фиках однолюбы, потому как автор канона вообще только одному блонди разрешила любить. Как я понимаю. остальные просто не способны. В таких условиях позволять этому самому блонди или другому кандидату на досрочную утилизацию еще и способность влюбляться несколько раз - извиняюсь, полный наглеж.
Донна Роза: винни-пух пишет: извиняюсь, полный наглеж Прошу прощения, я немножко обалдела. Будем считать это не слишком удачной шуткой?
винни-пух: Конечно. Ну не критикой же! Если так считать по-серьезному. так что ж теперь - ничего не читать? Просто с моей точки зрения, именно это - способность еще одного блонди к любви или способность любить кого-то еще - как раз и есть отклонение от канона. Это исключительно мой таракан, под его влиянием я могу допустим с огромным удовольствием читать фики Blade, и не чувствовать никаких ощутимых нарушений. А вот как только вместо Рики Катце, или прости меня грешную, Рауль! у меня внутри все переворачивается. Если фик хорошо написан то в конце концов становится без разницы какой там пейринг или рейтинг, но вот этот момент внутреннего сопротивления всегда наличествует. Извините пожалуйста. если Вас как-то огорчила или обидела. Это последнее, что мне хотелось бы сделать.
Донна Роза: винни-пух, тогда ладно. А то я действительно подумала про расстрельную команду, где "прыжок вверх - провокация". Просто у вас это получилось очень серьёзно, тут как раз уместен смайлик.
Fan: Донна Роза и ehwaz, да, да! Хочу жоский многоугольный роман Рауля с половиной тюремного населения Фламмы. Обещаю тогда выдавать комменты на каждый выложенный кусок.
Сим: Fan, многугольного романа не получится. Рауль выстроит всех по струнке и будет ставить частные пет-шоу, а плохо выступивших препарировать за ради развлечения. Он вам блонди или где?
HaGira: Сим пишет, Рауль выстроит всех по струнке и будет ставить частные пет-шоу, Довольно бессмысленное занятие, которое Рауля не прельстит. Пусть лучше занимается своим прямым фанонным делом - нейрокоррекцией "тюремного населения". Будет первая в истории тюрьма со стопроцентным исправлением.
ehwaz: Fan Сим Эх, не дразните меня! А-то ведь вспомню, кто я по основной специальности, заведу Донну Розу, и зафигачим мы что-нибудь в духе "Истории ВКП/б" - о героической борьбе Рауля-освободителя Амои "стенающей под игом мрачного кибернетического диктатора". Наподобие романов "Сталь" "Шлак" "Цемент" ли даже круче - "Биографии товарища Мао"! Ведь этим самым каторжникам с Фламмы терять нечего - ну кроме своих цепей. разумеется.... Слабый влюбленный Бобер пойдет на роль какого-нибудь ренегата-эссера.... Эпохальная весчь получиться может!
Март: ehwaz не пугайте меня так! А то действительно кому-нибудь на безрыбье бессюжетии такая идея покажется привлекательной!
ehwaz: Март Если бы вы знали, сколько у меня лежит синопсисов и разных идей! Ежели кто хочет написать - да пусть обращаются! Мне не жалко. :)
Fan: Сим, соглашусь с HaGira. Это же не генетик-нейрокорректор получится, а шоумен какой-то. ehwaz пишет: [Эх, не дразните меня!] Почему? Как раз это у меня получается лучше всего! Вообще-то я рассчитывал на что-нибудь типа undergound hotel. Но если добавить туда политзаключенных... Блин, я точно это хочу! Авторы, назначайте цену - мы попробуем скинуться.
lazarus: Ага, догоним и перегоним ЖЗБ и Санта-Барбару. Fan, а написать самому? Сможешь потом всем объяснять, что это был коммент.
ehwaz: Fan пишет: Авторы, назначайте цену - мы попробуем скинуться. (потирает ручки) а вот это уже интересное предложение! Только я не в курсе. что такое undergound hotel. Могу только догадываться. lazarus пишет: Ага, догоним и перегоним ЖЗБ и Санта-Барбару. Именно!
Fan: lazarus, я не смогу убедительно расписать негра, лишившегося глаза посредством Раулевой заколки за попытку отпустить этому самому Раулю комплимент. ehwaz, только сильно не накидывай, учитывай ресурсы.
полная версия страницы