Форум » Фантворчество » без тебя - 5 » Ответить
без тебя - 5
винни-пух: Название: Без тебя. Пейринг: Ясон-Рики. Рейтинг:NC-17 Бета: Lynx ( и огромная ей за это благодарность) Предупреждение: авторское видение.
Ответов - 79, стр:
1 2 All
винни-пух: Часть 1 - http://ainokusabi.fastbb.ru/?1-20-220-00000233-000-0-0-1165817002 Часть 2 - http://ainokusabi.borda.ru/?1-2-0-00000279-000-0-0-1169282794 Часть 3 - http://ainokusabi.borda.ru/?1-2-0-00000371-000-0-0-1178138052 Часть 4 - http://ainokusabi.borda.ru/?1-2-0-00000429-000-0-0-1191604926 Спасибо Lynx
винни-пух: Странным образом игра стала распадаться на две части. Конечно, это не составляет проблемы для блонди, но Рауля неприятно удивляет сам факт. Означает ли это, что игры с использованием монгрела в качестве активной фигуры являются событиями высокой категории и, соответственно, обладают достаточным потенциалом для повышения порядка сложности? Или это все же следствие косвенного в данном случае влияния Ясона? Правомочно предполагать большую вероятность последней версии, но игра в данном случае основана не на стандартных категориях – власти, богатства, информации, корысти – а на таких нестабильных и по природе своей изменчивых образованиях как чувства. А блонди в чувствах не сильны: не обладают опытом и навыками пользования. Рауль – ученый и прекрасно сознает разницу между знанием и пониманием. Первое – лишь последовательная цепочка фактов, простая линия при отображении в пространственных схемах. Второе – знание не только самой последовательности, но и механизма образования, способа реализации, пределов вероятностных колебаний, возможных последствий и дельты погрешности; все поле осуществления фактов и все возможные и существующие связи с остальными данными. Объем, и в большинстве своем – многоуровневый и не трехмерный. Один из мудрецов еще докосмической эры высказал мысль, что жива до сих пор: у времени пять пальцев. Один – то, что было. Два – то, что есть. Три – то, что будет. Четыре – то, что могло быть. Пять – то, что может быть. Люди, породив истину столь глубокую, сами же низвели ее до художественного отражения закона вероятностей. Потрясающая беспечность, которая приводит склонную к философии элиту в недоумение. Это не образное выражение – это истина. Правда, максимально приближенная к истине. Партия на доске игры больше не помещается: разворачивающееся в мозгу ученого виртуальное образование - конструкции пяти измерений, создаваемых исключительно математическими методами, - доступно пониманию только ИскИн и коллегам-блонди В пространстве это напоминает две объемные картины, встроенные одна в другую, но не видимые одновременно, а только после активации одной из них. Трудно поверить, что люди постоянно работают с такими конструкциями: правда, без понимания происходящего, и по этой причине – не слишком успешно. Впрочем, умозаключение оправдано, если работа ведется в сфере рассудка, потому что человек не способен «видеть» и работать одновременно с несколькими параллельными или взаимовлияющими друг на друга уровнями и уступает в скорости и эффективности мышления уникальным искусственным созданиям. Но в сфере эмоций и тех областей жизни, где явления и события вызваны или образованы чувствами, правило действует с точностью до наоборот: ибо чувства – это движущийся поток с критическим градиентом. И как не бывает двух одинаковых неламинарных течений, так не бывает и двух одинаковых... людей? Или существ? Или разумных существ? Мысли еретические и опасные не в меньшей степени, чем те чувства, которыми болен Ясон, ничуть не менее. И если эмоции способны понять и разделить лишь те, что сами их испытывали, и потому безумие Минка безопасно для стерильно-чистых небожителей, то мысли... мысли для блонди есть суть жизни, смысл, цель и способ ее реализации. И поэтому являются и чудесным откровением, и самым страшным оружием. Не бывает двух одинаковых существ, а значит, любой из людей, по большому счету, является уникальным. Разница в знании и осознании данной установки выражается в том, что первое декларируется в учебном блоке биологии и основ философии, смотря по специализации, а второе заставляет Рауля Эма, великолепного сына Юпитер и второе лицо государства, внимательно наблюдать в зеркало за своим фурнитуром. Прямые светло-русые волосы, бледное лицо, глаза неясного зеленоватого цвета, прикрытые длинными густыми ресницами - пожалуй, единственная выразительная черта его внешности. Мальчик расчесывает его волосы заботливыми осторожными движениями, у него прекрасная выучка и довольно высокий по человеческим меркам IQ, что необходимо для «мебели» этого класса. Рауль купил его достаточно давно, чтобы фурнитур привык к своему высокому статусу и не проявлял этой смешной человеческой гордости, а превратился в хорошо вышколенного слугу, чья обязанность – выполнять приказания, но не быть заметным. А эта черта, неизменная для первых двух месяцев работы с блонди – причем все равно где: на бытовом, научном или общественном уровне – гордость за свою исключительность, сознание достоинства, делает людей выразительными, заметными, а работать удобней с невыразительными объектами. Ясон так не считает. Волосы блонди, несмотря на длину и общую массу, на самом деле не вызывают больших затруднений при уходе. Специальная разработка: не электризуются, отличаются чрезвычайно плотным верхним слоем, что позволяет сохранить гладкость и блеск, не путаются и легко удерживают форму причесок. Расчесывание занимает не более 10-15 минут. Каджи легко справляется, сноровисто перекладывая расчесанные ярко-золотые пряди с левого плеча на правое. Лицо мальчика сосредоточенное, но спокойное, как и следует при желании выполнить задачу как можно быстрее и качественнее. Но он расстроен и напряжен, испытывает тревогу: дыхание мальчика недостаточно ровное, зрачки расширены, если приглядеться, и парфюму не удается полностью заглушить изменившийся запах. Можно заметить, если обратить внимание, но зачем Рауль обращает внимание? Активизировать свою болезненную чувствительность, чтобы в точности узнать и оценить степень интенсивности чувств своего фурнитура? Зачем? Для какой цели? Это... бессмысленно. Даже помня об истинной сложности времени и желания – зачем? Зачем ему, Раулю Эму, чувства своей «мебели»? Расстроен и напряжен: выпьет успокоительного и отправится спать. Напьется в баре, воспользовавшись моментом, и завтра будет работать с одураченной от нейтрализатора головой – на выполнении обязанностей это не сказывается, предусмотрено. Ввяжется на пьяную голову в неприятности, заставив своего господина искать нового фурнитура. Достанет спрятанный декоративный нож и попытается перерезать глотку своему хозяину, будучи зомбированным, или желая совершить самоубийство столь экстравагантным способом. Зачем ему нужно знать? Любой из вышеперечисленных вариантов для существования блонди имеет настолько же малое значение, насколько мало влияние, что учитывать их не имеет смысла. Так почему острое и болезненное любопытство заставляет его внимательно следить за движениями мальчика, за выражением его лица, за безучастными взглядами из-под опущенных ресниц. Почему он вдруг так четко, ярко ощущает, что тут, рядом, находится чужая жизнь, целая жизнь, как спрятанный от тебя кристалл, построение Унмар, где внутренний объем сущности намного превосходит внешний? Но ведь так оно и есть: любое живое существо, особенно разумное, внутри несет все свое прошлое, реальное течение настоящего и грандиозный потенциал будущего, и каким бы прогнозируемым оно ни было - его жизнь уникальна и неповторима. Целый мир, вселенная, закрытая от тебя, а ты ничего не знаешь, и не узнаешь. Чуть ли не оскорбление для существа, созданного, чтобы познавать... Рядом течет чужая жизнь, а все, что он о ней знает – это то, что особь откликается на имя Каджи и что ему 17 лет. А о Ясоне что он знает? Больше, конечно, несравненно больше, но и информационная плотность Консула намного выше, и его влияние тоже намного сильнее. Знание приносит нам горечь и страх, ибо безжалостно к нашим иллюзиям.
винни-пух: - Чем ты расстроен? Мальчик едва не роняет расческу. Уронил бы, не будучи фурнитуром, но в данном случае срабатывает профессиональный навык. Раскрывает большие светлые глаза и недоуменно смотрит на хозяина. - Господин Эм? Я неловок? - Нет, ты не причинил мне неудобства. Я спрашиваю, чем ты расстроен. Я хочу знать. - Господин Эм, уверяю Вас, у меня нет причин расстраиваться. Лжет. Неубедительно. Разрешается ли «мебели» уходить от ответа на вопросы хозяина? Нет, конечно. А хозяину разрешается задавать подобные вопросы, указывающие на личную заинтересованность? - А причины лгать мне есть? Фурнитур заметно бледнеет, несмотря на выучку. Прямой вопрос блонди. Пристальный взгляд, обращенный прямо на него, – и не такое способно вызвать священный ужас в обслуживающем персонале. Каджи судорожно сглатывает, не в силах оторвать глаз, и еще больше пугаясь вынужденной своей дерзости. Смотреть в глаза блонди – недопустимо, это оскорбление. А не смотреть – как? - Нет, нет, господин, я не лгу. Я никогда бы не осмелился... Испуг настолько велик, что вытесняет все предыдущие эмоции, чем бы они ни были вызваны. Рауль удовлетворенно кивает про себя: вот это правильная реакция, состояние хозяина – приоритет номер один, и все остальные факторы жизни не имеют перед ним значения. Блонди отворачивается, рассеянно следя в зеркале, как, поколебавшись, фурнитур продолжает выполнять свои обязанности, и на сей раз все его внимание и чувства сосредоточены исключительно на нем, на Рауле Эме. Правильное нормальное положение вещей, которое даже замечать не следует, а не только заниматься восстановлением оного. Надо заменить фурнитура. Рауль ловит взгляд Каджи в зеркале и мальчишка замирает, как млекопитающее перед змеем. А реакция-то чрезмерная, и блонди, поднаторевшему за последние месяцы в наблюдениях за людьми, обычными маленькими людьми, это очевидно. Во-первых, фурнитур все-таки солгал, а во-вторых, ушел от ответа, даже уличенный во лжи. Ну, и какое ему дело? Ведь он уже принял решение. Глаза у Рауля огромные и слегка удлиненные к вискам, разрез век немного резок; четче, чем требуется, когда рука природы создает томные миндалевидные очертания. Такие глаза принято называть кошачьими, и они больше говорят о власти и холодной независимости, чем о возможности ласки. Как у всех блонди. Чуть большая длина и чуть большая закругленность нижнего века, когда контур плавно взлетает к виску и подчеркнут длинными выгнутыми ресницами, превращают глаза Второго в поистине змеиные очи. Бесстрастные, завораживающие, непроницаемые. Никакого вертикального зрачка не надо, чтобы добиться глубокого гипнотического эффекта. Действует даже на блонди, облегчая процедуру предварительной подготовки к нейрокоррекции – по-видимому, сказывается использование ДНК пресмыкающихся. Отвести взгляд от зеленых очей невозможно. Не поддаться внушению холодной безликой воли – еще меньше возможностей. - Фурнитуры созданы, чтобы служить хозяину, Каджи. Если они этого не делают, то становятся нефункциональными и подлежат утилизации. И все же, характеристики «мебели» были действительно завышены. Исследуя посмертные ментальные отпечатки – как-никак, личный слуга был, и самоубийство совершил в его доме - Рауль отчетливо понимает, что, обладай фурнитур нормальной эмоциональной чувствительностью, даже под гнетом каких-то оставшихся ему неведомыми раздражителей, повторная и всего-навсего голосовая активация служебной установки не привела бы к полной несовместимости с жизнью. А значит, причина иная: либо полуфантастическое, в духе увлекшейся Службы Безопасности предположение о наличии зомбированных приказов, либо преступная халатность наблюдателя, отвечающего за данную квоту. Последнее куда вероятнее. Рауль беспристрастен – с тех пор, как наблюдателями стали работать люди, количество ошибок при оценке эмоциональных показателей увеличилось. Когда наблюдателями квот были андроиды, таких ошибок не происходило. Правда, были другие: поведенческие, на основе интеллектуальных тестов – фурнитур Минка тому самый яркий пример. Но Ясон склонен искать, а главное, находить неординарные, уникальные вещи. Но он-то, Рауль, ни такой особенностью, ни стремлением не обладает. Так как его угораздило выбрать эмоционально поврежденную особь? «По принципу совпадений», - мрачно комментирует блонди. Он ведь эмпат, то есть носитель повышенной эмоциональной чувствительности, и количество несистематизированных впечатлений и сбоев, которые люди называют личным опытом, а блонди - неклассифицированными сведениями, достигло уже того критического предела, за которым начинает оказывать влияние на сознательный выбор. Что вполне закономерно – это его дар и его предназначение, не так ли? В отличие от Ясона, Второй Консул подвергался локальной коррекции уже дважды: повышенная эмоциональность у блонди - это вам не фунт изюма. Скорее – фунт тараканов. Появление черного юмора тоже, кстати, служит признаком критического накопления. Однако, с другой стороны, именно эти неклассифицированные сведения, заставляющие его использовать при решении задач нечто вроде готовых эмоциональных императивов, позволяют Раулю качественнее, а главное, быстрее ориентироваться в эмоциональном состоянии людей и эмоциональном состоянии Ясона. Они засоряют память, влияют на мышление, но именно эта нечаянная особенность сейчас так важна, так заметно способствует достижению цели: освободить Ясона от эмоциональной зависимости, куда более сильной и куда более опасной, чем весь груз эмоциональных копий, насобиравшихся в его разуме. Надо просто учитывать собственное состояние, как некую легкую травму, чтобы корректировать решения, не связанные с проблемой Минка. Не отказываться же от прогулки по улице только потому, что вывихнут локтевой сустав? Настоящий кризис наступит лишь тогда, когда накопленные эмоциональные образования покинут, если так можно выразиться, отведенный им уровень. А такое явление зафиксирует простейший тест, который зеленоглазый блонди проходит каждое утро. Ясон Ясоном, а довести себя до необходимости глубокой нейрокоррекции блонди не хочется. Это нерационально. Выбор нового фурнитура надо поручить андроиду.
Zainka: Ага! Читаем дальше!
Март: во как! это не Приключения. Пошла искать начало.
Zainka: Винни-пух писала: Он соблюдал честность, потому что работал с Рики на постоянной основе, а тут у него появился шанс исчезнуть с Амой с хорошими деньгами. Так какое ему дело до всех своих партнеров, как бы они не нравились ему лично, если он собирается помахать ручкой навсегда? По-моему, логично. Рики ведь не мысли читает, он ощущает эмоции, способен обнаружить нечто, вроде точек перенапряжения в человеческом сознании, может управлять, вернее перенаправлять эмоциональные потоки. Ну почувствует он, что с юристом что-то не так, а как псионик Рики еще не в рабочем состоянии, ну и что? Менж рассчитывает смыться быстрее, чем монгрел поймет что происходит. Ага, спасибо. Я как-то не сообразила, что Менж, видимо, понимает Рики лучше, чем тот понимает себя сам.
Тень полуночи: Очень интересно. Рауль пытается понять, сам не до конца понимая - что именно. Все-таки на мой взгляд сказывается постоянное присутствие рядом с Ясоном, не может Минк не влиять на него. Мне вот интересно - Рауль осознает, что пытаясь вернуть в принятые рамки Ясона, он сам может стать неэффективным в его собственном понимании? То есть его эмоциональность превысит всякие критические нормы, а он не сможет от нее отказаться, так как это единственный путь более менее понимать поступки Ясона в его теперешнем состоянии.
винни-пух: Рауль осознает. В тексте есть упоминание о том, что помогая Ясону преодолеть пагубную привязанность, он вовсе не желает довести себя до необходимости нейрокоррекции. Ну и в результате своих действия он предполагает привести Минка в нормальное состояние, значит, в будущем рисковать разумом не понадобится.
винни-пух: - Глянь, все по полочкам разложил, - восхищается Люк, глядя на прокручиваемую в голокубе схему. Причем, не только маршрут, который менее интересен парням, но и подробный вид здания изнутри: от подвала, в котором нет энергетической установки, а, оказывается, там кабель больно близко к поверхности лежит, до крыши, где какой-то гений-недоучка расположил вентиляционные отверстия. Не, гениальное и впрямь просто: отверстия пятисантиметрового диаметра мало сказываются на прочности силикатных плит и окружают карниз дома по периметру. Вентиляция есть, а проникнуть внутрь – низ-з-зя. - Укажи маршрут следования. Горгулья послушно высвечивает схему собственного передвижения: таким путем они не пойдут, это точно. Существо, пользуясь собственным малым размером и повышенной эластичностью костей, пробралось через отверстия фильтров по туннелю коммуникаций. Людям в любом случае нужно будет демонтировать решетки. Но, поскольку туннель есть, а оптоволокно всегда можно повредить, то и шанс на захват здания и его содержимого резко увеличивается. Судя по восклицаниям Люка, мысли его движутся именно в этом направлении. - Блин, Рики. Демонтировать решетки – не фиг делать. Возьмем батареи, как тогда, в институте, пережжем кабель, и куда они все денутся. Если нормально все просчитать, то по времени успеем. Имеется в виду, что господа-охранники не смогут уничтожить всю партию лекарств, узнать причину повреждения, обнаружить незваных гостей (уж они постараются оттянуть этот приятный момент, правда?), распределить людей на доблестную защиту и на уничтожение груза, если таковой приказ есть вообще. На все про все нужно время, и, при удачном использовании такового, можно полностью лишить противника шансов утилизировать охраняемое. С год назад подобные выкладки не пришли бы в голову парню, серьезно. Растут люди. - Слышь, чудик, а в чем лекарство хранится? Увы, чудик монгрела не понимает. - Отобрази расположение предметов и их классификацию, - переводит Рики. С некоторых пор та легкость, с которой вожак «Бизонов» переходит с цересского жаргона на диалект сетевых операторов, перестала вызывать смесь удивления и непонимания. Люк усиленно старается предположить, что сие явление есть результат работы в сети. Не более чем отговорка: от настойчивого понимания, что говорить умными словами монгрел научился чуточку раньше. Жить иллюзиями, которые создают лично для тебя логичную картину мира относительно твоего уровня понимания и развития – и все становится гармоничным и ясным. А что не вписывается, то задвигается в закоулки сознания под лейблом «глюк в пространстве». Судя по изображениям с табличкой физических характеристик, наиболее перспективными являются контейнеры на пятом этаже здания: небольшие по весу, большой прочности и находятся в благоприятном для срочной эвакуации положении – рядом с лифтом. В случае тревоги - побросал все в лифт, или не все, если не успеваешь, но часть все равно спасешь, и вниз: в подвал, или на улицу, или через канализационный туннель. Легко. - Слышь, Рики, мы это сделаем. Легко. А чудик очень ценный, смотри чего умеет. - Люк, ты на него внимательно посмотрел? - А что? Горгулья со шлемом на голой башке выглядит натуральным кошмариком из аниме, одним из таких недотепистых маленьких чудовищ, которые все время вляпываются по малолетству, но не теряют принципиально милого нрава. На первый взгляд вызывает оторопь, но, когда привыкаешь к некоторым особенностям внешности – находишь существо вполне терпимым и где-то даже симпатишным. Признак тщательной разработки экстерьера высококвалифицированными специалистами. - Люк, это чучело разрабатывалось для других планет. Специальная разработка, заказная, с оговоренными свойствами, о которых ни ты, ни я ничего не знаем. - Ну и что, что не знаем. Оно ж говорит. - Оно говорит только то, что ему сказали, и оно, если ты заметил, отвечает только на те вопросы, которые ему задали. - Какого хрена? - Блин, очнись! Оно только что показало, как хорошо умеет собирать сведения и не показываться на глаза лишним людям. Ты что думаешь, кто-то позволил погулять ему по берегу? Просто так отпустил? - Да нет… Он же сказал, что его заслали на разведку. - Шпион, разработка для инопланетян, представляешь, сколько он стоит? - Ну, мы ж его спасли типа… Рики фыркает и снимает контактный шлем. - Кузя, ты получил задание попасть в то здание-склад и выбраться из него? - Да. - Ты получил задание вернуться в исходный пункт? - Нет, - с радостью отвечает существо. Для него невозможность ответить правильно на вопрос – тоже своего рода стресс. В конце концов, он должен лишь отвечать на прямые точные вопросы. Но для существа с таким предназначением неспособность ответить – мучительна. Ясненько: раз приказа возвращаться в конкретное место не было, то существо должны были забрать с места событий. Так что монгрелы уже спутали кому-то игру. Хоть бы знать, кому. - Понял? – поворачивается Рики к другу и, поскольку тот все еще соображает, с досадой поясняет: - Он выкладывает нам маршрут и отвечает на вопросы, потому что его должны были забрать с места назначения. Кто-то вроде нас с тобой, опознавательные знаки типа «монгрел». - То есть… мы вместо кого-то его забрали? - Точно. - Кто-то еще хочет взять склад? - Вот-вот. - А мы перешли ему дорогу? - Угу. А теперь сложи два плюс два и скажи, кто может заиметь специальную разработку для внешников и использовать его в качестве шпиона, с учетом того, что хозяева долбаного препарата прекрасно знают, где он хранится? Нет, если подумать, можно предположить еще какой-нибудь вариант. Но, во-первых, вероятность другой версии исчезающе мала, а во-вторых - для Рики, во всяком случае - существенным доказательством верности первой гипотезы является указание на использование всей квоты. Всей квоты, которая собирается куда-то там лететь. И заночевала, значит, нечаянно типа, в охраняемой лаборатории обанкротившейся компании. А то, что петов часто используют для перевозки особо интересной контрабанды, так это не секрет. Секретом является метод использования. Вообще, если подумать над этой темой по-нормальному, не впадая в истерику и не отмахиваясь, то сразу становится понятно, до какой степени государство участвует в этой «нелегальной» торговле. - Мы куда-то влезли. Рики с мрачным одобрением хлопает соратника по плечу. - Врубаешься потихоньку. Главный вопрос, вообще-то, уже - не «куда», а как вылезти, избежав несовместимых с жизнью последствий. Люк ему в данном случае не помощник, да и сам монгрел прекрасно это понимает, так что молчит и спрашивать больше ничего не пытается. Для него ситуация из внятного и прибыльного дельца превратилась в свалку из непонятных, но явно опасных фактов, разбираться в которых он не в состоянии. У Рики мозги работают в два раза быстрее, не зря ж он сомневался сначала. А в такие дела простым монгрелам лучше не влазить. - Слышь, Рики, а Менж чего тогда гонит? - А черт его знает. Может, просто не знает о Катце. То есть, о его участии в деле. Не знать о существовании почти легендарного дилера нелегальный юрист, конечно, не может. Но предположить, что он сознательно попытается влезть к Рыжей Лисе в ее курятник – это вряд ли. Если… ему не сделали неотразимого предложения. - Слышь, Рики. Может, бросим все на фиг? Монгрел окидывает друга сумрачным взглядом, отрицательно качает головой: - Уже поздно. До того момента, как познакомились с этим летучим навигационным приспособлением, можно было без последствий отказаться. А теперь - поздно... - Рики, слышь. Но если это шпион типа, и он Катце должен докладывать, то чего он нам все выложил? Ну, там, пароль не спросил… - Потому что мы спросили. - ??? - Люк. Никому не придет в голову, что монгрелы могут задать такие вопросы.
винни-пух: - Интересно. Катце невозмутим, по обыкновению: узкие янтарные глаза с равнодушием сканера скользят по мутанту, потом по обоим монгрелам. Зачем Рики приперся вместе с Люком? А затем, чтобы подчеркнуть неличную природу своего интереса. Умник, дипломат районного значения. Люк заметно нервничает под бесстрастным взглядом цересского босса – для него это первая встреча с фигурой такого масштаба, и слухи, ползающие по Цересу с подозрительным упорством, отнюдь не уменьшают степень его беспокойства. Впечатляющий мужик, ничего не скажешь, и система охраны, которую они преодолели, чтобы попасть в его полулегальный офис, тоже впечатляет. А Рики… Темноглазый монгрел отвечает дилеру спокойным уверенным взглядом, словно не было их странного разговора и не обменивались они смертельными тайнами. Но, когда глаза их встречаются, рыжий вновь ощущает это невероятное захватывающее чувство полета во тьму. В глубину черноты, что наполнена дальними звездами. Бездна. Край мира, с которого не вернуться, и … «Ясон-сама, прямое наблюдение больше невозможно». «Используй аппаратное. Я предоставлю соответствующие ресурсы». «Д-да, Ясон-сама». «Это настолько трудное задание для тебя, Катце?» «Мне бы хотелось уточнить степень моей ответственности за объект. Только наблюдение? Непрерывное? Или Вы заинтересованы в сохранении жизни объекта?» «В сохранении жизни» - голос блонди звучит как-то… растерянно, и, когда он оборачивается, Катце буквально остолбеневает, превращаясь в одни глаза и уши. Потому что ледяное совершенное лицо Ясона искажает боль. Горестное выражение режет сердце, и глаза наполнены тоской, светом внутреннего воспоминания, и уголки рта чуть-чуть вздрагивают, еле заметно. Эти тонкие и чудесные по красоте признаки страдания невозможны на лице блонди, правда же? И они делают его лицо живым, настоящим, потому что они - неправильные. «Такое механическое выражение… по отношению к моему Рики». Блонди улыбается слабой печальной улыбкой, но и этого, право же, слишком много для нормального положения вещей. А Ясон прижимает пальцы в перчатке ко рту, словно удерживая нечто большее, чем имя - имя пета, монгрела, объекта - и, сквозь неверие и шок, Катце ощущает волну потрясающего звенящего восторга и перепуганной радости. Он знает блонди, наверное, лучше всех на планете. Потому что, признавая мощь и обаяние этой незаурядной личности, невольно проникаясь не только уважением, преклонением перед силой ума и воли Минка, Катце испытывает к своему бывшему хозяину и более яркие, не положенные служащему эмоции. Восхищение, гордость, радость - не только от оказанного доверия, но и куда более человеческую радость от общения с кем-то столь выдающимся, от причастности к делу большему, чем примитивное выживание или накопление богатства. То, что соединены бывший фурнитур и Первый Консул отношениями полулегальными, на основе незаконной деятельности, и потому связанными с риском, заставляет и Ясона испытывать блондевский вариант эйфории: от ощущения этой запретной свободы и чувства собственной неуязвимости, своей силы. Не той власти и силы, что дает его должность и его статус, а той, которая обеспечена его сутью - только его умом и волей. Это ощущение тоже из рода победы, но, в отличие от побед легальных, полностью совпадающих с представлениями касты белокурых, эти победы несут дополнительное ощущение – свободы и независимости. И эти ощущения привлекают блонди намного сильнее, чем положено бесстрастным андрогинам. Но именно они являются причиной его уникальных отношений со своим доверенным слугой: не дружба и не служба, не сотрудничество и не партнерство – нечто, происходящее между ними двоими. И осознание уникальности и неповторимости такой формы связи с человеком заставляет Ясона уделять много внимания и времени как самой связи, так и ее участнику. Надо сказать, время это нравится блонди, и он с удовольствием наблюдает за эволюцией своего Рыжего. Но для самого Рыжего эта особенность отношений, некое дополнительное доверие, внимание Ясона, оборачиваются совсем другой стороной. Для того, чье сердце так голодно, любое внимание будет даром небесным. Легчайшей привязанности окажется достаточно, чтобы заполнить его звонкими звуками и лучами, и оно, бедное, поверит в самую невероятную сказку, и ради нее поклянется в верности. Если, конечно, тот, кто уделяет это внимание, обладает достаточным интеллектом, чтобы покорить едкий и изворотливый ум. И если Катце, явившись на службу, испытывал лишь какое-то невнятное чувство общего восхищения перед таким высококлассным организмом, какими есть блонди, то, уходя из дома Минка, Рыжий навсегда оставил там свое сердце. Со свойственным ему мрачным сарказмом, Катце считает, что сделал удачное капиталовложение. И собственное сердце в безопасности, и Ясон, как любой здравомыслящий блонди, будет считать его влюбленность дополнительной мотивацией. А ему самому это чувство, тщательно хранимое внутри, вовсе не мешает правильно оценивать и внимание блонди, и собственные обязательства по отношению к Первому Консулу. Но зато оно позволяет ему куда острее и тоньше воспринимать любимое существо, позволяет отчетливо видеть эту разницу - почти невидимое, но ощутимое, как гроза, собравшаяся за горизонтом, отличие Ясона от всех остальных. Вообще ото всех, не только от блонди. Сознательно Катце никогда не формулировал эту мысль. Но, если порыться в тех неопределенных образах, впечатлениях, что скользят по краю рассудка, едва задевая его легкими искристыми крыльями, не оставляя мыслей, только устойчивое ощущение, то рыжий согласился бы с выводом: если среди блонди и есть существа, способные на чувство - на чувство с большой буквы, на которое и люди-то не все способны - то это, конечно, Ясон Минк. Есть в этом блонди нечто особенное. Но одно дело – думать так, настолько неслышно, что и собственное сознание не улавливает крамольности и красоты этой мысли, и совсем другое – видеть, как ледяная блистательная красота, за которой ты ловил таинственные светлые движения и почитал их откровением, тает, стекает прозрачными каплями, и прямо в твои изумленные зрачки льется живая, горячая сила, свет настоящий и прекрасный. «Господи, он же… он же его… Да нет, невозможно, что он, с ума сошел?» Но прекрасное ледяное божество продолжает улыбаться, доказывая свою принадлежность к живым и горячим сынам человеческим, и продолжает говорить нечто, от чего все внутри переворачивается от страха и восторга. Этого не может быть. Не может быть, потому что не может быть никогда. Максима, достойная страусов, но не людей – во всяком случае, один черноглазый монгрел точно не знал, что это невозможно. «Надо полагать, это затруднительно выполнить. Но я рассчитываю на тебя, Катце». Собственно, разве не для облегчения выполнения задания он стал привлекать монгрела к своей сфере деятельности? Но, правда, раньше речь о защите жизни и здоровья не шла, а Рики – не тот человек, который будет слушать чьи-то советы. Говоря по чести, самый простой способ обеспечить безопасность монгрела – посадить его в тюрьму. Но вряд ли Ясон-сама согласится на подобные меры. Внимание, да? Эмоциональная привязанность? Катце закуривает, демонстрируя непоколебимую выдержку бывшей «мебели» и внешне никак не реагирует. - И что мне прикажешь делать с твоим «найденышем»? - Использовать по назначению, надо полагать, - невозмутимо парирует Рики. Катце хмыкает и качает головой. А вот интересно, почему из всех возможных случайных участников амойская фортуна привлекает именно этого монгрела, и никакого другого? Ну почему именно темноглазый оказывается вечно не в том месте и не в то время? Или, наоборот: в том месте и в то время - это смотря с какой стороны поглядеть. Может, правы господа мистики, утверждающие, что линии судеб человеческих связаны с именами? Не с собственными именами, а именами тех, кто им дорог и кто имеет значение? Нелепица с точки зрения здравого смысла и линейной логики, но имя Ясона Минка связывает этих двоих монгрелов, связывает намертво. Не общими воспоминаниями, которых и нет, а настоящим и будущим, где это общее для них имя становится магнитом, одинаково притягивающим к себе. Это словно внезапно обретенное родство – неизвестной природы, но огромной глубины. Никак не объясняется голосом рассудка и должно быть отвергнуто. Но те, кто достаточно долго жили на свете или наделены мудростью, понимают, что родство не по крови сильнее родства фамилии, а те, кто раскладывает человеческие души в ряды бесконечных производных, знают, что резонансный контакт пси-матриц – явление весьма желательное и многообещающее. Резко увеличивает силу и эффективность использования образованной системы. И как, черт возьми, Рики успел перехватить пета? - Откуда ты его притащил? - Из Цереса, - хладнокровно говорит монгрел и в бездонных, черных глазах появляется насмешливый невеселый блеск. - И знаешь, что это такое? - Ка У Зет 223-33-игрек, квота «Панорама», выпуск 9-ый, - что свидетельствует не только о хорошей памяти полукровки, но и о понимании цели создания подобных объектов. А о том, что за его деятельностью стоит Минк? Катце сам рассказал, не так ли? Ну, и что дальше? Сказать спасибо за потерявшегося шпиона? Играть в гляделки? Какого черта он там шарился?! Эта операция проводится под негласным надзором Синдиката, и лишние участники в ней не предусмотрены. «Если с Рики что-нибудь случится, блонди… даже думать не хочу». - Церес большой, где ты его нашел? - Недалеко от Острова. Та-ак, на территории второго склада, куда данная особь была отправлена на рекогносцировку. В силу патологической подозрительности Катце и природной добросовестности: и шпиона заодно проверить можно в боевой обстановке, и присмотреть за товаром. Ну что ж, правы его патологическая подозрительность и добросовестность, совершенно правы; но почему-то положительным результатом свою правоту Катце не ощущает. - И что же ты там делал, Темный? - Гулял, - безмятежно отвечает Рики. Трепета перед всемогущим дилером он не испытывает, волнует его куда больше сохранность жизни своих бандитов. Для чего безмолвным свидетелем тут торчит Люк, и сама акция передачи потерянного имущества является демонстрацией лояльности. Просто это, наверное, единственные моменты, когда то, что осталось от веселого и щедрого паренька, прорывается наружу. Не смехом и радостью, а иронией и насмешкой. - А на бережке ты не гулял? - И там гулял. Люблю свежий воздух. - Для прогулок по свежему воздуху ты выбираешь какие-то неудачные места, - флегматично замечает Катце. - Посоветовали неудачно. Но я всегда готов выслушать совет умного человека, - замечание из уст неукротимого полукровки, половину жизни с боем доказывавшего свою независимость, воспринимается как издевательство, но Катце понимает настоящий его смысл. Приятно знать, что пет твоего господина отличается умом и сообразительностью. Но для отношений их уровня эзопов язык будет уже только мешать.
винни-пух: - На каком этапе ты внедрился в операцию? - Катце заговорил языком менеджеров – явный признак повышения рейтинга. - Присматривался потихоньку. Активных действий не предпринимал, - Рики оглядывается на горгулью, примостившуюся возле стола, и добавляет, - за исключением освобождения этого… наблюдателя. И не предпринял никаких самостоятельных действий? Не верится как-то. Катце недоверчиво щурится: - И ты прямо с того места, где подобрал чужое имущество, приехал ко мне? - Ну что ты, я должен был убедиться в ценности имущества. Может, его просто выбросили и он на самом деле никому не нужен. Блестящие желтые глаза, кажется, смолу из силиката могут выплавить. Но Рики спокойно выдерживает пристальный взгляд: когда не испытываешь страха за себя, ничего не страшно, правда. А Рики плевать на собственную безопасность, все, что его интересует – это безопасность друзей, и ее он собирается отстаивать до последней капли крови, буквально. «Так что не сверкай глазами Рыжий, ничего ты не узнаешь». - Хочешь поучаствовать в дележе? – переходит на деловой тон дилер, и только теперь указывает на кресла незваным гостям. Хорошая штука – повышение рейтинга, вот уже и присаживаться просят. Честно говоря, Люк с облегчением переводит дух. Смотрит искоса на Рики - на предмет проверить адекватность своего понимания - но на лице монгрела мало что можно увидеть, если он не хочет. Только силу и страсть, но это не относится к оценке ситуации, верно? - Смотря, на каких условиях… Родство, ирреальное и дикое родство по чужому имени, темные нити, наполненные тем, что могло быть, но не состоялось. Нечто, чего нет, но слышно так сильно, что они все время каким-то образом ощущают их, чувствуют натяжение. И почему-то это решительно не способствует доверию Рики, и почему-то усиливает тревогу Катце, пока в голове бывшего фурнитура не закрепляется напрочь мысль, что монгрел значит для блонди намного больше, чем он себе представляет. «Что он с тобой сделал, монгрел? А что ты сделал с ним?» - И сколько же ты хочешь? - Ну, я думаю, от потери одного склада никто не обеднеет. Это не наглость, простой расчет: стоимость пета-шпиона, являющегося типа перевозчиком украденного продукта, выше, чем того лекарства, которое он может вывезти. Вывод: партия петов с нелегальной контрабандой в пузе – прикрытие, и настоящей целью операции является вывоз самой партии, наверняка зарегистрированной как низкосортная продукция. А господа горе-преступники послужили прекрасным поводом, или даже стали им, с благословения соответствующих служб. Неважно. - Наглый ты стал, не приведи Юпитер. - Катце, вместимость желудка этих чудиков заказчик проверить не может. - Угу. И чей же это гениальный расчет? - Наверное, кто-то из директоров считает, что раздел прошел неправильно. И решил предпринять самостоятельные действия. А товарищ, к которому он обратился, тоже не лыком шит и решил поиметь не в меру жадного гражданина. Что ж, жадность – смертный грех, разве не говорено было? Спросить Рики о его источнике – ниже достоинства дилера. Оно и так сегодня пострадало благодаря его работникам. Почему появление этого монгрела постоянно указывает на организационную ошибку? Черт знает что!
винни-пух: - Та-ак, твой «Канцлер», два «Венуса» - у Гая и у меня… - А… - А ты стрелять научись нормально. Тебе хватит дымовых шашек, у остальных шокеры и оптика. - Оружия маловато, - замечает Майкл. - Хватит. Охранники пузом за чужие гроши ложиться не будут, а с Мирком отношения портить не хотелось бы. - А зачем он нам нужен? - Все бывает в первый раз, - философски отвечает Ареес, немало удивив Рики реакцией. Геймер одно время вообще ни с кем, тем более с вожаком, не говорил; видать, прочунялся малехо. А Мирк – хозяин здания-склада, и ссориться с ним и впрямь не резон, тем более что мужик серьезный, солидный и личных целей не преследует. То есть, парни его склад и груз защищают, но если он сам в нем не заинтересован, то только в меру служебного пыла. И главное: он не устраивает погонь и преследований своим нечаянным нападающим. Положительный мужик, в общем. Наверняка, платят ему дополнительно из интересных источников. - Сид, батарея на тебе, комм у Арееса. - На фига он там сдался? - На всякий случай. Как только потухнет свет, Майкл и Мисри, блокируете выходы, у вас парализаторы. Все. Кретин. Вместо того, чтобы думать о деле, любовника вспоминал. Кретин!
винни-пух: - Нет, Лаэль, ты очень хороший. Очень хороший – в этой голубоватой полутьме, с распущенными светлыми волосами, с улыбкой пережитого удовольствия, и темные от расчерченной тени ресниц глаза нежны, как лепестки. И в том месте, где в сердце Рики живет любовь, он - словно одно из немногих постоянных чудес, что в любую минуту возвращают тебя к теплу и радости. Теплый вечер, горит огонь в старинном камине, смеющаяся игра солнечных зайчиков на стене, куда их отбросила причудливая игра волны, книга, забытая на подоконнике и наполненная глубоким смыслом и словами, что звучат в сердце. «Я очень хотел бы любить тебя, Лаэль. Ты не представляешь, насколько ты хороший человек и насколько стоишь самой лучшей и чистой любви на свете. Я очень хотел бы любить тебя, я любил бы тебя всем сердцем, если бы мог, если бы я…» Нечто, чего никогда не было и никогда не будет. Он крепко обнимает юношу и целует. Изо всей оставшейся силы, изо всей не понадобившейся нежности, изо всей величины недостижимого и потерянного. Обнимает и целует - так, как хотел бы обнимать другого, ласкает и любит - так, как хотел бы, чтобы любили его. Жадно и нежно, со всей страстью и до конца, открыто и правдиво – ничего скрытого, никаких расчетов. Все правда, от первого до последнего. И только ты и я на ладонях вселенной. «Но так и было, Рики». «Для тебя. Может быть. Не для меня». И, раскаленный своим огнем, собственной силой, что струится в нем кровью, дыханием и мыслями, он любит - с той страстью и яростью, что стала неизменным качеством его любви. Всем собой, до последнего предела, сознанием, телом и чувством, отдавая до конца всю бурлящую мощь псионика и раздирающую тоску сердца, всю огненную волю, все мечты и желания – весь пульсирующий празднично-алый ток своей сути. И в какой-то момент ему кажется, что он любит своего партнера как блонди. - Пожалуйста, еще. Юношу колотит от перенесенного, глаза у него одержимые и безумные совершенно. Как если бы их мягкость и теплый свет сгустились и поменяли свойства на более прочные. На его плечах, груди, бедрах пятна гематом, следы крепких поцелуев, которыми Рики с щедростью покрывал тело любовника, но Лаэль их не слышит. Вообще не чувствует боли – крошечная перед бушующим между ними огнем, она отпечаталась резкими линиями фона и забыта. - Тебе не больно? - Нет, пожалуйста, еще, Рики. «Если бы ты мне это сказал. Хотя бы раз, все равно по какому поводу, все равно…» Рики, забивая голос внутри, прижимается лицом к плечу юноши, ощущая нежный ванильный запах, чистый и невинный, с ароматом нагретых на солнце ягод. Вдыхает, стараясь лучше ощутить и нежность теплой кожи, и такой родной запах. - Ты вкусно пахнешь. Молочком. Танн смеется тихим горловым смехом, утыкается носом в волосы и говорит. - Ты тоже… ты тоже пахнешь молоком. - Нет. Кожа блонди ничем не пахнет. Он чувствовал пленительный аромат распускающихся роз, светлых, цвета утренней зари, вкусный запах молока и меда, и немного горького кофе, горячего и будоражащего. Но когда Рики попытался доказать это блонди, Ясон посмотрел на него с тем непонятным выражением из недовольства и потребности говорить правду, которые у блонди означают смущение, и сказал… он сказал: «Моя кожа пахнет тобой, Рики». «Чудесный светловолосый юноша, что с такой любовью и радостью смотрит на меня, почему-то не ты, Ясон, и почему-то не тебе так приятны мои ласки, и не ты хочешь любить меня, и не ты жалеешь, что не можешь подарить мне весь мир. Мне так все это нужно: любовь и внимание, желание и уважение, мне так нужно, чтобы мне подарили весь мир и взяли все то, что могу подарить и сделать я. Но почему-то это все делаешь не ты. Это все нужно не тебе, а я… я так хотел бы быть с тобой, быть кем-то для тебя. И теперь ничего не могу взять от другого. Не могу ничего дать. Все – твое, Ясон». И монгрел вновь ласкает и любит светловолосого любовника, выливая всю тоску и обреченность в форме нежности, всю горечь в червонном летнем жаре, словно все несостоявшееся, несбывшееся - все, что уже стало невозможным между ними - пытается вместить в одну ночь, в одну встречу. И каждое касание, каждый поцелуй обретает силу признания. Каждый взгляд – значение обещаний и радости; каждый стон, каждый глоток дыхания – не проговоренное и прекрасное, что могло состояться, да не сбылось. Прощание это было. Неизвестное для обоих, но прощание, и он ласкает, берет и любит, пока светящееся от любви тело и сознание любовника не перестают отвечать, и он лепечущим нежным голосом просит прекратить. Едва слышным голосом, но во взгляде остается ощущение силы и настойчивости: - Я уже не могу больше. Я с ума от тебя схожу. Лаэль берет руку монгрела и подносит ко рту, и в мягком поцелуе – та же крепость клятвы. - Ты удивительный, Рики. Я все для тебя сделаю. «Уже нет, маленький. Никто ничего для меня не сделает – я не возьму». И Рики, прижавшись к любовнику, повторяет бессмысленное и единственное, что можно: - Все хорошо маленький, все хорошо.
винни-пух: Импульс кляксой ионизированного воздуха расплывается по стенке: Рики, ругнувшись сквозь зубы, плюхается на пол подвала и замирает. Хорошая идея надеть инфракрасную оптику, но явно они к первооткрывателям не относятся. Судя по прицельности выстрела, боевики снабжены такими же полезными приспособлениями. Ну, и что делать? В здание они пробрались по указанному в схеме шпиона туннелю, перерезали кабель и принялись быстренько резать решетку фильтра. И даже успели, но исключительно в силу опыта: охранники примчались в подвал, как по сигналу, и дальнейшее общение свелось к противостоянию примерно одинаково вооруженных людей: все залегли за укрытиями и пытались провоцировать друг друга – неудачно. А время-то идет. Дымовые гранаты помогли мало, из-за упомянутых приборов – эх, балда, не догадался спросить у горгульи, а та самостоятельно ничего полезного выдать не могла. Чего-нибудь ядовитей использовать в ограниченном пространстве никто не решился. Вот и сидят, ожидая, кто в кого попадет, а время идет, и кое-кто что-то наверняка делает с грузом. Он-то приоритетный, в отличие от здания как такового. «Недостаточный уровень организации, монгрел, - ты прав, блонди, как всегда, недостаточный. Потому что вместо того, чтобы думать о деле, я думаю о светловолосом золотом мальчике, которого я собираюсь… ударить. Который мог бы стать мне счастьем, но которого я ударю. Ударю так сильно, чтобы он никогда не приближался к неприкасаемым. Это неправильно, что мысли о нем затмевают мысли о моих друзьях. Моя жизнь принадлежит только им, и я не могу делить ее еще с кем-то». И если сегодня кто-то из них погибнет… Если сегодня он не справится… Что ж, он не скончается на месте. Просто ему будет еще тяжелее, просто будет еще больше боли, и больше сил надо будет приложить для спасения остальных, и меньше времени останется для этого. «Значит, Менж. Просто некому больше. Решил, что делиться не надо не только с заказчиком, но и с исполнителями, благо маршрут его никому не известен. И предупредил, мудила. И если хочет сам вывезти груз, то и кого-то из охраны купил...» Может, зря он не сказал Катце? Но Катце на фраера и сам выйдет, только немного позже. А вот как ему теперь выкручиваться? Слинять уже не получится. Да и поступиться какому-то инопланетному хаму невместно: что ж это, в Цересе, и монгрел не сможет обыграть гражданина? Не, ребята, так не пойдет. На первом этаже стоят криогенные установки. То есть это, конечно, те еще установки - просто двухслойные контейнеры, наполненные «сухим льдом» с емкостью для собственно заморозки и хранения содержимого, и ручным управлением. Но грузы бывают разные, некоторые требуют пониженной температуры, вот и держат здесь приспособления. И расположены они в аккурат над данным простреливаемым пространством, и перекрытие здесь старое и не укрепленное. Рики быстро ползет по направлению к Сиду, который до сих пор придерживает батарею – в качестве самого сильного члена команды он ее всегда и таскает. - Сид, надо добросить батарею до потолка. Заявление монгрела выглядит весьма странно. - Нужно, чтобы она взорвалась как можно ближе к потолку. - Зачем? - Завалить перекрытия. - Некогда объяснять подробнее. Сид оценивающе окидывает взглядом фронт работ, качает головой. - Я сам не смогу. Монгрел оглядывается: Люк далеко, его заперли в углу, Норрис не годится, Шу – тоже. Гай присел за соседним контейнером, но, чтобы добраться, ему нужно пересечь открытое пространство. Рагон тебя задери! Сероглазый монгрел, словно услышав мысли Рики, немедленно поднимает голову. Сквозь дым Рики не видит подробностей, но условным языком жестов пытается объяснить Гаю, что ему надо выстрелить. «Канцлер» только у Рики, у остальных оружие попроще. Но заряда «Венуса» вполне достаточно. «В батарею?» «Да. Мы ее подбросим, а ты выстрелишь». Гай согласно кивает, монгрелы приноравливаются ухватить немаленький груз – хорошо, кидать невысоко, но надо учесть кривизну броска, чтобы элементарно самому не оказаться под завалом. И тут сероглазый совершенно спокойно встает во весь рост, и так же спокойно, как бы даже не торопясь, пересекает открытое пространство. - Твою мать! Кажется, именно возглас Рики заставляет боевиков, ошалевших от неожиданности, отреагировать. В таком же состоянии стресса и напряжения, ожидая провокации или каких-то невиданных номеров от знаменитых «Бизонов», парни просто не поверили в такой простой факт. Встал и пошел? Что, как на прогулке? Рики активирует «Канцлер» в режим веерного излучения и перекрывает полосу воздуха между Гаем и стрелками подобием силового щита. Энергетические сгустки нейтрализуются, встречаясь с препятствием, противники увеличивают мощность импульсов, но Гай уже за металлической стенкой какого-то остова. - Придурок! – Рики от злости швыряет «Канцлер» на пол - подобный режим стрельбы поглощает заряд за считанные секунды, - хватает парня за воротник куртки и, приблизив лицо сероглазого к своему, рычит, едва превращая бешенство в слова человеческого языка. - Твою мать! Ты что творишь, скотина! Ты что делаешь?!.. - и замолкает на полуслове, встречая, ощущая внутри себя взгляд бывшего любовника: стеклянный от тоски и равнодушный до смерти. И единственная отрада – его гнев и ярость; единственная радость – его злость и обвинения, его внимание, купленное такой ценой. Что-то вспыхивает в серых соколиных очах монгрела, словно в ответ на что-то непроизнесенное, в ответ на острое горестное понимание. И вся сила любви за три года вместе и три года врозь обнимает прозрачной искристой стеной, ожидая и надеясь, все еще надеясь, и говорит, что не предаст. Разряды полосуют стены за ними, с металлических полос укрепления падают горячие капли расплавленного железа и Сид, глухо матерясь, отодвигается от стены. Что-то заканчивается, движется к окончанию, непонятно что, и Рики сам не замечает, сколько в его голосе просьбы - еще немножечко потерпеть, скоро все закончится. Скоро, потерпи. - Гай. Не смей так делать, слышишь? Не смей так рисковать, мудак чертов! - Ты ее не подымешь, - спокойно говорит парень, как если бы дело и впрямь касалось только аккумуляторного устройства. - Да пошел ты! Вообще-то, парень прав: темноглазый любимец Консула подвергался многим интересным опытам, но все они сводились к воспитанию большей выносливости и скорости восстановления, особенно в постельных утехах, и ментальном контакте. Штанги монгрел не таскал. Парни, примерившись, подбрасывают батарею вверх: потолок достаточно низкий, но при броске нужно учесть кривизну траектории. Зарядная батарея, которая никогда не считала себя способной к полету, взмывает вверх, Рики только один раз выстреливает из «Венуса» Гая, но можно было даже обойтись без этого. Охранники на неизвестный летающий предмет отреагировали бурно и эффективно – расстреляли еще в полете. В благодарность батарея взрывается красивым синим шаром, и ударная волна успешно разрушает древние потолочные перегородки. Куски арматуры и шлакоблоков сыплются вниз, боевики быстро маневрируют, но тут в подвал валится одна из долгожданных «самоделок-морозилок» и Рики прицельно выбивает вентиль.
винни-пух: От входа обе команды оказываются примерно на одном расстоянии. Но, в отличие от противников, «Бизонам» не надо избегать ледяной струи азотистого соединения, так что, оказавшись перед перспективой быть замороженными насквозь, охранники предпочли сдаться на милость победителя. Тем более что дело свое они, судя по всему, сделали: Норрис, немедленно посланный на разведку, возвращается ни с чем. - Там ничего нет. Угу. А боевики не все, и спокойные, как холодильники. - А в лифте? - И в лифте нет, - это уже Шу, с интересом ожидающий действий вожака. Новенький, и немало наслышан о фантастической удаче Темного. А сейчас они вроде как накололись: груза нет, кто-то с ним смылся, и боевики их ждали. Не с подвала, иначе постреляли бы на входе, но ждали. Ну, и что теперь сделает эта ходячая легенда? Взгляды остальных подобного рода любопытства не отражают – одну преданную уверенность. Кроме Гая: уверенность у него другого рода, и Рики опять остро и совсем не ко времени ощущает силу и яркость этой поддержки своего бывшего. «Я весь здесь, я твой – ты только скажи, что сделать, и я все сделаю». - Ну, и где груз? – без особой надежды интересуется Рики. Ближайший охранник, оправдывая его ожидания, криво и зло усмехается: - А понятия не имею. Нам не докладывают. Злится он из-за нехилого обморожения, да и прибило его осколком, но лучше бы ему этого не делать. Сид, на редкость серьезно разъяренный неудачной атакой, а главное, если честно, идиотским выступлением Гая, хватает парня за грудки, подымает в воздух и шипит сквозь зубы: - Не докладывают? Ну, это я счас узнаю! - и, размахнувшись кулаком, наносит такой удар, что немаленьких размеров мужчину относит к стенке, и он безвольно опускается на пол. Немая сцена продолжалась не больше пары секунд: прежде чем Сид находит следующую мишень, Рики нарочито спокойным голосом спрашивает коллегу пострадавшего: - Кто оставался наверху? - Хорек и Крайт. Они груз охраняли, но я не знаю, куда… Шум на входе и предупредительные возгласы прерывают допрос, и в комнату вваливаются Майкл и Мисри: парень поменьше чапает своими ногами, хотя и неуверенно, второго Мисри тащит – поласкал парализатором. - На выходе словили. - Груз? - Пустой, - отвечает Майкл, оглядывая живописную картину разборки. Груза значит, нет. Нехорошо. Рики поворачивается к самостоятельно передвигающемуся беглецу и интересуется: - Куда контейнеры дели, уроды? Урод молчит, отрицательно крутит головой, собираясь играть в партизанов. Набычившийся Сид делает неопределенный жест рукой и направляется к охраннику. И что-то такое нехорошее и решительное видит последний в глазах самого спокойного из «Бизонов», что невольно пытается отступить, причем не к выходу, а по направлению к остальным бандитам, пока Люк не хватает его за шиворот и говорит чрезвычайно ласково: - Слышь, урод? Где груз? А то вот дядя хочет знать, где груз. А дядя злой сегодня, как бы он тебе чего не оторвал, что потом не вставишь. Дядя… Парень судорожно дергается, открывает рот, пытаясь закричать или еще что-то. Но ни кричать, ни говорить монгрел уже не может. Люк, вглядевшись, отталкивает его от себя, словно принудительная хирургическая операция состоялась с ним, а не с молчаливым боевиком. - Б****! У него языка нет! Пара секунд молчаливого ошеломления не дает нервной разрядки, и взгляды бандитов, лихорадочные и злые, вновь устремлены на лидера. - Сид, Майкл, остаетесь здесь. Остальные обшаривают дом. - А что мы ищем? - Откуда я знаю, - пожимает плечами Темный, - найдем – скажу. Почему-то темноглазый красавец уверен в большей эффективности метода научного тыка, чем в добросовестном допросе пленных. Почему-то остро ощущает нехватку времени, вполне логично полагая, что в случае, когда одна из сторон, совершающих сделку, пытается партнера обмануть, то обман свой она должна строить не столько на хитроумии интриги, сколько на скорости побега и предотвращения погони. Груз находился здесь. Менж может без последствий использовать лекарство только тогда, когда подозрение не упадет на него самого: то есть, после нападения бандитов, «Бизонов» то бишь, и забрать он его должен срочно. Где же можно перепрятать 45 кг полных контейнеров? Или куда отправить из закрытого здания? Приз достается неугомонному Норрису: - Тю, такой домик навороченный, а сортир разваленный. - ??? - Ну, разваленный. Хм, действительно: унитаз сорван напрочь, открывая любопытному взору канализационную трубу, причем со срезанной изогнутой частью. Амбре из него идет соответствующее, так что цель варварских действий, причем недавних, разжигает немалый интерес, особенно в сочетании с гибким кабелем на полу. - Ареес, карту канализации района. Где ближайшие сток или фильтр? Парень мгновенно выполняет команду, так же зараженный азартом, как и остальные члены команды. - Сток на границе Четверки, под мостом. - Погнали. Вряд ли Менж сам собирался их забрать, да и подкупленные охранники не согласились бы упускать гарант будущей оплаты. Впрочем, всякое возможно. Контейнеры, предусмотрительно связанные кабелем, чтобы не разбежались по всему заливу, благонравно плавали возле берега в ленивом дрейфе, и Люк, под неизменные рыбацкие шуточки, никогда не имевшие на Амой своего первичного значения, выловил их шестом. Голь на выдумки хитра!
винни-пух: Инопланетянин внимательно обвел взглядом зал ожидания, делая вид, что целиком поглощен содержимым новостной голограммы. Удирать приходилось спешно, буквально чувствуя дыхание преследователей на загривке, и удирать, что хуже всего, приходилось с пустыми руками. Темный, скотина ментальная, натравил на него Катце. Кто ж знал, да и кто мог узнать, говоря по справедливости, что в это дело окажется замешанным Рыжий Лис? Кто бы мог подумать, что такой гордый из себя Рики Темный продаст его с потрохами? А он мог бы поклясться, он, выходец с Новии и прирожденный телепат, мог бы поклясться, что мальчишка никого и никогда не предаст в силу того прирожденного благородства и преданности, что чувствовалась в нем горячим алым стержнем. Как он мог ТАК ошибиться?! Как мог так просчитаться? И откуда дилер знает о грузе? Его заказчик клялся и божился, что они сами вывезут лекарство, а он лишь хочет перераспределить ценности… Чертова рыжая тварь! Чертов ублюдок! Честно говоря - трудно сказать, согласился бы Менж поделиться с Катце - вычисли его дилер чуть раньше - или нет; да и возмущение отсутствием благородства у человека, которого ты элементарно подставил, тоже выглядит, по меньшей мере, противно. Но в данном случае некая локальная справедливость имеется и тот, кто рассчитывал оттяпать жирный кусок чужого пирога, приправив его кровью исполнителей, теперь удаляется не солоно хлебавши. Причем, рискуя жизнью. Людей Кацте Менж знать никак не может, но острое напряженное внимание улавливает натянутыми нервами мгновенно. Мгновенно напрягается, и так же мгновенно тошнотворная волна бессилия, понимания бесполезности усилий выжимает его тело и ум, как плод в соковыжималке, и, чтобы устоять на ногах, мужчина опирается на стенку и медленно глубоко дышит несколько секунд. Конец. Пользуясь черной зеркальной поверхностью кабинки, он наблюдает за двумя высокими гражданами, медленно пересекающими зал. Как-то отстраненно думает, что они мало похожи на монгрелов. Да впрочем, у Катце, говорят, связи не только среди граждан и полиции, так что нечему удивляться. И он никак не может пересилить это бездумное туманное ощущение конца, даже когда в дверях технического коридора появляется знакомое смуглое лицо в обрамлении почему-то каштановых волос. Длинных, косичками, с блестящими золотыми ниточками – не парик, а новогодняя елка. Рики досадливо морщится, ловя недоуменный взгляд юриста, и делает знак рукой. Для беглеца мужик на диво несообразительный. Скорее от безнадежности и удивления, чем следуя здравому смыслу, Менж уверенной походкой - Бог знает, чего она ему стоила - добирается до коридора и ныряет в тоннель. Монгрел в заляпанном комбинезоне техслужб цепко хватает новийского телепата-неудачника за руку и споро транспортирует по лабиринту космопортовского обслуживающего хозяйства. «Транспортирует», правильное слово - Менж не отдает себе отчета в том, что происходит, и самостоятельно уразуметь причину внезапного появления Рики и участия в своей судьбе не в состоянии. Только, когда они выбираются на территорию грузовых ангаров, пытается остановиться и спросить: - Куда мы идем? - Ты улетаешь, не забыл? – лаконично напоминает Рики, продолжая целеустремленное движение. Менжу становится даже смешно: невысокий черноглазый мальчик упрямо тащит солидного дядю на буксире, а дядя сопротивляется и что-то спрашивает. Учитывая, что дядя по уши в дерьме, а мальчик должен быть, по меньшей мере, разочарован в их плачевно закончившемся сотрудничестве – смешно не очень. - Темный, ты сдурел? - Нет. - Б***! Рики, я тебя подставил, вернее, хотел, ты сдал меня Катце, понял, наверное, да? Так куда ж ты меня теперь тащишь, родной? Может мне пора отбиваться руками и ногами? - Попробуй, - мрачно бросает полукровка, но движение останавливает. Просто потому, что они добрались до места. - Менж. Ты, конечно, та еще сука, но я тебя не сдавал. Рыжий тебя и сам прекрасно вычислил, потому как в деле был с самого начала. Знаешь, твоя идея о перераспределении ценностей ему не понравилась. - Значит, ты все-таки говорил с ним. - Говорил. Я же сказал, он был в деле с самого начала, я наткнулся на его людей, как только стал изучать обстановку. - А почему мне не сказал? - Если бы ты вел себя по-честному, то и говорить тебе было бы незачем. А так, извини, не сказал тебе, что охрану склада не надо было предупреждать о готовящемся налете. Мужчина кивает, соглашаясь: все верно, но все равно непонятно, что теперь полукровке от него надобно? Груз он забрал, раз связной не появился. Или не нашел? Ха! Ищи его теперь по всему Цересу. Но юристу уже все равно, в общем-то. Если скрыться от недовольного первоначального владельца несчастного груза не составляло особого труда, то сбежать от людей Рыжего можно было, только покинув Амой. Без денег и перспектив. Возможно, что и с ищейками на хвосте. - Так ты что, жаждешь узнать, где груз? Поздно уже, монгрел, так что можешь спокойно сдать меня Рыжему – контейнеры поплыли. - Контейнеры летят на Маас, - холодно говорит Рики, прекрасно улавливая эту ранее незаметную нотку превосходства. «Ах, смотрите какие мы умные и гордые. Тоже мне, его сиятельство нашелся – шваль инопланетная». - Что? – изумление на лице Менжа приносит небольшое мстительное удовольствие, но на большее нет времени. Рики продолжает говорить быстро и четко. - Груз летит на Маас, как лекарственная сыворотка, хранится до востребования, пока ты его не продашь своим покупателям. Аванс ты переводишь на мой счет, получаешь пароль и забираешь груз. Все. Летишь, переводишь, забираешь? Что за… Что происходит?! - Какого хрена, Темный? - Тебя что-то не устраивает? - Парень, вообще-то я собирался оставить тебя ни с чем. И даже как бы считал, что ты погибнешь. Какого хрена ты мне помогаешь? - Не твоего ума дело, - отрезает Рики, и от густого, яркого и совершенно неожиданного всплеска в зрачках монгрела телепату становится нехорошо. Люди ТАК этого не ощущают, они могут принять навязанную эмоцию, мысль, волю, могут услышать ее изнутри, как нечто чужое. Но они не чувствуют то, как эта мысль или воля вторгается в сознание. Словно воткнули два красных провода, по которым несется ток бешеной силы. Новиец быстро, тщательно подавляет эффект вторжения, а монгрел как будто и не заметил. - Мне нужны деньги. Деньги на инопланетном счету - раз, нормальные документы - два. Не гражданство, а «зеленые карточки» с какой-нибудь нейтральной планеты. Несмотря на напряженность сложившейся ситуации и даже некоторую бредовость, которая всегда является неотъемлемой частью внезапных и решительных перемен, Менж вполне одобряет решение полукровки. Соображает парень, что, будь у них хоть сто пятьдесят раз настоящие документы, клеймо амойских изгоев не стереть ни с лица, ни с поведения. Так что с документами граждан они вызовут массу подозрений, а вот с карточками эмигрантов с какой-нибудь заштатной колонии – ни в жизнь. «Жаль, что мы не встретились с тобой при других обстоятельствах, полукровка. Очень жаль». - И ты думаешь, что я их тебе сделаю? - Угу. Всей команде. Менж внезапно разражается смехом, но довольно быстро овладевает собой. Отличный день, просто отличный. Что еще ему предстоит узнать? - И зачем я это сделаю? Ладно, за пароль ты получишь аванс, это понятно. Но как ты заставишь меня сделать документы? - В благодарность. - В благодарность? - Ага. За то, что ты сегодня отсюда улетишь. Не на рейсовике, конечно; полетишь, как все порядочные контрабандисты, нелегально, и не на Маас, а на Перекрестье. В благодарность за то, что я увел тебя сейчас, и не буду указывать, в какую сторону ты полетел. И в благодарность за то, что ты покидаешь планету с непромытыми мозгами. Рики с кривоватой усмешкой наблюдает, как откровенное недоверие и истеричная веселость на лице мужчины сменяются недоумением и опасением, и холодно поясняет. - Ты знал, в чем этот твой заказчик вторую часть партии повезет? - Груз животных. Рики хмыкает с откровенной насмешкой. - Надо же, ты ж три года на Амой торчишь, ты что забыл, что здесь называют животными? - Ну, петы какие-то. - Точно. Да только одна особь из этих «транспортировщиков» стоит половину твоего гребаного груза, понял? Некоторое преувеличение, конечно, но не намного. Монгрел со злостью смотрит на внезапно опостылевшее донельзя лицо своего юриста, отворачивается и говорит дальше, словно высекая слова из тяжелой массы. - Так что если тебе опять захочется… избежать выполнения своих обещаний, то я знаю, кому о тебе сообщить. Монгрел, не прощаясь, поворачивается спиной, чувствуя странный взгляд Менжа, злой конечно, но и какой-то завистливый. Закуривает по-настоящему, потому что противно ему сегодня донельзя. Менж что-то кричит вслед, но Рики не обращает внимания. Мучительное и непонятное ощущение тоски, приближения вновь окатывает его и он чувствует себя спутанным этим ощущением, словно все время натыкается на горячие колючие нитки, которые не дают ему никуда двинуться. И злость пополам с безнадежной тоской становятся такими острыми, такими пронзительными, как будто он их в первый раз испытывает. Рики останавливается на краю площадки, подставляя лицо пылающему солнцу: сквозь сомкнутые веки свет все равно слишком ярок, багровое и алое наполняет глаза жаром и горячей влагой. На минуту от этого становится легче и Рики переводит дух. К черту! Менж все сделает. Хорошо, что остались у него знакомые еще с тех лет, когда он был пилотом, иначе мимо Катце организовать вылет полукровка не сумел бы. А с надёжными документами и кое-какими кредитами парни не пропадут. Побыстрее бы только, нет времени почему-то, и от этого желание не вляпаться в последний момент, не наделать роковых ошибок особенно мучительно. И особенно сильно хочется, чтобы побыстрее все закончилось, и это накопленное, так незаметно выросшее до степени ядерного заряда внутри, напряжение отпустило его наконец-то. И все закончилось. Лаэль… как с другой стороны жизни, мираж. Призрак. Катце… неужели не просек до конца? Он о грузе-то и не спрашивал еще. Но раз юриста ищет, если понял, то какого черта позволил ему вывезти фраера? Странный он какой-то. Непонятный. Блонди… Светлый мой, мечта моя звездная. Мечта. Не было и не будет. Скоро все кончится. - Кирие? - Ага. Про него столько плетут.
Ela: А дальше?...
винни-пух: Она и вправду не понимает, что происходит. Сначала эти нелепые тесты, и она точно знает, что тестированию подвергались все человеческие сотрудники института, без отличий по профессиональным признакам, что само по себе было весьма странно. Затем такое же необъяснимое внеплановое сканирование, причем результаты ушли под секретным кодом даже без первичной обработки. Потом приказ о наблюдении уровня «Ц» за двумя сотрудниками. И, опять-таки, информация отправляется без обработки, как будто ее уровня или ее квалификации недостаточно для построения даже первичного аналитического поля. Это было унизительно, по меньшей мере. Но распоряжение пришло из секретного отдела, снабжалось первым приоритетом, из чего следовало, что, во-первых, никаких кулуарных слухов нет и не будет, потому что лишний раз задумываться над рациональностью распоряжений со значком Второго это все равно, что самостоятельно укладывать себе торную дорогу к увольнению. А во-вторых – немотивированные, на взгляд рядовых участников, приказы означали проведение эксперимента. А Таня Новак не просто так была лучшей на курсе, чтобы не понимать, чем это грозит с одной стороны, но и каким призом это может обернуться с другой. Так что, прежде чем отправлять материал, она его, естественно, дублировала, а потом отрабатывала как обычный лабораторный. Допуск допуском, но сырые данные отнюдь не являются ценными сведениями, важной информацией они становятся только после обработки хорошим специалистом. А Таня себя таковым считала и очень даже обиделась на проявленное «недоверие», и потому работала над материалом ревностно и прилежно. Результаты не замедлили себя явить, но вид имели специфический и не классифицирующийся. Среди массы человеческих сотрудников отбирались особи с повышенной эмоциональной чувствительностью, а затем с помощью ментасканирования отсеивались особи с повышенными показателями агрессии и отбирались носители высоких показателей по пассивным эмоциональным характеристикам: отзывчивость, сочувствие, жертвенность. Программер голову себе сломала, пытаясь представить, зачем руководству института или даже Департамента понадобилось такого рода исследование. Тест на устойчивость – как эмоциональную, так и ментальную – проходили все сотрудники государственных учреждений, без этого граждане к работе такого уровня просто не допускались, так в чем же дело? Выявление особей с критическим значением порога эмоционального влияния могло означать подготовку к «зачистке». Не секрет, что психические параметры сотрудников подвергаются периодическому пересмотру, и подобная проверка могла означать предварительное исследование. Но последующие запросы, которые уже не относились к наблюдению как таковому, вновь вернули Новак к начальным позициям. Зачем? Среди предложенных кандидатов неизвестно на что предлагалось сделать выборку по возрастному цензу, семейному положению, внешним параметрам и графику сексуальной жизни. Подобное исследование уже не предполагало наблюдения человеческого оператора, но крайне заинтригованная программер просто… приняла меры к тому, чтобы не пропустить дальнейшие негласные исследования, и обнаружила его результаты. Ну, и что все это значит? Пока Таня рассматривала итоги теста, на ее имя пришел приказ о негласном наблюдении за двумя сотрудниками, оставшимися в списке: Кларк Гейл, выполняющий роль стандартного образца, и Лаэль Танн, являющийся объектом опыта. Конечно, она выполняет приказ, куда бы она делась с подводной лодки, но то, что ее, высококвалифицированного специалиста, используют в роли примитивной камеры слежения, унижало неимоверно. С другой стороны, высокие требования секретности, допуск и квалификация мастера, работающего с психикой объектов, наводили на мысль, что данный проект является как раз таким проектом, о котором лучше знать поменьше. Для большей сохранности жизни и личности. Действия коллеги-программера она бы обнаружила: ну, во всяком случае, так утверждает ее опыт специалиста и уверенность в собственных возможностях. С другой стороны, чем выше статус или финансовое положение клиента, тем более высокая квалификация требуется его оптимизатору. Психика не есть последовательность установок и блоков накопления памяти, это сооружение строится в объеме и изобилует невероятным количеством дополнительных связей, ссылок и ассоциативных цепочек. В результате нет такого воспоминания, понятия, запрета или навязчивой идеи, которая существовала бы сама по себе. Человек – не блонди, нельзя просто вытянуть из него ненужный блок и заменить новым, и любая ментальная структура связана с окружающими ее образами и комплексами. Во-первых, просто потому, что расположена в данной области, как связаны умение вышивать бисером и способность к пространственному ориентированию; во-вторых, устанавливаются связи с аналогичными конструкциями, и в-третьих, появляются связи рабочие, созданные для разрешения сиюминутной ситуации. В общем, дело сложное и запутанное. Собственно, для людей среднего или низкого социального статуса, для которых недостаточная выносливость, наблюдательность, вынужденные перерывы и простои являются реальной угрозой их благополучию, действия программера куда прозаичнее и грубее. Блокирование помех, принудительный сброс накопленной нецелевой информации, нейтрализация особо болезненных воспоминаний – действия эффективные, но, по глубокому убеждению любого программера, ведущие к неизбежной процедуре полного отключения и перезагрузки. Убеждение оправдано, но люди, озабоченные необходимым количеством денег, обычно соглашаются на подобные последствия. Загрузка ведь не с воздуха происходит, это все та же родная память, полный объем сведений, которые получаешь на протяжении своей жизни, но без образовавшихся и не подвергающихся коррекции болезненных связей или блоков. Это правда, действительно правда, и отличается от истины тем, чем правда всегда отличалась от таковой: она маленькая, меньше истины. Столь глубокое воздействие на «рабочий» человеческий блок – восприятие, усвоение, знание и использование – неминуемо сказывается на личности, и как – одному Богу известно. Хотя статистические исследования ведутся. Но когда требуется вмешательство в мозг человека высокого гражданского статуса, эффективность и скорость теряют первый приоритет. Люди, не озабоченные насущными нуждами, куда как трепетнее относятся к своей личности и в полной мере понимают ее уникальность. Потерять что-то из воспоминаний, насильно подавить стремление или желание, не говоря уже о полной блокировке какого-либо императива – значит посягнуть на собственную личность, уменьшить, утратить ее особенности. Это совершенно верная, правильная точка зрения; но только на уровне, совсем свободном от необходимости выживания – как физически, так и духовно – человек в состоянии в полной мере усвоить эту нехитрую истину, а главное – претворить ее в жизнь. Лаэль Танн в качестве первоклассного специалиста относится к представителям высшего гражданского статуса. Априори, он является последним кандидатом для экспериментов, и тем более, экспериментов по пси-конструированию. Но именно это и происходит. Причем, создается впечатление, что не только сами опыты, но и основное наблюдение производится не в стенах института. Стандартное ментальное сканирование, которое выполняет Новак, регистрирует только косвенные признаки неких маневров. Для обнаружения внедренной – а она в этом уже не сомневается – конструкции исследование должно быть куда более подробным и длительным. Да и не годится стандартный ментаскоп для тонких исследований. Но, учитывая степень секретности, с которым проводится наблюдение, на несанкционированное изучение девушка не решилась. Понятно, что конструкция сделана многоплановой, наверняка с собственным оперативным полем, и наверняка с изрядным допуском погрешностей – иначе она просто не прижилась бы настолько органично, чтобы быть незаметной при сканировании. А внедренный блок незаметен, не сказывается на поведении или мышлении, не создает заметных ограничений и не вызывает заметных отклонений. Ни один из тестов, которые Таня сумела провести под видом стандартных проверок, никаких больших отклонений не показал. Небольшие наличествуют, но в пределах нормы, и имеют причину естественную. Совершенно естественную, если бы эта причина так ловко не улеглась во временные рамки опыта. Но предположить, что в полноценное сознание внедрили целиком столь глубокую симуляцию жизненного опыта и не оставили следов, не получается. Это, знаете ли, уже за гранью фантастики. Значит, его партнер все-таки существует в действительности, и цель воздействия была иная. Что, влюбить в себя недоступного биолога? Ага, используя департамент Науки и специалистов их института. Поверьте, для этого надо нечто большее, чем деньги. Так что предположение отметается как бредовое. А допуск, объект опыта, мастерство внедрения и тонкость наблюдения однозначно свидетельствуют о чрезвычайно высоком уровне власти. О тех, кто может позволить себе использовать силы государственного аппарата с полной отдачей. Плохо дело. И зачем, скажите на милость, проводить такие эксперименты на столь успешных и высококлассных субъектах? Это нерационально в кубе! Танн – ведущий специалист Второй лаборатории, Гейл – первый экспериментатор Четвертой. Подвергнуть опасным опытам ведущих специалистов – значит рисковать работой обоих лабораторий, ставить под удар исследования в целой области. И смысл, цель какая? Определить устойчивость первоклассного исследователя в критическом режиме? Ну что ж, по сравнению с контрольным образцом, Лаэль Танн находится на данный момент в состоянии душевного подъема, что позволяет ему решать задачи и действовать с максимальной эффективностью. Вполне, знаете ли, нормальное состояние для влюбленного, которому отвечают относительной взаимностью. Человеку любить вообще полезно – это способствует развитию личности и оптимизации функциональных режимов. Но если целью опыта действительно является поведение конкретного объекта в условиях критических, то, несомненно, наступит момент, когда его «партнер» откажется от продолжения отношений, и в максимально категорической форме. Что тогда будет с Танном? Его эмоциональные показатели пороговые, в связи с состоянием эмоционального подъема находятся на критическом уровне, так что будет, когда источник его радости исчезнет? Теоретические расчеты предсказывают спад как эмоциональной, так и интеллектуальной активности вплоть до депрессии, но подобного рода расчеты, основанные на сведениях только об одном участнике связи, ошибочны. Связь любого рода является нелинейным образованием и обязательно ведет к взаимному влиянию участников друг на друга. Прогнозировать поведение одного объекта без оценки поведения второго взаимодействующего объекта – глупо и безответственно. А влияние этого второго на Танна очевидно: возрастание уверенности, устойчивости по отношению к внешним факторам, воли, как активной, так и пассивной ее составляющей – свидетельство не накопления жизненного опыта, а влияния его партнера. Два-три месяца назад у него просто не хватило бы силы воли и убежденности так упорно, и опираясь лишь на предварительные теоретические выкладки, отстоять новое направление. И пассивность психики Лаэля в данном случае сыграла роль катализатора изменений: обладай он большей агрессивностью или просто замкнутостью, не мог бы так быстро подстраиваться под партнера.
винни-пух: Воздействие, в принципе, положительное: из интеллектуального и эмоционального юноши появляется мужчина, характеризующийся теми же отличными качествами, но обладающий еще и волей. Разве это плохо? Субъективно – нет, а вот объективно… это результат опыта, эксперимента с неизвестными целями, и скорость этих изменений угрожающе велика. Зачем? За-чем? - Может, теперь я спрошу? – Как накликала. Предмет размышлений занимает место напротив, и не надо быть ни психологом, ни программером, чтобы понять, что предмет счастлив и пребывает в блаженном состоянии гармонии и душевного подъема… Лаэль мягко улыбается задумавшейся девушке, она чем-то огорчена: не хмурится, но неприятное заставляет ее думать тоскливо и невесело. А ему сейчас так хочется обнять каждого встречного-поперечного и выплеснуть на него хоть немного восторга, толику своего сумасшедшего счастья. Нельзя быть грустными на этой планете, если на ней случаются такие чудеса. - О чем? – поддерживает она беседу, стараясь не слишком реагировать на искренность и открытость этой улыбки, этой счастливой щедрости. Это – опыт. Проявляя излишнюю эмоциональность к объектам опытов, ты указываешь на свою профессиональную несостоятельность. - Думаешь, хмуришься, на вопросы не отвечаешь – может, влюбилась? И, поскольку он почти дословно повторяет ее слова, Таня поддерживает полушутливую беседу: - А что, так заметно? - Заметно глазу профессионала. Какие глаза у Лаэля, теплые и золотистые по краешку, и улыбка у парня такая чудесная – жаль. Что с ним делают? Кто это делает? И почему потребовалось отбирать по принципу отсутствия родственников? - Ну, думаю, на твою профессиональную оценку в этой области мне не стоит рассчитывать. - Как сказать. - Есть вещи, которые не поддаются логическому анализу. Как звезда в небе, которую человек или видит, или нет, и бесполезно указывать ему на ту часть неба, где она, без сомнений, находится. Эти вещи ты понимаешь изнутри, в собственном мире, они действуют в реальности, но их важность и ценность ты понимаешь только тогда, когда в твоем внутреннем мире находится такое же. Это та глубина понимания, которая доступна только человеку, и открывается только с помощью чувств. - Знаешь, чувство многое может изменить. Очень многое. - Тень скользит по лицу юноши, но он уверенно отбрасывает грустные мысли и вновь смотрит с непривычной для него веселой серьезностью и уверенностью. - Многое, - соглашается девушка, - но не все. Ты вот, как был сторонником теории Штангейра, так и остался. И как поклонником «Свидетеля Башни» был, так и остался. Лаэль фыркает, легко попадая в ловушку теста: - Сторонником теории Штангейра я останусь, если не доведется ее опровергнуть. А «Свидетель»… знаешь, мне разонравился. Персонаж популярного пси-сериала, благородный страж с фиалковыми глазами и водопадом голубых волос – вполне мужественное воплощение доминирующего партнера – на протяжении года оставался устойчивым объектом фиксации Танна. И, как она знает, своих партнеров он подбирал по сходным внешним параметрам. - Хм, смена параметров? - По-видимому. В реальном мире идеальные образы теряют свою привлекательность. - Зато у идеальных нет недостатков. - И достоинств. Они статичны и неизменны. «Это неинтересно, это влияние. Не только смена эмоционально привлекательного образа, но и следующие за ней переосмысление и осознание происходящего процесса.» - Юпитер, Лаэль, тебя и впрямь не узнать. Ты, наша Принцесса-Ландыш, отвергаешь идеального рыцаря ради незнакомца с неустановленным статусом. Ты влюблен. - Последнее рассматривать как заключение специалиста? - Да, - с невольной твердостью отвечает Таня и вновь замечает уверенность и спокойствие юноши. Так ведут себя люди, принявшие решение, преодолевшие этап колебаний и размышлений. «Кто этот второй? Чем это закончится для тебя? Чем это закончится для него?» - И с точки зрения специалиста, замечу, что… процесс характеризуется очень высокой скоростью. Скоростью… Эта мысль как-то приходила ему в голову. Даже несколько раз, но так же быстро улетучивалась: разве красоты и уникальности его избранника недостаточно, чтобы все объяснить? Разве яркости личности и таинственности монгрела мало? И разве социальное положение и воспитание полукровки не становится достаточным обоснованием его поведения? Сколько живут монгрелы в своем Цересе? Чем и как рискует Рики каждый день? Есть у него время на переустановку мировоззрения и сопроводительные процессы? Только потому, что его любовник – гражданин? «Нет, конечно. А значит, и у меня нет. А стоит твой избранник этого? Стоит, да, он того стоит!» - С кем поведешься, от того и наберешься. Да, взаимное влияние участников эмоциональной связи. Но этого второго участника не выбирал Танн. Его навязали, и непонятно с какой целью. В любом случае, внедрение пси-конструкта выше третьего уровня без согласия объекта незаконно. - Хм, ну что ж, если следовать логике романтических саг, принцесса отвергает придворного ради бродяги, а он потом оказывается инопланетным принцем. Ну, или колдуном. Лаэль фыркает: ну да, кому, как не программеру, даже если она не увлекается популярными ВСВ-поделками, знать принципы выбора героев и образования связей? История стара как мир, и новой становится только тогда, когда ты становишься ее непосредственным создателем. - Скорее колдун. Шаман. Разводит ночами костры, приносит жертвы огню, и он его слушается. Образ, противоположный его предыдущему приоритетному партнеру. «Приносит жертвы огню, и он его слушается» - персонификация в роли жертвы, а не подопечного, свойственная Танну ранее. И к сколько-нибудь влиятельному семейному клану Лаэль не принадлежит. - Не боишься? А насколько я помню сагу, для принцессы подобное увлечение плохо закончилось. Боится? Нет, ничего он не боится. - Для принцессы – возможно. Но это не симстим, и я – не принцесса. Правда, но не истина. Симулятор погружен в его собственное сознание, и принцесса лишена свободы выбора. - И колдунов нет, но есть большая возможность совершить ошибку в выборе, которую сценаристы сериала не допустили бы. Вернее, принципиально другой выбор: создатели театральных действ разного уровня следуют законам жанра и подчиняются выбору зрителей, в конечном итоге. Иначе не обеспечат нужный уровень популярности. - Знаешь, этого просто не надо бояться, вот и все. - Бояться? - Да, бояться. Нас останавливает вовсе не отсутствие подходящих партнеров или ситуаций, материальное обеспечение или моральные принципы – нас останавливает страх. Страх перед болью и страх быть отвергнутым, страх перед переменами и страх оказаться недостойным. И страх быть осужденным: за неподобающий выбор, или за легкомысленность решения, или еще за что-нибудь. Знаешь, чепуха все это: если любишь, ты все можешь преодолеть. Все. Он… просто он удивительный. И ему никогда раньше не доводилось сталкиваться с чем-то, настолько отличающимся от обычной реальной жизни, от нормального ее течения и обыденных явлений. Никогда раньше не доводилось чувствовать и ощущать жизнь так остро, так пронзительно. Словно заставили родиться заново и внезапно, словно со всего мира сдернули пыльные одежки и он вдруг весь, от малого до великого, засиял невообразимым колдовским разноцветьем, стал весь яркий, быстрый и неизвестный. Стал разный на ощупь и на взгляд, стал разнообразный. И не огорчает и не пугает, что некоторые его прикосновения приносят боль – это нормально и правильно. Даже свет солнца может принести вред.
винни-пух: В коконе гостиничного номера полутемно и странно пахнет, нет окон, и все помещение целиком занимает кровать с дешевыми, но чистыми простынями. Рики раздевается где-то в этой темноте, потом зажигает свечку – настоящую стеариновую свечку, не имитатор – хмыкает, глядя на его лицо. Но удивление перед очевидной и нерациональной древностью приспособления быстро сменяет очарование живого огня, и Лаэль восхищенно улыбается. «Настоящий огонь. Живой. Как мой Рики, и плевать на правила безопасности». Монгрел ставит широкую чашечку с древним светильником на пол, почти рядом с кроватью. Обнаженный, с дразнящим, мудрым и злым блеском в глазах, опускается на корточки перед сидящим на краю постели Лаэлем и, прежде чем юноша успевает что-то сказать, протягивает руку, прижимая его губы пальцами. «Молчи». В черной бездонной глубине его взгляда дикая смесь злости, тоски, нежности и угрозы, и каждое из этих чувств – настоящее, и каждое может немедленно стать действием. И это противоречивое непонятное существо с одинаковой силой и одержимостью может любить, пока не убьет, и терзать в бешенстве, чтобы потом выть от тоски. И то, что они оба это понимают, сейчас понимают, почему-то совсем не пугает юношу, а лишь привлекает сильнее, завораживает, как завораживает человека текущая из вены кровь. Балансирование на самой грани, на тонком лезвии, что может разрезать твою жизнь – самая привлекательная игра. Рауль просчитался: Рики способен взаимодействовать с любой эмоциональной матрицей. Рики не дает любовнику прикоснуться к себе, мягко, но настойчиво укладывает его ладони на край кровати, гладит его бедра и промежность сквозь ткань брюк, пока Лаэль не начинает задыхаться и стонать от чудесных ощущений. Тогда монгрел позволяет любовнику приподняться, стягивает опостылевшую одежду и берет его член в рот. Целиком и сразу: обволакивает нежным жаром глотки и тут же освобождает, щекочет пальцами аккуратные яички юноши, и вновь полностью вбирает в себя напряженную плоть. - Рики… - Ладонь монгрела мгновенно закрывает рот и Танн покорно замолкает, только смотрит умоляющим и жадным взглядом. Монгрел кривится в жестокой и мрачной усмешке, и снова берет в рот – не отрывая от лица юноши горящих черных глаз. Невыносимо, остро, прекрасно и больно – темноглазый любовник мучает его наслаждением, смеется и дразнит жестоким и соблазнительным взглядом. Охватывает до самого корня жаром и теснотой, посасывает с мучительной силой и оставляет, дразнит, касаясь щекой пениса, и вдруг острыми болезненными царапаньями по внутренней стороне бедер заставляет вздрагивать от боли и невольно стонать. И от этого возбуждение только растет неимоверно, и от этого наступающая следом ласка растворяет тело в мерцающее облако, заставляет ощущать блаженство необыкновенно остро и ярко. Чтобы потом так же остро и ярко чувствовать желание и невольное электрическое напряжение всех мышц тела, когда монгрел вновь лишает его своих прикосновений. И вновь неистовое сверкающее наслаждение от ощущения его прекрасного рта, и наслаждение от власти Рики над собой, удивительное ощущение принадлежности себя своему любимому. Целиком, полностью, и вынужденное молчание усиливает эту завораживающую выразительность ощущений, и дразнящая игра удовольствия и боли, в которой так искушен его любимый, способна завести далеко, ох как далеко от самого себя. Он кончает, каким-то чудом удерживаясь от откровенного крика, и когда приходит в себя, встречает взгляд Рики, отчего-то такой печальный, что это невыносимо видеть. Монгрел все еще сидит между его разведенными ногами, тихонько поглаживая его бедра. Смуглая кожа темна, как черная сталь лучших клинков Кото, и твердые линии лица и тела светятся золотистым блеском отраженного огня, и от этого красота монгрела обретает тот нежный, прелестный оттенок, что так противоречит его силе и заставляет думать о полукровке как о существе, нуждающемся в заботе и любви. В прозрачном сумраке комнаты и в слабых золотистых отблесках, клинок драгоценного металла, чей цвет темного бархата – свидетель твердости и гибкости, но не мягкости. И все же, когда касаешься лезвия, чувствуешь его нежность – клинок живой, певучий и печальный, и этот клинок хочешь беречь, и этого человека хочешь избавить от грусти и подарить ему все радости мира. Лаэль кладет ладонь поверх руки монгрела, мягко произносит: - Ты опять печальный. Я совсем не могу тебя развеселить. - Ну что ты, светленький. Ты очень хороший. Рубашка и плащ куда-то улетают, тело Рики над ним, гибкое, сильное, грациозное, и он стонет от наслаждения, накрывая ладонью горячий шелковистый член монгрела. Тяжелый, подрагивающий, такой чувствительный, и охает от разочарования, когда Рики снимает его руку и прижимает к постели. Не позволяет, Рики не позволяет себя трогать, но думать об этом не хочется вовсе, потому что прекрасный любимый накрывает его собой и ласкает его рот, лижет кончиком язычка и охватывает губами, обнимая. Сначала верхнюю губку, потом нижнюю, пока Лаэль не захлебывается в этой нежнейшей сладостной ласке и не умоляет о большем. И Рики соглашается, и от крепких объятий монгрела жар льется по телу могучими светоносными потоками. Он так силен, что кажется – тело должно светиться, раскаленное изнутри, должно давать ему силу богатырскую и стойкость героев. И когда он принимает монгрела, затопленный его жаром, истомленный его ласками, Лаэль чувствует, как вместе с наслаждением в него вливается какая-то живая сила, сверкающая и дикая, и он опасается, что не сможет сладить с таким подарком. И когда смотрит в его глаза – бездонные, черные, нет границы человеческого тела, если протянуть руку, она пройдет сквозь условную линию зрачка – ощущает себя настолько сильным и твердым, что способен справиться с любой мощью, с любой стихией. Чувствует себя той гармоничной частью, концентратом яркой энергии, которая рождена, чтобы управляться с потоками вселенных. И когда Рики кончает в нем, двигаясь сильно, не щадя партнера и глядя в его глаза пристально и со страстным волнением, – эта тьма, полная невидимых огней, живая, полная темнота предвечного, внезапно надвигается, опрокидывается в сознание всей громадностью, всеми силами. И, задохнувшись от потрясения и восторга, Лаэль рождается, дрожащий и ошалевший, в тот упоительный феерический мир информации и человеческих душ, что буйствует своими цветными мощностями и возможностями. Никем не покоренный и не познанный, и ждет не дождется тех, кто сможет увидеть его и жить в нем. На один толчок сердца – стать всем сразу, окунуться в головокружительную пляску человеческих чувств и мыслей, стремительных потоков жизни и сверкающих кристаллов машин. Открыть прозревшие глаза, удивиться – до остановки дыхания; вобрать в себя всю трепетную красоту, мощь и бесконечность, и отпустить в не мерянной щедрости создателя. А потом вернуться на землю, пьяным от восторга и откровения, не забывая ничего, уверенным в реальности возвращения. И попросить шамана еще. - Еще, Рики, пожалуйста. - Тебе не больно? - Нет, еще, Рики. Ночь, тьма, гроза в ночи, и молнии вместо привычных звезд, но он знает, что если выдержать испытание – небеса очистятся, и сияние полнозвездной летней ночи вознесет тебя в мир блистающий и бесконечный. И странно, что испытание должно придти от любви, и удивительно, что во власти человека открыть такие двери. И Лаэль доверчиво тянется к этому порогу, угадывая, но не зная ни цену ему, ни его сути. Чудо невиданное, нечто, чему нет названия на человеческом языке. Но люди так устроены, что предпочитают называть привычными понятиями то, что похоже на известные вещи, и стараются не понимать, что природа у нового – иная. И ни с чем не сравнить чувства и ощущения, и лазоревую ясность понимания, что следует всегда за духовным напряжением и становится то ли вдохновением, то ли знанием, то ли любовью. Танн и называет так, как привыкли называть это люди, и нелюди, что дивный мир человеческой души определяют как эмоциональные отражения выброса гормонов. Оставим тем, кто ползает по земле, их плоские понятия: Рики не ощущает активность своих способностей. Не только не регулирует, но и не осознает бурлящую мощь своего сознания, своей сути. Не слышит, как, скрывшись от горечи, эта сила росла в нем и накалялась, и теперь рвется наружу – взглядами и словами нечаянными, действием и помыслами. И то, что для обычных людей стало открытием только в истинной взаимной любви, для него становится постоянным даром: тем, что он отдает так же, как отдает свою жизнь. Эта сила и есть его суть, вещество из которого он сделан – и Рики ее не ощущает. Страсть и ярость, отвага и смелость, любопытство и щедрость, мужество и веселье неукротимого духа, способного с одинаковой одержимостью и силой сражаться до последнего, хохотать до упаду, и любить до звездочек перед глазами и в небе. Но только Рики – псионик, и то, что блонди назвал «устойчивым эмоциональным резонансом», присуще любому контакту активного оператора с любым партнером. И то, что люди называют способностью вытащить упавшее сердце, вдохнуть смелость и уверенность – делается из свойств его души. Нечаянно. Но так же нечаянно он использует и свои ментальные силы. Горящие яркие языки пламени, способные разогнать любую злую темноту, способные согреть целый заледеневший океан – способные подарить любовь блонди. Так что же сделает этот огонь с простым смертным мальчиком, чья отвага раньше не покидала пределов тренировочного зала? Это удивительно. И, чувствуя этот живой огонь внутри, ощущая, как пламя проникает внутрь и дает силы, много вы найдете тех, кто откажется? - Еще, Рики. Еще любви. Еще немного огня, чтобы еще один из родившихся вновь услышал неслышимый ранее голос, и, ведомый красными нитями страсти, снова родился в колеблющийся, изменчивый и фантастический мир. И возврата больше нет… Улыбнувшись собственной пылкости, парень опускает взгляд на тарелки с едой, и Новак не может заставить себя замолчать, и не может ничего сказать. «Над тобой ставят опыт, а ты поверил. Кому-то поверил, полюбил всей душой, как и было вычислено. А тебя просто используют. Прости Лаэль. Но я ничего не могу тебе сказать» - Вы можете. - Прости? Таня качает головой в такт своим мыслям и повторяет: - Вы можете – вместе. Один ничего на самом деле решить не может.
винни-пух: Да пожалуйста, читайте.
Тень полуночи: Спасибо. Очень трогательно и нежно... и невероятно жаль Лаэля. Могущественные блонди и один непокорный и очень изломанный монгрел решают свои проблемы, а страдать в результате будет он. Поневоле заставляет задуматься - лучше испытать и жить потом, зная что такого больше не будет, или не испытывать и жить в блаженном невежестве.
Zainka: Спасибо, почитаем Хотя первая реакция - ожидаемая: хорошо, но МАЛО. А если серьезно, то здесь интересна не просто история Лаэля Танна, история человека, вышедшего - пусть и не совсем по своей воле - из башни из слоновой кости в чуждый ему, в общем-то, мир (хотя сама по себе эта линия очень увлекательна и неожиданна), а то, чего совсем нет в каноне и почти не бывает в фаноне - жизнь обычных граждан Амои. Ну, может, и не совсем обычных - ученые, они народ особенный, - но все-таки не преступников, не плебса, которому нужны только "хлеб и зрелища", а живых, нормальных - как мне кажется - людей.
Zainka: А насчет Лаэля... Я сначала за него боялась (типа, "Ясон голову оторвет"), потом того, что с ним может сделать разочарованный результатом Рауль. Но вряд ли Идеальный Блонди предпримет что-то против своего подопытного - в конце концов, проблема опять в том, что "он неправильно оценил ситуацию". Разве что решит "зачистить" хвосты неудачного эксперимента. Но вряд ли. Лаэлю в любом случае, при любом исходе будет безумно тяжело, но, как мне кажется, это человек с сильным внутренним стержнем, из тех, кто после испытаний поднимается на новый уровень, становится мудрее и сильнее, не ожесточаясь.
Тихе: лучше испытать и жить потом, зная что такого больше не будет, или не испытывать и жить в блаженном невежестве В любом случае лучше это делать самому.
винни-пух: Всем сестрам по серьгам достанется. И нелегко придется даже Раулю. хотя и нескоро.
Ela: винни-пух пишет: Всем сестрам по серьгам достанется. И нелегко придется даже Раулю. хотя и нескоро. Печаль какая... А им всем будет уже насовсем плохо - или все-таки не все так безнадежно? ;)
винни-пух: "Лаэлю в любом случае, при любом исходе будет безумно тяжело, но, как мне кажется, это человек с сильным внутренним стержнем, из тех, кто после испытаний поднимается на новый уровень, становится мудрее и сильнее, не ожесточаясь". Zainka я очень рада, что у Вас создалось такое впечатление, потому что именно такой образ и я пыталась сотворить. Мне очень-очень лестно. Спасибо.
Ela: винни-пух пишет: именно такой образ и я пыталась сотворить ИМХО - именно такой и удалось.
винни-пух: Воровство – достаточно гадко? Черт его знает… По идее, да: твой избранник воспользовался тобой для пополнения своего кармана… С другой стороны – Рики не уверен, что Лаэль на это купится. Он не оскорбится, а огорчится скорее, потому что, с его готовностью к самопожертвованию, парень вполне способен заявить о принадлежности его имущества монгрелу, поскольку он его любит. И, в отличие от большинства других людей, с легкостью швыряющихся подобными заявлениями, солнечный мальчик скажет правду. Не так уж тяжело было сюда пробраться: все-таки, жилой комплекс института – не сам институт и не территория полигона. Тем более что в данном районе располагаются и учебные комплексы, и студенческие жилища, а совокупность таких объектов на какой угодно планете является центром свободомыслия, оплотом беспорядков и мелких нарушений законов – в той мере, в какой это максимально позволяется правопорядком государства. Так что соблюдение комендантского часа в районе студенческих учебных и жилых зданий – пустой звук, и начинает ограничивать, так сказать, свободу перемещения только при достижении границ научно-исследовательского комплекса. Чем Рики и воспользовался. Ну а для того, чтобы пробраться в здание, где он уже один раз побывал, квалификации вора и бандита достаточно. Квартирным вором, как таковым, Рики, правда, быть не приходилось, так что он бродит по комнатам с раздражающим ощущением подглядывания и вины за него. Стандартный блок институтского специалиста: гостиная, спальня и кабинет, плюс нежилая площадь. Стандартный набор мебели, оборудования и коммуникации, выдающий человека, основные интересы которого находятся в профессиональной сфере. Но человек оставляет свои следы везде, где живет достаточно долго. У блонди не было никаких личных вещей. То есть, в доме у Ясона место всяким вещам находилось, но они не были ему нужны. Он не интересовался их состоянием, они его не развлекали и не забавляли. Разве что эстетическое удовольствие доставляли, такое холодное и равнодушное, что узнай об этом создатель вещей – обиделся бы, наверное. Хотя… кто ожидает от блонди чувств? Только один идиот монгрел. А у людей личные вещи есть. Они сразу видны: по следам частых прикосновений и тщательно выбранному месту, где они находятся. Поближе, чтобы можно было взять в руки, или возле окна, чтобы можно было любоваться. А у Лаэля личные вещи – катана. Оружие подобного рода хранилось в коллекции Консула вместе с другими любопытными образцами орудий убийства. Мечтательный, как и положено мальчишке, монгрел мог часами разглядывать, читать и моделировать на симуляторе разные модели кораблей – плавающих, летающих и космических. Но к оружию подошел с практичностью пользователя, и ножички длины чрезмерной не привлекли его внимания. Заинтересовавшись, Рахнер предложил пету попробовать изучить азы фехтовального искусства, надеясь привлечь полукровку. Но если приемы рукопашной борьбы пользовались неизменным вниманием монгрела, то к предложению взять в руки катану Рики отнесся с большим пренебрежением, заявив, что такой фигни ему и даром не надо. Когда на тебя нападают с ножом, шокером или пульсатором, махать в ответ стальным лезвием – петам на смех. Надо же, Лаэль – такой мягкий, такой деликатный – тренируется с мечами. И они ему нравятся: в кабинете на стене висят две настоящие катаны и затейливое переплетение голограммных «звездочек» с изображением мечей, древних и славных. Рики осторожно проводит пальцем по темной «муаровой» поверхности клинка, невольно ожидая ощущения той бархатистости, которое вызывает вид оружия, но сталь остается сталью – звонкая, певучая и твердая. Настоящая - есть в настоящих старинных вещах та степень гармонии и спокойной уверенности, которой они отличаются от дешевых поделок. Монгрел быстро покидает кабинет, когда слышит шум раскрывающейся двери: нечего ему тут делать и незачем оставлять лишний след. Незачем знать, чем еще интересен светловолосый юноша с карими глазами. - А… Рики! Ой, Рики! Удивление, недоумение, и тут же все смыто волной неожиданной радости. Рики явился в том же парике, в каком провожал Менжа: бронзово-золотистые косички до пояса с вплетенными блестящими нитями. Волосы выглядят настолько ярко, что лицо и фигура монгрела за ними исчезают – старый прием. - Ха! – Лаэль, словно и не поняв, что полукровка попал в его квартиру самостоятельно, занят только ощущением радости и забавным видом Рики. Моментально оказавшись рядом, схватил косичку, пропуская между пальцами, засмеялся, бросил и вдруг пылко прижал монгрела к себе. - Рики, - голос искрится от счастья. И это инстинктивное страстное желание прижать крепче, быть как можно ближе к тому, кого любишь. И жадные торопливые поцелуи, на которые он уже не спрашивает разрешения, а покрывает ними лицо монгрела, не зная, куда бы получше и побыстрее поцеловать. И сквозь смешную торопливость и нежность – страсть и воля. «Когда ж ты успел, а?» Рики, пришедший для дела грязного и жестокого, стоит, не шевелясь, немея под этой шквальной лаской, под гулкими сверкающими волнами полноценного счастья и любви. Не ожидание и не привязанность – сила прекрасная и слишком могучая, чтобы могла скрыться под скромными одежками слов, несется, буйствует, сворачивается прихотливыми кольцами, желая поиграть, не боясь истратить себя, щедрая безмерно-ласковая. Горячие нежные поцелуи осыпают его кожу, смывая грязь и дурные помыслы. Нетерпеливые от жажды, от тоски руки гладят плечи, спину, даря ощущение собственной бесценности, исключительности, и счастливые смеющиеся глаза обрушивают на него это безмерное счастье и восторг, и не наглядятся никак, и никак не насытятся. И Лаэль то смеется, то стонет от нежности, то прижимает любимого к груди, то снова осыпает поцелуями. И Рики кажется, что он весь, все то, что он привык называть своей душой, вымыто и переполнено этим огромным чудесным разноцветьем. Словно вошел в молодой летний сад Даарс – и все это волшебство густой листвы, неба и зноя, все это волнение, радость и вдохновение, вся любовь и счастье – ему. Для него. Ему. Им вызваны к жизни… «Почему это не ты? Ну, почему-у-у-у?» Потому что светлое удивительное существо, которому он должен причинить боль, расцветает на его глазах, раскрывается светом, самому Лаэлю неведомым. Но заказаны чудеса любви несчастному, и монгрел должен отказаться от нее, должен уйти. Это чудесное ощущение, внутреннее, когда человек перед тобой вот так прекрасно меняется, когда человек влюбляется, и ты видишь, сколько силы и красоты дает ему любовь, и радуешься, если можешь ему помочь, и волнуешься за это чудо внутри него – ведь это самое большое и доброе, что может произойти с человеком. И самое прекрасное, самое правильное, что можешь сделать ты: приподнять сердце, ум, открыть кому-то что-то удивительное, если он не знал. И когда ты встречаешься с этим в форме дружбы или нечаянного подарка – это чудесно. Но насколько сильнее и ярче это преображение, когда человек влюблен. Невозможно оторвать глаз. И Рики слушает и смотрит, странным образом теряя ту острую грань горечи и ощущение предательства. Теперь это – печаль, и уверенность того, кто выполнил свою роль, и кому надо идти. Печаль, нежность и причудливое чувство долга: потому что если нужно, он все-таки ударит. Но почему-то он уверен, что эта красота и сила Лаэля уже никуда не исчезнут. Скоро все кончится. - Лаэль… - Что? – спрашивает юноша, явно не понимая, что говорит монгрел, и не желая задумываться о таких мелочах. Рики сам пришел! Сам! Рики здесь! Не позволял спрашивать, закрывал ему рот пальцами, ничего не обещал вовсе – и теперь он здесь. - Не хочешь спросить, как я сюда попал? - И как? – спрашивает таким далеким от действительности мечтательным голосом, не прекращая нежных пламенных касаний ртом. Рики опускает глаза, пережидая минутку, и губы светловолосого тут же начинают пересчитывать его ресницы, шепча: - Одна, вторая, третья, четвертая… - Лаэль… - Не-а, я считаю. То есть да, хотел бы. «Рики сам пришел. Ко мне. Не звонил, не назначил встречу, не обещал потом сказать, когда увидимся, опуская виновато глаза и хмурясь с отвращением человека, вынужденного прибегать ко лжи и недомолвкам. Глупый монгрел, я же все понимаю, ты не хочешь впутывать меня в свои дела, не хочешь, чтобы твоя жизнь, которая тебе так не нравится – я же вижу, – оказывала влияние на меня, как-то касалась меня. Рики, любимый, но такая жизнь не достойна тебя, и если ты не хочешь делить свою жизнь со мной, то мою я хочу разделить с тобой. Быстро? Да, наверное. Но никто ведь не знает о той силе, что лучится из тебя, Рики, никто не знает, как раскрывается пространство в твоих глазах. Никто не знает, как полно и сильно бьется внутри жизнь, когда ты касаешься меня, как что-то происходит невероятное, и я из обычного человека вдруг превращаюсь в кого-то, кто наделен силой вселенной, в кого-то, кто призван непреклонными высотами». «Почему не ты?» Дурацкий вопрос, и ответ, как указание на ошибку рождения. Рики вслушивается в эти смятенно-нежные перечисления, бессмысленные цифры, произносимые только для того, чтобы он не открывал рта. Наверное, Лаэль тоже слышит, что это неправильно. - А зачем я пришел, тебе не интересно? - Двадцать пятая, двадцать… да, – юноша бросает занятие, к черту любую ласку, если это наскучило Рики, и приникает ко рту монгрела деликатным, мягким поцелуем. Уж слишком чудесное сокровище досталось ему, чтобы торопиться: нежные алые губы, как раскрывающийся бутон, еще полусвернутый, с твердыми контурами лепестков и обещанием невозможного наслаждения. Дразнит упругой свежестью, бутон раскрывается под нажатием, и язык ныряет внутрь, в дурманную густую сладость, касается жемчужинок зубов и эти ощущения подобны волшебному благоуханию, и вкус монгрела прекрасней всего на свете. И Рики отвечает на поцелуй – без страсти и жара, только печальной нежностью, блеском хрустального осколка: нежно коснуться, потрогать уголок рта, подождать; просто подождать, когда его светловолосый друг устанет. Лаэль, задохнувшись, прерывает поцелуй. Рики грустный и отдаленный какой-то, и через радость внезапную, и от того ослепительную, пробивается тревога. Монгрел отстраняется из его объятий. Не слишком настойчиво, просто отодвигается немного. - Я решил, что ты пришел ко мне. «Да, верно. Но у этих слов значений больше, чем прожитых мною дней». Рики хмурится в задумчивости, он как-то растерял нужную ему мрачную решимость, и теперь то, что он задумал, надо сделать с чувством печали и выполненного чужого долга. А это странные ощущения, и мешаются с теми волшебными видениями сада, что обещает любовь Лаэля. - А зачем, не хочешь узнать? Тревожное, печальное ощущение от слов монгрела, от его голоса. «Ну как же так? Вот он, любимый и желанный, в моих руках. Такой сильный, яркий, прекрасный, здесь, совсем рядом, и я вижу пляску огненных протуберанцев так опасно близко ко мне. Что не так?» - И для чего ты пришел? - Украсть, - печальным и чистым голосом, которым о таком не говорят. - Украсть? - Да. Карточки или вещи. Тебя это удивляет? Разве когда приходят воровать, ждут хозяев? И говорят об этом так равнодушно? - Зачем? - Я вор, Лаэль. Бандит. Я так обеспечиваю пропитание. Ты забыл? Забыл. Вернее, никак не связывал действия, которые должен совершать бандит и вор, с Рики. Эта часть жизни существовала в другой плоскости восприятия и становилась реальностью только когда монгрел исчезал в своем страшном Цересе. - Ты мог просто сказать мне, - неуверенно предлагает Лаэль. Монгрел слабо улыбается, вспоминая свои размышления. - Я бы все тебе дал. - То, что мне нужно, я сам беру, - но полукровка так и думал, что светловолосый не так обидится, как он рассчитывал. Танн все еще не понимает: сквозь недоумение и обиду, вроде той, какую испытывают, если человек не поверил в твои дружеские чувства и отказал в доверии, усиливается тревога. Рики беспокоит что-то, что-то серьезное, плохое, а он не знает, как спросить. - Рики, - нерешительно говорит Лаэль, - я имею в виду, если ты не хочешь… спрашивать меня, то все равно просто бери. Это не будет… воровство. Объяснения замирают на устах юноши: Рики в упор смотрит на своего любовника и взгляд у него полон тех значений, которые Лаэль расшифровать не может. Не будет воровством? Предложение сродни милости, и гордость монгрела взвивается от оскорбления, требуя ответить унижением и злом. Но все остальное, что знает он о человеке, искренне предлагающем свое участие, заставляет его мучаться будущей болью и горькой печалью. Не над расставанием, а над невозможностью ему, Рики Темному, сделать что-нибудь, изменить что-то так, чтобы ему могли предлагать помощь, а он вправе был бы принять, и не считать подаренное унизительной подачкой. Всего себя и весь мир придачу. От знания одни печали, если знаешь пусть немного больше тех, кто надеется и ждет. Чувствуешь себя так погано. И чувство это придаёт лицу Рики то отчужденное, печальное и спокойное выражение, что присуще смертникам и ангелам, приходящим за их душами, и от безжалостной суровости взгляда становится нехорошо и тревожно - Лаэль, мне не нужна милостыня. - Это не милостыня… зачем ты так говоришь? Я не понимаю, – вот теперь обида живая и настоящая. Юноша недоверчиво вглядывается в глаза монгрела, но ответа никакого не находит, а Рики твердо отстраняется из его объятий. - На будущее, попробуй понять: когда предлагаешь кому-то помощь, даришь что-то, тот, кому ты ее предлагаешь, должен быть в состоянии ответить тем же. Иначе это подачка. Или попытка купить. - Но… разве так правильно? Я же… если я могу больше чем ты, если у меня больше кредитов, то разве не правильно помочь тебе? - Правильно. Но это оскорбляет даже монгрела. - А… воровать у меня ТЕБЕ – это правильнее? - Нет. Но честнее. Рики пришел к нему, чтобы украсть? После всего того, что было между ними? Всего того, что Лаэль ждет и того, что может дать? После того, что родилось внутри и ощущается силой и полнотой себя, цельностью себя? Это должно исчезнуть, потому что монгрелу честнее украсть, чем просить? Что за бред? Это все неправильно! Это неправда! Зачем тогда он ждал его и сказал об этом? Да он бы в жизни не поверил, что его монгрел способен на такое… зачем сказал тогда? Чтобы оттолкнуть. Заставить его подумать о себе дурно и отвергнуть предателя и вора. - Ты лжешь мне, Рики, - почти растерянно говорит Лаэль и тут же вспыхивает другой догадкой, более отрадной, потому что она не указывает на страшное решение Рики. - Ты проверяешь меня? Если бы ты пришел… за тем, о чем говоришь, ты бы не стоял здесь, не говорил бы со мной. Ты хочешь, чтобы я поверил в такое? Но это ложь, Рики, ты так не можешь. Непонятное удовольствие бликом скользит по отрешенному золотому лицу любимого, но облегчения не приносит. Монгрел хмыкает и грустно говорит: - Я так и думал, что ты не купишься. - Ты и вправду хотел, чтобы я в это поверил? – Лаэль неуверенно и умоляюще улыбается, надеясь, что испытание закончилось и все хорошо между ним и Рики. Такой нежный, такой добрый и храбрый: не внешней бравадой сильного физически и потому уверенного в своем превосходстве – сильный внутренним даром щедрости и открытости. «Как мне жаль. Как же мне жаль, что ты…» - Да. Так было бы проще… расстаться, - наконец-то он это сказал. Противное и больное, и внутри вопит отчаявшаяся замерзающая душа, просит и сопротивляется то хорошее и светлое, что ожило от подаренного тепла, и умоляет не отказываться. Но все эти голоса больны слабодушием, все эти просьбы порождены слабостью и трусостью, так как же может внимать им гордый и мужественный дух?
винни-пух: Даже на пороге смерти, даже задыхаясь в пустоте и холоде, нельзя идти на поводу у слабости. Не у чувств, нет, у слабости; у того, что заставляет тебя подождать и потерпеть, унизиться и взять что не должно. Нельзя. Жить хочется – это понятно. Тому, кто три года пытался отстоять свою жизнь, понятно, насколько она дорога. Но платить за свою жизнь должно самому, а не жизнью того, кто любит тебя. Расстаться. А зачем еще Рики причинять ему боль? Лаэль немедленно гонит страшное понимание: «Нет, неправильно, почему?» И это неверие, несогласие такие сильные, что псионик ощущает их горячими порывами ветра. « А не слабак ты, парень. Выдержишь». - Расстаться? Почему? – Лаэль даже головой крутит, отгоняя нелепое, резко хватает Рики за плечи и встряхивает, - почему? Что не так, Рики? - Все не так. Правота несчастья огромна, а правота боли? Или скорбного знания, несущего смерть и боль? Но что это может значить для монгрела? А откуда ему знать? Он гражданин, он в жизни и десятой доли тех испытаний и потерь не встречал, что испытал и выдержал Рики. А что если… что если он умирает? Синдром ускоренного старения – страшная шутка, и одно из самых распространенных последствий генетических нарушений. Лечится с большим трудом даже на Амой, но… не у монгрелов, так ведь? От жуткой мысли леденеет сердце и юноша бледнеет от ужаса. - Ты болен? Ты заболел? – заразные болезни встречаются и в самых цивилизованных районах Танагуры. А что же творится в трущобах? - Рики, послушай, чем бы ты ни был болен, я смогу тебе помочь, слышишь? Поверь, современные технологии позволяют полностью заменить человеческое тело, или излечить, или заменить орган. Рики, я могу тебе помочь, поверь мне. Я понимаю, что в Цересе не знакомы с современным уровнем медицины, но я все для тебя сделаю. Конечно, в Цересе не знакомы с современными технологиями, и даже если слышали о чем-то, то уровень сей недоступен изгоям. Но Рики, в силу специфического прошлого, немного лучше знаком с достижениями медицины и со способами ее применения. - Нет, я не болен. «Я просто сдох давно и морочу тебе голову. Прости маленький, ты очень хороший». - Рики, если ты думаешь, что ничего не выйдет, потому что ты – монгрел, то ты ошибаешься. Я уверен, существует ряд специальных возможностей, с которыми ты просто не знаком. Но это не означает, что их нет, поверь мне Рики. Я многое могу. - Потому что ты гражданин. А я монгрел, - простая констатация, факт, который существует. Неважно. Все это неважно. - Да, - соглашается Лаэль, потому что это правда. Но за очевидностью факта следствие морально-этического плана в сознании Танна не появляется. Рики – да; Рики нечего делать в том ужасе и бессмысленности, которые представляются ему при упоминании «свободного» района, но о правомочности существования Цереса вопрос у благонамеренного гражданина не возникает. Он же не Первый Консул, в конце концов, да и молод слишком, и увлечен наукой и познанием, чтобы социально-правовые нормы общества вдруг стали беспокоить его моральной убогостью. Перед ним стоит его прекрасный любимый, с равнодушно-спокойной мудростью обреченного в глазах, и отказывается от него и его любви. Совсем. И для влюбленного юноши это намного важнее. - Это ведь то же самое, Лаэль. Подачка, разве не понимаешь? - ничего он не понимает. Пусть не блонди. Но все равно лучше, чище – и по рождению и по крови, и не понимает, что достоинство и гордость полукровки только в презрительном отвержении помощи и благотворительных подачек и состоит. Если их принять, то только звания побирушки и достоин. А у Рики слишком много сил, страсти и внутренней красоты, чтобы он признал себя достойным только подачек, чтобы признал себя нуждающимся. О нет, если хочешь оставаться человеком среди зверей и падали – ты должен быть злым и сильным, гордым и беспощадным, и если находить в себе место чувствам нежным и добрым, то только отдавая, защищая друзей, или оказывая покровительство. При чем тут Лаэль, правда? - Я ничего не понимаю. У меня есть деньги, но ты не хочешь их взять по моему согласию. У меня есть возможности, которых нет у тебя, но ты не хочешь их использовать, потому что это милостыня. Я ничего не понимаю, Рики, ты говоришь какие-то дикие вещи. И говоришь их, потому что хочешь расстаться со мной. Зачем? - Чтобы тебе было больно. Объяснение ужасает Лаэля и лишает его возможности искать какие-то доводы. Чтобы сделать ему больно? Не желая верить, и не зная, как защититься, он с надеждой смотрит в глаза Рики, но та сила, глубокая страстная воля, что он всегда чувствовал в монгреле, лишь подтверждает серьезность полукровки. - Когда думаешь дурно о своем… друге, проще расставаться. Проще потом забыть. «Расставаться. Забыть. Какие жуткие неживые слова. Какие холодные». - И… что ты думал сделать дальше… если бы я не поверил. То есть, когда я не поверил. Взгляд монгрела удивительно спокойный; сожалеющий, но спокойный, и юноша невольно вздрагивает от этого спокойствия. Вовсе не от слов, которые произносит Рики. - Я собирался изнасиловать тебя. Изнасиловать. Сначала обвинил себя в воровстве, а если не поможет, то не остановится перед необходимостью действа более мерзостного. Дикость, чудовищный смысл слов любимого крутится в голове, но Лаэлю никак не удается осознать их, понять, уловить все их значение, втиснуть в ткань действительности. Как в страшном сне каком-то, где законы не работают, где бежишь на одном месте и не можешь сдвинуться. Кричишь, а голоса нет, и никто не придет не помощь. Лаэль судорожно хихикает, стискивает, не соображая, пальцами плечи монгрела, потом осторожно, нежно гладит его лицо: «Мой прекрасный удивительный Рики, мой чудесный любимый, этого ничего нет на самом деле, правда же? Этого ничего нет». - Рики, я не понимаю. Зачем? - Когда думаешь дурно о ком-то, с ними проще расстаться, - повторяет темноглазый и добавляет задумчиво, - так было бы легче и тебе, и мне. - Легче? - Да. Тебе, потому что насилие прощать нельзя, а я преступник и насильник. Мне… - снова тень скользит по выразительному лицу полукровки, навязчивое воспоминание, никак не связанное с Лаэлем, - в общем, тоже проще. - Это все неправда. Я не понимаю. Это все неправда, - он снова умоляюще смотрит на монгрела, прося и убеждая его вернуть слова обратно, улыбнуться и сказать, что это была шутка. И какой бы жесткой она ни была, это лучше того, что говорит его любимый. «Расстаться было бы легче. Почему?!» - Это правда, - тихий голос Рики, без того певучего сладостного журчания, что ласкает слух любимого, потому что говорит о его избранности. Взгляд твердый и суровый – любовник предлагает испытание, уверенный в его стойкости, словно сам проходил через него и знает, что выдержать можно. Да. Можно. Он знает. - Почему? - Потому что я не люблю тебя. «Это правда. Это чистая правда, но ведь я знаю об этом. Я знаю, что ты не любишь меня, и это немного больно, но, Рики, любимый мой, это не значит, что ты не сможешь полюбить меня. Это не значит, что ты не можешь принимать мою любовь». - Я знаю, - признание звучит так… просто, так легко, и на лице Лаэля отражается облегчение, как будто причиной он подозревал нечто худшее. Странно. Что худшее-то? Рики с невольным недоумением смотрит на юношу и тот убежденно говорит: - Рики, я знаю, что ты меня не любишь. Я это чувствую. Это… не мешает. Это не мешает мне любить тебя. - А мне мешает. Не мешает любить, отдавать всего себя? Не получая ничего взамен, да? Так можно, он точно знает, но, в отличие от влюбленного юноши, знает, чем это заканчивается. Любовь не может жить в одном сердце; то есть может, конечно, куда же ей деваться, но тогда она становится ущербной, как ребенок без ног или птица без крыльев. Обидно и больно, что прекрасное существо так искалечено и не живет в полную силу. Она все равно живет, оно все равно светит, и возвышает тебя и твоего избранника. Но только не с той живительной и всемогущей силой, как делает это любовь разделенная или хотя бы гордая. А когда ты отдаешь ее, бескорыстно и навсегда, как и следует любить, как и должно, она берет силы твоего сердца, иссушает ум и тело. И ты все равно любишь, пока в тебе остаются силы, но когда все заканчивается, ты умираешь вместе с ней. И если мало кому нужна и важна жизнь какого-то монгрела, вора и бывшего пета, то жизнь этого доброго удивительного человека несомненно важна и нужна. И не стоит ее унижать недостойным, и не стоит отдавать по первому зову. «У тебя все еще будет хорошо и правильно. Я знаю». - Нет, Рики, подожди. Я хотел сказать… то, что ты не любишь меня, не означает, что не сможешь полюбить. Тебе просто нужно время. Время. Несколько секунд темноглазый монгрел пытается представить себе время – отрезок жизни, когда дышишь, смотришь, действуешь и ощущаешь. И все то, что ты переживаешь где-то внутри, делает нужную работу, и в какой-то волшебный момент внезапно понимаешь, что ты – живой. Настоящий, живой, свободный, и сердце свободно, и оно есть. «Откуда же мне столько взять, светленький?» - Нет. - Рики, послушай. Я… я знаю, что ты был с кем-то. Что ты любил его так долго и сильно, что теперь тебе кажется, что чувство исчерпало тебя, что эта любовь – единственная в твоей жизни. «Так долго и сильно, что кажется… Нет, не так: так долго и сильно, что это навсегда.» И Рики с какой-то отстраненной усталостью удивляется, как ему вообще могла придти в голову мысль, что он может кого-то любить еще, кроме Ясона. Бред это все. Дурость и маета бесполезная. - Я знаю, он был так жесток с тобой, что ты никому не веришь. - Что? - Он был жесток с тобой! Слова юноши, их правота и запальчивость, с которой он обвиняет неизвестного ему человека, сначала вызывают у монгрела оторопь, а потом – возмущение, тем более сильное, чем более оно неправильное. Ясон Минк был жесток с ним, и Рики позволял ему быть жестоким, и он чувствует себя виноватым в том, что не сумел справиться со своей слабостью. - Что ты можешь знать об этом? Да кто ты вообще, чтобы говорить об этом? - Я знаю, потому что видел шрамы на твоем теле. Я знаю, что такие следы не остаются от простых повреждений. И я знаю, что ты любил его, несмотря ни на что, потому что теперь боишься! Ты боишься к кому-то приблизиться, потому что он жесток был с тобой... - Заткнись, слышишь! Заткнись! Шрамы на его теле – следы чего угодно, от операций, до насилия. Но не того случайного или сделанного во злобе, а того, напоминание о котором Ясон хотел сохранить. Чтобы помнить его ценность и значение. И потому – в силу их жертвенного, важного для блонди значения – тонкие веточки рубцов становятся для Рики едва ли не священными знаками внимания и участия белокурого бога. Символы его… любви, наверное. Той страшной и убийственной версии ослепительного чувства, на которую способны андрогины. - Ты не даешь к себе прикоснуться! Ты же боишься, Рики! Прикасаться к ним кому-то чужому – оскорбление. Никто не имеет права. И касаться, вспоминая – никто не имеет права. И требовать отчета и осуждения того, кто, будучи палачом, был для него и мечтой, огнем сердечным – никому не дозволено. Жесток был с ним – да, да, прав мальчишка. Словно истину принесли ему на фарфоровом блюдечке – традиционном подношении лукавой судьбы, когда она хочет напомнить о своем садистском характере. «Жестокий, равнодушный и холодный... и как же я хочу обратно. Прекрасный, светлый и ясный, как звезда на небе, понимаешь? Если бы он любил меня, как ты. Хоть немножечко. Хоть несколько минут». - Замолчи! - Тебе больно, когда я говорю об этом. Значит, я прав. Ты боишься, что все такие же. Все те ощущения, что казались безумием, а потом становились признаком реальности, мысли – чужие, не его – мелодичные и прохладные, не мысли даже, но нечто из воли и мыслей блонди, который получил право прикасаться к его сознанию без разрешения и предупреждения. Прикосновения светлых рук, заставляющие выгибаться тело безропотно и блаженно, отдаваться с желанием – не любить, а умереть за него. Боль, что причиняли его прикосновения и его мысли, и его воля, ледяная, свирепая; и за каждой болью – новый шаг, и снова меняется что-то, и Рики не успевает понять, зачем и что. И слова, множество слов – жестоких и безжалостных, сдирающих с него одежку убеждений и веры, ломающих его гордость, его достоинство. А потом его ледяная воля вдруг тает и вымывает из Рики боль и страх. А потом его ласка ощущается не прикосновением горячих пальцев, а золотым ярким сиянием. И от его простеньких слов: «Все хорошо, маленький. Я рад», от его нежданного волнения и его улыбки, такой живой, такой чудесно живой, внутри все раскрывается, смеется от радости. И тогда в твое тело, в мозг, в сердце обрушивается вся красота, и счастье, и сила планеты. Нужно просто немного привыкнуть к чувствительности оголенных нервов, привыкнуть к собственной способности видеть и понимать – и ты сам пойдешь дальше. Сам захочешь идти дальше. И надо чтобы кто-то, кто знает о цене прошлого и будущего, немного поддерживал. Не рвал. Увлеченность Ясона сыграла плохую роль в его отношениях с Рики. Для человека, пусть даже такого сильного и влюбленного, пусть псионика, но еще мальчика совсем, одинокого и беззащитного перед ним, перед его властным желанием и огромной волей, настойчивость блонди, высота его требований оказались чрезмерными и нарушили то равновесие, которое необходимо соблюдать, если хочешь, чтобы перемены изменили, а не убили человека. А человек… он так устроен: когда думает, что испытал много, считает, что испытал все – наивный, правда? - Он использовал тебя! Использовал. Да, правда, он ведь блонди, для них все на свете – полигон для испытаний и исследований. И они сами – тоже. - Ты ничего не знаешь об этом. - И не хочу. Я только слышу, насколько тебе плохо, насколько холодно. И насколько сильно ты боишься, что если кто-то привлечет тебя, то поступит так же. Так же использует и выбросит, как этот мерзавец! - Не смей! Ты!
винни-пух: Гнев врывается в Рики гулкой багровой волной, выплескивается из него нестерпимым сжигающим жаром, словно солнце перед твоими глазами вдруг покрылось темным, и злые лучи заливают кровью небо. Впору глаза зажмуривать и отворачиваться, но Лаэль только бледнеет и не отводит взгляда. Вздрагивает невольно от резкого черного сверкания, в которое может превратиться сияние глаз монгрела, но не отворачивается. «Он - мой любимый. Мой». Лаэль открывает рот, собираясь сказать что-то еще; из того, что – он надеялся – не надо будет произносить никогда, но понадобилось, если он не хочет упустить Рики, если не хочет, чтобы Рики, считая его старания случайными, отверг его любовь и желание. - Не смей! Нечаянная полуправда больно бьет, как наотмашь нанесенная пощечина, и Рики не пытается удержаться от ответа. Никто не смеет говорить так о Консуле. Никто не смеет обвинять Ясона Минка. Удар заставляет юношу пошатнуться и замолчать от неожиданности. «Да его, наверное, в первый раз в жизни ударили», – но эта мысль бесследно исчезает из сознания монгрела, и Рики, чувствуя, как душит его боль и горечь, хватает Танна за плечо и швыряет на пол. И чувствует себя совершенно свободным от вины и от той унизительной, мучительной жажды тепла и участия, что привела его в объятия этого мальчика. Только сожаление. Лаэль вытирает ладонью рот, недоуменно глядя на кровь на пальцах. Лицо у него жалобно сморщивается, но когда он подымает взгляд на Рики – выражение становится упрямым и отчаянным. - Ты ударил меня, потому что я прав! Он прав? Да, наверное, если смотреть человеческими глазами и на людей – тогда, да, прав. Но это неверно. - Я ударил тебя, потому что ты плохо о нем сказал. Рики стоит, сжав кулаки, и горестное лицо его невыносимо, разрушительно прекрасно, как если бы нарочно адские силы решили предъявить пример любви, созданной на страдании и боли. И странное выражение глаз, вдохновенное, суровое, пристало больше воину, чем любовнику. - Но это не отменят моей правоты. Он использовал тебя, и теперь ты не веришь другим. Ты думаешь, что так и должно быть. - Ты ничего не знаешь. - Но я прав. А так нельзя! Никто не имеет права использовать другого. «Да. Ты прав. Ты чертовски прав, парень, и это хорошо, что ты это понимаешь». Рики резким движением опускается перед Лаэлем на корточки, удерживает пальцами подбородок светловолосого и смотрит ему в глаза, требуя внимания. Пронзительно и нежно, почти угрожая и страстно надеясь. Знает ли монгрел, какое впечатление производит такой его взгляд? Знает ли, как страшно и невыразимо привлекательно смотреть в его глаза, когда они так близко? Когда страсть, гнев, ярость, нежность становятся физически ощутимым темным светом, и это свет льется внутрь, сметая на своем пути все ненужное, и ждущая чья-то душа оказывается в черном звездном мире, откуда все дороги и все желания найти можно? Сияющая, зовущая тьма, и нет ничего, кроме свободы и бесконечности. - Я использовал тебя. Что ты теперь скажешь? Он ведь решил причинить ему боль, так ведь? Причинить боль светлому человечку, по несчастливой неправильной случайности оказавшемуся рядом с ним в минуту слабости и горя. А разве признание в том, что его используют, пользуются как предметом, не самая жестокая и унизительная вещь на свете? Разве это не то понимание, что убило, в конце концов, гордого монгрела? Заставило его любовь онеметь и умирать под чужой холодной волей? Слезы, что так долго удерживались, медленно стекают по натянутой щеке. Лаэль их и не замечает, для него существует только Рики, только его любимый, который не хочет, чтобы он его любил, и какая-то там кровь и слезы не имеют никакого значения. Использовал? - Ты лжешь. - Нет, я не лгу. Я не люблю тебя, и использовал тебя, - истина далека от этого места, но правдоподобия достаточно – это ведь тоже правда. Юноша крутит головой, невольно освобождаясь от удерживающих пальцев. Не пытаясь освободиться, просто все это чудовищное, вся эта никуда не лезущая дикость в голове не укладывается. Может, если потрясти, то уложиться? - Рики, ты… лжешь мне! Если бы тебе был нужен секс, то почему ты не сделал этого сразу? Я же сам просил. А если ты меня просто использовал, то зачем ты теперь все это делаешь? Зачем говоришь, что если причинить боль, то будет проще расставаться? Значит, ты привязался? Раз тебе и мне нужна боль, чтобы было проще? Умненький хороший мальчик. Монгрел испытывает мгновенный прилив чувств, что-то из нежности, признательности и снисходительности взрослого. И жалости, что не имеет права оставаться с ним. И радости, что еще ничего необратимого не произошло, и если юноша даже сейчас, под действием сильных переживаний, не утрачивает способности думать, анализировать, значит с ним все в порядке. Так ведь? «Он не испортился. Я не успел ему навредить». - Лаэль, я пытался быть с тобой, чтобы кое-что забыть. Заменить. Но ты для этого не годишься. Встречался и разговаривал, беспокоился о своей грубости, и брал его, и любил его так, что у него дыхание заканчивалось от блаженства, превращал его плоть в невесомое золото и сознание в яркий свет небесный. Использовал? «А как на твоем первом свидании?» - «Монгрелы - народ грубоватый, я не хочу причинить тебе боль» - «Я преступник и вор, потому что монгрел». Все вертится перед глазами, запутанное в пестрый сверкающий калейдоскоп, послушное случайной работе памяти, а не гласу рассудка, в сознании вспыхивает не то, что нужно, чтобы решить задачу, чтобы удержать любимого, а какие-то нечаянные цветные обрывки. То он вспоминает, как увидел монгрела в первый раз: огромные нежные глаза на взволнованном чудесном лице, и как он потом всю ночь просыпался с воспоминанием об этом лице и глупо улыбался в темноту, соображая, что это не приснилось, а было на самом деле. Вспоминает, как Рики курил, сидя на парапете, с сумрачным сосредоточенным выражением лица. Но когда он тихонько коснулся рукава его куртки, монгрел повернул голову и улыбнулся своей невероятной обезоруживающей усмешкой, чуть печальной и сияющей ярче солнца в небе. Вспоминает, как Рики лежал рядом на постели, после любви, обхватил его голову руками, притянул и стал целовать – так нежно, так невыносимо нежно, что у него сердце надрывалось. «Как объяснить все это словами? Я не могу без тебя жить, да? Если у тебя есть совесть, то ты не можешь оставить меня? Глупо». - Почему? Почему, Рики? С чем я не справился? Что я делаю не так? Все так, все замечательно у него выходит. И если бы была у Рики какая-нибудь другая запасная жизнь, и если бы те безжалостные уроды, что столкнули его четыре года назад с прекрасным богом, беспощадным и бессердечным, привели его к этому человеку, то он, наверное, и любил бы его. А может, и нет: четыре года, прожитые только в Цересе, наверняка изменили бы его так, что ценить чистоту, ум и душевное благородство он, может быть, и не разучился бы, но в любом случае не искал бы их среди добропорядочных граждан, а только среди изгоев. То, что могло быть, но уже точно не будет, как бы ни хотелось. - Но раньше ведь получалось. Все это время… что-то же тебя привлекало, раз ты встречался со мной. - Ты привлекал. Такой отзывчивый, доверчивый, послушный. Гражданин, такой красивый, умный, а слушаешься, так как будто я первый, кто к тебе прикасается. Слушаешь меня так, как будто я говорю важные вещи. Знаешь… это очень лестно. Брови Лаэля выгибаются страданием, и взгляд становится умоляющим. Слова Рики ранят его, унижают, как если грубо трогают нечто дорогое тебе равнодушными пальцами. И хуже всего, что это делает тот, кому ты подарил – в надежде, в уверенности, что он оценит дар и примет его. Принял. Вертит бесстрастно, холодно рассматривает – больно, очень больно. Он знает, Лаэль. Поверил бы ты в какую-нибудь из его сказок, он бы уже ушел и не терзал бы тебя, а ты… Ты так настойчиво веришь в силу своей любви, ты так упрямо веришь в свою любовь и способность любить… «Как я верю. Верил. Нет, и теперь верю. Просто мне сил не хватило, я слишком слабый». - А теперь что… не лестно? – губы у парня дрожат, получается не очень внятно, но Рики понимает. Кивает, соглашаясь, лицо его снова принимает отстраненное спокойное выражение, которое – Лаэль понимает – означает готовность и решимость монгрела использовать все силы, возможности и способы для достижения цели, какой бы эта цель ни была. «Он уйдет. Я ничего не могу сделать». - Лестно. Только… вранье это. Грязное вранье. Грязное вранье? Все это? Вся эта радость, этот восторг, нечто, чудесное и не подвластное словам, что было у него с Рики? Что он не знает, как назвать, но что живет с тех пор в его сердце и заставляет его чувствовать себя стоящим на вершине, обладающим силой, удивительной могущественной ясностью и пониманием, все это - ложь? Все это есть для него, и нет для Рики? Так не бывает. Это не-прав-да! - Это не правда. Так просто не может быть, - Лаэль хватается рукой за плечо Рики и с неожиданной силой притягивает монгрела. Вглядывается в него блестящими от волнения глазами, словно пытаясь найти отгадку, настоящее значение произнесенных слов. - Это неправда, - повторяет со всей возможной убедительностью, и вновь противоречие почти спокойного застывшего лица и страсти, бешенства в глазах монгрела завораживает и подчиняет. Рики медленно снимает его ладони с плеч, опускает вниз и сжимает запястья так, что Лаэль бледнеет и невольно вскрикивает. Там, в месте сочленения костей очень болезненные точки, легко причинить боль. Блонди такие глупости не нужны, он мог просто раздавить ладонь монгрела между своими пальцами. - Это правда. Рики сейчас уйдет, и он ничего не сможет с этим сделать. Что? Что нужно монгрелу, чтобы удержать его? Что так привлекало его в этом его… первом? Его бывший партнер был лидером, жестким и сильным лидером, и полукровка до сих пор преклоняется перед этим качеством. Что же может сделать он, Лаэль? - Рики, послушай, Рики. Неправильно то, что ты хотел заменить кого-то кем-то другим. Если меняешь образец опыта, результат будет другой, но это не означает, что он будет хуже. Почему ты не хочешь просто быть со мной? Не заменяя никого. Разве тебе было плохо со мной? «Тебе было плохо со мной». - Да. - Что? – шепот Лаэля еле слышен, и от обиды, недоумения и боли в его глазах Рики становится невыносимо стыдно и горько. «Прости светленький. Пожалуйста. Так надо». - Да. «Если бы хотя бы минуту, хоть каплю своего времени, тот, кого я люблю, любил меня так, как ты. Хоть немножечко похоже любил. Если бы я был для него кем-то, а не чем-то, хоть несколько минут… Прости, маленький. И никогда не прощай». Он сидит на полу, такой растерянный и беспомощный, что, кажется, оставь его здесь, он вот так и просидит до самого утра, пока его на службе не хватятся. Хмурит брови, что-то обдумывая, трет лоб рукой – бесполезные, беспомощные жесты, только чтобы заполнить ужасающую пустоту, отвлечь потерявшееся сознание. «Плохо с ним было. Было плохо. Но, как же тогда…» - Значит, ты мне лгал. Зачем? Рики пожимает плечами. - Ну,… жалел, наверное. Жалел. Признание неожиданно вызывает у Лаэля гнев, почти злость. Жалость недостойна его чувства. Сильное и светлое, оно так выросло за это время, стало таким ярким и заманчивым, что отвечать на него жалостью – это оскорбление. Его голос дрожит от слез, но говорит юноша твердо и гордо: - А меня не надо жалеть. Как бы ты это не называл, но я все эти дни был очень счастлив. Я любил и был счастлив. Так что это ты ничего не получил из нашей связи. А я получил. Я тебя люблю. И ты с этим ничего не можешь сделать, монгрел. «Если бы тот, кого я люблю, был хоть немного таким, как ты. Был способен так любить, так бесстрашно и по-человечески. И если бы я никогда не встретил его, как было бы здорово встретить тебя». Рики снова испытывает ту диковинную смесь радости и облегчения. Пусть его чувство бесполезное, пусть больно сейчас кареглазому мальчишке, но он все-таки сильный и гордый. По-настоящему гордый, не на пустом месте кастовой принадлежности или даренного природой ума, а по силе своей души и сердца, которые потерять или не найти куда как проще, чем разум. Справится, крепкий парень. - Значит, сам все сделаешь, - старательно равнодушно произносит Рики, подымаясь. Секунду Лаэль смотрит на него снизу вверх, потом резко вскакивает и хватает за рукав куртки. - Да, сделаю. Я тебя никуда не отпущу. Бледное и мокрое от слез лицо юноши преисполнено решительности, и карие глаза высверкивают столько огня, что впору удивиться. Но монгрела слова Лаэля обжигают постыдной памятью, и он, помрачнев, резко выдергивает руку. Парень не отступает и тут же хватает его за плечо. - Я никуда тебя не отпущу, пока мы не попробуем снова. Ты только должен мне сказа… Конец фразы исчезает вместе с дыханием: Рики резко, не жалея, бьет парня в солнечное сплетение. Лаэль падает на колени, хватая ртом воздух, и даже не ощущая толком причиненной боли. Рики удерживает его за плечо с бесстрастностью медицинского автомата и, когда юноша немного приходит в себя, говорит с горькой злой усмешкой: - Никогда не пытайся удерживать монгрела, Лаэль. Мы как животные, с нами нельзя разговаривать, и удержать можно только силой. Лаэль отчаянно крутит головой, с трудом шипит сквозь стиснутое горло: - Нет, ты не такой. - Такой Лаэль, такой. Так что ничего не выйдет. Его никогда не били. В тренировочном зале Танну приходилось, конечно, наносить и получать удары. Но вот такие, специально для того, чтобы причинить боль, оскорбить – нет, с таким Лаэль еще не знаком. Жгучее ощущение довольно быстро стихло, когда он прижал руку к груди. И красные круги перестали плясать перед глазами, когда он повернулся, чтобы посмотреть, как уходит Рики. И вся эта боль, и унижение, и горечь оттого, что эту боль причинил любимый, исчезли перед тем, что произошло. Рики ушел от него. Из-за его дурацких слов о том, что он его не отпустит. Ох, чем же он думал! Разве с самого начала не было видно, как высоко ценит монгрел свою независимость, свою свободу? Разве не сразу же было понятно, насколько важно для него это качество в других людях? Чем он думал?! Лаэль опускается на пол, сворачивается в комок, закрывая глаза и почти автоматически напевая слоги древней мантры, давно не имеющей никакого значения, кроме физиологического, успокаивает дыхание. Проходит боль, медленное перечисление звуков настраивает и тело, и мозг в режим спокойствия и очищения. «Я подумаю, что надо сделать. Ты ударил меня и не слушал, потому что ты все решил для себя. Но у меня есть свое мнение и тебе придется его выслушать. Я тоже упрямый, монгрел, и слишком сильно люблю тебя, чтобы уступить призраку из прошлого. Мы – животные, и удерживать нас можно только силой. Но, судя по шрамам на твоем теле, с тобой такое уже делали, Рики, и ты вырвался на свободу. Значит, ты солгал, и тебе это не нужно. Но, Рики, почему ты решил, что свобода может быть только в Цересе?»
Тень полуночи: винни-пух *задумчиво* От последнего кусочка сложилось впечатление, что Лаэль в будущем поможет Рики немного разобраться в самом себе и... нет не излечит, это может сделать только Ясон... но покажет ему пути, как Рики может принять или даже скорее найти себя самого. Вернет ему частичку веры в себя, что ли? Вообщем мне кажется, что он еще окажет значительное влияние на личность Рики.
Milky: винни-пух , никогда не думала, что Рики может вот так...словно поменятся местами с Ясоном, причинять боль намеренно. Ужас. Читала и плакала...
Zainka: Milky, ну, пожалуйста, не надо, не плачьте. Сомневаюсь, что даже Ясон причинял Рики боль просто ради самой боли (хотя... что там было в начале?). Врач-хирург тоже причиняет пациенту боль (а уж если у пациента, скажем, гангрена, и нужна ампутация, так еще и калечит). Рики пытался провести сеанс шоковой терапии, но духу на настоящую жестокость не хватило, и результат - для Лаэля - получился не тот, какого хотел добиться Рики.
винни-пух: "никогда не думала, что Рики может вот так...словно поменятся местами с Ясоном, причинять боль намеренно. Ужас. Читала и плакала..." Milky, честно говоря, сцена предполагалась в более жестком варианте. Рики в принципе не ангел. он вырос в Церес, он должен быть в достаточной степени жестоким.
Milky: Zainka Врач-хирург тоже причиняет пациенту боль Рики пытался провести сеанс шоковой терапии, но духу на настоящую жестокость не хватило Это похоже на то, как врач, вырывая больной зуб, боится причинить боль, и вместо того чтобы быстро дернуть, тянет его целый час! винни-пух Рики в принципе не ангел. он вырос в Церес, он должен быть в достаточной степени жестоким. Да, но...в ваших фиках Рики очень чувствителен и эмоционален. Мне кажется, жестокость с этим не очень сочетается. Ну, во всяком случае, меня она просто шокировала...я не ожидала, совсем...
Zainka: Milky пишет: Это похоже на то, как врач, вырывая больной зуб, боится причинить боль, и вместо того чтобы быстро дернуть, тянет его целый час! Именно. Рубит хвост по частям. И если бы Лаэль не прошелся насчет "бывшего", вообще неизвестно, как бы Рики выпутывался. Впрочем, по финалу разговора, Рики совесть должна мучить поменьше. Хотя он найдет, за что еще себя погрызть.
Ela: Zainka пишет: Именно. Рубит хвост по частям. И если бы Лаэль не прошелся насчет "бывшего", вообще неизвестно, как бы Рики выпутывался. Впрочем, по финалу разговора, Рики совесть должна мучить поменьше. Хотя он найдет, за что еще себя погрызть. М-мм... вообще-то именно в каноне неумение рубить хвост в должном темпе и рубка хвоста по частям Рики и обошлись... дорого. Так что - никакого ООС, все верно, ИМХО. )))
Zainka: Действительно, так и вернулись к канону. ИМХО, Рики слишком хорошо знает, что такое боль, и потому боится и не хочет причинять ее близким людям - даже когда сам понимает, что это необходимо. Кстати, именно поэтому я "не верю", когда из него пытаются сделать тупого отморозка или вообще садиста.
полная версия страницы