Форум » Фантворчество » без тебя - 5 » Ответить
без тебя - 5
винни-пух: Название: Без тебя. Пейринг: Ясон-Рики. Рейтинг:NC-17 Бета: Lynx ( и огромная ей за это благодарность) Предупреждение: авторское видение.
Ответов - 79, стр:
1 2 All
винни-пух: "ваших фиках Рики очень чувствителен и эмоционален. Мне кажется, жестокость с этим не очень сочетается". Что совсем чувствительный? Это очень грустно, потому что я никак не хотела превращать его в как бе это выразиться... слишком чувствительного. Эмоциональный - это несколько другое.
винни-пух: - Шухи приходил. Рики не отвечает, наслаждаясь неподвижностью и тишиной. Тело звенит от усталости и в голове, как замкнутый, вращается клип Долти. Сколько раз он прослушивал его сегодня, тараня ночное небо на пределе скоростей и возможностей? Ерунда все: страх, боль, любовь, радость. Люди, что тебе дороги, и люди, что ты ненавидишь – все ерунда. Иллюзии твоего разума, и лишь ты выбираешь, какие из них будут жить с тобой и в тебе, а какие останутся снаружи тебя. Тягучая музыка, из шорохов и протяжных звуков, что не беспокоят сердце, а странным образом утоляют его тоску, говоря о малости твоего горя. Ты лишь путник, что идет по дороге и видит много вещей и солнца, и что-то трогает тебя, а что-то нет. Но твоя дорога – твоя, и ты идешь по ней. Все пройдет, и ты тоже пройдешь ее. И когда земля опрокидывается за спину, и ночное небо, не приближаясь, приближает границы жизни здесь, в пространстве ветра и воли, отжитое и пережитое остается внизу, за твоей спиной. Не нужное и не важное, и свобода врывается в легкие вместе с воздухом. Свобода даже от самого себя, потому что иногда – это единственная форма свободы, которой можно достичь. Голова кружится, кровь убегает от того места в мозгах, где сосредоточена боль, и неважно, что планета не выпустит тебя, и байк хрипит на пределе сил. И неважно, что звезды недостижимы, что еще чуть-чуть, и машина или ты не выдержат. Небо останется, дорога останется, и кто-то еще пойдет по ней. Печаль, а не равнодушие, тишина, а не жгучие прикосновения сердца; петля выносит байк из несостоявшегося пике, и Рики долго-долго скользит над неживой и странной землей, где довелось родиться, не испытывая больше ни боли, ни страха от этого. Так высоко и далеко, что не видно отсюда его души… Рики подымает голову, встречая испытывающий взгляд Гая, и парень отворачивается. Черное сияние, густое, физически ощутимое, тишина, а под ней, как темные звери в омуте, – страсть. Тоска, бьется что-то большое и сверкающее, и никак не может вырваться. Смотришь, словно идешь против течения, и тебя все время сносит. - Что хотел? Гай морщится. Шухи – тот еще тип, и он никогда не понимал, что находит его парень в этом старом пердуне. - Как всегда. Кредиты выпрашивал. - Угу. А что еще остается старому пердуну, как вполне справедливо называет его Гай, как не выпрашивать подачки у молодых и сильных бандитов, назойливо напоминая о своих прежних заслугах или более чем сомнительных заслугах в будущем? Разве что впрямую побираться. Да на улицах Цереса таким не занимаются, ясен пень, а в благополучных районах мегаполиса такого развлечения тем более не предусмотрено. - Мисри его выставил. Ну, я пару кредитов сунул. - Угу. - Рики, ты зря позволяешь этому козлу шляться сюда. Донесет, как пить дать. - Перестань. Кому он донесет? Что? Гай неопределенно пожимает плечами, не зная, какие доводы привести для подтверждения своей правоты. Доводов нет, а острое нежелание видеть обкуренного, слезливого, убого старикана, выпрашивающего подачку - есть. И мало тут от действительной вероятности того, что свихнутый старикан и впрямь заложит, хотя она есть, эта вероятность: жить-то всем надо. И намного больше здесь от нежелания видеть свое будущее, очень вероятное, практически стопроцентное свое будущее, если не прибьют в драке раньше. Или если не случится чудо, и они впрямь отсюда куда-то не денутся. Чудес на свете нет, конечно, но у Рики так получается, что хочется в них поверить. - Знаешь, в Цересе немало желающих разобраться с нами. И с тобой. На мгновение взгляд Рики становится пытливым, он молча изучает парня, и Гай вновь опускает глаза, но повторяет упрямо: - Месяц назад кто-то сдал людям Винча «Мясников». И Шухи с ними тоже усиленно дружбу водил. - Гай, он тебе просто не нравится. - Потому и не нравится. Как ты не видишь, да он что угодно и кого угодно продаст за дозу, только махни. А нет дозы, так просто так скажет, из одной злобы. Он просто дерьмо. Старый, выживший из ума ублюдок. - Угу. Рики соглашается равнодушно, и Гай замолкает. Не слушает и не слышит, и поступит все равно так, как сам захочет, исходя из непонятных и не здесь живущих желаний. Что ему в этом козле? Какого черта он тогда водился со старым ублюдком, зля Гая неимоверно, и не пытаясь даже объяснить, какого черта старый поганец к ним шляется? За время отсутствия Рики парни его ни разу не видели, а только монгрел вернулся – откуда только и взялся. Чуть ли не на той же неделе прибежал. Раньше с него хоть какая-то польза была: знал старикан парочку приемов с ножиками, было дело, научил ребят. Да и в карах он нехило разбирался, мог кое-чего порассказать. Да только надолго его никогда не хватало: погуторит пару часов, а потом оглядываться начинает, заговариваться, потом деньги выпрашивать и откуда только хитрость возьмется. Пару раз чуть ли не подчистую без кредитов оставил, а когда Гай его на воровстве подловил да приложил пару раз, только вмешательство Рики и спасло жизнь старому мудаку. У своих воровать, а? Ясное дело, нарки не соображают, когда у них дозы нет. Они и не люди тогда. Но на фига им такое уебище, верно? Но Рики прибить наркомана не дал, и привечал время от времени. Не за приемы и не за кое-какие слухи, что и впрямь мог услышать старикан – за те истории, которые никто больше не мог рассказать. Шухи не был монгрелом. Родился он гражданином, специализировался на истории и философии. Не те это были науки, которые способствуют воплощению честолюбивых желаний, но Шухи, вернее, Матиас Грант в то время, честолюбием не страдал, но отличался усердием и страдал той специальной формой справедливости, что заставляет, например, некоторых представителей привилегированного слоя общества или расы испытывать чувство вины перед представителями угнетаемого слоя общества. Причем не перед конкретным лицом, а перед всей совокупностью. А поскольку совокупность сия включает народ разнообразный, и, в виду угнетенности, агрессивный, недоверчивый и склонный к насилию, то попытки каким-то образом «помочь», «искупить вину» обычно плохо заканчиваются. Грант не стал исключением. «Добро должно быть с кулаками» - это как раз для социально-неблагополучного общества верно. Наработанные за годы унижений, опасности и реальной драки за жизнь взгляды изменить тяжело. Чтобы выжить в гетто, где законы устанавливает любой, кто сильнее, сам же их изменяет и только самим собой и поддерживает, нужно быть сильным и злым. Достаточно сильным, чтобы установить свои законы, и достаточно безжалостным, чтобы их защищать. И сквозь такое убеждение – сквозь понимание, что все вокруг враги, и нужно ждать от них удара, если уж претендуешь ты на роль местного властителя – проникнуть благонравным проповедям трудновато. Чего стоят слова о доброте, если ее нет вокруг тебя? Так что – да, добро должно быть с кулаками, чтобы выколотить из облюбованного объекта его защитную агрессию, и только потом, когда он уже не дергается и в состоянии слушать и слышать, пытаться чего-то добиться. А для этого силы и желания надо ой как много! А если их нет… если нет, нечего и браться. Добром не кончится. Матиас изучал историю религий и миссионерских движений и, наверное, будь в нем чуть поменьше совести и умения сочувствовать, ничего страшного не произошло бы. Но совесть у него была, заговорила не ко времени и не к месту, и договорилась до такого, что встал вопрос об изменении статуса или коррекции. И гражданин выбрал Церес. Зря. Не было в нем того мужества и одержимости, с которым истинные фанатики миссионерства добиваются положительных результатов. И стойкости нужной не было, чтобы, прорвавшись сквозь первые потрясения и разочарования, не потерять своих убеждений, не сломаться и не перестать верить. Злоба и презрение, скотская радость от возможности унизить и поиздеваться над недавним высшим, равнодушие и звериные законы безжалостной животной среды сломали Гранта с той быстротой и точностью, с какой ломается стеклянная статуэтка, попавшая под каблук вандала. Получив свою порцию изнасилований, издевательств и презрения, Грант, как и многие другие на его месте, нашел спасение в стауте, а потом в наркотиках, быстро превращаясь из цивилизованного культурного человека в опустившегося наркомана, физическую и духовную развалину. И все, что осталось в нем от того совестливого полуинтеллигента, так это длинные удивительные истории чужих планет и государств, и собственные выкладки готовой диссертации. На трезвую голову он и слов-то таких не употребляет. Но вот когда выпьет – именно выпьет, а не надерется и не вколет «треугольника» – сквозь затертое и дряблое лицо уличной шавки, как призрак из прошлого, вдруг проступает суть человеческая, помнящая еще настоящую жизнь, знающая ее цену и способная объяснить ее словами. И странно и дико видеть, как преображается старикан: выпрямляется спина, глаза перестают бегать и слезиться, голос становится чистым и внятным. Он размахивает руками, страстно пытаясь что-то объяснить, слова сыплются из него без всякого удержу. Он обижается, если собеседник пытается его остановить или уходит, и он, жалкое и страшное отребье улиц, осмеливается тогда оскорблять и что-то доказывать. Странно и дико. Но куда отвратительнее, когда, остановленный небрежным пинком, он теряет эту заговорившую свою душу и сникает, вновь становясь беспомощным обломком. Никем. Рики отбил его как-то от какой-то кодлы: не потому, что собирался кого-то там спасать, а потому что с кодлой тогда «Бизоны» чего-то делили. Благодарностей от старикана слушать ему не хотелось. Молодой монгрел брезгливо отодвинулся от кланяющегося и норовящего схватить его за руку человека и забыл о нем через секунду. Но Шухи оказался памятливым, через пару дней предупредил Рики, именно Рики, а не «Бизонов», о ловушке, и так началась эта странная дружба. Никакая не дружба, конечно, черт знает что такое, но Шухи помогал молодой банде по мелочам. Мог сказать, кто чего стоит на улице, показать кое-какие трюки, и, если бы не был стариком и наркоманом, мог бы и большую роль играть в их банде. Но с той же готовностью, с какой он помогал им, он воровал и обманывал мальчишек. Так что в банде ему места не было. А потом он напивался, так, как требовала его душа; но за то, что Рики наслышался тогда от него, и за то, что напридумывал, ловя диковинные речи с беспощадной жадностью, и за то, что потом стало правдой, а что нет, юный монгрел стал присматривать за стариканом. Слова из Шухи лезли, слова непонятные и длинные, и за ними ощущалось что-то огромное, совсем непохожее на убогое окружающее, что-то под стать космическим кораблям и полетам. И от этого душа начинала петь, и мысли лезли тоже какие-то большие и не с улиц Цереса... И мечталось так здорово, и верилось так сильно. И было это важно для того, кто начинал жить, так важно, что Рики не то чтобы прощал Шухи все остальное время, занятое слабым и довольно подлым существом, а… смирялся что ли. А что он мог сделать? Воспитывать его, что ли? - Что-нибудь он говорил? - Что он может сказать? Что знает тайну Танагуры? – идиома настолько распространенная, что уже не несёт оттенка иронии. Но, скажите на милость, что должен чувствовать парень по отношению к старому ублюдку - который никто, ведь никто же, - а его прекрасный любимый предпочитает уделять внимание этому огрызку. Но только не ему. Не Гаю. Этому старому козлу, Люку с его пижонством и выбрыками, Норрису с его восторгами, Майклу – прожженной душонке, всяким типам с рынка, в сети своей долбаной – всем, кроме него. Всем и кому-то еще. То, что кажется незначительным и неважным окружающим, но что улавливается немедленно пристальным и ревнивым взором бывшего возлюбленного. У Рики кто-то есть. На теле монгрела нет следов, и не видел он тех признаков, что в бытность их вместе указывали на любовные утехи. Но что-то изменилось в Рики, что-то проскальзывает в жестах, что-то отражается в глазах, когда, задумавшись, монгрел замирает, глядя вдаль. И тогда из его глаз льется печальный мягкий свет, и лицо тоже светлеет, но становится грустным. Кто-то появился у его Рики. И не слишком много радости ему приносит. «А я… а я ведь все для тебя сделаю, Рики. Ты же счастлив был со мной. Ну почему?» - Мог и сказать. Интонация у Рики настолько странная, что Гай теряется. - Что сказать? О тайне что ли? - Мог и о тайне. Сквозь раздражение и боль Гай пытается понять, что имеет в виду темноглазый, говоря такую ерунду, с таким серьезным выражением лица. Какая тайна? Что вообще полезного мог сказать старый козел? - Рики, ты чего? Какая тайна? Хорошо, если он знает, какой день на дворе. Может, и не знает. Позиционирование себя в пространственно-временных координатах аж никак не входит в первоочередную задачу наркомана. А вот определение личностей, способных заплатить за информацию некую толику кредитов, входит. Так что с чем-то Шухи приходил, но поскольку кредиты уже получил, то и информация наверняка уже испарилась из его мозгов, а через день вполне уже может устареть. А тайна… Что ж, человек, когда-то навлекший на себя обвинение в антигосударственной деятельности благодаря своим работам о замкнутых типах цивилизаций, много чего интересного и важного может сказать об Амой. Только здесь его слушать некому. - …поэтому обречена на гибель. Гомеостатическая система способна поддерживать свое существование, она саморегулируется в пределах установленных законов, но она не способна преодолеть порог Крамера. А для цивилизации это путь к гибели. Человеческий прогресс требует постоянного движения вперед. Не только возврат назад, но и остановка гибельна. - Отстань, старый. - Эта цивилизация обречена. Если не появится внешний раздражитель, а это возможно только в случае, если государство отказывается от позиций полной изоляции. Это... - Отвянь, придурок. - Вы не понимаете. Никто не понимает. А эта планета гибнет. - Ага, катится к солнцу. - Вы не понимаете… - Слышь, Шухи, ты лучше спой! Заявление одного из завсегдатаев бара вызывает хохот собравшейся компании. Старый наркоман и споет, и спляшет за дозу, и есть такие ублюдки, кому в радость посмотреть на унижение старика. - Или станцуй, а? Говорят, ты петом был. Так может, покажешь. Монгрелы хохочут еще громче, один из них вспоминает, как на Шухи и впрямь как-то натянули кожаные обрывки и заставили извиваться типа в танце на столе. Вот умора была, старикан да в сбруе – умора.
винни-пух: Петом он не был, конечно. Да и обижаться на унижение давно отучила его цересская помойка. А вот то, что слова его, выстраданные, важные, потому как пострадал за них, достоинством своим заплатил, отвергают с таким презрением – это даже не обида, это оскорбление. И когда один из молодых монгрелов тащит его с барного стула, чтобы напомнить о его положении последнего отребья на этих улицах, Шухи отбивается и умудряется неслабо двинуть в солнечное сплетение. Сопротивление, забавы ради, привлекает еще зрителей, пострадавший монгрел обижается и, под гогот компании и сопроводительные комментарии, метелит бывшего гражданина до состояния коврика. «Коврик» выбросили на улицу по требованию бармена, и пришедший в себя наркоман долго еще лежит на земле, слабо всхлипывая и горько жалуясь на судьбу. А когда очухивается настолько, чтобы подняться, бредет к другому бару, не переставая бессильно проклинать подонков и обещать невиданную по масштабу месть. Но что может сделать старый униженный человек? Донести. В каком-то из баров его еще раз били. Где-то он подобрал косяк с «зеленухой» и захорошел. Потом добрался еще куда-то и кто-то ни с того ни с сего угостил его стаутом такой бешеной крепости, что в голове стало кружиться и гаснуть. И от крепости выпивки и докуренного косяка стало Шухи море по колено, а люди по ***. - Ты точно знаешь, что «Бизон» туда припрется? - А как же: Рики себе на уме. Он парень хитрый. А Долото ему спихивает «железо» прям со стенда. Придет. - А когда? - Дак… это… вспомнить надо, - хитрое выражение глаз мелкого вымогателя заставляет кого-то, пахнущего волком и старой кровью, поморщиться. Он выкладывает перед носом наркомана кредиты, но когда старик к ним тянется, накрывает ладонью. - Ты скажи когда, и я тебе еще налью. - Ага, - глубокомысленно отвечает Шухи, пытаясь изобразить на лице задумчивость или сомнения. Кредиты манят его звездным сиянием бывшей жизни, что всегда снится ему под хорошей дурью, и перенесенная недавно трепка и обида заливают пьяные мозги черной злобой. Ко всем и ко всякому. Диковатый и не похожий на остальных мальчишка, что спас ему жизнь и не раз выручал потом, что слушал его внимательно и жадно, и страсть, блеск в глазах полукровки возвращали ему уважение. Но разве не помнит Шухи того брезгливого выражения на лице красивого молодого самца, когда он благодарил его или когда просил? Он такой же, такой же, как все остальные крысы, и оттого, что сильнее и умнее их темноглазый мальчишка, разницу между унижением, которому Грант подвергся, став отверженным, и достоинством рожденного здесь молодого бандита, он ощущает больнее и острее, по сравнению с другими изгоями. Что с них взять: злые и сильные, но живут без надежды, потому и умирают быстро, и паршивеют: не телом – умом и сердцем. Но видеть отвращение существа необычного, того, к кому потянулась его омертвевшая душа – намного больнее. Да кто он такой, чтобы презирать его: доктора наук, гражданина и человека, осмелившегося противостоять амойской государственной машине? Да кто такой этот ничтожный монгрел? Да как он смеет презирать его?! - Через неделю. В аккурат на третий день торгов.
винни-пух: Частных сыщиков на Амой мало. Изобилие средств наблюдения, как стационарного, так и двигающегося, а именно – дроидов, сводило преступность граждан к проступкам больше экономического, чем криминального свойства. А в таких случаях опытный бухгалтер мог оказать следствию помощь куда более квалифицированную. Конечно, убийства, изнасилования и даже воровство встречались и в среде граждан - что ж они не люди, что ли? - но службы безопасности Мидас отличались столь высокой квалификацией, что привлечение каких-то дополнительных сил происходило в случаях исключительных, и причиной имело, в основном, суетное желание выделиться, если в деле оказывались замешаны инопланетные компании и частные лица. Преступность в среде монгрелов регулировалась самими цересцами, и не позавидовать было тому из дознавателей, кого интересы дела влекли в автономный район. Бесправность монгрелов, с одной стороны, позволяла широко использовать разные методы дознания, но с другой стороны – столетнее противостояние выработало множество механизмов сокрытия как субъектов, так и объектов преступления. Одни катакомбы чего стоили. И при всем этом несчастным кураторам района приходилось иметь в виду неофициальную, но вполне реальную поддержку Черного рынка некоторыми эшелонами власти, что требовало не только отличной ориентации в криминальной среде и знания всех многочисленных групп, группировок и банд, но и некоторого политического маневрирования. Так, назначение сильвера Айвена Грота куратором космопорта Кото означало конец сладкой жизни для контрабандистов и, соответственно, перемещение доли грузов на другие космопорты. А вот назначение Гарда куратором Цереса означало активное привлечение теневых средств к решению проблемы трудовой занятости района. Потому что последний, хотя и не является сторонником партии Первого Консула, но сторонником социальной перестройки этой помойки – является. Так что частным сыщикам на Амой отдана сфера нежная и многострадальная: семейные отношения и любовные конфликты. - Мне… нужно найти одного человека. Назвать Рики монгрелом отчего-то не поворачивается язык, хотя это ведь правда, не так ли? Он не гражданин, и вообще у него нет статуса, но сказать о таком оказывается не легко. Про себя, самому себе, Лаэль разрешил любить изгоя, человека с грязной кровью, решился и готов отстаивать свое право. А теперь надо произнести это вслух, чужому человеку, внимательному в силу профессиональных обязанностей, и оказывается, что это нелегко сделать. В сознании Лаэля, в его сердце, монгрел защищен от общепринятых представлений, предрассудков и незнания: его любовью, его памятью о нем, ощущением удивительности, особенности этого человека. Рики находится отдельно от всего остального мира, как и положено обожаемому объекту. Но кроме него об этом никто не знает. И как же это звучит со стороны? Для чего гражданин может искать монгрела? Но и оправдываться, говоря о своей любви, невозможно. Это собственное, это прекрасное, нежное, и не должны касаться его чужие глаза и руки. Получается, что монгрел прав. - Что вы готовы предоставить? – сыщик на удивление деликатен, что объясняется немалым опытом. Заказчики на его жизненном пути встречаются разные, весьма, и у всех, без исключений, в голове тараканы. Потому что поисками пропавших вместе с деньгами партнеров занимаются другие службы, там все понятно и солидно: люди деньги делают, хотя и незаконным способом. А те, кто разыскивают сбежавших от них партнеров – разводят в голове насекомых, по твердому убеждению господина сыщика. Но это – его собственное мнение. И на качество работы отнюдь не влияющее. Что Лаэль может предоставить? У него нет ни одной записи, даже на разовой карточке клуба, потому что она осталась у монгрела. Есть запись камеры, обыкновенные съемки, и Лаэль, рассматривая на редкость неудачные кадры, отчетливо понимает, что монгрел старался остаться неузнанным. - Снимки есть. Но неудачные. В голокубе изображение двух парней может поведать только о сильном сексуальном возбуждении. Светловолосый высокий юноша почти висит на своем партнере и смотрит на него так откровенно, что домысливать ничего уже не надо. А вот черноволосый опустил голову, и идет, сильно кренясь, вроде как поддерживая гражданина: ни лица не видно, ни жестов естественных, ни походки не угадать. Очень умело. Черноволосый, смуглый и одет хоть и прилично, но, как бы это сказать… одет как человек, чья одежда выполняет функцию, но не несет эстетической нагрузки. Сыщик вопросительно смотрит на своего заказчика, и тот кивает с видом твердым и вызывающим. - Да, Рики – монгрел. Мне нужно, чтобы вы его нашли.
Carinna: Однако история все усложняется. А я все жду реакции Ясона на роман с Лаелем, ой дождусь ли ? И кстати, вини-пух, мне очень нравится ваш Рауль, несморя весь го сволочизм. У него в вашем фике склад ума настоящего ученого. А истиный ученыйв процессе Познания -увлекатеьное зрелище.
винни-пух: Спасибо. Я старалась и очень рада. если по Вашему мнению, моя попытка удалась. Узнать узнаете точно. По поводу времени... эту часть я в черновике закончила, но уперлась в один промежуточный эпизод и не тпру не ну.
винни-пух: Ур-ря! Я его доконала! Если не случиться всемирного потопа или снегопада, то в пятницу - как штык.
Zainka: Что?! Правда?! Урра!!!!!!! Ждем!!!!!!!!
Carinna: Ждем, ждем! javascript:vst(85); 85
винни-пух: Следующий кусок потерялся при пересылке, Если найдется - выложу в конце пятницы.
винни-пух: - Рики? – в ответ молчание. Гай не слишком удивляется: с момента пьяной и страшной попытки насилия Рики часто исчезает без всякого предупреждения, и он не спрашивает. Никогда больше не спрашивает, считая, что потерял это право навсегда. Он не знает, чем тогда закончился вечер: Рики вернулся вместе с Люком, и, не отвечая на вопросы Гая, заперся в комнате. В тот день они даже не разговаривали. Парень в отчаянии отправился по барам и не возвращался, пока не кончились деньги. Тоже, помнится, дрался; помнится, с кем-то пил; кажется, даже трахался с кем-то: «Черт его знает, не помню». Когда, наконец, заявился на порог, Сид только хмыкнул и отвел его в ванную – его мутило и трясло еще почти неделю. Сид объяснил, что он где-то нечищеного «плясуна» нажрался. Рики он помнит: черноволосый приходил к нему, усаживался на стуле рядом и молчал. Держал его за руку, не смотрел даже, но отчего-то намного легче становилось, и почему-то сердце оживало тогда, становилось тепло и светло, и казалось: стоит немного потерпеть, подождать, и все наладится. Все будет прекрасно и замечательно, и он прощен, и все вновь будет как прежде. Все будет хорошо – он попытался что-то сказать ему тогда, но Рики только головой покачал. - Я только... - Пожалуйста, не надо, Гай. Просто не надо, - и тогда он понял, что прощен, потому что никогда не был обвиненным. Рики больше от него ничего не нужно: ни любви, ни надежды, ни даже дружбы. И помощи не нужно. А ведь ему плохо, видно же. Спрашивать не надо. Был кто-то эти три года для него самым важным, а потом все кончилось. И пилотом быть не получилось. Вот он и вернулся туда, где его ждали. Но раз вернулся, значит, нужен ему Гай? Узнать не у кого: сероглазый после выздоровления опять попытался запить – не получилось. Вернулся из бара, едва ноги переставляя. Сид только хмыкнул, Норрис попытался съехидничать, а Рики... Рики только посмотрел на него. Ниже ведь его ростом, запрокинул голову и в глазах такая тоска беспросветная – свету белого не видать. Так что пить он зарекся. А Люк на него еще с месяц злился, как черт: ничего рассказывать не желал, на вопросы только посылал куда подальше, да за Рики таскался, как курица-наседка, пока монгрел его вслух не попросил. Люк не обиделся, но Гай так и не узнал, что произошло. А потом был Мистраль, феерическое зрелище, от которого разом голова кружилась, и он же видел, он собственными глазами видел, как ожил, как засветился от восторга его Рики, как любовался постановкой, как смеялся, и радовался, и глаза у него светились, и улыбался он как раньше – открыто и ярко, как солнышко. А потом увидел кого-то. Там, внизу, был кто-то, от одного взгляда на кого Рики задрожал и вспыхнул. Что-то еще отвечал и объяснял что-то, а у самого глаза как дыры стали, словно вся душа через них в момент вытекла. Говорит, а сам же не слышит ничего, кричит молча, все жилочки кричат от боли – слышно же! Он же его любит, любит, что бы там ни было, и потому кажется, что вместо красных бликов голографических огней из его Рики вдруг вырастает настоящее солнце, красное, как огонь, и все, что есть живого в нем, тянется туда, вниз, к кому-то. Дотягивается самым большим желанием, всем сердцем, как рукой касается, и улыбается. Жалкой, растерянной, мучительной улыбкой, которой сам Рики не замечает. Улыбается и смотрит вниз, не отрывая глаз, жадно и страшно в бесстыжей тайне последнего взгляда. Последний раз, больше никогда не увидеть: и нет сил спрятать этот жалкий умоляющий взгляд, нет сил спрятать мольбу - нет больше ни сил, ни стыда на сокрытие. Последний, понимаете? Так какого черта! Все потом, все: стыд, боль, отвращение – все потом. А сейчас: только его глаза, только его голос, каким-то чудом слышимый. Только бы его видеть, жадно, преступно глядеть и не наглядеться, никогда уже не наглядеться на прекрасное любимое лицо, и ничего не хочет слушать изголодавшееся сердце, и душу готов продать чертовой машине, лишь бы еще немного, хоть чуть-чуть – поглядеть. Гай мог бы подумать, что ошибся, что показалось: никто ведь ничего не заметил, кроме него, но Рики вновь стал как потерянный, опять напился, как он сам давеча, гонки эти дурацкие устроил. Совсем как он, так что легко услышал и увидел Гай то, что, казалось, не видят и не слышат другие: сердце обглоданное, бессилие жалкое, унижающее – губы трясутся от усилий улыбнуться, пальцы намертво вцепились в перила. А в глазах такой восторг, такая радость – страшная, жалкая радость, мерзкая, как у брошенной собачонки, увидевшей своего бывшего хозяина. «Кто это, Рики? Кто тот ублюдок, что сделал с тобой такое? Что он сделал с тобой? Что мне теперь делать с тобой?» Рики - тот, из прошлого - и полминуты не дал бы ему так думать. Он бы и за полсекунды учуял, что с Гаем фигня творится, и заставил бы его сказать все, что он там надумал. Дразнил бы, дрался бы, трахал бы до звездочек перед глазами, а заставил бы его все сказать. И высмеял бы. Или по роже дал бы, если бы Гай надумал совсем уж фигню, или сам разорался бы от ярости или обиды. И ему бы сразу стало легче. И вся та муть и грязь, что надумывалась, стала бы полной ерундой и фигней, о которой думать – себя не уважать. Но он бы не молчал и не отворачивался, не прятал бы глаза и не боялся. Рики ни черта не боялся и никогда, никого из своих не подводил: ни словом, ни делом. Потому и шли за ним ребята, куда хочешь, потому и сейчас идут, что знают точно: сдохнет за них. Землю грызть будет, а выручит. Это правда, ничего не изменилось, вот только кроме этого ничего настоящего больше не осталось. Все остальное, что видят парни: удача да азарт, смелость да хитрость, все это - маска. Стенки вокруг него, и не пробиться, хоть голову разбей. Он их сам поставил, чтоб никто к нему не лез. И он, Гай, тоже теперь «эти все». Иначе Рики не дал бы ему мучиться. Иначе Рики не смотрел бы на того, другого, такими глазами. Рики за него, Гая, сдохнет – это верно. Но к себе больше не подпускает, и жить с ним не хочет. А эти мысли - злые, жгучие, от которых леденеет в груди, а кровь готова закипеть, и такая вот горячая, обжигающая, кружит ему голову, подбивая на дрянное дело - они не уходят сами по себе. И от простых пустых слов - тоже не уйдут. Тут надо нечто иное: голос из сердца, живой и чувствующий, и слова, что не из ума, а из души приходят. Иначе - обман, и не подействует. Эмоциональный резонанс – штука беспощадная и безжалостная, и ложь, поставленная в начале вместе с правдой, в конце сильна и режет ухо. Он бестолково таскается по дому: где вообще все - непонятно, как нарочно разбежались. Майкл на космодроме, это он знает, Люк и Норрис вроде собирались где-то прошвырнуться, Рики... Рики ни перед кем не отчитывается, и никому и в голову не приходит спрашивать, где он бывает. Но оказывается, что он дома. Ванная в здании – самая большая роскошь, просто немыслимая роскошь для Цереса, но Рики скорее согласился бы отказаться от дополнительных мер безопасности, чем от пластикового корыта. Вернее: от дополнительного распределителя на водоканале, позволяющего получать неучтенные порции воды. Остальные довольствуются душем и лишь прикалываются над аристократичными замашками монгрела. Где только нахватался? Он ведь и раньше любил плескаться, но сейчас... сейчас он так подолгу и в такой горячей воде болтается, словно смывает и никак не может смыть с себя что-то, словно пытается раствориться в горячей воде. Словно она заставляет его забыть о чем-то... О ком-то: о ком-то, кто любил смотреть на него в бисеринках воды и купать в душистых смесях. О ком-то, кто владел им под каскадами воды и сцеловывал смешливые ямочки на его смуглых пылающих щеках. О ком-то, кто укутывал его своими снежными искрящимися кудрями, растворял жестокой сияющей нежностью, топил в ласке своих рук, губ, своего всепоглощающего могущества... «Ясон, ну пожалуйста, ну Ясо-о-он!»
винни-пух: Рики заснул в горячей воде, видит что-то во сне: глаза двигаются под тонкими веками, губы полуоткрыты и нежны, как цветок. Наклониться. Поцеловать. Нежно-нежно, чтобы губы только соприкоснулись. Касаться языком влажной солоноватой кожи, пока любимый не откроет глаза. Сияющие огромные глаза, полные страсти и неги. И тогда целовать крепко-крепко, чтобы забыл навсегда. Чтобы никогда не помнил. «Кто это, Рики? Кто? Почему ты все время думаешь о нем? Почему не обо мне? Почему ты разговариваешь и смеешься, как живой, а потом вдруг наступает такой миг, когда ты… словно забываешь, как это делать: разговаривать, смеяться, ходить? Как это делать так, чтобы было похоже на Рики. Ты можешь обмануть кого угодно, но не меня же. Что мне сделать? Что? Я же люблю тебя, я умру за тебя, я убью за тебя. Скажи». Гай наклоняется к любимому в этой горячей воде. Едва слышно, едва касаясь, с той бесконечной и страшной нежностью, что способна убить, лишь бы не причинить неудобства, обводит пальцами контур лба, скул, осторожно касается изгиба рта. Рики что-то бормочет тихонько, просто говорит что-то, не просит и не отрицает, замирает под прикосновениями, словно вслушиваясь сквозь сон, нежится. Гай смелеет, гладит мокрое лицо монгрела, наклонятся поцеловать, и Рики нежданно тянется ему навстречу, сам приближается к его рукам и губам. Сам, подставляя истомившееся разгоряченное тело... сам! Сам Рики, тогда значит... Рики бормочет что-то непонятное сквозь сон: ему видится скользящая нежность просыпавшихся прядей, и во сне он не слышит разницы. Для темноглазого шелковая тяжкая масса белого золота празднично и невесомо окутывает его тело самой сладостной для него лаской – Гай, замерев, словно от удара двух слогов вместо одного, смотрит на эту счастливую улыбку и чувствует, как горячечная сумасшедшая ненависть заполняет его целиком. Словно всегда была, зрела. Всегда была, питалась его сердцем, его чувством, а теперь вот выросла наконец-то и заменила в нем все остальное. Убить! Убить, уничтожить, сжечь заживо гада! Уничтожить того, кто забрал у него Рики, кто овладел его Рики, кто отнял его Рики. -Кто это? Кто это, Рики? Ответь мне! Ответь! Он трясет юношу, не замечая, как сильно стискивает его плечи, как шатается пластиковое корытце ванной и вода плещется и попадает Рики то в глаза, то в рот. - Кто это?!!! Кто?!!! Вырванный из придуманного сна совсем не теми руками, что снились, и не тем голосом, что слышался, Рики, сквозь разницу между пониманием действительности и реальностью прекрасной грезы, почему-то никак не может уловить, что говорит Гай. Видит, как шевелятся губы на побелевшем лице, чувствует, как впиваются пальцы в плечи, но что он говорит - не понятно. - Кто? Ответь мне! «Ему нужно имя, потому что он считает, что сумеет с ним что-то сделать, и тогда все изменится, вернется. Потому что верит, как многие, нелепо и странно, но верит, как все влюбленные, что они всемогущи, могут смертью или жизнью все исправить и вернуть. Я понимаю, и я даже знаю, что это правда, но только тогда, когда любовь еще живая. Но она-то не живая». Живая была там, давно. И еще одна была – тоже живая, хотя и смертельная. От второй живой любви внутри остались куски божества. Кто бы мог подумать, что мысли и слова этого божества могут отличненько жить отдельно от него и жрать тебя изнутри. Они уже почти все съели. И поэтому, очнувшись, он совсем не слышит Гая, не слышит его боли, а только свою: острую пронзительную тоску, от которой хочется завыть, и злость к тому, кто так подло вытащил его из любимого сна. Так что совсем не важно, что кричит его бывший любимый и почему толкает его под воду. Убить хочет. - Кто?! Глухая безразличная отрешенность буквально сводит с ума: Рики не был таким! И это равнодушное безмолвие и пустота внезапно кажутся несчастному каким-то злым презрением, высокомерием, с которым смотрит на него не его любимый, а тот – вор, ублюдок, который сделал все это с Рики. Который отнял у него Рики. И, не помня себя от ненависти, Гай трясет юношу за плечи, так, что ванна едва не перекидывается, толкает под воду в диком ослеплении, и, когда монгрел, отфыркиваясь, вырывается из его рук, наносит удар по щеке. - Мать твоя, ты… отве… От второго удара Рики тоже не сумел уклониться, с каким-то странным удовольствием подумав, что руки у парня не ослабели и Гай по-прежнему может хорошо навешать. Но третий удар он блокирует и, прихватив руку монгрела за запястье и локоть, дергает к себе и вниз. Гай с шумом валится в ванну. Взбешенный от ревности и ненависти монгрел – неравный противник. Пока Гай пытался удержаться за бортик, а потом опереться о дно, Рики выскользнул из воды и теперь молча наблюдает, как парень неуклюже выбирается из ванны и становится перед ним: мокрый и угрюмый, еще не утративший запал злобы, но ослабевший от стыда. Когда-то Рики надеялся вернуться и жить по-прежнему. Когда-то он наделся вернуться, чтобы Гай помог ему забыть. Когда-то, он хотел вернуться, чтобы найти хоть что-то: и ни одно из его желаний не сбылось. Изменилось слишком многое, потерялось безвозвратно то огненное пространство, где они были один на один, только друг для друга, и больше никак. Есть теперь другое место, белое-белое, радиоактивное, жить там нельзя и любить тоже. А он верил, дурак-монгрел, верил. Синие потемневшие глаза – синие-синие, как море в бурю, властные, взволнованные, наверное, впервые в жизни, и взгляд, где все вместе: приказ, требование и мольба: «Не надо Рики. Я люблю тебя, не надо, все будет хорошо. Ну, пожалуйста, Рики, поверь мне». Глупость, правда? Разве может блонди просить? А он поверил. Наверное, зря. Во всяком случае, для него ничего хорошего так и не вышло. Наверное, не зря, потому что блонди все-таки что-то такое сделал, добился этой своей власти или как она там называлась: манипулирование информационными потоками четвертого уровня сложности в ментальных структурах открытого эгрегора. Блин, и не выговоришь. И снова зря, потому что кроме него и Ясона здесь оказались и все остальные: Гай, Люк, Дерил, и для них тоже не слишком все хорошо. В жизни все всегда запутано до смерти. - Хватит с тебя? – буднично спрашивает Рики, и когда Гай подымает голову, он видит в серых глазах боль и ненависть. Жгучую злую ненависть, которую утолить никогда не удастся. - Кто это, Рики? – настойчиво повторяет парень, голос звучит глухо, взгляд мимолетно скользит вниз, не сознавая желания: зачем ему смотреть на свои руки? Что он там в них не видел? Ненависть куда-то улетучивается, и тоска валится на душу серой глушащей пылью. - Это не важно, Гай. Не имеет значения. Не имеет. Что ему с имени? Но имя означает человека, и потому у имени есть плоть и кровь. Имя – это вещественно и его уже можно ненавидеть, можно думать о нем, как о ком-то настоящем, живом. И думать, как можно его убить. - Я все равно узнаю, - с вызовом говорит Гай, упрямо глядя прямо в глаза Рики. Рики отрицательно качает головой, в темных его глазах что-то полыхает, как молния режет, и если присмотреться – станет видно, как кто-то из обитающих на дне бездны шевелится там. Может чудища, может ангелы. Как кому повезет. Но кто сказал, что ангелы склонны к милосердию больше, чем демоны? С чего бы это?.. - Ты ничего не узнаешь, Гай, - голос почти прежний, чуть картавый, звучный, певучий – чистый-чистый, каких не бывает в Цересе, и непреклонный. - Я ничего не скажу тебе, и ты ничего не узнаешь. - Нет. Не подтверждение – несогласие. Я люблю, и значит имею право… да какое же право может иметь тот, кто любит? Право на что? Но Рики смотрит прямо внутрь черными ледяными глазами, и Гай начинает верить в чудовищ. И утверждает свое право голосом тихим и безнадежным. - Я люблю тебя. - Я знаю. Прости. Это ничего не изменит.
винни-пух: Не изменит. Значит, это правда, что Рики был не один это время. Значит, это правда, что он любит его и сейчас. Значит правда, что этот ублюдок бросил Рики, сначала заманил, а потом бросил. А Рики до сих пор по нем сохнет. И на Мистрале тогда Рики на того ублюдка смотрел. Предал его Рики. И сейчас предает. Он может молчать сколько угодно. И пусть никто ничего не видел и не знает, но Рики к кому-то бегает. Есть у него кто-то. Это необъяснимо, как Гай чувствует, но кто-то есть. Словно за Рики протянулась тень, легкая и искристая, словно в движениях, выражении лица появилась теплая ласкающая мягкость, скрытое желание погладить пальцами. Это невидимо, но ревность способна видеть даже через тридцать дверей. «Увидел его на торгах и как-то связался, и теперь к нему бегает. Что ж он снова к себе не зовет? Старый, что ль, стал? Стыдно, небось, перед другими-то?» Мысли – грязные, жестокие, недостойные, но Гай не только не пытается прогнать их, но упивается ими. Упивается болью, мучением, которые они ему причиняют, и развивает их в своем воображении, стараясь сделать еще более жестокими и мерзкими. «Что он делал с тобой, Рики? Что заставлял делать в уплату за свою любовь, за свое внимание? Как дорого тебе стоило чистое тело, хорошая жратва? Как ты платил за утехи с гражданином, с богачом? Красивеньким, небось, да чистеньким, не чета монгрелам. Так что ж он теперь выкобенивается, гад паршивый?!» Не держится ненависть на его Рики. От боли да от тоски может завестись в сердце горькое и тяжкое, может вспыхнуть злость и отчаяние. И тогда кажется – единственное, что можно сделать: убить Рики, задушить своими руками, чтобы не мучаться. Давно понял, что Рики к нему не вернется, что отныне они только друзья. Но одно дело: знать, что ты один и твой любимый один, и плохо врозь, да вместе не выйдет. Но совсем иное, когда твой любимый предает ваше общее одиночество, и еще хуже, когда видишь, как его любовь пьет из него силу. «Ненавижу. Я ненавижу этого гада». Наверное, именно с того момента все и началось, наверное, именно тогда мысль о наказании, о каре заменила мысль о возвращении, которого не могло быть. Ненависть стала ждать удобного случая. И наступит момент, когда Рики опять исчезнет, и наступит момент, когда Гай сумеет узнать, с кем Рики и у кого. И наступит момент, когда больше никаких мыслей у него не останется, потому что ненависть давно забрала даже его любовь. - Хей, осторожней! Возглас сидящего рядом молодого человека приводит Гая в чувство. «Бизон» сжимает стакан в руке так, что стекло дребезжит, цокая по пластику бара. Отставляет стакан подальше, боясь, непонятно почему, что схватит его и швырнет в морду бармена, который, конечно, совсем ни при чем, но никогда ему не нравился. - Ха. Привет Гай. Какими судьбами? А сосед оказывается знакомым: с прической, в крикливо-нарядном клетчатом костюме, но монгрел. Стать, кожа, рано грубеющая от контакта с песком, невытравливаемая повадка мелкого хищника. Конкретный монгрел – глаза разноцветные. - Привет, – угрюмо цедит Гай, лишь бы отвязаться. На Кирие его неприветливость не производит впечатления, он небрежно проводит по щели приемника карточкой, небрежно кивает внезапно ставшему угодливым бармену. - «Вельда» для меня и моего друга. Вот за это он бармена и не любит: за то, что перед любым, кто хоть кус деньги кажет, он раком готов встать. - Нет. Мне стаут. - Как хочешь. Слышал, стаута моему другу. - И я тебе не друг, - так же хмуро указывает Гай и встает. Рука Кирие неожиданно крепко ложится ему на плечо и почти заставляет монгрела снова сесть. - Да ладно. В одной банде были, а теперь не друзья? Я ж не в «Джикс» какой пошел, а на Черный рынок, - и, видя колебание на лице Гая, продолжает убеждать, - да кончай ты мазу клеить. Давай, я ж вас сто лет не видел, только слышал. Расскажи…
Carinna: винни-пух , да неужто это часть потерялась безвозвратно? ! Я в трауре Судя по "Множеству пользований" дело близитя к финалу: вот уже и Кирие появился, а сюжетные узлы еще не развязаны. Неужто Гай будет мстить Лаэлю по ошибке? Жду также, когда кошке (Раулю) отольютя мышкины слезки. Вообще, читатели у вас вечно голодные - сколько ни дай, все мало.
lynx: Carinna Нет, часть не потерялась. Она уже выслана повторно и, думаю, появится здесь, как только появится автор
Zainka: lynx, спасибо! Успокоили. Ждем автора.
винни-пух: Не так уж давно это и было, если ориентироваться на нормальный срок человеческой жизни. Какие-то три года тому назад. Всего ничего, правда? Три года тому назад Рыжий Лис был одним из тайных кумиров Рики. Человек загадочного и непонятного происхождения, человек выдающегося ума и холодной интеллектуальной воли, человек, завоевавший такой авторитет, и ведущий свою организацию с уверенностью и четкостью звездного флагмана, легко мог бы стать популярной личностью, если бы не остальные особенности характера: скрытность, равнодушная деловитость и откровенная незаинтересованность во внешней оценке. Катце служил только одному существу и только его мнение что-то для него значило. Рики этих качеств не понимал, посчитав их сначала отсутствием честолюбия, а потом, после выяснения некоторых анатомических особенностей рыжего монгрела – опасением за сохранение тайны. Но менее умным и менее хладнокровным Катце от этого не стал, и Рики по-прежнему считал его образцом для подражания: не в качестве носителя звания негласного главы Черного рынка - управление такого рода монгрела не привлекало - но в качестве человека, сумевшего подвинуть рамки системы и добившегося успеха. Область, где юный монгрел хотел бы реализовать свои амбиции находилась отнюдь не в сфере экономической деятельности. Звезды, полеты, корабли и приключения, и другим его кумиром до сих пор остается легендарный исследователь Второго рукава Галактики капитан Ривера. «Свободный охотник», капитан и владелец тримарана «Либера», свободный исследователь научного флота Федерации, авантюрист, и даже пират временами. Биографию и достижения Риверы монгрел знал наизусть. Бессмысленная мечта. Романтические бредни. «Монгрелам никуда не деться с этой планеты, лучше подумай…» - все говорящие были правы, и никого из них Рики не слушал. И вполне возможно, что именно эта сверкающая и надменная вера в себя, страстность и отрицание невозможности спасли ему жизнь. Но, ко всему перечисленному, Рики отличался недоверием к чужакам и презирал лесть в любой форме, потому для его обработки потребовались бы дополнительные усилия. Эта была одна из провокаций, затеянных некоей партией, на тот момент не заинтересованной в заключении договора. Поскольку сорвать подписание более - не то чтобы законным - а более обоснованным способом, связанным с несоблюдением условий пакта, или еще по какой-то весомой причине, оказалось невозможно, прибегли к популярному методу общественного возмущения. В результате некий молодой и перспективный монгрел затеял погром в девятом секторе Мидас. Попытка оказалась не столько успешной, сколько беспримерно наглой, показательной, и при прочих равных условиях, последовавшие за этим карательные меры более чем удовлетворили бы наблюдателей Федерации. Библейские методы поддержания порядка демократическими союзами обычно не приветствуются, или, что ближе к истине, служат отличным поводом для вмешательства. Винг – молодой и фотогеничный монгрел, что называется с «жаждой в горящем взоре», прекрасно подходил на роль харизматичной жертвы, и, чтобы усилить таковую, специалисты не пожалели усилий для привлечения к его «освободительному походу» возможно большего количества совсем юных обитателей трущоб, только-только покинувших «Гардиан». Юность бескомпромиссна и максималистична по своей сути, пробудить в юных чувства высокие и прекрасные намного легче, и намного же легче их направить в нужную сторону. Что обычно и делают с теми, кто еще не потерял способность верить в самопожертвование, но еще не приобрел циничного, но нужного опыта взвешивать чужие слова. А кровь юности всегда выигрышней смотрится на воскресных таблоидах. При погроме погибли двое граждан, больше трех десятков оказались в больнице – пожар, разработанный действительно умелым специалистом, привел к большему количеству жертв, чем можно было ожидать в городском районе с его службами безопасности. Так что расчет господ провокаторов имел полное основание оправдаться. Власти, однако, отказались от карательных санкций: по двум погибшим был объявлен официальный траур, потери здоровья и имущества возместили за государственный счет, и Первый Консул Ясон Минк прокомментировал решение правительства таким образом: «Правительство Амой несет ответственность перед своими гражданами и за своих граждан, но не отвечает за действия независимой части населения. Мы скорбим об утрате двух достойных членов нашего общества и примем меры, чтобы установить преступника и покарать в соответствии с действующим законодательством, но мы никоим образом не можем вернуться к первобытному принципу возмездия». Заявление получилось несколько двусмысленным, но суть его довольно скоро прояснилась. Распространившиеся слухи о награде за голову несостоявшегося вождя революции заставили, в конце концов, монгрела покинуть ставшие вдруг негостеприимными трущобы и податься за помощью к тем «добрым дядям», что подбили его на неблагодарное занятие по установлению исторической справедливости. «Дяди» повели себя нехорошо, отказались помочь вообще, но вызвать амойскую полицию все же постеснялись: как бы они при этом выглядели, правда? И решили справиться силами своей службы безопасности. Монгрел, однако, обиделся сильно, начал стрелять, и солдатам пришлось его элементарно ухлопать. Не успели инопланетные гости придти в себя и оценить размеры поразившего их бедствия – а размеры были немаленькие, учитывая сколькими СМИ были с увлечением описаны события – как появилась и другая, не менее весомая, причина для переживаний: среди бела дня двое отчаянных монгрелов чудом прорвались к особняку, выбросили под стеклянистые ворота кучку кредитов и тут же смылись, пока охранники хлопали глазами. Не, если бы они бомбу швырнули, то реакция была бы безупречной, но монгрелы, которые швыряют на мостовую деньги? Это что-то невероятное. Поскольку журналисты теперь дежурили здесь круглые сутки, постольку ни схватить монгрелов, ни запретить передачу инопланетяне не смогли. А рядом с рассыпанными по блестящему покрытию мостовой соблазнительными прямоугольниками валялся простенький одноразовый «связник», на полной громкости повторяющий: «Удавись своими грязными деньгами!» В общем, провокация закончилась таки скандалом, но совсем не таким, каким его предполагали орагнизаторы. Минк одержал дипломатическую победу, под предлогом расследования монгрельских преступлений амойские СБ-шники нарыли в особняке столько, что «гости» были немедленно выдворены, и с таким шумом, что он заставил партию оппозиционеров притихнуть и несколько откорректировать свои взгляды. Виновник погрома был уничтожен, а некий известный обозреватель отметил в своих выступлениях, что уровень нравственности некоторых монгрелов явно превышает упомянутую характеристику некоторых инопланетных представителей. Минк, разработавший операцию, нимало не интересовался ее исполнителями на тот момент. Намного позже Консул узнал, что Рики избежал участи «вождя» только потому, что господа инопланетяне обратились сначала к Вингу, а так как «Бизоны» находились с его бандой в некоторой конфронтации, то и присоединиться позже к бунтовщикам не могли. Возможно, конечно, что природной недоверчивости Рики хватило бы для того, чтоб отказаться от заманчивого предложения, но вероятность такая невелика. ПОСТУПОК любого уровня, как авантюрный, так и героический, требует отваги, силы воли и того стремления души к яркости жизни, к испытанию на пределе, что всегда были и остаются основой характера монгрела. И характеру такому тяжело отказаться от вызова. Так что можно сказать, Темному просто повезло, или стало сказываться влияние Катце – начала целеустремленного и организующего, в отличие от своевольного нрава полукровки. Зато мальчишка с удовольствием стал тем неуловимым монгрелом, подкинувшим кредиты. Катце, выбрав исполнителя, воспользовался предоставленным допуском, чтобы организовать полукровке относительно безопасный маршрут, и Рики не подвел своего нового босса, продемонстрировав скорость реакции и выдержку. Рики тогда понравилось, очень: во-первых, сам по себе поступок был рискованный и требовал смелости и дерзости. Во-вторых, узнав подноготную компании, монгрел почувствовал вполне обоснованный гнев, тем более сильный, чем более праведным он был. Использовать парней, а по законам большинства планет - несовершеннолетних детей, чтобы вызвать карательные акции и получить за это деньги - подробности о политической подоплеке монгрел пропустил как неважные и непонятные - это подлость и дрянь, и безразлично кто это делает и с кем. В-третьих, Рики польстило то, что Катце привлек именно его к рискованному и праведному выступлению - велся он еще тогда на такого рода внимание; и почему-то заставил испытать удовлетворение тот факт, что его новоявленный кумир способен испытывать чувства, а не только рассуждениями питать ноосферу планеты. Желания служить именно этому человеку у свободолюбивого монгрела не появилось, естественно, но перенять некие свойства характера, стать таким же умным, умелым и хладнокровным, как Лис - появилось. Учитывая страстность монгрела, Катце, наверное, следовало бы поблагодарить судьбу за то, что дело происходило не на планете Земля, а он – не капитан Кук. Желание держалось долго, пока более выдающийся пример сходных параметров не вытеснил предыдущего кумира. Вернее, лишил стремление монгрела привязки к конкретному объекту. Рядом с разумом и сдержанностью блонди, истинным олицетворением эталонов патриархального интеллектуального общества, потуги человека на подобный уровень выглядели бы смешно. Так что и стремление «стать таким же умным и хладнокровным» утратило свой смысл – критерии эталона заоблачно высоки, нечего и пробовать. Минк пытался объяснить своим дифференциальным языком исследователя, что упомянутое стремление есть отражение куда более правильного стремления объекта к развитию себя, своей личности и своих уникальных характеристик. Словосочетание долго жило своей жизнью в памяти Рики, не наполненное содержимым, и только вернувшись в Церес и вновь услышав, всем сознанием и всей остротой восприятия псионика отсутствие этого стремления в трущобах, усеченность желаний и пустоту будущего, монгрел понял, о чем говорил блонди. О том, что каждый человек уникален. О том, что опыт и знания, пройденные через индивидуальную систему восприятия, становятся неповторимыми, о том, что именно эта часть памяти, а не логические способности или умения и являются теми уникальными данными, что превращают безликий организм в личность, делают его созданием единственным и неповторимым. И чтобы проявить свою неповторимость в полной мере, требуется постоянное движение вперед: новые ощущения, неизвестные сведения, испытание чувств – личность должна развиваться, и только развитие и связанные с ним изменения становятся залогом неповторимости твоего единственного «Я». Он говорил это о блонди. Не о людях. Слова о развитии личности – самая что ни на есть затасканная тема любого первичного образования и ничего не говорит ни уму, ни сердцу. Потому что есть вещи и явления, которые становятся реальными для каждого человека только тогда, когда он обнаруживает себя их источником. И тогда это будет уже не знание, не пустой набор определений, но понимание, что дает возможность расширить свое видение и стать кем-то большим. Людям приходится это понимать. Каждому в своей ситуации, каждому – благодаря своим представлениям и по мере возможности. Что должно измениться в блонди, чтобы он пришел к такому пониманию? Насколько святотатственной является для андрогина мысль о первичной уникальности и неповторимости любого объекта? Что именно и как изменит в его личности это знание? Пожалуй, подобные мысли и понимание можно назвать духовным подвигом. Это поступок для человека, но определенно подвиг для андрогина. Рассудком Рики этого не понимает, так же, как не понимает слов о развитии личности. Для него вышеупомянутые вещи являются непреложным законом жизни, они не обсуждаются и не устанавливаются – это просто есть. С людьми надо обращаться по-человечески – потому что они люди и у каждого своя гордость. Человек не должен сидеть на месте – сдохнет от тоски или сопьется. Цереса не должно быть, потому что в Цересе ни у кого нет шанса – это несправедливо. Все просто, не так ли? Так как должен человек с такой установкой относиться к существам, которые считают людей вещами из-за отсутствия у них большой башки? С глубочайшим презрением и ненавистью. А как должен относиться такой человек к блонди, когда он провозглашает эту нехитрую истину с потрясением огромного открытия? С недоумением в лучшем случае: чего это он мол? Тоже мне, истину открыл, идиот! Но эти ощущения Ясона: потрясение, удивление перед глубиной заблуждения, ошеломление перед результатами этого понимания и даже какая-то растерянность, хлынули в Рики синими искристыми струями. Снесли его сознание куда-то в глубины, где все волновалось и двигалось, и это приближение к внутренним ощущениям блонди, не от чувств, а от мыслей, заставило монгрела не подумать то, что ему полагалось, а понять, что для блонди это почему-то имеет большое значение, и что для блонди это почему-то опасно. Блонди – существа странные: человека может убить нож, лазер, наркотик. А блонди может убить мысль. Вот такая правда жизни. Помнит ли монгрел сейчас об этом? Кто знает. Узнав о роли Рики в той истории, Минк подумал, что ситуационные связи невозможно подвергнуть полноценному анализу. Всегда возникают те, что не были на поверхности и невозможно правильно оценить их важность, исходя лишь из мотивов. Модели и прогнозы эффективны, когда дело касается людей как объектов, то есть вступивших в определенные экономические, политические или силовые связи, но теряют половину вероятности, когда дело касается жизни. С другой стороны, что удивительного в том, что объекты, обладающие критическим потенциалом, неудержимо стремятся друг к другу, чтобы создать свою, более эффективную, способствующую развитию и реализации, систему, нежели та, что породила их? Механизм отработан на всех уровнях мироздания, от чисто механического процесса слипания двух пылинок до образования чрезвычайных комитетов, которые единственно и являются реальной и эффективной властью в обществе. На заре веков это вечное движение объединило перспективных обезьян и они стали людьми. И на протяжении всего времени существования человечества его самые яркие представители, объединившись, двигали неповоротливую махину по пути эволюции и прогресса. И, предлагая путь дальнейшего развития – данного индивидуума, данной касты, данного общества – судьба сплела диковинную цепочку, захватившую разные и удивительные существа в одно целое, противоречивое, алогичное. Но такое крепкое, что не порвать и не разрушить ничем, кроме смерти.
винни-пух: - Нашим подопечным интересуется частный сыщик. Если докладчик собирался произвести впечатление, то промахнулся. То есть сообщение насторожило Катце, нехорошо это, если у кого-то появился интерес к объекту, а он ничего не знает о природе интереса, но на хмуром лице рыжего ничего особо не отразилось. Цепкий пронзительный взгляд словно сканером прошелся по служебно-подобострастной физиономии и Олум заметно скис. Не, Босс так просто не простит. После личной встречи с объектом босс вернулся мрачнее тучи. Гнев свой он никак не выказывал, мониторы не бил и криком не кричал, а тихим голосом назначил достаточное с его точки зрения количество штрафных санкций, после которых Чирок в запой ушел на два дня, а он сам тоже долго изливал свои печали на лоно какой-то проститутки. Сами посудите, статочное ли дело, его, наблюдателя и фискала со стажем большим, чем возраст того щенка, что их развел, лишить двухнедельного заработка и отправить разгружать склады наравне с обычным полумеханизированным сбродом? Однако, проявив недюжинную способность к мышлению и редкое качество терпения, за что, собственно, он был и остается востребованным специалистом по чужим замочным скважинам, Олум отработал положенные человеко-часы и босс принял его обратно. И то ли в издевку, то ли решив предоставить шанс на реабилитацию, поручил слежку за тем же красавчиком. Причем слежку удаленную - цельный фургончик добра оказался у босса, и Олум старался не за деньги, а за совесть. Вот и настарался. Продолжая, так сказать, не забывать о рабочих обязанностях во время досуга, он и выцепил в баре чувачка, зачем-то спрашивающего о темноглазом. Чувачок был средней линялости, подозрения не вызывал, но, уважая свою профессиональность, монгрел довел объект до конца. Не просто до границ Цереса, а до логического завершения пути товарища, который, как оказалось, следовал до порога частной сыскной конторы «Стимул». Вот с этим докладом он и притопал к боссу с утра пораньше. И босс сообщению не обрадовался. - Вот что, - Катце замолчал, задумавшись, потом быстро набрал в поиске указанную контору и выскочившая реклама посвятила его в засватывающие возможности частной лицензионной фирмы, способной разыскать дорогих вашему сердцу людей в воде, воздухе, космосе и у Юпитер за пазухой. Обычная частная компания, и чтобы обнаружить ее принадлежность к силовым организациям или конторам для услуг более интересного плана, надо время. Вот черт. Вечно этот монгрел куда-то вляпывается. - Отправь-ка последить за конторой и тем человеком кого-нибудь посмышленей. Пусть покрутится. - А мне что делать? - То же самое, следить за объектом, и не через стакан со стаутом. - Да ладно босс, когда это было. - Когда мне было не нужно. И если объекту будет угрожать опасность, применяй оружие. Ого. Босс разрешает применять оружие. На его памяти такое было не часто, не любит босс устраивать кровавые разборки, чаще по-тихому разбирается. Но чтобы вот так, для сохранности чьей-то жизни… ни в жизнь такого не было. - Так мы что, его охраняем теперь? - Да. Промашка вышла у непогрешимого Лиса. Приказать-то он приказал, позаботился об оружии, наблюдателе, средствах передвижения и наблюдения, а вот о том, что навыки и психологический настрой у боевика и телохранителя разные, как-то не подумал. Охраняют же самого Катце его люди, которые на все руки мастера, и до сих пор живой. Универсальность монгрелов не знает другого шлифовщика, кроме ножа, пули, дроида и паленого чипа, и его люди – своего рода виртуозы, мастера постоянной войны. Но когда дело касается охраны объекта, требуются люди с несколько иным набором навыков. Рауль убийство не заказывал. Более того, предупредил, что объект ни в коем случае не должен быть непоправимо искалечен или – внимание! – утратить привлекательность. Уничтожение объекта фиксации Минка приведет последнего к тяжелым психическим травмам, а этого никак нельзя было допустить. То же самое касалось бы и тяжелых травм – идущему вразнос блонди хватило бы ума немедленно перевести монгрела в Апатию и лечить всеми возможными средствами. И, кстати, на абсолютно законных основаниях, потому что регистрацию Минк не отменял. Потеря привлекательности могла дурно сказаться на эмоциональной привязанности подопытного объекта, а поскольку операция еще не завершена, то монгрел должен оставаться в прежнем конкурентноспособном виде. Пострадать, и немало, должен был Лаэль Танн. Судя по психопрофилю монгрела, он обладает выраженной потребностью защищать, и ущерб, понесенный партнером по его вине, воспримет как повод для компенсации. Когда выяснилось, что люди Катце отказались от наблюдения за объектом, блонди сгоряча решил воспользоваться собственными методами: при институте находился огромнейших размеров музей с образцами достижений генетики, так сказать, и не менее огромный архив с количеством записей и моделей, превосходящий всякое человеческое разумение. Даже было бы любопытно установить, найдутся ли в запасе человеческой фантазии еще какие-нибудь химеры. Провести такое сравнительное исследование, однако, не представлялось возможным, что, конечно, не помешало одному из создателей, как музея, так и архива, материализовать некие из этих разработок, воплощавшие в свое время чудо шпионской техники. В беззащитной монгрельской среде можно было обойтись и более простыми средствами. Но, прежде чем Эм остановился на каком-либо из образцов, он нашел выход более простой и не требующий никаких дополнительных затрат. Зачем следить за двумя объектами опыта, если состояние одного из участников обязательно отражает состояние второго? Ученый просто добавил к наблюдениям за поставленным блоком сканирование «кризисных точек». В отличие от воспоминаний, требующих многоэтапной операции, особенно когда твоей целью является прочесть и сохранить воспоминание и к тому же уничтожить следы вторжения, сканирование «точек» можно провести быстро и достаточно точно, если знаешь, что именно разыскиваешь. Когда человек находится в состоянии эмоционального или интеллектуального подъема, вызванного конкретной идеей или объектом, структура его воспоминаний формируется вокруг этого объекта, словно мысль или чувство. Вся остальная информация воспринимается как второстепенная, если не влечет смертельной угрозы, и на ее фоне объект первого приоритета представляется единственно четкой, организованной структурой, превышающей сложностью окружающие. В результате такое образование заметно при простейшем сканировании, и, если наблюдатель знает, в какой части спектра располагается искомый импульс, найти его не составляет труда. Конструкт устойчив и способен к саморегуляции по мере своих сил. Но он разрушается или слабеет, «плывет», утрачивая сложность организации, если нарушается глубина взаимодействия с объектом. То бишь, идея оказывается ложной и не оправдывается, враг убит и ненавидеть его бессмысленно, или твой любовник не хочет тебя знать. Честно говоря, Рауль такой проблемы не ожидал. Ведь все так хорошо и планомерно двигалось. Избранный путем многоэтапного отсева объект воплотил все требования: высокая эмоциональная активность, пассивный характер, средние волевые показатели, привлекательные внешние данные. Вызывала некоторое опасение высокая интеллектуальная активность объекта, но ради Ясона блонди мог бы пожертвовать и элитой, а не только молоденьким гражданином. Впрочем, дальнейшая его судьба зависела от решения Консула и степени повреждений моральных устоев Первого Блонди. Тщательно изучив пси-карту подопытного, Рауль окончательно отверг идею зомбирования и решил использовать один из многочисленных приемов операторов пси-коррекций, как назывались официально государственные психологи, или программеров, как называли их все остальные. В случаях, когда просто слов и бесед не хватало, а таких случаев было предостаточно, особенно в средних и низших слоях гражданского общества, программеры воздействовали прямо на сознание человека. Но не путем гипноза, а более тонкого психического кодирования, усиленного аппаратным способом. Кто сказал, что на Амой нет колдовства? Полным полно, но, правда, и на других планетах такого рода волшбы завались. Чтобы не нарушать множества тонких связей, пронизывающих взаимообразно каждый объект человеческого сознания и памяти, Эм воспользовался готовым блоком – увлечением объекта пси-сериалами романтического содержания, где один из персонажей явно представлялся молодому человеку мечтой небесной – эмоциональная привязка была прочной и длительной. Вырвать этот блок и заменить его другим – действо довольно варварское и преимущество в скорости может быть полностью потеряно в результате действия неучтенных оставшихся связей. Еще одна особенность человеческой, да и андрогинной психики, хотя такие случаи и редкость, слава Юпитер: связи между блоками не разрываются окончательно и не исчезают сразу после гибели одной из конструкций. Они вполне могут восстановиться, могут расти и могут найти замену потерянному блоку, и что это такое будет, может сказать только личный ангел-хранитель, если таковой окажется на рабочем месте. А вот переориентировать блок, трансформировать образ, но не изменять конструкцию – операция более длительная, но и результаты куда устойчивее и надежней. Рассчитав алгоритм, Рауль проверил его правильность у троих программеров – анонимно, разумеется. Блонди по ходу обучения и профессиональной деятельности разрабатывал информационные блоки для внедрения в мозг петов или модифицированных разработок, но сам способ индуцирования конструктов разительно отличался от аналогичного действия в человеческом сознании. О сохранении личной памяти петов, а уж тем более индивидуальности спецпроектов мало кто заботился. Более того, в большинстве своем, если уж возникал такой вопрос, надежнее и эффективнее было полностью стереть и память, и личность объекта, чтобы хаотические и резвые связи человеческих симпатий и антипатий не мешали выполнению рабочих обязанностей. А такое случалось и среди самых бестолковых петов, и среди отформатированных до последней стадии безмозглости мутантов. С лишним интеллектом амойская генетика бороться научилась более чем успешно, но вот преодолеть власть эмоций оказалось не под силу. Свято место пусто не бывает, знаете ли, чего-нибудь да вырастет. Можно даже сказать, что чем дольше ждать, тем более неожиданное вырастет. Убедившись в правильности расчетов, Рауль приступил к действиям. Установив график посещения симстимов подопытного, ученый усердно просмотрел сериал, искренне недоумевая, что здесь могут находить люди и почему с таким участием относятся к героям выдуманным и предсказуемым. Даже просмотрел еще один – в целях повышения осведомленности. Понимания ему это не принесло, но блонди его и не добивался. Достаточно было узнать, что и где смотрит Лаэль Танн, и в каком месте сериала можно начать корректировку. Блонди, Второй Консул Амой, лично созидающий сериал слезливого фэнтези – это было нечто, тянущее на нейрокоррекцию, сто процентов. Однако, отдавая себе отчет в явном нарушении негласных устоев соблюдения достоинства блонди, Рауль решил не отступать. Смысл закона важнее его буквы, не так ли? С другой стороны он прекрасно понимал, что формальное мышление блонди не должно принимать правдою такую мысль. Но что тогда делать? Оставить Ясона без помощи, а Амой без светлого будущего? Или, по крайней мере, мирного настоящего?
винни-пух: Воздействие велось сразу на нескольких уровнях: во-первых, в сериале появился персонаж, которого там отродясь не было, чей внешний облик совпадал с параметрами монгрела. Персонаж отличался смелостью и благородством – Рауль просто подменил им второстепенного героя, который собирался превратиться в первого, и, в виду такого решения режиссера, выступал в амплуа благородного разбойника. Навязывание образа сопровождалось соответствующей музыкой и запахом. Даже трудно представить, какое огромное значение имеет для человека запах, даже если он не в состоянии сознательно отделить его других. Связать навязываемый объект с предпочтительным ароматом, усиленным афродизиаком, не составляло особого труда. Как только при очередном посещении борделя, строго в соответствии с рекомендациями специалиста, объект выбрал партнера буквально противоположного его предыдущим предпочтениям, Рауль приступил к следующему этапу: собственно пси-кодированию. Сеанс проводился прямо на его квартире, благо Танн, как и большинство его коллег, проживал на служебной жилплощади института. В результате внушенный облик привлекательного героя превратился в устойчивую фиксацию, и даже приобрел некоторые социальные параметры: благородные разбойники не водятся на улицах Мидас, так что внутренне Лаэль был готов к принятию статуса своего любимого. Сняв таким образом результат отлично поставленной пропаганды, формирующей у граждан вполне определенный образ монгрела и Цереса в целом, Эм усилил эмоциональные связки, соорудив нечто вроде дополнительного шпунта. Оставаясь искусственной, такая связка не могла держаться долго, как не могут удерживаться больше полугода любовные привороты, но, во-первых, состояние чувств объекта через полгода Рауля не интересовало, а во-вторых, шпунт мог послужить надежной опорой для наращивания настоящей естественной конструкции. Оставалось только организовать «встречу», как можно более романтичную, в духе пси-сериалов, столь любимых объектом. Не надо подозревать Эма в творческом мышлении такого плана – сцена была бессовестно содрана из второго просмотренного сериала, повествующего о неземной любви в условиях городского романа. На данном этапе использование агентов нелегального служащего Минка было очень кстати – «встреча» прошла как по нотам, а уж «привести» объект в первый городской парк, мелькая на его глазах андроидом подходящей расцветки, вообще не составляло труда. Организовывать дальнейшие встречи, слава Юпитер, не понадобилось: пламенная влюбленность Лаэля обеспечивалась отлично работающим пси-блоком, а возникшее внимание и симпатия монгрела – усердно проведенной работой и тщательным выбором объекта. Жаль, конечно, что сознание монгрела нельзя было подвергнуть такой обработке, но специфика психики псионика требовала методов и решений, амойской науке на данный момент не доступных. Пришлось удовольствоваться обычными расчетами. Когда объекты встретились для совокупления, Рауль убедился в результативности своих трудов. Учитывая, что он работал в критических условиях, при отсутствии многочисленных данных и не в области основной профессиональной деятельности, можно было бы назвать это победой. Ну, уж во всяком случае, доказательством эффективности и ясности его интеллекта. Однако обычного удовлетворения, даже радости, которые всегда сопровождают победы и достижения на научном фронте, Рауль не испытывал. Наоборот. Он чувствовал оглушительную усталость и чувство глубокого отвращения, брезгливости - и по отношению к проделанной работе, и по отношению к себе, опустившемуся до подобной деятельности. Он, блонди, глава Департамента Науки, три месяца тратит на работу, извините, сводни. Работу, которая потребовала времени, волевых усилий, денежных вложений и оставляла после себя постоянное ощущение мерзости, грязи. Ему потребовалось собрать всю свою волю, чтобы низвести гордость блонди столь низко, ему понадобилось сотрудничество с людьми более чем сомнительными и десяток операций по коррекции, чтобы удалить следы своей деятельности. Ему, блонди, «заметать следы», как какому-то монгрелу из трущоб! Незаконному пользователю! Пасть ниже просто невозможно. А Ясон добровольно соглашается на подобные связи: чего только стоит его бывший фурнитур, например. Или владелец подпольного казино. Использование Черного рынка в целях пополнения государственной казны дало положительные результаты, но зачем унижать себя непосредственными контактами с преступниками? А Ясону приносит удовольствие связь со столь неоднозначными личностями. Дело не в морали, условности сии присущи только человеческому обществу. Дело в неприкосновенности и неприступности касты, в положении элиты, аналогичном положению привилегированных жрецов-брахманов, и в реальном риске разрушения поведенческих конструкций. Постоянные уступки строгому регламентированному поведению в конце концов разрушают саму конструкцию, что неминуемо влечет к необходимости коррекции. Блок ведь нуждается в восстановлении. Но тогда возникают и те трудности, которые являются постоянным уделом корректировки элиты управленческого звена и дипломатического корпуса. Специфика их профессии заставляет ониксов и блонди высшего звена накапливать и преобразовывать опыт общения с людьми с куда большей скоростью, чем это происходит с другими андрогинами. Соответственно, мозг данных специалистов допускает большие погрешности и большую свободу в поведении, но и больше, чем у остальных детей Юпитер, подвергается опасности непоправимых травм и нарушений. Психика, более сходная с человеческой, требует также образования случайных эмоциональных привязанностей или антипатий, что крайне затрудняет блокировки по сравнению с рассудком ученых, например, и грозит непоправимым повреждением личности блонди.
винни-пух: - Это безрассудно, Ясон. - Не более чем вся моя деятельность. Мало кому удается сохранить пост Первого Консула дольше 15 лет. - Не учитывая случаев политического убийства, - Рауль имеет в виду все случаи: и те, что действительно совершили террористы, и те, что были санкционированы сверху. - Да. Не учитывая политических убийств. Пост Первого Консула подразумевает способность к огромной, исключительной даже для блонди, работоспособности. Пост Первого Консула требует быстроты адаптации, креативности, способности к быстрому накоплению опыта и некоторой, даже можно сказать - большой, беспринципности и хитрости. Пост Первого Консула обязывает к отличному знанию человеческой психики, человеческого социума, обычаев и ритуалов, и – если Консул стремится к высокой эффективности – потребует стать непревзойденным софистом. Пост Первого Консула способствует куда более быстрому накоплению и усвоению той информации, что, будучи преобразованной через индивидуальное восприятие объекта, становится основой личности, составляет ее уникальность. Все перечисленные факторы способствуют дестабилизации – проект «первого консула» всегда содержит условие нестабильности. Первый Консул, по сравнению со всей остальной элитой, обладает куда большей возможностью стать уникальной, неповторимой личностью. А, став таковой, повергается угрозе полного стирания в куда большей мере, чем все остальные андрогины. Те данные, что носят название неорганизованных, являются большей частью опыта Первого Консула и большей частью того, что является индивидуальными чертами характера. После подавления хаотичных импульсов и восстановления первоначальных императивов, от личности мало что остается. Если после столь глубокой коррекции блонди и останется нормальным андрогином, то ценности в нем как в специалисте по ведению переговоров больше нет. Этот опыт уникален и не описывается доступными алгоритмами, а личность больше не существует. Консула ждет перепрофилирование. - Особенности твоего мозга – не повод приближать срок низложения, - был бы Рауль человеком, ругался бы от бессилия и невозможности найти выход, как всякий нормальный мужик. Но он блонди и сбрасывать собственные эмоции таким способом не умет. Ясон рассеянно улыбается, явно не собираясь реагировать на намек. Провоцируя тем самым очередную воспитательную беседу. «Стоит ли твоя индивидуальность, уникальность твоего «Я» угрозы потери власти или привилегий? Стоит ли тот, кто поддерживает тебя в таком экстремальном режиме, предоставляя огромное количество ситуаций и возможностей для развития твоего «Я», нарушения гласных и негласных законов?» Ответ Ясон давно нашел. «Ты знаешь, о чем говоришь, Рауль. Но ты не понимаешь того, о чем говоришь». - Некоторые из людей, обманутые распространенной идеей о неспособности элиты к аналоговому мышлению, позволяют себе говорить как можно иносказательнее, особенно когда пытаются что-то скрыть. Они считают, что, внося как можно больше образной информации, вторичных сведений в течение беседы, смогут манипулировать собеседником и добиться своей цели. Дабы опровергнуть это предубеждение я приведу аналогию, Рауль. Блонди подымает бокал, который продержал в руках нетронутым почти весь вечер и демонстрирует Раулю. Это настоящая раритетная вещь: не подделка, не копия, не новые разработки – натуральный старинный хрусталь. Когда-то совершенная прозрачность местами потерта и стала матовой, тонкие вензеля в двух местах осыпались, нарушая узор, золотое клеймо мастера еле видно – этот предмет берегли, но и использовали, он функционален. - Эта вещь далеко не нова. Грани потеряли блеск, позолота осыпалась, после многочисленных космических транспортировок кварц видоизменился и утратил оптические свойства и прежнюю прочность. Эта вещь уступает новой по всем перечисленным параметрам, но, в отличие от ее клонов, она неповторима и обладает индивидуальными признаками. Ее ценили и любили ее пользователи, натирали заботливые руки и берегли трепетные антиквары. Из бокала пили вино в честь победы и любви, и искали утешение в годину невзгод. Эта вещь служила людям и носит на себе следы их жизней, и эти повреждения, следы пользования делают ее уникальной. Единственной в мире. Единственность объекта не является привлекательным параметром для ученого. Но помимо профессиональной ориентации, Рауль – блонди, существо способное оценить и уникальность, и красоту в полной мере. Распределение Гаусса типично для огромного количества явлений любого уровня, и кому, как не ученому, не знать, что иногда для реализации максимальной выразительности признака достаточно одного объекта. - Мы приходим в этот мир, наделенные специальными качествами, умениями и знаниями для наилучшего функционирования в предназначенной области. Но разница между нами, как между личностями, обладателями индивидуальных особенностей, не больше, чем между бокалами одного вида. Новые – они прекрасны и блестящи, и совершенно одинаковы. «Мы не похожи. И не одинаковы». Рауль не произносит этого вслух, потому что как бы ему ни хотелось, но подобное замечание он считает верным. Если бы сотворили двух Ясонов Минков, на этапе окончания интерната они вряд ли отличались бы друг от друга. То есть, какие-то мелочи наблюдались бы, полностью воспроизвести условия невозможно на столь длительном промежутке времени, но это были бы именно мелочи, отклонения в пределах погрешности. Уникальным и неповторимым Ясона Минка - выпускника делал его рабочий профиль и индивидуальность проекта. Но не он сам, в качестве независимого разумного существа. Рауль ничего неправильного в этом положении вещей не видит: кто будет дублировать проект? Конечно, на первых этапах существуют клоны внутри самого проекта - это обычная практика, призванная застраховаться от случайностей и сбоев, но выпускником проекта все равно становится единственная особь. Единственная и неповторимая в силу особенностей спроектированной личности. «Индивидуальность, созданная участниками проекта, как результат работы с геномом. Но я – это не только гены, знания и параметры разработчика, я – это уникальный опыт жизни, единственный и неповторимый». Ясон медленно опускает бокал на стол. Тот при соприкосновении с керамикой издает тонкий певучий звук – не совершенный. В хрустале трещина и она делает звучание неповторимым. - Видишь Рауль, повреждения, травмы и время делают эту вещь неповторимой. Наши с тобой личности, характеристики которых не входят в генетический код – такой же результат повреждений и использования. Мы работаем с предоставленными нам сведениями, мы ошибаемся и находим верные решения, взаимодействуем с несовершенными объектами и повреждаемся. И эти следы делают нас уникальными, дают нам ту неповторимость, что делает нас индивидуумами. - Ты хочешь сказать, что ко мне на коррекцию попадают индивидуальные личности, а средние образцы продолжают функционировать? Ты не прав, Ясон. - Я хочу сказать, что к тебе попадают личности, чья индивидуальность становится слишком большой, чтобы вписываться в рамки системы. Крамола. Без всяких облегчающих обстоятельств – ересь и святотатство. И обостренная чувствительность эмпата регистрирует не только преступную неправоту мысли, но и сопровождающие ее эмоции – свидетельство не знания, но понимания. Плохо. - Ты не прав, Ясон. Если «следы пользования», согласно твоей аналогии, разрушают хрусталь, то вряд ли они являются желательными. Если отклонения элиты превышают порог устойчивости рассудка, то повреждения следует ликвидировать. Иначе эта индивидуальная личность потеряет шансы стать индивидуальной личностью более безопасным путем. Ясон на редкость внимательно слушает собеседника. Это действительно случается все реже и реже, и стоит пользоваться любым моментом, чтобы вернуть доверие Консула и помочь ему выбраться из той ямы, в которую загнала его упомянутая «индивидуальность». Но не спорит и не соглашается: странное задумчивое и закрытое выражение глаз не позволяет догадаться о выводах, сделанных блонди. Рауль лишь чувствует усилившийся эмоциональный фон, как если бы Минк говорил не об отвлеченных понятиях, а об убеждениях. - Ты тоже прав Рауль, но лишь частично. Так же, как только частично прав и я. Иногда я думаю, что стремление к уникальности должно быть приоритетным, вне зависимости от результатов, но я не знаю условий, которые сделали бы это стремление безопасным. А если стремление не безопасно, блонди не имеет права рисковать: он слишком дорого стоит и слишком велик его долг перед Юпитер и перед обществом – негласный закон касты Высших, закон не принятый и не внушенный. Это просто принцип существования элиты. А Ясон считает, что потребности личности должны быть приоритетными перед потребностями системы. Ересь. Рауль испытывает нечто близкое к страху и острую нехватку времени. Даже эмоциональная привязанность к монгрелу не столь очевидно демонстрирует глубину поражения. И Юпитер позволяет ему работать! Или есть решение, о котором он не знает, или Юпитер решила, что коррекция уже бесполезна? Стоит ли пытаться опровергнуть ее точку зрения? Стоит ли подвергнуть сомнениям выводы Юпитер? Стоит. Иначе существование и особенности обоих проектов становятся бессмысленными. Это еще не сомнение в непогрешимости ИскИн и ее целей. Так, слабый намек, порожденный не свойственными андрогину эмоциональными переживаниями и объективным повреждениям его собственного рассудка. О последнем Рауль осведомлен и старается удерживаться в рамках, о первом… пока еще не понял. Менее всего он ожидает, что Юпитер его нынешнее неблагонравное поведение, деятельность и мысли покажутся удовлетворительными. Зря, между прочим, ей понравилось. - Но я считаю, что такой вопрос надо решать в индивидуальном порядке, - неожиданно резко заключает Ясон и, глядя прямо в глаза Рауля, произносит: - Мы проигрываем в этом людям, Рауль. Всем людям. С учетом тех социальных проектов и той внутренней политики, которые проводит Консул, мнение можно считать не просто убеждением, а принципом выбора целей и действий. Но если реформы выгодны с точки зрения развития экономики Амой, хотя и потребуют массу преобразований, то нестабильность Первого Консула вряд ли принесет пользу государству. Черный рынок и блестящие успехи Синдиката, активная политическая борьба и контакты, незаконность и небезопасность которых превышают допустимые грани, преданность Амой, планете Амой и пренебрежительность по отношению к ее законам и ограничениям – противоречивый сплав принципов и беспринципности, ума и воли, что составляют уникальность проекта. Не уникальность проекта – неповторимость личности. И вершина этой уникальности, в той степени, что является угрозой для физического существования личности – грязный монгрел из трущоб. Последний из последних, наглый, тупой и дикий. И Рауль вынужден возиться с этой особью, тратя время, усилия и ресурсы. Боже, какая грязь. «Мы проигрываем в этом людям. Накапливая индивидуальный опыт с момента рождения, они гораздо более неповторимы, чем мы. Намного больше шансов стать уникальным предоставляет им их изменчивый разум и бестолковая жизнь». - «В чем проигрываем, Ясон? В том, что не разрушаемся и не восстанавливаемся с такой скоростью, что это теряет всякий смысл? В том, что не способны хранить в неприкосновенности тот дикий хаос, что царит в их сознании? В том, что не способны бесконечно испытывать эмоции без всякой пользы, но не ограничены в познании и мышлении? В чем, Ясон?» Пока показатели объекта оставались в заданных пределах, Рауль постарался отрешиться от грязной работы и с головой погрузился в любезную его сердцу проблему адаптации растительных культур. Как уже упоминалось, есть у блонди такая светлая мечта: засадить Амой деревьями. Если не весь - на это его жизни не хватит, то хотя бы океанский остров. Мечта, как следовало, финансировалась с трудом, срочной необходимости в озеленении Юпитер не видела, но зато это была цель трудная и обещала огромное непаханое поле знаний и идей. И, как всякое любимое занятие, способствовало душевной релаксации. А потом показатели резко изменились: конструкт «поплыл», насыщенность образованных эмоциональных связок поверх шпунта достигла критического предела, из чего следовало заключить, что объект исчез из поля доступа. Человеческим языком говоря, партнер подопытного отказался от развития дальнейшей связи, причем в резкой форме: несмотря на применение препарата, след от синяка на лице Танна остался. Да и благодаря отсутствию наблюдения за монгрелом сведения о его любовной связи никак не достигали ушей Консула. Необходимо было форсировать ситуацию. Результат оказался совершенно не тем, которого ожидал Рауль, совершенно. Но, поразмыслив, блонди пришел к выводу, что такое решение, пожалуй, даже лучше того, что собирался реализовать он сам. Воистину, там где действует любовь, черт не нужен.
винни-пух: Все нашлось, все хорошо. Спасибо за добрые слова.
Kitt: Проды! Проды! Проды! Очень вас об этом прошу, мне очень нравится.
винни-пух: Прода у беты. Она немножко заболела, подождите пожалуйста.
винни-пух: - Сумма, указанная вами, переведена на ваш счет. Лаэль сосредоточен и занят только одним желанием, сосредоточен настолько, что все остальное не фиксируется в его сознании и не подвергается анализу. Например, то, что детектив до сих пор что-то уточняет и спрашивает, хотя никакой надобности в этом нет. Неважно - он знает, где находится его монгрел, знает, где его искать, а больше юношу ничего не интересует. Тем более ему не интересно, почему с таким странным выражением жалости и печальной досады смотрит на него нанятый работник. - Послушайте… Лаэль внимательно смотрит на собеседника, совершенно его не видя, и терпеливо ждет продолжения вопроса. Ему все равно, что может еще поведать сыщик. - Послушайте. Это, конечно, ваше право решать, что именно делать с предоставленными сведениями. Но, если вы разрешите, я хотел бы дать вам совет. Хоть кучу советов. Целую башню советов. Безучастные карие глаза Танна не способствуют оптимистическому настроению, но мужчина все же пытается. - Видите ли, для того, чтобы узнать, где искать этого монгрела, мне пришлось довольно хорошо ознакомиться с его биографией. И я хочу сказать, что это не тот человек, которым следует интересоваться гражданину. Равнодушное выражение лица нанимателя можно толковать как внимание, так что детектив продолжает. - Это весьма известный в Цересе бандит. Главарь банды, который удерживает под своей властью два района и которому приписывают чуть ли не половину успешных ограблений в этом году. И не только нелегальных дилеров, но и государственных инкассаторов, складов и частных владений. Он слывет самым удачливым и дерзким преступником, и к тому же связан с весьма опасными людьми на Черном рынке. Гражданину уже положено отреагировать: испугаться, почувствовать отвращение или боль разочарования. Но на лице Танна ничего не отражается, и сыщик решается пустить в ход тяжелую артиллерию. - Он убийца. - Последнее, правда, не столько установлено, сколько подразумевается. Как можно завоевать такой авторитет и заработать такую репутацию, сохраняя ангельскую невинность? Занятно, что сыщик имеет в виду те же убийства, что и Рики: не совершенные в драке или нападении, случайные, а задуманные с холодной головой и ясной целью. Убийца. «Я бандит и преступник… Я так добываю пропитание, ты забыл?.. Я собирался изнасиловать тебя…», - слова не имели смысла, пока рядом был Рики. Не обретали они тяжести осуществленного злодеяния, когда полукровка смотрел на него своими сияющими глазами и мир вокруг расцветал незнакомыми красками. Теперь слова, услышанные от постороннего, независимые объективные данные должны дать понимание - болезненное и острое. Поздно. Лаэль готов принять своего любимого, каким бы он ни был. Готов любить таким, какой он есть. Готов уйти с ним в его ад, но готов сделать невозможное, чтобы вытащить своего любимого оттуда. «Тебе там не место, Рики». - Благодарю за предупреждение, - отвечает Танн безучастным оловянным голосом, и сыщик, досадуя на свою не к месту проявленную заботу, уходит. «Что ж, ваше право разрушить свою карьеру и жизнь». «Да, мое право». Городское такси не занималось нравоучениями или попытками предупредить бедолагу. Жить или не жить, и как жить – выбор разумного существа, а не транспортного отдела Танагуры. Господин сыщик указал наиболее вероятные места пребывания монгрела, и Лаэль, поколебавшись, принял решение искать Рики в одном из баров. То ли явное нежелание Рики рассказывать о себе хоть что-то, то ли упоминание о крутом нраве его друзей сыграло роль, но направиться к дому полукровки он решил в последнюю очередь. Тот же заботливый сыщик снабдил его подробной схемой расположения интересующих объектов, но, к сожалению, детективу не пришло в голову, что его клиент отправится в Церес в одиночку, не прихватив даже андроида; может, он что разумное и посоветовал бы. А так: какой там андроид, Танн даже оружия не взял, что, впрочем, было рациональным решением – обращаться с оружием он не умел, а уж защищаться с его помощью вообще было для него невозможным. Единственное - оделся юноша как можно проще и захватил газовый баллончик. Маловато для гетто, но Господь по-прежнему милостив к влюбленным, пьяным и дуракам. Кто его знает, почему. Трудности начались прямо с места приземления: кар привез его к крайней точке энерголинии и сообщил, что дальнейшее продвижение по району невозможно. Сие было не правдой, а простеньким способом уберечь государственное имущество от преждевременной гибели, но гражданин дисциплинированно покинул такси и оказался в четырех кварталах от искомого бара, если верить схеме. Верить ей было тяжело. Церес редко мелькал в сообщениях СМИ, разве что в репортажах о рейдах или особо больших катастрофах, да в пропагандистских кампаниях. Конечно, СМИ периодически освещали трущобы, где фоном служили почти абстрактные развалины или гниющие кучи мусора, но Лаэль мало обращал внимания на новостную ерунду. Он ученый, и не имеет права тратить время на пустяки. А теперь он словно оказался на другой планете. Узкая, неряшливая улица, в которой кар еле сел, пуста и безмолвна. Старые, одряхлевшие дома — кое-как подлатанные, грязные, достроенные какими-то пластиковыми и бумажными каморками, ящиками и навесами, как побирушки в отрепьях, — теснились на крошечных участках земли, расширяясь и налезая друг на друга с каждым следующим этажом. Словно им было мало места на земле и они старались захватить побольше пространства в воздухе, и где-то выше третьего уровня вцепились друг в друга этажами и мостиками, застыв в вечной, безнадежной драке. Старый истертый асфальт с редкими лужами сланца, в котором дико и страшно удваивается отражение слепых окон и черных провалов окон выбитых. Кучки мелкого мусора, рассыпавшиеся дешевые упаковки, красная вспыхивающая реклама гаснущего уличного монитора – как напоминание о погибшей цивилизации, бесконечные граффити и следы опрощения мочевых пузырей на стенах, и даже небо отсюда кажется серым и больным, как катаракта на глазу слепого. И пыль, вездесущая мельчайшая кварцевая пыль. Лаэль недоуменно разглядывает белесые полоски и кучки песка, что с тихим неумолчным шорохом ползут по потрескавшемуся асфальту - как живые. Ветра нет, а они ползут с тоскливым безнадежным звуком, и этот звук в считанные минуты намертво закрепляется в ушах, и от него невозможно избавиться. Шелестит, сушит нежную ткань мозга, словно песок скользит прямо по его поверхности, забивается внутрь мыслей, внутрь чувств, и ощущение абсолютной, тоскливой безнадежности и безверия охватывает с такой остротой, что хочется оглянуться и закричать, желая разрушить это место навсегда. Воздух сухой — царапает горло, глаза вдруг начинает щипать. Ты словно провалился вне времени. Здесь никого нет, на самом деле. Здесь все умерли, и если ты останешься здесь еще на минуту – ты тоже станешь пылью. Лаэль откашливается, испытывая жгучее желание выпить воды, оглядывается в попытках понять, где он находится и куда направляться дальше, или хотя бы спросить у кого-нибудь. Но улица словно вымерла, словно и впрямь выпала куда-то, и люди ушли на другую землю. Она кажется бесконечной и одинаковой, отличаясь лишь количеством затянутых пленкой окон и надписей, пока не поворачивает под тупым углом, и создается ощущение, что ты попал в город призраков, и его единственная улица замкнута сама на себя, а тебе придется бродить здесь до самой смерти. Танн вертит головой, отгоняя ощущение, и решительно двигается в неизвестность. Где-то здесь находится его Рики, и самое малое, что он может сделать: найти его и предложить свою помощь. Дышать неимоверно тяжело, все время тянет кашлять и чихать. Тесная нищая улица нежилых домов сжимается, крадя и то неприглядное небо, что было видно. Давящее, угнетающее ощущение становится почти физическим. Выморочное место, неживое место. Лаэль, наконец, вспоминает вчерашнее сообщение о песчаной буре, вспоминает об отсутствии должного количества воздушных фильтров в Цересе, и понимает причину отсутствия людей. Они просто спрятались по домам и ночлежкам, пережидая нескончаемые потоки песка и временное отсутствие воздуха. Что ж, возможно это облегчит ему задачу и уменьшит опасность. Улица все поворачивает и поворачивает, и когда, наконец, появляется долгожданная нора в еще более тесный и узкий проулок, где почти темно от нависающих сверху выступающих этажей, Лаэль облегченно вздыхает и, не задумываясь, ныряет в полутьму. Здесь дышать не в пример свободнее, и как только глаза привыкают к полутьме, он видит лежащего на земле мужчину. От неожиданности он вздрагивает, но, не наблюдая больше никого вокруг, успокаивается и приседает на корточки рядом с лежащим: - Послушайте, вы не могли бы мне помочь? Бог хранит своих ненормальных детей, это несомненно: лежащий на земле парень посимпатичней и поменьше желательно — самая распространенная ловушка, но Лаэлю действительно везет. Это не ловушка, нет рядом подельников монгрела, да и сам монгрел на счастье неподвижен и безглас аки труп. Неприятно пораженный Лаэль нащупывает пульс незнакомца, продолжая нарушать все мыслимые и немыслимые правила поведения на улицах Цереса, и судьба продолжает ему улыбаться в благодарность за безрассудство и решительность. Пульс с трудом прощупывается. Обкуренный едва не до золотой дозы нарк не реагирует и не шевелится, находясь далеко по ту сторону реальности. Лаэль, вздохнув, отволакивает безжизненное тело к стенке, где, по его мнению, парень не будет мешать прохожим, и отправляется дальше. Ему отчаянно хочется пить. Исходя из общности этого желания, можно предположить, что вероятность застать Рики в баре растет. «Курятник» действительно полон и сказать, что его обитатели и клиенты замерли с открытыми ртами, значит не сказать ничего. Не обнаружив среди повернутых в его сторону голов черноволосую, Лаэль направляется к бару и совершенно спокойно говорит. - Здравствуйте.
винни-пух: Долгая жизнь, прожитая в трущобах, позволяет бармену сохранить невозмутимость. Отвечать он, естественно, не отвечает, стараясь найти правильное объяснение этому странному явлению и подготовиться. Лаэль с некоторым недоумением оглядывается в зал, где царит такая невероятная тишина, что слышен звук упавшей ложки, и вновь обращается к монгрелу. - Извините, я ищу одного человека. Мне сказали, что я могу застать его здесь, но его здесь нет. Возможно, вы его видели сегодня? Его зовут Рики Дарк. Бармен продолжает безмолвствовать, искоса разглядывая посетителя. За версту несет гражданином и гражданином из высших: голос, манера, холеная внешность и гребанная уверенность в своей непреложной ценности и неуязвимости – чистый лох... А что может делать здесь гражданин? Искать приключений на свою задницу. Потому как муниципальные чиновники без дроидов сюда не являются, даже когда занимаются благотворительностью. Что ж, если гражданин желает получить приключений на всю катушку – мы ему поможем. Однако, в любом случае, забавы с участием гражданина не должны касаться его бара: большинство «туристов»-граждан не посещают злачные заведения Цереса без датчика безопасности. Но лох ищет Темного, а Темный тот еще хрен, может крепко вломить ни за что ни про что. - Я заплачу. Даже бармен не смог вынести такой убийственной наивности. С трудом подавив многозначительное хмыканье, он быстро взглядывает в бок, где сидят двое «Ткачей», ловит ответный взгляд и коротко говорит: - Двадцать. Ставка велика для единоразового сообщения. Но гражданин, продолжая демонстрировать полную неосведомленность, вытаскивает дорогое портмоне и спокойно выкладывает кредитку. И одного взгляда бармену достаточно, чтобы убедиться, что она там не одна. - Темного сегодня здесь не было. «Курятник» далеко от его норы. Ищи его в «Силконе». Юноша благодарно кивает, но потом спохватывается: - А вы не могли бы мне объяснить, где это находится? Или, возможно, кто-либо из ваших знакомых может провести меня в указанное вами место? П****ц… провести? Гражданина через Церес? Или он и впрямь больной на голову, или это чей-то тупой разводняк. На последнее не купится даже выпускник интерната, так что остается только предположение о побеге из психушки. Если такая существует в Мидасе. И приперся парень без респиратора или носового фильтра хотя бы. Значит, в Цересе первый раз и с «песчаным блюзом» не знаком. В зале заявление гражданина встречают хмыканьем и откровенно насмешливым переглядываньем. Лаэль, удивленный подобной реакцией, вновь добавляет, с его точки зрения, действенную фразу. - Я заплачу. Фраза действенная, кто ж спорит. Вот только выводы монгрелы делают далеко не те, на какие рассчитывает Танн, и его последнее обещание резко приближает сроки ограбления, побоев и возможного сексуального насилия. Вопрос о датчике безопасности остается открытым, так же как и участие бешеного Рики в жизни лоха – эти обстоятельства спасают ему если не здоровье, то жизнь точно. - Гражданин, если ты не заметил, ты в Цересе, а на дворе «блюз». Порядочный монгрел крысу в такую погоду на улицу не вышвырнет. Высокий шатен, сидящий за стойкой бара, не собирается демонстрировать сдержанность, в отличие от более заинтересованного в дальнейшей судьбе гражданина бармена, и может позволить себе насмешничать от души. И более действенную пакость тоже может позволить. Добрый монгрел, видите ли, - член банды Юлиуса, а она не имеет авторитета в этом районе. Так что если он не хочет попасть под нож властвующих здесь «Ткачей», то должен придерживаться определенных законов. Не грабить на территории чужого района, например. Бармен злобно зыркает на не в меру говорливого монгрела. Тот, усмехаясь, поднимает руки в шутовском жесте сдачи и отправляется поближе к двери. Однако слово сказано, и запихать его обратно в глотку болтуну не удастся. - «Блюз», ты же слышал. Ветер с пустыни, никто не выпрется на улицу. Выйдешь, свернешь направо, пропустишь четыре квартала, а в пятый свернешь. До «Силкона» там недалеко, вывеску найдешь. Безапелляционный тон бармена несколько сбивает с толку. Лаэль как-то привык к мысли, что за деньги можно купить те услуги, в которых ты нуждаешься. Он поворачивается в зал, несколько недоверчиво осматривает обращенные к нему лица: разные лица – скуластые и плоские, круглые и худые, но с неуловимо одинаковым выражением. И неуловимо одинаково они отводят глаза. - Никто не согласится довести меня? Неужели даже краткое пребывание под ветром грозит столь опасными последствиями, что монгрелы отвергают деньги? Нет, конечно, но на его счет местные авторитеты уже организовали план, и в этот план не входит проводник для гражданина. - «Блюз», - вновь коротко бросает бармен. Лаэль, задумчиво хмуря брови, поднимается и движется к двери, пытаясь объективно оценить информацию и свои ощущения. Информация правдива, похоже на его схему, но юношу не покидает ощущение какого-то заговора, нечто нарочитое, что скользило и в лицах людей, и в ответе бармена. Но у него нет выхода, верно? На улице воздух, по сравнению с относительно очищенным в баре, просто поражает контрастом: сухой, едкий, жаркий. Лаэль невольно останавливается, чтобы привыкнуть, и вздрагивает от хриплого голоса за спиной. - Хей, парень. Топал бы ты отсюда в противоположную сторону. - Простите? - Топай в другую сторону. - Но мне нужно найти «Силкон». - Ты что, тупой? Хочешь, чтобы тебя обчистили? Недоумение на лице юноши убеждает монгрела в бесполезности попытки совместить пакость и спасительный для души добрый поступок. Он сплевывает и, ссутулившись, направляется куда-то по улице, в противоположную сторону. И исчезает так быстро и незаметно, что оторопевший Танн не успевает задать вопрос. «Чтобы его обчистили». Лаэль живо вспоминает горькую иронию в голосе Рики, когда он убеждал его, что монгрел и преступник – это одно и то же, и задумывается. Что значит: хочет, чтобы его обчистили? Верно, деньги у него есть, его можно ограбить, но если бы они - причем интересно, кто они-то? - захотели его «обчистить», то почему не сделать это в баре? Намного удобнее, идти никуда не надо. Нелогично. Ободренный этим рассуждением — и, надо признаться, не найди Лаэль этого оправдания, непременно нашел бы другое — юноша отправляется искать «Силкон». Ему нужно найти Рики, ему очень нужно найти обожаемого возлюбленного. Разве может остановить его перспектива быть ограбленным и избитым? Нет, конечно. Что же касается логики, то она, хотя и вроде бы у всех линейная, почему-то работает по-разному. Ничего удивительного, конечно: Танн не владеет нужными сведениями, чтобы делать правильные выводы на основе предоставленных данных, и результат не заставляет себя ждать. - Молчи в тряпочку, кареглазый, и может быть, твои гляделки останутся при тебе.
винни-пух: - Мне нужен Темный, - равнодушно повторяет парень. Совершенно спокойно и уверенно, как будто и не стоит под двумя шокерами. Дежурит сегодня Мисри, но, благодаря очередному визиту пустыни в город, банда почти вся дома и Норрис разделяет с ним вахту, коротая дежурство многочисленными рассказами и воспоминаниями. Впрочем, в находку для шпионов Норрис никогда не превратится: склонность к украшательству действительности достигла у него стадии непреднамеренного вранья. Так что верить парню следует с пятого на десятое, да и стадию полного доверия Мисри уже прошел. Но болтать все равно веселее, чем тупо прохаживаться от одного пункта наблюдения до другого. После недавней успешной акции «Бизоны» находятся в состоянии боевой готовности. Не то чтобы ограбление склада настолько испортило отношения с его хозяином, но чужая душа – потемки. Тем более что об акции знали все, а слухи о ценности захваченной добычи успели возрасти до размеров партии петов класса «А» в подарочной упаковке. Стихийная фантазия плохо удерживается рамками здравого смысла. Так что незнакомец явился не вовремя. - На фига он тебе? - У меня к нему поручение. Норрис явственно фыркает, Мисри пожимает плечами: за дурака он их, что ли, держит? Поручение? Для Рики? Ха! - Слышь, парень. Я тебя не знаю. А ты не знаешь меня, а то бы такие тупые отмазки не лепил. Топай, куда шел, и не оглядывайся. Ну, вот что бы сделал нормальный монгрел на месте визитера? Выдал бы рекомендацию, правильно? Назвал бы, от какого авторитетного дяди он явился, и было бы все сразу понятно. А этот что глюкает? Фигню полную. И в драку не лезет. То есть, если у него нет чего покруче шокера, то и не должен, но молчать-то в ответ – вообще полная хрень. Надо предупредить Темного. Покладистый не в меру незнакомец отступает на шаг и все таким же невыразительным голосом произносит: - Хорошо. Но передайте Темному, что его дружок вляпался. Когда парень исчезает из поля зрения, «Бизоны» недоуменно переглядываются и синхронно пожимают плечами: «Какой дружок? У Рики? Что за фигня?» Рики, впрочем, отсутствует. В точности с выданной Шухи информацией, монгрел находится на стрелке с Долото – гражданином, развлекающимся нелегальной деятельностью в свободное от легальной работы время. Вернее говоря, он раньше развлекался, пока любовь к рискованным предприятиям и некоторая пренебрежительность к деньгам не привели к тому, что гражданство его стало почти условным. Красная карточка - использование генного материала запрещено, закрыт доступ к государственной службе, запрещено покидать планету и т.д и т.п. Долото не очень огорчился: хакерство и конструирование инженерных штучек, которые нельзя продавать на рынке, было и осталось его любимым родом деятельности. В результате государственные службы потеряли талантливого инженера, а нелегалы и взломщики всех мастей получили отличного специалиста в необлагаемое налогом пользование. Пытаясь обрести прежнего себя, Рики тщательно скрывал те свои возможноси, которые никак нельзя было объяснить биологическим путем. Но цель его требовала большего количества информации и денег, чем те, что он мог заработать или отнять разбойным путем, так что монгрел решил все же использовать внедренные возможности, но с большой осторожностью. В число мер безопасности входило и завязывание контактов с новыми лицами черного информационного рынка, и сугубая конспирация. Конспирация, надо сказать, была несколько странная: «Бизоны» не знают, откуда берутся оригинальные приспособления или где Рики добывает информацию о будущих полицейских рейдах или путях перевоза денег. Ну, стукачи там всякие, информаторы, и вообще - Рики умный и умеет находить нужных людей. А потом они вообще на Катце стали работать, а Катце знает все и обо всем. Все тот же случай запихивания головы в песок. Откуда у монгрела могут взяться информаторы в полиции? Или в муниципальных службах? Но, если думать об этом, можно надумать многое. «Бизоны» думать не желают. За исключением, может быть, новеньких, но те спрашивать лишнее остерегаются – за вопросы по выяснению психопрофиля вожака можно крупно заработать «фейсом об тейбл». А Шухи знает, потому что додумался и поймал однажды Рики, но, поскольку опасаться старого наркомана темноглазому в голову не пришло, от него источник незаконных сканов и вирусных программок монгрел не скрывал. Он далеко не единственный клиент Долото. - Железо у тебя горит, как не знаю что, - ворчит специалист, вытаскивая тусклые палочки софтов, - я уж не знаю, какую безопасность тебе ставить. Ешь ты их, что ли? Рики на ворчание гражданина не обращает особого внимания, ожидая, пока Долото, поковыряв в кучке пальцами, не вставляет один из них в контрольную деку. - Погляди. «Глядит» Рики исключительно правильно, то есть, используя рабочий контакт обруча, а не собственный порт. Он как-то попытался сделать параллельное подключение: в первый раз номер прошел, а во второй Долото поставил какую-то программу, и она, сволочь такая, засекла параллельный канал. Еле-еле выкрутился. - Слышь Рики, - монгрел поворачивается на голос, не открывая глаз. Содержимое софта транслируется прямо в мозг, а чтобы нормально работать с многослойным расщеплением, нужна сноровка. Ничего сверхъестественного в этом нет, но это умение пришло из Эоса, а значит должно быть сокрыто. - Ну. - Тебе «Пилот» не нужен? «Пилот» и его многочисленные модификации – программа-вирус для работы с большими информационными системами: корпоративными базами данных, спутниковыми системами, службами обеспечения, вплоть до военных. Хорошая штука: при попадании в нужное место расщепляется на активный вирус, сосредотачивающий на себе внимание службы безопасности, и на неактивный, под видом сервисного сообщения способный забраться в оболочку программы и обеспечить доступ к содержимому. При известной сноровке, разумеется. «Но мне-то она зачем?» Рики открывает глаза и с недоумением оглядывает Долото. - На фига оно мне надо? Я не хакер. - Да-а? - с сомнением в голосе произносит гражданин и равнодушно пожимает плечами, - Ну, как скажешь. Выводы Долото Рики не нравятся, совсем. Если уж совершенно левый чувак начинает подозревать в нем великого специалиста по взлому, то что думают о нем те, кто поближе? Тот же Ареес, например? Но мысли, долженствующие вызвать тревогу, почему-то ее не вызывают: странное ощущение приближения конца становится сильнее и сильнее с каждым днем. Уже не важно, кто и что о нем думает – кто-то или что-то, обладающее большей властью над действительностью, успеет быстрее. Он выкупает предложенный софт и, уже уходя, понимает, почему Долото считает его хакером. Да очень просто: если он заказывает инженеру обеспечение, то требует не новых программ безопасности, как всякий нормальный нелегальный пользователь, а большей пропускной способности, большей мощности, как и следует хакеру, способному самостоятельно замести за собой следы. Ладно. К Рагону. Он уже уселся на байк, когда его «связник» внезапно разражается сигналом. Последним сигналом – дешевая «бумажка» заряжена только на 15 контактов. Интересно, что номер не идентифицируется. - Ну. - Темный, твоего дружка прижали. Он приперся в «Курятник» и показал деньги. - Какие деньги? - А я почем знаю. Но тут есть люди, которым ты не нравишься. Незнакомец обрывает контакт, не позволяя Рики задать уточняющий вопрос. Какие деньги у Гая? Что он делает в «Курятнике», и кто те гады, что осмелились к нему приставать? Воспоминание-вспышка о выходке Гая в подвале склада, обо всех его выходках острием бритвы полосует мучительно-выжидающее состояние, в котором он закапсулировался, как в коме, и Рики мчится к бару со всей доступной скоростью, наплевав на густой от пыли воздух. Это он решил, что дело движется к окончанию, это он ощущает чье-то близкое дыхание за спиной. Но для всех остальных конец далеко не очевиден. У всех остальных – своя карта жизни и они идут по ней вне зависимости от его решений. Слепой идиот. Он подставился. Это очевидно. Гай подставился, потому что видит свой вариант окончания, и собирается претворить его в жизнь. А он, идиот, только лишний раз оттолкнул его. Как будто это может остановить Гая. Как будто может образумить его стойкого и преданного друга. Гай никогда не отступится. Их гордость и упрямство, стойкость и жертвенность - разной природы, но одинаковой чистоты. Гай не оступится. «Убью на ***. Прикую, блин, к стенке! Запру на фиг и заставлю караул держать!» Чувство вины и отчаянный страх не успеть полностью вытесняют то легкое несоответствие, что царапнуло сознание монгрела во время разговора. Какие «люди»? Кто это монгрелов людьми называет, а не говорит четко, какая банда или из какого района? «Контактное лицо» удовлетворенно кивает самому себе: если нанятые кретины справятся с работой, можно будет и не вмешиваться. И хотя в данном случае, ему, как гражданину, не грозит абсолютно ничего, но… уж больно странный у них заказ – с запашком. Лучше подстраховаться. Впрочем, для верности, «контактное лицо» назвал дружком совсем не того человека. Вряд ли Рики отказался бы принять участие в судьбе Лаэля, но упоминание имени светловолосого любовника наверняка вызвало бы сильнейшее подозрение. Потому как о Лаэле никто из монгрелов не знает и знать не может. Кроме Катце, сующего нос в личную жизнь полукровки, по строгому указанию вышестоящего начальника. Трудно представить, куда бы завели Рики размышления на эту скользкую тему, и что бы пришло ему в голову в качестве плана действий, но что случилось, то случилось. ...Лаэль? Какого черта?!
Март: винни-пух пишет: Голова кружится, кровь убегает от того места в мозгах, где сосредоточена боль, уточните, плз, что за место такое? что кровь...убегает?)
Carinna: Март, а где вы эту фразу нашли? Я что-то не найду никак.
Март: винни-пух пишет: Рики задрожал и вспыхнул. Что-то еще отвечал и объяснял что-то, а у самого глаза как дыры стали, словно вся душа через них в момент вытекла. Говорит, а сам же не слышит ничего, кричит молча, все жилочки кричат от боли – слышно же! Он же его любит, любит, что бы там ни было, и потому кажется, что вместо красных бликов голографических огней из его Рики вдруг вырастает настоящее солнце, красное, как огонь, и все, что есть живого в нем, тянется туда, вниз, к кому-то. Дотягивается самым большим желанием, всем сердцем, как рукой касается, и улыбается. Жалкой, растерянной, мучительной улыбкой, которой сам Рики не замечает. Carinna вот еще одна. Неужели вы полагаете, что интерфейс можно подделать? разве что автор уже внес правки.
винни-пух: Одна кто, Март? В первом случае, по-видимому. (потому что я тоже не помню откуда) не совсем удачное образное выражение. Имелось в виду, что в мозгу существует болевой центр, если какое-то событие вызывает отток крови к другому участку - необходимость срочного внимания например - болевое воздействие ослабляется. Во второй приведенной цитате. я Вас не поняла. Уточните пожалуйста, что Вы имеете в виду.
Март: винни-пух меня несколько смущают физиологические описания эмоций Рики. И сравнения. Глаза как дыры, через которые вытекла душа - весьма странное описание для любимого персонажа. Разве что зомби так описывать . Хотя автор имеет право на любые сравнения, но и читатель имеет право воспринимать, как видит именно такую картинку. А первая цитата в этом тексте после обновления Вчера 18:53. Сорри, я не думала, что вы плохо знаете свой текст, а я еще раз искать цитату не намерена)
винни-пух: К сожалению не знаю. Он у меня извините, не единственный. Физиологическое описание: тут ничего не могу исправить. Как чувствую так и пишу. Я думала, что я какой-нибудь ляп сделала.
lynx: Carinna Фраза, о которой вы спрашивали - в посте от 02.11, 19:08 Вот, собственно, весь абзац: И когда земля опрокидывается за спину, и ночное небо, не приближаясь, приближает границы жизни здесь, в пространстве ветра и воли, отжитое и пережитое остается внизу, за твоей спиной. Не нужное и не важное, и свобода врывается в легкие вместе с воздухом. Свобода даже от самого себя, потому что иногда – это единственная форма свободы, которой можно достичь. Голова кружится, кровь убегает от того места в мозгах, где сосредоточена боль, и неважно, что планета не выпустит тебя, и байк хрипит на пределе сил. И неважно, что звезды недостижимы, что еще чуть-чуть, и машина или ты не выдержат. Небо останется, дорога останется, и кто-то еще пойдет по ней. Март пишет: разве что автор уже внес правки А первая цитата в этом тексте после обновления Вчера 18:53 Март, думаю, озвучивать подобные предположения/замечания, не сверившись с текстом, все-таки некорректно)
Март: lynx ну вам, как бете, перенаходить цитаты легче, хотя даже сама автор призналась, что для нее такое действие представляет сложность в связи с большим количеством ее произведений. В чем я была некорректна? Не захотела еще раз перечитывать текст? Неправильно вопроизвела цитату? Так интерфейс...) Вы еще раз ее (цитату) подтвердили. А вторую цитату, может, и ошиблась временем, но сама цитата ведь точна? Может, вы, как бета, ответите на мой вопрос: почему автор так "несимпатично" описывает реакции своего любимого героя? И это не флуд, поскольку касается непосредственно текста.
винни-пух: Автор ответить точно не может. Наверное, у нас с Вами разные критерии "симпатичности" и эстетичности.
Carinna: lynx , cпасибо. Хотелось прочитать эту фразу (венее полфразы) в контексте. Звучит и вправду иначе.
винни-пух: В переулке двое удерживают светловолосого высокого парня, пока третий споро потрошит его бумажник и карманы. Кредиты, карточки, клубные удостоверения, выполненный под старую бронзу телефон – все пригодится, если умеючи пустить в дело. Лаэль пытался сопротивляться - в конце концов, он довольно хорошо физически развит и увлекается фехтованием. Но выяснилось, что знание грязных приемов и численное превосходство обеспечивают более слабым монгрелам заметное преимущество. - Гони кредиты. - Вы их не заработали. - Ага, зато счас заработаем. Грязные трюки, безжалостные удары и сама готовность наносить их, не жалея и не раздумывая о последствиях. Человеку, даже если он посвящает какое-то время наработке боевых умений, трудно применить их в реальности. Уважение к другому человеку и его телу, вытекающее из уважения к самому себе, непроизвольно заставляет колебаться, останавливаться, когда готов нанести травмирующий удар. И в результате выигрывает тот, кто, не обладая ни силой, ни навыками, способен просто ударить против правил: напасть со спины, вырвать глаз, нанести смертельный удар ножом. Это живущим благополучно и наблюдающим за боевыми действиями на экранах СМИ или в симстимах кажется, что оружие третьего тысячелетия – это пульсаторы и нейромодуляторы. На деле, там, где не дорога жизнь, используется нож, а кровь - она одинаково быстро течет, как тысячу лет назад, так и сию минуту. Лаэль стоит неподвижно, не потому, что лезвие упирается ему в горло, а потому, что переводит дух после очередного удара. Смертельной опасности от клинка он не чувствует и, как абсолютное большинство его сограждан, свято уверен во всесилии медицины. Зато Рики вполне реально оценивает шансы. Как свои, так и чужие. Байк монгрела разрывает сухой шорох песка глухим рычанием, но прежде, чем кто-то успевает отреагировать, сносит с ног обыскивающего Лаэля парня. Полукровка спрыгивает с байка еще на ходу и останавливается напротив вожака. «Б****. Не соврал гражданский лох. Знаком он с Темным, и каким-то макаром таки сумел предупредить. Вот черт». Рики направляется к парням, даже не трудясь особо демонстрировать отточенные плоские диски между пальцами – любимое оружие высококвалифицированных мастеров уличной резни. В этом нет нужды: незачем темноглазому таскать смерть в кармане, когда она пляшет в его зрачках, будто там и родилась. - Это не твой ра… Это все из-за его глаз, из-за чертовых огненных гляделок, куда нормальному человеку лучше не смотреть. Их трое, у них есть шокеры и вибролезвия, и одно из них прижимается к шее его дружка, они молоды и жестоки, и этот район почитают своим, и нет им дела до авторитетов Черного рынка. Они рвутся к своей маленькой власти и готовы пустить кровь ради пары кредиток. Обычная банда, из тех, что сумели стать отморозками в рекордные сроки, и позабыли о завтра. Так почему они пятятся под взглядом черноволосого? Почему не пробуют стрелять или вытащить нож? Или хотя бы угрожать дружку Темного? Какая-то жуткая бешеная сила рвется из его зрачков, свободно и страшно, как взбесившаяся стихия. Стена огня темного небывалого цвета дышит тебе в лицо обжигающим жаром, двигается на тебя с неуклонностью пожара и некуда бежать, нельзя отвернуться от чего-то, что рвется прямо внутрь, сжигает все подряд – и не спастись, не отвести в сторону, не подставить другого. Ты один на один с огнем. Лицо Рики на удивление спокойно, серьезно, только этот черный жуткий жар в глазах словно дышит, и кажется, что улицу перед ним выметает визжащий горячий смерч. И трое парней, как загипнотизированные, отступают, забыв о своем численном превосходстве, об обещании и несостоявшейся жертве. Боль, чужой огонь, густой от ярости полосует сознание и от того, что огонь невидим – только страшнее. Блин, этот парень – чокнутый. Полностью чокнутый! - Мы только пощипали его малехо... – в Цересе действие почти законное и не составляет вины для свершившего его. Ну, разве, если не в своем районе. - Никто не собирался трогать его… - вранье, немножко. Была такая мысль, но сначала они собирались проверить наличие маркера. - Предупреждай тогда парней, мало ли кто по Цересу шляется. Рики не отвечает ни на один из высказанных аргументов. Они его совершенно не волнуют, он просто двигается по направлению к несостоявшимся разбойникам, и то непонятное, страшное, медленно? но неуклонно отодвигает ненужных ему людей. Чокнутый, двинутый на всю голову монгрел. Лаэль медленно оседает на землю, видя только Рики, осознавая только присутствие Рики, чувствуя, как улыбается от счастья. «Рики. Я нашел тебя». - Я нашел тебя, – голос еле слушается юношу. Он не отрывает сияющего взгляда от любимого, и неважно, где все это происходит, неважно, чем он заплатил за это. Ничего не имеет значения и не существует: только его любимый, только Рики. - Что ты здесь делаешь, идиот? Ярость и злость, поднятая со дна и не понадобившаяся, потому что родилась от отчаяния и страха за Гая, теперь словно кружит наверху черной растрепанной птицей и кричит диким тоскливым голосом. И ощущая ветер, который подымают ее разодранные крылья, Рики чувствует полную опустошенность, усталость и печаль. Мрачную, досадливую печаль: ему было больно отрезать от себя светловолосого, правда больно, он хороший, но он ведь это сделал? Так почему не помогло? Почему его боль и отречение не стерли чувства влюбленного юноши? Глупо так считать? Глупо, конечно, но чего только человек не надумает от горя. - Я нашел тебя, – нелестное обращение гасит откровенное чистое счастье на его лице, но Лаэль все равно улыбается: дрожащей, обиженной, но упрямой улыбкой. Рики прав - надо потерять рассудок, чтобы отправиться искать монгрела в Церес. Полукровка не раз ему говорил, и сыщик его предупреждал, да только не имело это значения и сейчас не имеет. Потому что Рики – неправ. «Можешь говорить, что хочешь, Рики. Но я все равно нашел тебя. Я здесь, и ты так просто от меня не избавишься». Монгрел опирается рукой о стену, закрывая на секунду глаза. «Он нашел меня. Благополучный и красивый, как картинка, гражданин отправился искать меня в Церес. После того, как получил от меня по морде. Вот так, монгрел. Вот такая любовь. Начхал на благополучие, безопасность и гордость, и отправился его искать. Вот так. Что ж так погано тогда на душе?» - Лаэль, это была страшная глупость. Тебя могли убить сотню раз. Сотню, ты хоть понимаешь? Это правда - от первого и до последнего слова, и Рики легко представляет, что и как могли сделать со светловолосым, если тот не побеспокоился о полицейском датчике безопасности. А он, конечно, не побеспокоился, это Рики легко угадывает, сам бы так сделал. В смертельную разборку и на откровенный разговор надо приходить чистым, и чем больше сил требует опасное дело, чем более высокие цели заявлены, тем меньше должно тебя связывать с обычной жизнью и обычными людьми. Если не посвящаешь все силы души и тела своей цели, отвергая презренные заботы о безопасности и признавая лишь смелость и отвагу – ты ничего не достигнешь, тебе не хватит высоты в собственном сердце. Это свойство героической натуры, и те, в ком есть хотя бы капля таковой, в один прекрасный день вдруг становятся совсем непохожими на обычных людей. - Это неважно. - Ты больной? - Это неважно. Умный, прекрасный, отважный человек говорит твердым голосом слова о любви, и каждое из них прожигает кислотой омертвевшее сердце. Это любовь. Настоящая, могущественная, которая перекраивает человека по-живому и никогда не ошибается. Почему выть от боли хочется, слушая такое признание? «Потому что это – не ты. Ни на секунду. Ни на миг. Никогда. Никогда ты ничего такого не скажешь. Никогда ничего такого не появится в твоем маленьком ледяном царстве. Ты никогда не дашь мне – себя. И меня тоже не отдашь».
винни-пух: Болит, как давно не болело. Кто-то… сунул в сердце раскаленный прут, в самую середину, и теперь медленно-медленно возит его туда-обратно. Очень больно. Чуть легче, когда прут останавливается, и ты успеваешь перевести дыхание. Но потом он движется снова, и ты живешь только для того, чтобы дождаться следующей остановки. Большое, прекрасное, самое лучшее на белом свете. Какой же гад на небе так поиздевался? «Это неважно». Лаэль был так убежден в этом всего миг назад. Он был так убежден в своем праве того, кто любит, но у Рики от его слов глаза становятся такими тоскливыми, больными, что парень теряется. - Тебя могли убить, - устало повторяет монгрел и присаживается на корточки рядом с Танном. Тоска и безнадежность, усталое спокойствие обреченных – привычное до равнодушия состояние человека, давно смирившегося со своим спутником по левую руку. Так давно дергает тебя за локоть, что как-то и забыл, что может быть иначе. И чем дольше живешь в состоянии постоянного предпоследнего усилия, тем болезненней, тем горше напоминание о том, что могло быть иначе, что жить можно иначе. И злиться начинаешь на тех, кто имеет глупость напомнить тебе об этом. - Рики, даже если бы мне пообещали, что непременно убьют, я бы все равно не отказался от попытки. Извини, пожалуйста, но мне нужно было тебя увидеть. «Извини, пожалуйста». Он что, издевается? Благодетельная злость выдергивает полукровку из застывающего тоскливого состояния. Извини, пожалуйста? Да это чудо, что он сюда примчался! Да это чудо, что… Никакое это на х** не чудо. - Лаэль, с кем ты обо мне говорил? Вопрос несколько неожиданный, и Танн, настроенный говорить совсем о другом, тратит некоторое время, чтобы переключиться. С кем говорил? - Я нанял сыщика, чтобы разыскать тебя. Он дал мне адреса твоего дома и баров, где ты чаще всего бываешь. О, Юпитер. Он так и знал, что это добром не кончится. - Ты... объяснил ему, по каким причинам ты разыскиваешь монгрела? Отчего-то слово «монгрел» в устах Рики неприятно царапает юношу. Словно темноглазый опять отгораживается от него с помощью своего статуса. - Нет. Но это и так понятно... Занятый попытками правильно оценить ситуацию, Рики все равно невольно опускает глаза, чтобы избежать взгляда гражданина – спокойного и ясного. Что подумал о нем этот его сыщик, а? Сколько презрения и недоумения парень увидел в его глазах? Что он говорил ему? «Прости меня, Лаэль». - А ты не догадался взять с собой охрану? Или хотя бы тревожный код активировать? Танн равнодушно пожимает плечами, и в нежном тонком его лице удивительно красиво отражается эта высокая отвага, что не заботится о безопасности или выгодах. Так кто же тогда звонил? Кто назвал Танна его дружком? Наиболее вероятной кандидатурой выступает Катце, которому, например, не захотелось снимать наблюдение, в результате чего он оказался в курсе его связи. Но за каким чертом ему следить за Лаэлем? Фигня какая-то. Не монтируется одно с другим. Монгрел решительно встает на ноги и настойчиво подымает Танна. - Пошли. Быстро. - Почему? – искреннее недоумевает светловолосый. Бандиты разбежались, на улицах, по указанной давешним барменом причине, никого нет. - Здесь опасно. Краткое и ничего не поясняющее замечание удовлетворяет Лаэля. Рики здесь всю жизнь живет, так кому, как не ему, доверять в вопросах безопасности? Но если монгрел думает, что сможет избавиться от него простым ударом, как раньше, то он ошибается. Байк послушно взрыкивает, задолго до того, как Рики касается его руками, но сейчас, право слово, не до конспирации. Происходит нечто непонятное и тревожное. Потому что если вся эта история – затея Катце, которого, допустим, достал не в меру самостоятельный монгрел, то где остальные участники? «Ткачи» - не тот уровень исполнителей, на которых обратит внимание всемогущий дилер. О, нет, его ребятки куда как проворнее и профессиональней. Так где они? А если это не ловушка, так какой вообще в этом смысл? Бред какой-то. В голове не уладывается. И думать нормально не получается: за спиной сидит несбывшаяся зазноба сердечная, и ему до режущей боли горько, что это Лаэль, а не тот, кого он любит, как последний идиот на свете. И до такой же острой боли горько, что втравил парня в неприятности, что удалось зародить в его сердце любовь, такую бесстрашную и чистую, и справиться с ней он уже никак не может. Поздно. Раньше думать надо было, а не страдать над собой, несчастным и позаброшенным. Хоть немного надо было подумать головой, а не другим местом. Прав блонди, до последней своей проклятой гениальной извилины, до последнего осколка ледяного презрения прав. «Ты идиот, монгрел. Безответственный тупой монгрел, у которого одно дерьмо вместо мозгов». Рики чуть не рычит, резко вздергивая голову. Вот и сейчас, вместо того, чтобы думать, он изводит себя презрением и жалостью. Как будто это поможет спасти Лаэля, как будто поможет выяснить ситуацию. - Рики, - говорить довольно тяжело. В шлеме есть микрофон, но монгрел свой не включает, а кричать против ветра, да еще и переполненного песком – нелегкое дело. Лаэль крепче обнимает любимого, даже не пытаясь скрыть это желание ни от себя, ни от него, и говорит куда-то в ворот куртки. Полукровка отрицательно крутит головой и активирует связь. - Рики, - байк ныряет в какой-то закоулок, внезапно появившаяся на пути следования терраса между двумя почти стыкующимися домами заставляет монгрела резко вздернуть байк и проскользнуть под нависающим верхним этажом, едва не уложив боком многострадальный транспорт. Танн прикусывает щеку, а байк, послушный опытной руке, стремительно падает вниз. Почему-то Рики останавливается. - Подожди, – невыразительно говорит монгрел, сдергивает шлем и прислушивается. Вернее, ждет чего-то. «Бизоны?» На фига? Какие-нибудь его неприятели? Опять-таки, на фига? В Цересе так дела не решаются, брать заложников или угрожать семьям – это привилегия мафии или инопланетных кланов. Монгрелы просто выясняют отношения между собой, в одиночку или с помощью своей банды, а убийство конкурентов – это уже совсем другой уровень. Темный имеет авторитет на Черном рынке, но он силовой природы, и обеспечен разбойными делами и хитроумными ограблениями. Конкурируют же между собой дилеры и поставщики. Это – не то. А что тогда — то? - Ты думаешь, за нами гонятся? – неуверенно шепчет Лаэль, тоже начиная внимательно прислушиваться и приглядываться. Ничего, кроме обветшалых жилищ, о которых он никогда не подумал бы как об обитаемых, он не видит, и, кроме неумолчного песчаного шороха, не слышит. А шорох усиливается, меняет интенсивность и тональность звука, и в тонких щелях аэротруб пустынный ветер начинает издавать звук на грани слышимости, но полный такой тоски и жалобы, что невольно оглядываешься, пытаясь определить, кто же плачет. «Блюз песка». Когда он становится слишком сильным, целые кварталы снимаются с обжитых мест и уходят в глубь Цереса. А когда возвращаются, не всегда могут найти свои дома. В Цересе говорят, что Песчаная Дева не любит Юпитер, и они постоянно спорят. Но ссориться с Девой нельзя, иначе она откажется принять тебя, когда придут дроиды. - Не знаю. Может, только следят. - Но кто? - Спроси себя. - Я не понимаю. Рики хмуро молчит, стараясь отделаться от мыслей о своем спутнике, что довольно трудно, потому что логические рассуждения тоже приводят его к гражданину. Если бы дело было в нем, в Рики Темном, тогда и бандиты, и звонок были бы звеньями одной цепи и привели бы его в ловушку. Что еще можно хотеть от монгрела, как не его смерти, а? Ну, или в крайнем случае, секса в принудительном порядке. Ни того, ни другого не произошло, так ведь? Ну, и?..
винни-пух: «Ты слишком увлекаешься, Рики. Ищешь ответы, прежде чем удосуживаешься оценить обстоятельства. – Какого черта, блонди? – Когда ты определяешь последовательность действия, чтобы достичь результата, ты решаешь прямую задачу, а когда ты определяешь начальные условия – обратную. – Я не понимаю! – Перестань, Рики, ты просто не хочешь подумать. Когда ты хочешь получить свой оргазм, ты принимаешь мои ласки, сопротивляешься, возбуждая меня, сдаешься, когда страсть превращает нас обоих в животных и двигаешься мне навстречу, чтобы наслаждение стало неотвратимым. Это прямая задача, которая приводит к цели. – Нет. – Глупый… - Нет… - Глупый. Я ласкаю тебя так, как ты любишь, причиняю тебе боль такую, какую ты любишь, возбуждаю, дразню и беру тебя так, чтобы твое наслаждение стало ярким и долгим. Если бы моей целью было достижение только собственного оргазма, я бы просто взял тебя, не заботясь о твоих нуждах, ведь так? Так какова моя цель, монгрел? – Отвали… - Глупый, недоверчивый, упрямый монгрел. Мой монгрел». Воспитатель хренов. Но с некоторых пор тот голос, что обычно называют гласом рассудка, обрел интонацию Консула. И теперь, когда от него не требуется доверие, Рики стал верить этому голосу. Тишина за ними стоит полная, шершавая от кварцевой пыли, но Рики не спешит. Мощности его байка и способностей к его управлению ему хватит, чтобы отколоть парочку почти смертельных трюков, так что стоит подождать и в точности убедиться, что за ними не следует какой-нибудь малозаметный фургончик разносчика или неопределенной принадлежности транспорт со сканерами дальнего действия заместо полицейских датчиков тревоги. Так что, стоим, ждем и думаем. Напрягаем мозги, пытаясь воплотить в жизнь диковинные слова блонди. Что у нас на данный момент? Есть монгрел-бандит средней руки, не так, чтобы убивец, но держит два района, так? Есть гражданин из суперважного института, хороший отчаянный парень, которому не повезло по жизни и он втрескался в этого монгрела-бандита. Есть присутствие гражданина в неподходящем месте – в трущобах, то есть. Есть ограбление этого гражданина, что как раз совершенно нормально. Это действие мог совершить кто угодно: если верить телефонному собеседнику, то Лаэль имел глупость показать в баре деньги, а этого вполне достаточно. А вот теперь самое интересное: звонок неизвестного доброжелателя, который обо всем знает и полностью в курсе, прям как мутант-провидец, блин. И в результате его звоночка, монгрел-бандит несется сломя голову выручать дружка, хотя и сначала не на того подумал. Ловушки для монгрела на месте ограбления нет – есть ограбление, а может, и что похуже, даже наверняка похуже. И есть некто, кто направил его на защиту и спасение гражданина. Вот так, монгрел. Вот что получается, если решать обратную задачу. Следят не за ним, кому он на фиг нужен, кроме патологически подозрительного Катце. Следят за ценным гражданином и заботятся о его безопасности всеми доступными средствами. В том числе, и с использованием его криминального дружка. Дело не в нем, дело в Лаэле. И какой из этого вывод? Такой, что он ничего не знает о том, кто сидит за его спиной. Ничего, ну ничегошеньки, кроме того, что он умница, красавец, золотой человек и вроде бы неровно к нему дышит. Но о том, чем он живет, этот умница и красавец, о том, кто был с ним раньше, чего стоит этот парень и на что способен, о том, кто ценит его и заботится о нем в силу… ну, например, по-семейному. Он же гражданин, у него же есть родители хоть какие-то. Нет, чтобы раньше подумать... Умница, красавец, неровно дышит – с первым и вторым не поспоришь. А вот третье… Перед внутренним взором - сияющие горячие глаза, капли слез по щекам и вибрирующий взволнованный голос: «Мне жаль, что я не могу тебе ее подарить. Мне жаль, что все хорошее, что было со мной, не произошло с тобой, и что я ничего не могу исправить. Но я все сделаю…» - это неправда? Вот это, все эти слова и нежность Лаэля, и его радость, которую Рики не слышал, и не видел - чувствовал изнаночной стороной души, взвешивал на ладонях утренним золотом, это все - неправда? Кому же тогда можно верить? А разве с Ясоном было не так? Сколько раз он обжигался, ранился, когда, потянувшись за очередной маской белокурого божества, поверив отчаянно, натыкался на стальную плоть машины и падал под ударами электрической истины. Разве было не так? Он просто хотел верить, вот и все. Так кто же тогда тот, кто сидит за его спиной, обнимает за талию и смотрит покорными и восторженными глазами. Чью любовь он слышит солнечным светом, и кто решил жертвовать и добиваться, не спрашивая? Кто? «Кто следит за тобой, Лаэль?» - По-моему, никого нет, - неуверенно шепчет юноша, вглядываясь в провал переулка за ними. Рики не отвечает, молча напяливает шлем и, лишь когда Лаэль повторяет действие, говорит через микрофон: - Держись крепче, старт «иглой». Байк урчит двигателем. Но монгрел не трогается с места, пока не накапливается критическое количество энергии и машина просто ревет от натуги. Ревет и рвется из-под контроля непутевого хозяина, так что в стационарном режиме байк «ведет» по асфальту и на старом покрытии остается глубокий дымящийся след. Ну что ж, у неведомых наблюдателей-догоняющих-лихоимцев последний шанс. Не хотите? Ну, как хотите. Машина с воем взмывает в воздух чуть ли не вертикально, двойная перегрузка едва не отдирает руки Лаэля - предупреждать надо внятнее - Рики, ругнувшись, активирует захваты безопасности для пассажира, и парень, ойкнув, собирается что-то спросить, но не успевает. Они вылетают в верхний коридор со скоростью стартующей ракеты, но как только вырываются в свободное воздушное пространство, начинают кружиться раскручивающейся спиралью. Вверх, вверх, меняя диаметр и скорость на каждом витке – тяжелый, опасный маневр, требующий исключительной скорости реакции, точного расчета, великолепного чувства равновесия и абсолютного знания своей машины, буквально единения с ней. Зато если наблюдатели существуют – ни захватить монгрела, ни стрелять они не в состоянии, а вот если отчаянный водитель помимо всего прочего обладает хорошей памятью, то получит максимум сведений о состоянии окружающей среды. Ну, и вот чья эта приятная машинка голубого цвета? «Кто ж ты такой Лаэль? Кому ты так дорог?» - Чтоб тебя. Маневр передается в голокуб вместе с предполагаемой схемой. Но схема не постоянна, меняется, дрожит, переливаясь скоростным течением алых циферок. Водитель хмыкает с невольным одобрением – хороший пилот этот монгрел, ничего не скажешь, и Трог недовольно морщится. Мало того, что эти ротозеи не смогли выполнить задание, так еще и полукровке успели что-то сболтнуть. Иначе с чего бы это монгрел такие кренделя в воздухе выписывал? Предполагает, что за ним погоня, старается увернуться от возможного выстрела. Что ж, придется вернуться к первому плану: задание в любом случае должно быть выполнено. - Хорошо идет, - философски кивает боевик, - что будем делать? - Следи за датчиком и двигайся в сторону Мидаса. Он попытается вернуть объект. - Есть. Сканер позволяет следить за датчиком, это не проблема. Суть заключается в том, чтобы выполнить задание на территории Цереса, не позволив полукровке вывезти объект за его границы. Кроме их датчика на парне ничего нет, но Мидас – это территория, контролируемая ИскИн, и совершить столь откровенно разбойную акцию там тяжелее. Можно, конечно, но тяжелее: потребуется смена маскировки, вмешательство в транспортную сеть, чтобы уйти от полицейских дроидов, да и машиной придется пожертвовать. Не принципиальный вопрос, но жалко – это настоящая муниципальная машина, официально зарегистрированная, и служит великолепным прикрытием. И все из-за дикого задания, который босс велел выполнить во чтобы то ни стало. Без всяких внятных пояснений. Ну что это за операция, скажите на милость? Прицепить к гражданину, с серебряной карточкой помимо всего прочего, датчик слежения, проследить за перемещениями, избить, не нанося необратимых повреждений, и вызвать на «поле боя» некоего монгрела. Это - задание для профессионалов? Бред это, а не задание, или операция с двойным дном. А в таких делах все непонятно и все опасно, потому что ты в любой момент можешь превратиться из исполнителя в жертву, причем благодаря стараниям собственного работодателя. Что делает гражданин в Цересе? Зачем ему монгрел, кроме как для организации особо нехорошей контрабанды в виде государственных секретов? Что это за монгрел такой, что за ним следили с помощью биолокатора? Чем может закончиться такое задание, кроме как большими, очень большими неприятностями? И отказаться уже не получится, и подогнать вторую команду едва ли успеют. Однако задание сформулировано вполне четко, а когда не знаешь его цели, нет смысла гадать, зачем надо выполнить то или иное действие, и что именно может его заменить. Придется ловить монгрела с их объектом и начинать все сначала. - Я отвезу тебя в Лахор, а дальше сам доберешься. Они несутся в нагромождении цересских улочек, переулков, мостов, непонятно что соединяющих, и опор без перекрытий, которые торчат вместо моста над руслом блестящей ядовитой воды. Точно ядовитой, потому что нормальная вода малахитово-зеленого цвета не бывает. Байк не самолет, летать все время не может, особенно там, где отсутствуют энерготрассы, и они спускаются вниз, в улицы, к латаному-перелатаному асфальту и шевелящимся ручейкам песка. «Отвезу тебя». Сумасшедший полет наперегонки с ветром, где кто-то гонится за тобой, а ты убегаешь, не зная, ни кто, ни что тебе угрожает. Тебя только что избили, чуть не ограбили, потом заставили куда-то бежать, ожидая импульса в спину. И даже дышать здесь не дают в полную силу: воздух все горячее и горячее, песчинки пляшут в воздухе, превращая его в слепящее под солнцем марево, и кажется, что город под тобой – мираж, Фата Моргана, а на самом деле ты заблудился в пустыне и бредишь. Всю жизнь согласен так прожить. Это совсем не правильно, это явный отказ от реализации собственной личности, но он готов всю жизнь так прожить. Лишь бы в этой гонке обнимать горячее тело монгрела под грубой тканью куртки, лишь бы слушать отрывистые команды и брань, произнесенные его волшебным голосом. Лишь бы в короткий момент передышки он снял шлем, посмотрел своим невеселым бешеным взглядом и прижал к себе, нуждаясь в нем, желая его, ища у него поддержки и участия. - Нет. Непереводимое ругательство не производит впечатления на Лаэля, но неожиданно приободряет. Люди ругаются от бессилия, так ведь? - Лаэль, я отвезу тебя в Лахор, и не дай тебе Бог снова шляться по Цересу, понял? - Нет. «Нет» звучит очень твердо. Словно говорит не мягкий и воспитанный 23-летний ученый, а куда более отчаянный и злой человек. Тот, кто сидел на полу, и кровь текла у него из носу, но вместо обиды и боли он чувствовал гордость за свою любовь, и защищал ее мужественно. Рики останавливается на каком-то перекрестке – черт с ними, с наблюдателями – сдергивает шлем и поворачивается к парню. Светловолосый так же решительно стаскивает непривычный головной убор и смотрит открыто и смело. И требовательно. Очень настойчиво и требовательно.
полная версия страницы